I
18 мая 2022 г. в 17:29
…Облачко пара вырвалось у него изо рта и быстро растворилось в воздухе. Хлюпанье грязи под ногами тонуло в возбужденном перешептывании толпы, собравшейся рядом с мельницей. Стоящий рядом красногвардеец-водитель в короткой серой шинели переводил взгляд то на людей, то на него.
Два шага вперед, два назад. Два вперед, два назад. Очень хотелось курить.
Послышались причитания, плач, ругань. Два красногвардейца в серых шинелях буквально тащили за руки мужчину. Красная рубаха несомого местами выбилась из черных, перепачканных в грязи, мокрых штанов. Обуви на ногах не было. На когда-то красивом лице, с постриженными по-купечески бородкой и усами, красовались кровоподтеки. Мужчина крыл красногвардейцев по матери, но почти не сопротивлялся – видимо, уже усвоил, что, кроме очередного синяка, сопротивление ничего не принесет. За ним на небольшом расстоянии семенила семья – крупная, особенно если сравнивать с другими крестьянами – женщина с взлохмаченными волосами и дитем на руках. Еще двое детей – мальчик лет семи и девочка лет пяти шли рядом с матерью. Все четверо голосили, всхлипывали, причитали.
- Макар!
Водитель кивнул, поднял вверх руку, в которой блеснул револьвер и выстрелил в воздух. Толпа затихла. В этот момент красногвардейцы дотащили мужчину до стены и буквально бросили ему под ноги. Деловито поправили винтовки. Бородач поднял глаза вверх и удивленно произнес:
- Тося?
Он не ответил. Просто ловил взглядом знакомые с детства черты. Такие похожие на его собственные. «Толькi носiк зусiм другi», - вспомнил он слова матери.
- Тось, гэта ж ты?! Тоська! Глядзi, што iзверги са мной…, ты чаго маучышь, Тось?!
Нет, не только нос. Скулы – у него более острые, и подбородок острее, а у того еще и пальцы пухлые. Или это потому, что он так расплылся? Ну, да. В детстве они оба были худющими, как жерди. А теперь… Волос, правда, такой же черный, но он бы в жизни не стал носить такую козлиную бороду.
- К стене, - быстро скомандовал он.
- Тося! Ты што?! Ты… як?! – закричал «ноша».
Красногвардейцы, выдохнув, подхватили мужчину и протащили шагов пять – до самой стенки мельницы. Жена и дети вновь завыли. Со стороны толпы послышалось «дастукауся, кулачок». Он украдкой глянул на крестьян. Знакомые и незнакомые лица. Видно, что осуждают – но молчат. Боятся.
- Именем Минского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, - произнес он.
- Вырадак ты, Антон! – крикнула женщина. «Аня, - вспомнил он. – Ее звали Аня, и ей было 12 годков тогда».
- За вымогательство, нападение на односельчанина Петрова, попытку грабежа и вооруженное сопротивление аресту Хлопцевич Петр Павлович приговаривается к расстрелу. Приговор приводится в исполнение немедленно.
- Кем приговаривается? – послышался выкрик из толпы.
- Революционным трибуналом, - он повернул голову, обвел взглядом людей, и это подействовало не хуже пистолетного выстрела.
- Вырадак ты, Тося, - повторил Петр слова жены.
Антон не ответил. Расстегнул шинель и достал из кобуры «маузер».
- Дауно, пэуна, чакау, кали зможаш хату з мельницай сабе прыбрацi, ублюдак! – почти шипел Петр.
- Суд так решил.
- Ты бы не а людском вашем судзе думау. а о Божым! Я…
Раздался выстрел. Толпа снова замолчала, глядя, как Петр Павлович Хлопцевич медленно оседает в грязь.
- Знаешь, что самое скверное для тебя, Пятро? То, что Бога-то нет, - он подошел к брату почти вплотную и выстрелил второй раз – в голову.
Затем резко развернулся и пошел к машине. За ним, первые несколько шагов пятясь, опасаясь реакции толпы, последовали красногвардейцы.
- Федор, Михаил, останьтесь здесь, приглядите за порядком – пока из Менска отряд не пришлют. Мандаты я подписал – хату оставить вдове, мельницу – в общее пользование. Излишки, что изымете, до распоряжения Совета – в амбар и под охрану. Так и передадите командиру, что вас сменит. Макар, заводи мотор. Поехали отсюда.
- Бут сделано, Антон Палыч!