***
После ужина Миха возвращается в комнату бабушки, куда Ладка уговорила его поселиться, садится на кровать и прислушивается к себе. Вроде бы всё хорошо, и они весело провели день вместе с Ладой, но чего-то не хватает. И Миха догадывается, чего именно. Он уверен, что у него нет никакой зависимости, но кустарного производства порошок, что лежит в кармане, так и просится в организм, прожигает тело сквозь ткань подкладки, и рука Горшка быстрым движением извлекает его на свет. Миха никак не может забыть тех невероятных ощущений, которые почувствовал, когда вместе со знакомыми панками первый раз попробовал героин несколько недель назад, и теперь, время от времени, если удаётся достать деньги, нюхает его, бессистемно, просто тогда, когда есть возможность и желание. Сейчас все условия совпадают, и, оглядевшись, Миха достаёт из серванта плоское блюдце, ставит его на стол, насыпает пару дорожек и, склонившись, уже собирается вдохнуть мелкую пыль, как в дверях появляется Ладка. — Мих, у тебя, наверное… — начинает она, замолкает на полуслове и вопросительно смотрит. — Ты чё делаешь? Миха, подавив в себе первый странный порыв всё спрятать и сделать вид, что ничего не было, усмехается и говорит: — Тебя стучаться не учили? Кайфануть хочу. Знаешь, какая охеренная штука? Лада смотрит на порошок, который сходу кажется ей чем-то более страшным, чем кислота или грибы, и шёпотом спрашивает: — Это что? — Героин, — Мишка не может больше ждать и резко вдыхает вещество, а потом садится на кровать и откидывается на подушку. Он прикрывает глаза и чувствует, будто его обволакивает тёплым коконом, дарящим спокойствие, а в душе разливается беспричинное счастье. Ладка в растерянности стоит на пороге и смотрит на него. У Михи такой довольный вид, будто он только что выступил со своим «Королём и Шутом» где-то в Лужниках вместе с воскресшим Цоем, или получил в подарок дорогущую гитару с суперзвучанием, или, в конце концов, трахнул шикарную женщину, которой долго добивался. — Будешь? — приоткрывает один глаз Мишка и лениво кивает на блюдце. — Там еще осталось, для первого раза хватит. — Миш… А… А как оно? Что ты сейчас чувствуешь? — Ладка не понимает, что делать, соглашаться или нет. Мишке, кажется, очень хорошо, причём без глюков и бэдтрипов. Может, этот наркотик поможет забыть обо всём плохом и подарит счастье, которого так не хватает в жизни? — Мне охуенно. Просто охуенно, — кратко отвечает Миша, смотрит на Ладу уже двумя глазами, и она вдруг замечает в них ту же пустоту, что у Чёрта, и опять пугается. — Мишка, а этой штукой… Её ведь колют в вену? — Да это наркоты так делают. А я не наркоман же, просто хочу расслабиться, — весьма убедительно объясняет Миха. — Ну, если не будешь, я тогда оставлю на потом, а то хер знает когда ещё в Питер попадём, а здесь вряд ли такой есть, мне его чувак из загранки подогнал. Да и бабок у меня нет. Лада долго пристально смотрит на Горшка, а потом выскакивает из комнаты и садится на старую рассохшуюся скамейку во дворе, лишь бы быть подальше от этого грязного коричневато-белого порошка, такого страшного, запретного и, чёрт подери, манящего, как яблоко из райского сада. Лада ничего толком не знает о героине, лишь где-то на краю сознания маячит мысль, будто это очень серьёзный наркотик, но что делать с этой информацией, непонятно. Ладка, чуть ли не сходя с ума от круговерти в голове, теряется в мыслях и страхах и вздрагивает, когда в дверях дома появляется Миха. Он потягивается и садится рядом с Ладой, которая напрягается и отодвигается от него. — Ну чего ты? — широко улыбается Миха, который выглядит почти как обычно, разве что более умиротворённо, чем раньше. — Я не кусаюсь. Пошли, мы же на дискотеку хотели? — Да, погоди, я соберусь, — говорит Ладка, снова разглядывает Мишку, как диковинного зверя, и, пятясь, скрывается в доме, а он прислоняется затылком к шероховатым доскам забора и смотрит на солнце, которое так классно запуталась в ветках деревьев. — Мишка, идём, — толкает его в плечо Лада, видя, что он конкретно завис. — А, чё? — моментально оборачивается Горшок. — Погнали, да? Ладка кивает, и они идут бесцельно толкаться на дискотеке. Ладка подводит Миху к старым общим знакомым, и замечает, как он слегка меняется, общаясь с ними, будто надевает маску, прячущую его настоящее лицо. Горшок старательно подчёркивает свои панковские идеалы, временами путаясь в словах и мыслях, но Лада этого не видит, она встречает свою одноклассницу, что, оказывается, учится на химфаке в СПбГУ, болтает с ней и легко соглашается выкурить косяк, который по сравнению со всем остальным кажется абсолютно безобидной вещью. Танцы заканчиваются в полночь, и Лада, спохватившись и чуть запереживав, идёт искать Мишку. — А где пацаны? — спрашивает Ладка, найдя его сидящим на скамейке в задумчивости и одиночестве. — Ушли бухать на речку, — растягивая некоторые слова, говорит он. — А ты? — А мне и без них хорошо, — улыбается Мишка, которого так ещё и не отпустило, за плечо притягивает Ладу и усаживает рядом с собой. — Мишка, а пошли на крыше посидим? — предлагает Лада, наслаждаясь теплом ночи. — Мне так нравится оттуда смотреть на звёзды. — Давай, — соглашается он. Не тревожа Ладкину мать, они по приставной лестнице из тёмных сеней забираются наверх через пыльный чердак и долго смотрят на небо, касаясь друг друга то плечами, то головами и ни о чём не говоря.***
Лето набирает ход, дни сменяют ночи, и неделя быстро подходит к концу. Мишка всё порывается уехать, но Лада удерживает его и однажды, после ночной весёлой прогулки и достаточного количества выпитого, снова позвав Мишку на крышу, жмётся ближе, то ли в шутку, то ли по дурости, и чувствует, как крепкая мужская ладонь с её плеча опускается, скользя, ниже и останавливается на талии, чуть сжимая. Девушка вздрагивает, но не робеет и в ответ поворачивается боком и обвивает его за шею. — Не надо, — вдруг говорит Миха, встретившись с её манящим взглядом, но не отодвигается. — Не надо? — переспрашивает Ладка, почти касаясь его губ поцелуем. — Нет, — повторяет Мишка, но руки его говорят об обратном, гибкие сильные пальцы пробираются под футболку и касаются чуть огрубевшими подушечками нежной кожи её живота. Лада закрывает глаза, шумно выдыхая, и этот звук будто отрезвляет Миху, он убирает ладонь, вскакивает и перебирается через конёк на другую сторону крыши, рискуя свалиться, подскользнувшись на железной кровле. — Миш, — говорит Лада, пытаясь унять внезапно вспыхнувшее желание и зная, что он её слышит и делает то же самое, — почему? Мы оба свободны. — Ладка, заткнись, — быстро отвечает он и, не глядя на Ладу, спускается вниз и оттуда добавляет. — Я спать пошёл. Ладка вздыхает и про себя соглашается с тем, что так, наверное, лучше. Утром оба делают вид, будто ничего не было, а вечером Мишка собирает сумку и пытается по тихому улизнуть, но Лада перехватывает его во дворе и идёт провожать до станции. — Приходи в «Тамтам», когда вернёшься, — искоса глядя на неё, говорит Горшок, шаря по карманам в поисках сигарет. Ладка ничего не отвечает, а когда он уже поднимается по ступенькам в автобус, вдруг сообщает: — Я не вернусь, Миш. Останусь здесь с мамой. Будь осторожен, ладно? — Осторожен? — спрашивает Миха и ухмыляется. — Да, конечно, как же иначе. Давай, Ладка, пока.***
Горшок приезжает в Питер и вновь с диким удовольствием окунается в жизнь «Тамтама» и всего, что с ним связано, в пух и прах ругается с отцом и окончательно утверждает в своей голове план саморазрушения. А тут ещё возвращается из армии Андрюха, и они напиваются до чёртиков, причём продолжается это чуть ли не неделю. Все вокруг что-то пьют, глотают, нюхают, колют, и от одного этого факта можно сойти с ума, но надо держаться. Миха понимает, что «Король и Шут», мир, созданный ими, который он любит всей душой, просто-напросто исчезнет, если они не будут выступать и записывать альбомы, поэтому пока контролирует себя, тем более окружают его более здравомыслящие Шурик и Андрей. Князь, отойдя от армейки, вливается наконец в ритм жизни группы, привыкает к новой реальности, показывает Михе все тексты и песни, что накопились у него за время службы, и они с упоением занимаются творчеством. — А где Ладка? Она институт-то свой закончила? — спрашивает как-то у Горшка Андрюха, когда они вдвоём сидят в его комнате в родительской квартире. — Да, и вернулась в Бокситогорск. У неё же бабушка умерла, и Лада решила с мамой там остаться. Понимаешь, да? — говорит Миха, перебирая гитарные струны. — Да уж… А чё, может, в гости к ней съездим? На Новый год, например? — мечтательно смотрит на окно, по которому стекают струйки октябрьского дождя, Андрей. — До Нового года ещё дожить надо, — многозначительно хмыкает Миха. — Горшок, да ты заебал с этой своей концепцией, что надо сдохнуть молодым! — вдруг резко поворачивается к нему Князь. — Тебя чё в этой жизни-то не устраивает, я не пойму? — Да вот они меня не устраивают! — вскакивает Миха, отбросив в угол загудевшую гитару, и тычет пальцем на людей за окном. — Ты посмотри, какие у них взрослые угрюмые рожи! Я не хочу быть таким. А моя жизнь мне полностью по нраву, ё-моё. Я куражусь и отрываюсь по полной, пока могу. А потом сдохну, и всё, понимаешь, да? Но ты не ссы, Андрюх, я всё рассчитал, группу успею сделать легендарной, а дальше вы сами справитесь. — Дурак… — качает головой Андрюха, но больше ничего не говорит, понимая, что вести с Горшком нравоучительные беседы равносильно тому, чтобы ставить мёртвому припарки. «Тамтам», видимо, доживает свои последние месяцы, и в воздухе витают слухи, что здание скоро выкупят какие-то коммерсы. Завсегдатаи клуба, объединившись, пишут протестные письма, пытаясь отстоять своё «место силы», но надежды на успех почти ни у кого нет. Миху, хоть он и считает «Тамтам» своим вторым домом, эти трепыхания не особо волнуют, ведь их панковские сквоты, быстро превратившиеся в обычные наркоманские притоны, пока никто не разгоняет, и Горшок зависает там, так и не найдя себе постоянного жилья. Героина, очень дорогого, больше достать не удаётся, кончился он быстро и, к большой удаче, не успел вызвать привыкания, а тот парень из мажоров, что приносил его на всех, пропал с концами. Денег совсем нет, а творческих планов очень много, поэтому Мишка тормозит себя и возвращается к наркоте полегче, чтобы не колоться, как все вокруг, «черняшкой» из маковой соломки. Миха до сих пор свято верит, что может бросить в один момент, но часто вспоминает тот первый героиновый кайфовый приход и прикидывает, как бы его повторить. Он находит работу сторожем и по ночам сидит там в одиночестве, сочиняя музыку, чтобы не загоняться и не думать о жизни, которая того и гляди слетит под откос. Но разве не этого он как раз и добивается? До Нового года все благополучно доживают, и в начале январе Князь всё-таки тащит Миху, который почему-то боится попадаться Ладе на глаза, к ней в гости. Андрей решает сделать сюрприз и даже не звонит, а Миха узнаёт об этом только в автобусе и хватается за голову. — Князь, ты идиот, или притворяешься? Что за хуйню ты сотворил? Вдруг она, не знаю, замуж вышла, а мы припрёмся. — И чё? Просто в гости, разве нельзя? По дружбе. Или вы с ней?.. — вдруг прищуривается Андрюха, и Миша тут же его обрывает. — Мы с ней друзья с детских лет, не пори чушь. А вот насчёт тебя совсем другой разговор. — Так и мы друзья. Не было ж ничего, так, капля флирта, — спокоен, как скала, Андрей, и Михе ничего не остаётся, как замолчать и в сотый раз прокрутить в голове тот вечер на крыше. «А вдруг бы что-нибудь получилось? Может, зря я не стал?.. Да ну, нахрен, что толку жалеть», — думает он и смотрит в окно на бескрайний снежный пейзаж. Автобус ломается на полпути, и в Бокситогорск они добираются лишь поздним вечером, уставшие, замерзшие и измученные. Князь без сомнения нажимает на кнопку звонка у калитки, куда приводит его Миха, и улыбается чисто голливудской улыбкой, когда из дома в накинутой на плечи шубке выбегает удивлённая Лада. — Андрей! Мишка! Вот это новогодний сюрприз. Откуда вы свалились? — С автобуса, — хмуро бурчит Мишка. — Пошли быстрее в дом, холодно. Мы не помешали? — Нет, конечно, мы с мамой вдвоём сидим, телевизор смотрим. Слышали, в Чечне опять бои за Гудермес? Боевики лютуют… Дали бы уже им эту свободу. Сколько наших пацанов гибнет… — вздыхает Лада, находясь под впечатлением от только что просмотренного выпуска новостей. — А у нас в Питере таможенники огромную партию наркоты тормознули. — Кто-то кому-то не заплатил, то ли барыги ментам, то ли погранцы, — пожимает плечами Горшок и забегает из сеней в дом. Ладка пропускает Андрея, закрывается и тоже заходит внутрь. В прихожую врывается морозный воздух и клубами повисает под потолком, а Лада провожает друзей в комнату и спешит на кухню, чтоб быстренько что-нибудь приготовить. — Ребят, с продуктами и зарплатой напряжёнка, поэтому только так, — говорит она и, попросив парней разложить стол-книжку, выставляет на него блюдо с дымящейся варёной картошкой, порезанную на куски селёдку, хлеб и бутылку водки. — Ладка, да это отличная поляна, — успокаивает её Андрей, разомлевший в тепле и уюте. — Как дела? Я, слушай, часто вспоминаю о тебе. — Всё нормально, Князь. Работаю в школе и в детском спортивном клубе. А так больше ничего интересного. — Лад, так ты перебирайся обратно в Питер, будем вместе развлекаться. Круто ж было. — Я тоже говорю ей, чтоб ехала в большой город. Зачем чахнуть в этой дыре? — поддакивает ему мама Лады, тоже присаживаясь к столу. — А я ещё не старуха, одна прекрасно проживу. — Да, Ладка, поехали? — просит Андрей и смотрит на неё с улыбкой, а Миха всё это время молчит и глядит куда-то в стол, разглядывая узоры на скатерти. — Может быть, летом, — уклончиво отвечает Ладка, лишь бы от неё уже отстали, и меняет тему. Несколько дней они проводят в зимних спортивных забавах, которые им с лёгкостью организует Ладка. Она ведёт парней то в лыжный поход, то на каток, то на огромную горку возле пруда, и все втроём веселятся как дети. Князь постоянно смотрит на Ладу, размышляя, и вдруг понимает, что время отделило их друг от друга, а страсть так и не вспыхнула, поэтому ничего им вдвоём не светит. Решив это, Андрей начинает относиться к ней как к давней подруге и просто хорошему человеку. Горшок тоже побеждает свою настороженность и расслабляется, видя, что Лада ни о чём не вспоминает и вряд ли страдала по нему хоть немного. Он уже думает, что никакого разговора вовсе не состоится, но поздним вечером перед днём отъезда парней они сталкиваются вдвоём на кухне у холодильника, и Ладка вдруг бесцеремонно берёт его за руки и осматривает сгибы. — Проверяешь, не начал ли я колоться? — косо ухмыляется Горшок и вырывается. — Мишка, я встретила недавно папиного сослуживца… — тихо говорит Ладка. — Он начал принимать опий ещё в Афгане. Знаешь, в кого он превратился? — Представляю. Думаешь, я никогда не видел торчков? — И? — И ничего. Дай пройти, — Миха отодвигает её, взявшись за талию, и уходит в комнату, а Лада в грустной задумчивости садится на табурет и курит прямо на кухне, отвоевав наконец у матери право на это.***
Время летит вперёд пущеной из лука стрелой, открываются новые клубы, например, «Полигон», способный вместить уже гораздо больше людей, и «Король и Шут» начинают медленно подниматься по ступеням лестницы, ведущей к пику популярности. Юрий Шевчук приглашает их на свой фестиваль «Наполним небо добротой», а одна из новых фирм предлагает записать официальный альбом в настоящей студии «Мелодии» и выпустить его приличным тиражом. Ребята полностью погружаются в творческий процесс и пребывают в нём всю весну и лето, расслабившись лишь осенью с выходом своего первого реального альбома «Камнем по голове». Они впервые снимаются на телевидении, о группе пишет пресса, и все радуются, понимая, что дела идут в гору. У Михи появляются какие-никакие деньги, и он снимает квартирку там, где и жил с родителями, на Ржевке. Здесь же неподалёку с женой и недавно родившимся сыном живёт Сашка Балунов, и они часто сидят вместе, пьют, бывает, принимают что-то, расширяющее горизонты сознания, и придумывают много хороших музыкальных тем. Иногда Миха в поисках приключений с новыми и старыми знакомыми болтается по району, и однажды узнаёт, что в одном из серых блочных домов появилась точка, где продают героин. Скоро он быстро перестанет быть очень дорогой дрянью и к концу года заполонит весь город. Да что там город, всю страну. Горшок никак не может пройти мимо такого соблазна, снова нюхает, а потом, послав всё к чертям собачьим, решается на первую инъекцию. И мир перестаёт существовать. Остаётся лишь он. Наркотик. Властитель дум и господин тела. Но Миха всё так же уверен, что ситуация под контролем, а ему просто пиздец как хорошо, легко и кайфово. Однажды он едет на метро к Андрюхе в Купчино, чтобы оттащить того от недавно купленного компьютера и выдернуть на репетицию, потому что этот гадёныш отключил домашний телефон и гасится от Михи, но встречает на пересадочной станции Ладку и забывает обо всём на свете. Внезапно осознав, что очень соскучился по ней, он, не разбирая дороги и расталкивая людей, быстро догоняет её на эскалаторе и трогает за плечо. — Мишка! — оборачивается Ладка и улыбается. — Привет, — склоняет он голову и берёт её за руку, чтобы толпа их не разъединила. — Какими судьбами у нас? — Привезла вместе с Борисом Серафимовичем детей на соревнования, — объясняет Лада, пока они выходят из метро на мокрую улицу, заваленную ошмётками грязного мокрого снега. — Сейчас я пока свободна, а вечером уеду обратно. — Блин, жалко… Ладка, знаешь, — вдруг признается Мишка, — я когда тебя встречаю, мир будто… Теплеет, что ли. Ну понимаешь, да? Ты какие-то новые краски привносишь… Спорт, жизнь, всё другое у тебя… — А поехали со мной, Миш? На выходные, — вдруг предлагает Лада, глядя прямо в глубину его глаз. — Тебе ведь нравится гостить у нас? Мишка соглашается, и они встречаются вечером прямо возле автобуса. Ладка без проблем договаривается со старшим тренером и водителем, и Горшок пристраивается сзади на сидении рядом с ней. На этот раз он подготовился, захватил гитару и несколько чеков герыча, рассовав их по разным карманам, и теперь расслабленно едет, глядя в окно на снегопад. Вдруг голову его стальным штыком пронзает шальная и ничем не обоснованная мысль, что если их тормознут гайцы или ппсники и внезапно найдут у него наркотики, то всем придётся очень плохо, ведь в автобусе-то дети. Страшная навязчивая мысль не даёт покоя, и Миха всё время вертится и оглядывается. Лада замечает это и, не понимая, что случилось, удивлённо смотрит на него. Мишка пытается успокоиться и принимает независимый вид. До Бокситогорска добираются быстро и без приключений, водитель высаживает Миху и Ладку возле школы, и до её дома они идут пешком. Лада со смехом рассказывает, как недавно на дискотеке после долгого перерыва закинулась маркой и словила офигенный трип, раскрасивший музыку всеми цветами радуги. Окончательно успокоившийся Горшок внимательно её слушает, пытаясь вспомнить свои приходы от кислоты, и понимает, что тупой кайф от героина полностью вытеснил все те воспоминания, пленив собой весь разум. Это не хорошо и не плохо, но в первый раз заставляет задуматься, а не стал ли он реальным наркоманом? Ладка тем временем рассказывает о передаче «Белая полоса», которую недавно показывали по телевизору, и восхищается клипами, что были там представлены. — Вы становитесь популярными, Мишка! — толкает она его в бок. — А ваш альбом слушают во дворах на магнитофонах, я сама слышала. — Да? Клёво, — широко улыбается Миха, выныривая из своих мыслей. Они приходят к Ладе, ужинают, опять болтают обо всём, а поздним вечером Миха, убедившись, что все спят, готовит раствор и после ширки не спит всю ночь, на утро опять удивляя Ладу своим встрёпанным мрачным видом.***
Мама Лады, удачно вышедшая в отпуск, уезжает к подруге в Пикалёво, и друзья остаются одни. Вечером Ладка, которая уже многие месяцы думает об их немного странных с Михой отношениях, решает, наконец, открыто поговорить с Горшком и узнать его мысли по этому поводу, но, открыв дверь комнаты, ловит дежавю и с животным ужасом смотрит на тот самый дрянной порошок, который в этот раз покоится в чайной ложке, и зажигалку в Мишкиной руке. — Значит, теперь так? — закусывая нижнюю губу, чтоб не разреветься непонятно от чего, спрашивает Ладка. — Так, — спокойно подтверждает Миха и берётся за шприц. Лада подходит к нему, садится рядом и просто молча наблюдает за тем, что он делает, а потом спрашивает: — Ещё есть? — Одна доза. Хочешь попробовать? — Дай, — просит Ладка и, получив пакетик, вскакивает и, стремительно открыв форточку, разрывает его о решётку окна и пускает содержимое по ветру. — Ты чё сделала, блять? — с опозданием соображает Горшок, а Лада выбегает из комнаты и запирает дверь с наружной стороны на шпингалет, который остался тут со времён бабушкиной болезни, когда комнату закрывали снаружи, чтоб бабушка не могла выйти и уйти неизвестно куда. Миха с размаху бьёт в дверь кулаком, а Ладка кричит ему: — Ты будешь сидеть здесь. Я не выпущу тебя никуда. — Ладка, ты чё, сдурела, ё-моё? — спрашивает Миша, успокаиваясь, ведь ему пока хорошо. — Нет, Миха, — Лада сползает по стеночке и садится на пол спиной к двери, — просто я как раз недавно читала про героин, всё, что смогла найти. Это ужасное дерьмо. Его надо бросать! — Я не наркоман, что за кипиш? — смеётся Горшок. — И вообще, это моё дело и моя жизнь. Ладно, короче, открывай, не дури. — Нет, — быстро мотает головой Ладка. — А если ты не наркоман, докажи мне это. Это ведь проще простого. — Спор, значит? Да без проблем, я продержусь без дозы хоть неделю, — отзывается Миха. — Андрею только позвони, предупреди, чтоб не теряли. Так Горшка настигает первая в жизни ломка. Сначала всё идёт неплохо, но быстро становится херовее и херовее, настолько, что Миха на полном серьёзе готов придушить Ладу за то, что она сделала. Он не выносит плечом двери только из остатков уважения к её матери, а потом становится вообще не до этого, а силы стремительно тают. Ему больно, плохо, дерьмово, хуёво, так отвратительно, как не было никогда в жизни. Захлёбываясь в своих соплях, слезах и слюнях, он рычит в подушку, и пытается найти хоть какое-то положение тела, чтоб мышцы расслабились, но этого не происходит. Лада пытается поговорить с ним, сперва он молчит, потом умоляет выпустить его, потом просто орёт и матерится, но Ладка, упрямая и волевая, упирается как баран, несмотря на то, что никак не ожидала, что Михе будет настолько плохо. Дверь в комнату она открывает лишь для того, чтоб дать ему еды, к которой он не притрагивается, воды, и сменить ведро, и каждый день, отведя свои уроки физкультуры, сразу же бежит домой, молясь всем богам, чтоб не произошло ничего ужасного. Наконец, ад заканчивается, физическое состояние Михи возвращается в норму, чего нельзя сказать о душевном. Его накрывает что-то, похожее на депрессию, и он тупо лежит на кровати и разглядывает потолок. — Мишка, — часто садится рядом Лада и порой даже гладит по волосам. — Зачем тебе это? Ты не такой… — Откуда тебе знать, какой я? — огрызается Горшок. — Я давно вырос и стал другим. — Нет, ты всё тот же. Не ври себе, — убеждает его девушка. — Я не вру. И я готов признать, что я наркоман, — слишком беззаботно говорит Миха. — Серьёзно? — удивляется и осторожно радуется Ладка. — Миш, ну так надо же что-то с этим делать! — Ничё не надо, я давно всё для себя решил, — он отворачивается к стенке и даёт понять, что разговор окончен. — Миш… Он молчит, но Ладка не отступает, пытается его растормошить, тащит в кино, на дискотеку, не спуская глаз, и кое-как всё становится как обычно. Мишка снова берётся за гитару, реагирует на шутки, а в глазах появляется знакомый блеск. Как-то вечером они идут посреди пустынной улицы, и Ладка, внезапно остановившись под фонарём, встаёт напротив Горшка. — Мих… Мы можем поговорить? — Не можем. Я знаю, что ты хочешь сказать, — нервно и резко говорит он. — Тебе жалко меня, и ты вдруг возомнила, что можешь меня спасти, если мы будем вместе. Так? — Не знаю… — прислушивается к себе Лада и замирает. — У нас не может быть никаких отношений, — отрезает Миха, не смотря ей в лицо. — Почему? — тихо спрашивает Лада. — У тебя кто-то есть? — Нет. Да, блять, не в этом дело… Слышь, Лад, ну, как тебе объяснить… — Миха садится на первую попавшуюся скамейку и ногтем отковыривает от неё чешуйки облупившейся краски. — Ты, короче, всегда будешь искать во мне того Мишу, которого знала в детстве. А его нет. С тех давних пор много чего изменилось. — Ты в самом деле так думаешь? — с грустью спрашивает Лада и садится рядом. — Или просто хочешь отделаться от меня, вот и придумал оправдание? — Не знаю. Можно, я уеду? — говорит Миха, всё так же отводя взгляд. — Уезжай, — разрешает Лада, а в душе её поднимается страшная волна то ли обиды, то ли ненависти, и она едко выплёвывает. — Не забудь позвать на свои похороны. — Всенепременно, — отбивает подачу Миха и утром уезжает в Питер, где вскоре знакомится с прелестной девчонкой Анфисой, быстро по уши влюбляется и с лёгкостью возвращается к героину, увлекая с собой и её.