Не узнавай меня

— Давай-давай, Ладка, приезжай, я буду тебя ждать! — звонкий Ленкин голос разрывает динамик трубки громоздкого телефонного аппарата, и Лада даже чуть морщится от высоких ноток в голосе и отводит руку в сторону от уха. — Лена, а как же ребятишки? У нас начало смены в спортивном лагере, — возражает девушка, садясь на стул возле трельяжа. — Отпросись на пятницу. Лада, без возражений! Оторвёмся, поорём песни. Жду! Ладка всё же сдаётся, не выдержав напора подруги, и соглашается приехать на питерский рок-фестиваль, который уже второй год подряд организуют Юрий Шевчук и «Театр ДДТ». На динозавров русского рока Ладе плевать, но на фесте выступает в том числе «Король и Шут», а значит, можно будет увидеться с Мишкой, с которым они расстались не на самой мажорной ноте и не общаются уже полгода. Иногда Ладке звонит по старой дружбе Князь, но о Михе почти ничего не говорит и лишь однажды упоминает, что тот начал встречаться с Анфисой и, кажется, у них всё серьёзно. Лада отвечает, что рада за него, и на душе у неё в самом деле становится спокойнее. «Может быть, с этой девушкой он обретёт душевное равновесие и немножко угомонится», — надеется Ладка и задумывается, а не найти ли и ей хорошего парня для серьёзных отношений. Однако достойных претендентов нет, да и не хочет Лада пока больше ни с кем делить свою жизнь, пространство и эмоции. Чтоб в голову не лезли ненужные мысли, Ладка целиком посвящает себя своим ученикам и воспитанникам, пытается привить им вечные ценности и идеалы, которых так не хватает в новом свихнувшемся мире, и в её доме всё чаще собираются мальчишки и девчонки не только из школы и спортивного клуба, но и со всех окрестных дворов. Они веселятся, спорят, придумывают игры и пытаются создать что-то вроде отряда или дружины, начитавшись книг Крапивина про «Эспаду» и её прообраз «Каравеллу». Лада порой не справляется с детьми, чувствует, что до Командора ей далеко и, увлекшись педагогикой, решает получить второе высшее образование и поступить в педуниверситет. Чтобы убить одним выстрелом сразу двух зайцев, с работы она отпрашивается именно под тем предлогом, что хочет узнать условия поступления, и ранним утром пятницы едет в Санкт-Петербург, который встречает её совсем неожиданной для начала лета жарой, шумом и суматохой. Лада не была в городе с зимы, и сейчас суета мегаполиса её слегка ошеломляет. «Как бабка из деревни, ей богу, будто первый раз в люди вырвалась», — смеётся про себя Ладка, спускаясь в метро, решает нужные вопросы в универе, слегка расстраивается, узнав стоимость заочного обучения и, погруженная в свои мысли, пешком идёт к «Юбилейному». На площади перед дворцом спорта она встречается с Ленкой. Девушки покупают пиво в киоске неподалёку и вспоминают ларёк, в котором сами работали. — Он ведь сгорел, — рассказывает Ленка, садясь на пока ещё свободную скамейку, — прямо в мою смену подожгли, сволочи. Я еле выскочить успела. Хозяин потом долго орал, почему я товар не спасла. Совсем офигел, да? Сам виноват, не заплатил, кому надо, вот его и проучили. Бесплатно никто крышевать не будет. — Вот чё за жизнь, да? — смеётся Ладка. — В каком-то бреду живём. Слушай, а сейчас ты где работаешь? — Неважно, — отмахивается Ленка, но по фирменной одежде и дорогим украшениям Лада замечает, что подружка не бедствует и устроилась в жизни весьма неплохо. — Поди с криминалом связалась? — в шутку спрашивает Лада, а Ленка, нисколько не растерявшись, кивает. — Вот именно, связалась. Мой муж — крутой чувак. Ну, бандит, да. И что теперь? Хвала богам, не наркоман, деньги в дом приносит и ради меня готов кого угодно замочить. Да я тебя с ним познакомлю, он меня встретит сегодня после фестиваля. — Понятно, — слегка удивляется Ленкиному выбору спутника жизни Лада и показывает на вход, возле которого уже толпятся подвыпившие подростки, стремящиеся занять первые ряды. — Ой, смотри, двери уже открыли, пойдём внутрь! А то я сейчас расплавлюсь на этой жаре. Девушки, медленно двигаясь в толпе, через милицейский кордон проходят в холл «Юбилейного», осматриваются и в первую очередь направляются к бару, потому что до начала фестиваля ещё достаточно времени. Здесь же тусуются молодые музыканты, и Лада встречает нескольких человек, знакомых ей ещё по «Тамтаму». Болтая с ними, Ладка подсознательно ждёт появления кого-то из Шутов, но их нет, и девчонки отправляются-таки в зал, большой, просторный, но быстро заполняющийся народом. Ладу до сих пор не очень вставляет такая музыка, и она, встав позади, просто убивает время в приятной компании в ожидании «Короля и Шута». Они появляются в середине сегодняшнего фестивального дня, и при виде подтянутого собранного Мишки, одетого в приличную чёрную рубашку, весёлого Андрюхи, всё так же мотающегося по сцене вдоль барабанов в своей яркой кофте, и энергичного Шурика, осветлившего волосы, ей становится неожиданно радостно и угарно. У ребят, кажется, всё хорошо, Горшок внешне в общем-то никак не походит на героинового торчка, и Лада совсем успокаивается и любуется им, не забывая поглядывать и на Князя. «Они оба классные, — говорит сама себе Ладка, — и оба не для меня. Ну и ладно, лучше уж я буду им просто подругой и преданной поклонницей творчества». — Ладка, — кричит ей в ухо Ленка после сета Шутов, — а пошли к ребятам в гримёрку? Ты же вроде хорошо знаешь Горшка? — Пошли, — соглашается Лада, но вдруг замирает, разглядев в вокалисте выступающей группы «Пилот» Илюху Чёрта. — Блин, у Ильи новая группа? Он поёт свои песни на русском? — Да, они в начале этого года обновились и переименовались, ты не знала? — удивляется Ленка, а потом понимающе кивает. — А, Чёрт же твой бывший. «Блять, дурацкое слово «бывший», — думает Лада, смотрит на Илью, как-то сильно изменившегося и повзрослевшего, и вспоминает те недолгие месяцы, что они были вместе. «А ведь здорово было, — вздыхает Ладка, — и я тогда была почти счастлива…» — Лад, ну так мы идём в гримёрку? Давай скорее, а то там сейчас все набухаются и толком уже не поговорить будет, — шумно возмущается Лена и почти силком тащит подругу прочь из зала. Они пробираются через омоновцев и, петляя по коридорам, наконец находят дверь со скромной, от руки написанной табличкой «Король и Шут». Из-за неё доносятся знакомые и привычные звуки, громкие разговоры, смех, а потом дверь распахивается и наружу вылетает Андрей с бутылкой портвейна в руке. — Мерседес! — аж подпрыгивает он, размашисто обнимает, разворачивает и тут же вталкивает её в гримёрку. — Миха, смотри, кто тут у нас? — Ты чё так орёшь-то? — Горшок с неохотой отрывается от Анфиски, с которой сладко обнимался, поднимает глаза и, увидев Ладу, молча кивает ей в знак приветствия, а та в ответ смотрит на него и на девушку. «Ой, да она же совсем девчонка, — мелькает в голове у Ладки, — и безумно влюблена в Миху. Боже, как она на него смотрит!» — Давно не виделись, Лад, — подходит к ней Санька Балунов. — Видишь, какая мы крутая группа? Уже в Юбике играем. — Молодцы, — рассеянно отзывается Лада, всё ещё наблюдая за Анфисой и Мишкой, которые не отлипают друг от друга и о чём-то шепчутся. — Мы скоро соберём этот дворец спорта сольно! — присоединяется к разговору Князь. — Да, Мих? — Конечно, — без тени сомнения говорит Горшок. По просьбе Фисы он нехотя знакомит их с Ладой, девушки перекидываются парой слов, пока пацаны обсуждают свои музыкальные дела, и Ладка порывается вернуться в зал, но в коридоре встречается нос к носу с Чёртом. Он улыбается своей фирменной улыбкой, кладёт ладони Ладе на плечи и говорит: — Ну, привет. Как ты? — У меня всё нормально, — она отделывается общей фразой, а потом спрашивает, заглядывая в его глаза, серьёзные и наполненные непонятной силой. — А у тебя, кажется, не очень? Что с тобой, Илья? — Нет, уже всё более-менее в порядке, — не отпирается он. — Пришлось по больничкам помотаться. Но спасение я нашёл не в них. Пойдём, посидим где-нибудь вдвоём? — Илюха, Ладка вообще-то к нам пришла, а ты её уже к себе переманил? — смеётся оказавшийся вдруг рядом Андрюха. — Мерседес, погнали с нами? Мы уходим по городу шататься. — Иди, — пропускает её Чёрт, но Лада качает головой. — Нет, Илюх, я хочу с тобой поговорить. Андрей, без обид, давай в следующий раз. — Ты опять меня отвергаешь! — пафосно восклицает Князь и прижимает ладонь к груди. — Не дури, — смеётся Ладка и тихо просит. — Смотрите за Мишей, ладно? — Да смотрим мы, — становится серьёзным Андрей, — но ты же его знаешь. — Знаю, конечно, — вздыхает Лада и неожиданно замечает. — А Фиска красивая. И, кажется, такая, целеустремлённая, обо всём имеет своё мнение, да? — Может быть, — соглашается Андрюха и хочет ещё что-то сказать, но его толкает в спину подошедший Горшок. — Князь, чё ты встал тут, весь проход перегородил? Мы идём или нет? — Да, идём, идём, не шуми, — сдвигается вперёд Андрей. — Пока, Миша, — говорит ему Лада. — Не забывай нас с мамой, приезжайте в гости. — Хорошо, — оборачивается Мишка и видит, как Лада уже уходит куда-то с Чёртом, но ему до этого нет никакого дела. Ведь нет же, правда? Миха убеждает себя в этом, притягивает Анфиску ближе и одаряет жарким страстным поцелуем.

***

Они до ночи бродят по Питеру с группой и друзьями, а под покровом тьмы вдвоём с Фиской отправляются в свою квартирку и не спят до самого утра, плавясь в своей страсти. На следующий день Миха, чувствуя, что организм очень просит очередную дозу героина, перерывает всю квартиру, собирает из заначек нужную денежную сумму и идёт в подъезд соседней многоэтажки, где на чёрной лестнице частенько толпятся знакомые парни, а Фиса увязывается за ним. При свете тусклой лампочки, еле освещающей расписанные похабщиной грязные стены и не менее убитый пол, усыпанный битым бутылочным стеклом и шприцами, он отдаёт деньги и получает заветную дозу. — Мих, а можно мне снова попробовать? — не в первый раз уже просит Анфиса, видя, как ему кайфово, и жадно желая разделять с ним пополам все чувства. — Ладно, давай, — соглашается, садясь на бетонные ступени, Мишка, хотя где-то на задворках их памяти ещё брезжит воспоминание о том, как она попробовала первый раз и насколько ей было плохо. — Пробуй, конечно. Первый раз всем херово бывает, а вот второй… — многозначительно говорит услышавший их разговор парень, который барыжит наркотой, видя в девушке ещё одного потенциального клиента. — На, нюхни. Я тебя отсыплю самый чистейший порошок. На пробу — бесплатно. — Эй, Дэн, а мне чё ты такую коричневую лабуду продал? — слегка возмущается Миша, набирая жидкость в шприц. — А с тобой уже хрен чё сделается, зачем переводить товар, если ты через пару дней в любом случае ко мне опять прибежишь, — честно отзывается Дэн, и Михе становится не по себе. Самую малость, но всё-таки. Он побыстрее давит на поршень, чтоб наркотик разогнал страхи и тревогу, скашивает взгляд на Анфиску и тонет в её глазах с быстро сужающимися зрачками. — Мне так хорошо, Мишка! — забирается она к нему на колени, и он уверенно улыбается, целуя и бесстыдно обнимая её. — Конечно, хорошо. Сейчас так будет всегда, знаешь, как это круто? — Ага. Мы пойдём сегодня в Юбик? Там второй день фестиваля, — спрашивает Фиса, продолжая поцелуи. — Не, нахуй всё. Давай проведём это время вдвоём в постели? — соблазняюще шепчет в ответ Горшок и чуть прикусывает кожу на её шее. — Согласна? — Ещё бы, Мих, — пленительно улыбается Анфиса, и они возвращаются в свой съёмный угол.

***

Ладка лежит на диване и уже целый час, а, может, и дольше, разговаривает по телефону с Чёртом, с которым у них установилась какая-то кармическая дружественная связь. Лада мысленно благодарит человека, придумавшего радиотелефоны, ведь раньше ей бы пришлось всё время разговора стоять в прихожей у аппарата, переминаясь с ноги на ногу, и переспрашивает: — Что ты говоришь, Илюх? Я отвлеклась. — Я… Блин, я тебя совсем заболтал, да? Прости. Я перезвоню тогда попозже, — смеётся Чёрт. — Ладк, ну чё бы вот нам раньше так не жить душа в душу? Глядишь, что-нибудь бы получилось. — Тогда нам мешали страсть и некоторые вещества, — смеётся в ответ и Лада. — А сейчас всё лишнее ушло. Ты хороший человек, Илья. Много всего пережил, и много чего осознал. — Я в самом начале пути, — возражает Илья и, попрощавшись, кладёт трубку. Ладка собирается отложить телефон в сторону и пойти на кухню, но он снова звонит. — Слушаю, — отзывается Ладка, думая, что это опять забывший что-то сказать Чёрт, но в динамике раздаётся хрипловатый голос Михи. — Привет, Ладка. Я это, чё звоню. Мы с Анфисой тебя на свадьбу приглашаем. Придёшь? — Приду, — Лада немного напрягается, но продолжает. — Миха, я рада за вас, правда. А ты… Ну, не торопишься? Семейная жизнь — дело такое… — Нет. Я с Саней разговаривал об этом. Он сказал, что если я люблю её больше жизни, то могу жениться. А я серьёзно без моей Фиски жить не могу, понимаешь, да? — откровенно говорит Миша и Лада наконец понимает, что он пьян. Потому и позвонил сам, первым, и они ещё долго болтают, вернее, говорит один Миха, а Лада слушает поток его не всегда связных мыслей и лишь иногда поддакивает, даже не пытаясь перебивать. В начале декабря она едет на свадьбу, весёлую, бесшабашную, панковскую, оплаченнную вскладчину родителями новоиспеченных молодожёнов, и с улыбкой смотрит на Мишку, упакованного в костюм, как и полагается жениху, и Анфису, юную и миловидную. Они кажутся настоящей счастливой парой, но что-то настораживает Ладку, и она всё пытается понять, что же это, а потом вдруг догадывается, сопоставив наконец бледную кожу обоих, длинные рукава и нездоровый блеск в глазах. — Они оба колются? — спрашивает она напрямую у Князя, но тот уже пьян настолько, что отмахивается и ничего вразумительного не отвечает. Лада пристаёт с тем же вопросом к Балу, которого недавно все стали называть этим новым прозвищем, и он, покрутив головой и понизив голос, подтверждает догадку Лады и разводит руками. Ладка тяжело вздыхает и больше ничего не говорит и никуда не вмешивается, поддаваясь общему веселью, но в глубине души её всё гложет мысль, что ни к чему хорошему этот брак не приведёт.

***

В следующий раз они видятся весной, когда «Король и Шут» собирает свой первый сольный «Юбилейный». Концерт заканчивается грандиозной пьянкой и многочасовыми речами Михи о том, что теперь, когда они добились успеха, ему больше ничего не надо и можно спокойно подыхать. Совместными усилиями его удаётся убедить в том, что это всего лишь начало и впереди группу ждёт ещё много новых горизонтов, и Горшок с этим вроде бы соглашается, но жажда славы, которая тянула его наверх, как мотиватор, ослабевает и почти исчезает. Зато появляются деньги, которые он тратит, как полный придурок, на наркоту и дорогой алкоголь, а их с Фиской жизнь всё быстрее из любовного романа превращается в фильм «На игле». Героин уже не приносит никакого кайфа, он нужен лишь для того, чтобы организм мог нормально функционировать. Мозг разучился радоваться, и жизнь становится сплошным серым пятном. Дозы становятся всё больше, а денег — всё меньше, нормы морали стираются окончательно, и вскоре ребята остаются в почти пустой квартире, из которой продано всё, что можно было продать. Миха забивает на репетиции, забивает на музыку, а все его жизненные усилия направлены лишь на то, чтоб достать очередную порцию наркоты для себя. Иногда и для Фиски, но в первую очередь для себя. Любовь разрушается, ещё каких-то несколько месяцев — и они начинают ненавидеть друг друга. Мир летит в бездну со скоростью света, а осколки задевают всех вокруг. Друзья, в том числе Лада, видят, что происходит, и стараются поддерживать ребят, но Миха посылает всех далеко и надолго. Когда весь ужас ситуации доходит уже и до родителей, их пробуют насильно развести и лечить, но, не найдя мотивации, Фиска с Мишей быстро возвращаются к тому, на чём их и прервали.

***

— Миха, ну ему же надо помочь! — благим матом кричит Анфиса, а Мишка хватает её за руку и утягивает за собой подальше от бездыханного тела пацана, с которым они только что вместе ставились в заброшенном доме. — Мы ему уже ничем не могли помочь, а там его хоть скорая найдёт, — уверяет её Мишка, протащив за собой через полгорода, и сгибается пополам в попытках отдышаться. — Какая скорая, Миша? Зачем ему скорая, если он отъехал? У-умер, — стонет Фиса, прижимается к его груди, обтянутой чёрным трикотажем кофты, и заходится в рыданиях. — Я не хочу умирать! Мишка, мы сдохнем с тобой точно так же, ты понимаешь это? Миха садится прямо на траву и в попытках успокоить гладит её по голове, а она вдруг вскакивает и выплёвывает ему в лицо: — Это ты виноват! Ты подсадил меня на эту дрянь! Посмотри, в кого мы превратились! Миша… — Я виноват? — не собирается признавать своих ошибок Горшок. — Да ты сама постоянно клянчила у меня герыч и просила попробовать! Довольна? Попробовала? Вот и живи теперь как сука подзаборная! Они ругаются бешено, ожесточённо, переходят к драке, она расцарапывает ему в кровь лицо, он до хрипа душит её в крепком захвате, и всё это происходит в небольшом зелёном сквере, среди весеннего умиротворения природы. Где-то вдалеке тренькает птица, и у Михи в голове вдруг что-то перемыкает, он садится, отпускает хрипящую Анфису, и спрашивает вникуда: — Какой сейчас месяц? Какой год? Вроде же вчера только была зима? Снег… — Мишка встряхивает головой и вопросительно смотрит на Фиску. — Не знаю… — отзывается она, вновь обнимает его, будто и не было ссоры, и начинает дрожать, а руки её подёргиваются. — Миш… У тебя есть ещё? Мне снова нужно… — Блять! — резко поднимается он и поднимает её. — Нам надо остановиться. Переломаться, отдохнуть. Да? — Нет, — пугается Фиса, и Горшок, смотря на неё, сдаётся и достаёт порошок.

***

Жизнь, для Михи превратившаяся в ужасный день сурка, оказывается, продолжается. Группа пишет альбом без него, туда попадают очень странные песни авторства Князя, и Миха, сумев однажды доползти до репетиционной точки, приходит в ужас от того, что слышит. — Андрей, блять, какие «Голые коки»? — хватается за голову Горшок. — Ты совсем ебанулся? — Это стёб, Мишка, просто веселуха. По приколу же всё, как ты и любишь. Ты пропал с концами, а нам нужен альбом, — отбивается от нападок Андрей, и вместе с Балу они дружно его в этом убеждают. Миха сдаётся, но лишь потому, что чувствует себя паршиво и сил на споры не находит. — Мишка, — отводит его как-то в сторону и серьёзно спрашивает Князь. — Может, вам опять лечь в клинику? Есть хороший вариант, и методы там щадящие, верёвками никто привязывать не будет. Денег найдём. Я не хочу, чтобы это был только мой альбом, я хочу делать его вместе, как раньше. Ты должен спеть половину песен. И Мишка кое-как соглашается, а после лечения, решив с Фисой на трезвую голову, что им бы лучше пока пожить раздельно, отправляет её к родителям, а сам остаётся записывать альбом. Эта работа, казалось бы, увлекает его, но после непродолжительной борьбы героин одерживает верх. Миха встречает приятелей-торчков, которые советуют ему точку с новым офигенным товаром, покупает привычную дозу, но что-то идёт не так, и Горшок едва не отправляется к праотцам вслед за тем парнем, что они с Фиской бросили в тот раз у дороги. Сердце останавливается, а Миха погружается в темноту, успев напоследок подумать, что умирать всё-таки чертовски страшно, и нет в этом никакой романтики. Он приходит в себя на больничной койке среди белых стен и писка приборов, а однажды, уже в обычной палате, очнувшись от тяжёлого безысходного сна, от медсестры узнаёт, что к нему сейчас придёт посетитель. Миха готовится увидеть маму, Фиску, на худой конец, Балу, Князя или ещё кого-то из группы и отворачивается, чтоб не смотреть им в глаза, но, услышав знакомый голос, делает усилие и ложится обратно на спину. — Ладка? А чё ты… Как ты здесь? — Я приехала за тобой, Мих. Тебе нельзя оставаться в городе, поживёшь пока у меня, мы всё решили, — садится рядом с ним Ладка и вздыхает. — Нихера себе, — находит в себе силы удивиться и возмутиться Миха. — Кто решил? — Твои родители и мы, твои друзья, — спокойно, как ребёнку, объясняет ему Лада. — Тебя выписывают завтра, я приду за тобой. — Тебе всё неймётся меня спасти? — хмыкает Миша. — Зачем? Почему? — Мих… Ну не ершись. Ты же сам хочешь жить. Хорош уже выёбываться, — тихо говорит Ладка и уходит, оставив его наедине с дурацкими тяжёлыми мыслями. Ночью Горшок подумывает сбежать через окно, но потом понимает, что с седьмого этажа выбраться ему не удастся, покоряется судьбе и плетётся за Ладкой. — Как там Фиска, не знаешь? — спрашивает он, когда они садятся в автобус. — Плохо. Но ещё не дознулась, в отличие от тебя. Ты полный идиот, Миша. Просто конченый, — зло говорит ему Лада и резко перехватывает его руку, занесенную для удара. — Стоп. Я занимаюсь спортом всю жизнь, эй, я тебя, такого, как сейчас, уложу одной левой. Спокойно. Миха бурлит от злости и от того, что согласился на эту поездку, но из автобуса ему уже никуда не деться, и он отворачивается к окну, скрипя остатками зубов. — Мама переехала в квартиру, сняла в центре, — пропускает Ладка Мишу во двор своего дома. — Говорит, что ей надоела жизнь без удобств. А я тут кое-что переделала, чердак утеплила, и стало гораздо лучше. — Лада Игоревна! — окликает её с улицы девочка. — А сегодня будет собрание отряда? — Нет, на этой неделе пока не будет, у меня гость, — кивает Ладка на Мишу, — я позову вас сама. — Ты всё возишься с этой мелкотнёй? — ухмыляется Миха. — Мне это нравится, — парирует Ладка, открывая ему всё ту же бабушкину комнату. — Тебе б своих уже детей, — замечает Миша, садясь на диван. — Ты чё одна-то до сих пор? — Не знаю, мне всего двадцать шесть, — улыбается Ладка. — Видно, время ещё не пришло. Ну что, запирать тебя, или поверить на слово, что ты никуда не сбежишь? — Да куда я денусь, — отмахивается Миха и смотрит в окно, за которым раскинула свои широкие ветки яблоня. — Ого, сколько яблок. А чё, на дворе у нас август же, да? — Ага, — подтверждает Ладка и садится рядом с ним. — Мих, ты совсем выпал из жизни? — Да. Я… Блять, не удивлюсь, если окажусь, как говорится, летом в лыжах. Это пиздец какой-то, — вдруг доверительно сообщает Горшок, придвинувшись ближе, и просит. — Лад, ну, может хоть ты мне поможешь? — Если ты этого хочешь, то конечно, — с готовностью отзывается Лада и проводит с ним дни напролёт, стараясь вернуть опять куда-то туда, в детство, которое оба вспоминают с теплотой. И всё идёт хорошо, но осенью Мишке всё же приходится уехать. Его ждут концерты, гастроли, популярность, Анфиса и чёртов героин. Да, он тоже ждёт. Он очень хорошо умеет ждать, лучше любого верного пса, и Миха знает это, как никто другой. А Ладка заканчивает заочно педуниверситет и продолжает работу с детьми. Однажды к ней прибегают суматошные мальчишки и, перебивая друг друга, рассказывают, что нашли в гаражах мелкого пацанёнка. — Лада Игоревна, ему там совсем плохо! Бежим быстрее! И Лада, конечно, срывается, по пути вызывая скорую, и находит на пустыре среди битого кирпича щуплого мальчишку лет шести-семи, зелёно-бледного и испуганного, в оборванной казённой одежде и обуви не по размеру. — Клея нанюхался, — грубо замечает подоспевший фельдшер. — Давай, грузи его в больничку. — Я с ним поеду! — забегает в машину Лада. — А вы ему кто, мамаша? — Нет. Но я не могу его оставить, — Лада говорит так уверенно, что на неё машут рукой и везде пропускают. Спустя некоторое время выясняется, что мальчика зовут Владик и он сбежал из детского дома, боясь перевода в новый интернат. — Я не хочу! — упирается он, когда за ним в больницу приходят тётки из органов опеки. — Мне всё рассказали. Там старшие ребята будут бить меня! Не хочу! Лада не выдерживает этих криков, прижимает мальчика к себе и обещает, что никуда его не отдаст и заберёт себе домой. Ладка ругается со своей мамой, потом с матерью мальчика, оказавшейся законченной пьяницей, потом ещё со всеми ведомствами, но всё же добивается права на усыновление. Так Владик становится её сыном и самым младшим членом отряда, который то собирается, то распадается, но всё же кое-как держится на плаву, неся гордое название «Орлёнок». Лада погружается в работу и воспитание сына, подключив к педагогике психологические методы, недавно освоенные. И вроде всё хорошо, но Ладка до сих пор слегка вздрагивает от каждого телефонного звонка, боясь, что позвонит Андрей или ещё кто-то, и скажет, что дурак Горшок всё же исполнил свою мечту и отъехал на Луну, или куда там отправляются нарики. Но страшные вести не приходят, зато появляется однажды у калитки сам Миха. Открывает ему Владик, долго смотрит на него и спрашивает: — Это же ты выступал на Нашествии? По телевизору показывали на ТВ-6. Мы с мамой видели. Умеренно пьяный Миха в растерянности кивает, не понимая, что это за пацан и кто его мама, а потом вспоминает, что у Ладки всегда полно детей в доме, и наконец спрашивает: — А это… Мне б Ладу. Ладу Игоревну. — Заходи… Заходите, — вдруг смущается мальчик, не зная, как обращаться к Михе, на ты или на вы. — Владик, ты опять разговариваешь с незнакомыми? — выбегает на крыльцо Лада. — Сколько раз тебе говорила, не открывать калитку без меня. — Мам, ну он же не совсем незнакомый. И тебя знает, — оправдывается Владик, а Лада наконец видит, кто стоит перед ней. — Мишка! Блин, слушай, я рада, что с тобой всё хорошо. А чего приехал? — В гости, — пожимает плечами Горшок, пряча в карман пиво. — Меня летом всегда сюда тянет. А эт чё за пацан? — Мой сын, Владислав, — улыбается Лада, притягивает мальчика к себе и треплет его по волосам. — Ты это… Замуж, что ли, вышла, ё-моё? — предполагает Горшок и сразу же выдаёт главную причину своей тоски. — А я с Фиской развёлся. Мы, короче, друг другу весь мозг съели. И жизнь разрушили. Такая хуйня. Ой, прости. Я, короче, пойду, я тут лишний. Он разворачивается и бредёт прочь от калитки, но его останавливает крик мальчика, который со всех ног бежит за ним: — Эй, подожди! Подождите! А можно автограф? Мне ж никто не поверит, что я живого Горшка видел. — Ну, давай, распишусь, — смеётся Миха, а Владик шарит по карманам своих камуфляжных широких штанов и достаёт огрызок карандаша и помятый листок. — Вот. А мама не замужем. У неё вообще никого нет. — Э… А ты тогда откуда? — проявляет чудеса деликатности удивлённый Мишка, но мальчик лишь смеётся. — Из детдома. А ты правда в гости приехал? Круто! Пошли обратно, не уезжай! — Миш, ну правда, идём в дом, — зовёт его Ладка, берёт за руку, и Миха остаётся. Он как-то быстро сходится с Владиком, а однажды вечером, когда они остаются наедине, говорит Ладке, задумчиво глядя на неё: — Классный пацан. Но характер тяжёлый, ещё и из детдома. Ты с ним ёбнешься, когда он станет подростком. С девчонками гораздо проще, чем с парнями. А Владику нужен мужик, такой отец, как у меня был, чтоб стальной кулак и хватка, понимаешь, да? — То-то ты от отца из дома ушёл сразу, как восемнадцать стукнуло, да? От хорошей жизни, — с сомнением говорит Лада. — А хуй знает. Дебил был, — вдруг признаётся Миха. — Ну, ушёл, вот и хлебнул дерьма по горло. Но в «Тамтаме» было классно. Золотое время, ё-моё. Я б навсегда туда вернулся. И они ещё долго сидят на кухне и говорят обо всём. Ладка, улучив удобный момент, незаметно для Мишки пытается отточить навыки психоанализа и как-то проработать с ним его тараканы, подозревая, что корни наркозависимости лежат где-то там, в подсознании. Сначала Горшок не замечает этого, а потом резко замолкает и говорит: — Эй, Лад. Хватит в моих мозгах копаться. Я эту психотерапию ненавижу, блять. Ходил однажды в клинике. Сидят такие все, сука, в кругу на стульчиках. Да нахуй, даже вспоминать не хочу. Прекращай, ладно? Я вроде пока завязал. Ладка кивает, но Миха забывает тот факт, что она никогда не сдаётся, поэтому время от времени ведётся на её уловки, которые становятся ещё более незаметными. И опять приходит осень, и опять Шутов зовут гастроли, длинные, изнурительные, по нескольку месяцев подряд. Долгие автобусные перегоны, сутки, проведённые в плацкартах поездов, — прекрасное время для размышлений. И Горшок всё время о чём-то думает. Нет, он, конечно, пьёт со всеми, ржёт над шутками Князя, сам устраивает разные приколы, не отказывается от внимания девчонок, что вешаются ему на шею, но все видят, что он находится на неком распутье и мучительно что-то решает для себя. Андрюха и Саня пытаются с ним поговорить, но Миха толком ничего не отвечает, и парни отступаются.

***

Холодный автобус снова привозит Мишку в заснеженный Бокситогорск. Он выходит на заметённую платформу автостанции, поддёргивает сумку на плече и долго ходит по городу, дожидаясь ночи, разглядывает мерцающие то тут, то там огоньки гирлянд и периодически прикладывается к бутылке с виски. Часы около центральной площади показывают одиннадцать часов, и Мишка направляется к дому Лады. Звонить, как все нормальные люди, в звонок он не собирается, перебирается через забор в том месте, где намело большой сугроб, и утопая в снегу, огородом идёт к окошку, смутно вспоминая, что в детстве пробирался к Ладе именно таким путём. Он, усмехаясь, лепит из снега снежок, грея его руками, чтоб подтаял, и бросает в освещённое окно. Лада реагирует на шум, открывает шторку, решив, что балуются мальчишки-полуночники, но в падающем луче света видит Горшка. — Чёрт возьми… Сейчас открою, — говорит она громким шёпотом и указывает на дверь. Миха кивает, и вскоре оказывается в тепле прихожей. — Ты чё, как вор, огородами бродишь? — возмущается Лада. — Так я это… Тихо, чтоб Владьку не будить, — оправдывается Миха и, не снимая куртки, вдруг сгребает Ладу в крепкие медвежьи объятия. — Я так соскучился по тебе. — Я тоже, Мишка, — кивает она, выворачиваясь из его хватки, а Миха, смутившись своего порыва, опускает глаза. — Пойдём на кухню? — смеётся Лада, которой непривычно видеть его таким. — Пошли, — кивает Горшок и отдаёт ей початую бутылку. — На, убери, я не хочу напиваться. Ладка ставит виски в холодильник, оборачивается и врезается в Мишку, который стоит за её спиной. — Ты чего? — слегка удивляется Лада, а Миха вдруг выдыхает, прикусывая верхнюю губу, и тихо говорит: — Блин, не знаю, чё со мной происходит, но… Он не выдерживает и быстро и резко целует Ладку, жадно впитывая вкус её губ, а потом отстраняется и снова принимается разглядывать пол. — Ты будешь стесняться каждого своего действия? — смеётся Ладка, внутренне разрываясь от нахлынувших эмоций. — Нет, — Горшок медленно обретает свой уверенный вид и вздыхает. — Теперь можешь выгнать меня. Я так давно хотел это сделать и всё время запрещал себе… Лада ничего не отвечает, гладит его по холодной колючей щеке, тихонько чмокает в нос, встаёт вплотную, обнимает, вжимая в себя, и хочет ворваться в рот долгим поцелуем, но Миха мотает головой и шепчет: — Я… Я совсем не тот человек, что нужен тебе… Лада пропускает его слова мимо ушей и предпринимает новую попытку, но Мишкины губы до сих пор плотно сомкнуты. От него пахнет привычной, с ума сводящей смесью табака, алкоголя и лёгкого парфюма, его руки очень по-хозяйски расположились на талии Лады, а живот и особенно то, что ниже, крепко прижимаются к её телу, выдавая степень возбуждения даже через джинсовую ткань, но он до сих пор сопротивляется себе и пытается как-то отговориться, напоминая, что он панк, наркоман, алкоголик и вообще отбитый тип. — Миха, да заткнись уже и поцелуй меня нормально! — умоляет Ладка, кусает его губы, и Мишка взрывается. Действуя грубо и напористо, целует, прикусывает, облизывает, сжимает, освобождает от ненужной одежды и увлекает в спальню, не отпуская Ладу от себя ни на миллиметр. Он даже позы выбирает такие, чтобы контакт кожи с кожей был как можно теснее и ближе, желая полностью раствориться в этой женщине, с головой, без остатка и навечно, пусть эта вечность и продлится всего лишь миг, так же, как этот оргазм, сладкий, желанный и такой краткосрочный. Они засыпают вместе в обнимку, и Лада, всю ночь чувствуя под боком его тепло, утром просыпается от пустоты и холода. «Ушёл… — хлопает она рукой по второй половине кровати и закутывается в одеяло. — Ну а чего я ждала? Конечно, он ушёл». Глянув на часы, Ладка нехотя одевается, идёт в самодельную ванную, где шумит водонагревателем, ставит на кухне чайник, а потом бредёт будить Владика, которому пора в школу, и, открыв дверь в его комнату, находит сына и Мишку на полу, увлечённо играющих военным конструктором. — Владька, первый раз вижу, чтоб ты играл в такой тишине и так рано утром, — растерянно говорит Лада первое, что приходит в голову. — Миша попросил, — шёпотом отвечает мальчик, а Миха бесшумно смеётся. — Мам, а можно он останется с нами встречать Новый год? Ладкк смотрит на Мишку, который опять опустил голову и разглядывает маленькое колёсико от танка, и оба молчат. — Ой, да ну вас, — устаёт ждать ответа Владька и идёт на кухню, бормоча себе под нос. — Сначала спят вместе, а потом молчат. Думают, я маленький и ничего не понимаю? — Ну ответь уже сыну что-нибудь, — вскидывает голову Миха и смотрит на Ладу… С надеждой? — Да можно, можно, не ворчи там, Владик, — откликается Ладка, садится рядом с Мишкой, прижимаясь к его плечу, и думает: «Ну а пусть. Будь что будет. Я ведь всю жизнь ждала его. И хоть он говорит, что стал другим, я-то вижу того самого Мишку. Не надо даже и искать». А Миха смотрит вверх и неожиданно замечает на полке ту самую ракушку, что подарил ей, когда они прощались, будучи детьми.

Конец.