***
«Мда, сегодня салат какой-то особенно пресный. Но хоть не месиво», — рассуждал Телеграфист, сидя на матраце с уже привычными для него распущенными волосами, пробуя на вкус порцию очередной тюремной еды. После того, как они с Жаком и Полдроном раскрыли себя перед Пасгардом и Зонтиком, оставалось вопросом времени то, как скоро их вернут в тюрьму. Но и порядки здесь изменились. К преступникам на удивление стали относиться человечнее. Еда из уродливого месива превратилась во что-то хотя бы немного достойное. Охранники в здании перестали угрожать за каждую мелочь, несмотря на то, что порой им хотелось это сделать: Телеграфист по лицам видел. Но этот Зонтик неплохо поработал, сделав условия существования в этом месте не столь адскими. Рукава тюремной формы Телеграфиста были сильно закатаны, а у Полдрона — даже сильнее. На этот раз он предпочёл не разрывать их, а также остался в ботинках и не избавился от значка зонтика на форме. Всё равно дело Искателей больше не имело смысла. Вроде бы и в хорошем смысле: Зонтик оказался жив и здоров, да ещё и не представлял из себя всемогущего бога, как и говорил Щит изначально. А вроде бы и в плохом: сам Щит, тот, кто столько работал ради достижения цели, погиб — и из-за кого! Из-за Пасгарда, который пронзил его алебардой. Разве же могло быть что-то несправедливее этого? А Полдрон и не успел ничего сделать, защитить его. И все те вещи, что он узнал про Щита в итоге... Не укладывались в голове. Убийство Мантии, Пикадиля, пусть даже давно Полдрон разочаровался в нём и его планах... Не верилось, что Щит оказался способен на такое, с всемогущей вещью в руках или нет. — Эй, Дрон, ты не ешь! — заметил Жак. Его тюремная форма изменилась меньше всего и по-прежнему представляла из себя футболку и стандартные штаны. Только шапочки у него и не было. — Да и выглядишь грустным. Что-то случилось? — Да так, снова вспоминаю про Щита, — Полдрон вздохнул. — Рано или поздно преодолею это. Просто всё ещё тяжело признавать, что он... всё. Может быть, постарайся я получше, я бы его нашёл, поговорил бы с ним, привёл в чувство, и он бы не натворил ничего. И не умер бы в итоге. А так... — он не закончил предложение. — Ну, э... Щит ведь и по нашим с Жаком рассказам был такой себе? Помнишь, мы говорили, что он на нас напал. Вряд ли ты мог что-то с этим сделать или типа того. Этот его генератор его испортил, и он стал психом, — Телеграфист замялся. — Ладно, это не звучит как что-то, что помогло бы, хе-хе... Я просто... не знаю, какой совет тут дать. Я не эксперт в поддержке или типа того. Но Щита ведь и правда не вернёшь уже. Так что, наверное, лучше двигаться дальше? Это... вроде неплохо звучит? — Хех. Не переживай. Я справлюсь. Это будет тяжело, но справлюсь, — игнорируя свою порцию еды, Полдрон приобнял Телеграфиста. — Сам-то как хоть? Ну, кроме того, что еда не нравится, проблемы есть? — он постарался не зацикливаться на себе и предпочёл справиться с личной проблемой самостоятельно. Щит всегда был его и только его другом и не касался Телеграфиста и Жака. Если бы однажды ему понадобилось, он бы выговорился снова, но не сейчас. — Да всё нормально. Даже все синяки после того избиения практически прошли, уже радует, — усмехнулся Телеграфист и продолжил уплетать свою порцию, несмотря на почти полное отсутствие у салата вкуса. — Знаешь, а я правда удивлён! — вмешался Жак. В отличие от Телеграфиста и Полдрона, он сидел немного поодаль, на полу. Ему позволили заниматься рисованием, поэтому он часто устраивался там, чтобы изрисовывать мятые листочки парой затупившихся карандашей. — Я думал, это место будет для тебя более невыносимым, пусть даже ты теперь здесь с нами. Ну, знаешь, тут почти нет развлечений, еда невкусная, не погуляешь даже, да и спим всё равно пока ещё на одном матраце, хотя вроде кто-то там говорит про изменения и добавление дополнительных в каждую камеру... — вспоминал он. — Я... боялся, что всё будет плохо. Но всё же я оказался прав. Наиболее мучительной штукой для меня всегда было отсутствие хоть кого-то для нормальных разговоров. Сначала я думал, что дело просто в том, чтобы использовать других людей, только бы не заскучать, а на самом деле... Не совсем, хех. Как я и говорил когда-то, когда в камере я не один, и меня не мучают, это место в сравнении с тем, что было раньше, становится практически раем! — воскликнул Телеграфист. «Пророчество было исполнено!» — послышалось вдруг из-за стены, и хриплый голос заставил Телеграфиста, Жака и даже Полдрона вздрогнуть. Верно, они оказались заперты в камере по соседству с той, куда отправили Хундсгугеля. Порой они слышали его голос, но почему-то из раза в раз забывали, что он здесь, совсем рядом, несмотря на то, что позабыть такого странного человека было практически невозможно. Вот и сейчас, его внезапный сиплый крик заставил всех растеряться. Телеграфист прищурился, насколько бы бессмысленно это ни было, и прислушался, чтобы точно услышать всё то, что захочет сказать Хундсгугель, если он произнесёт ещё хоть фразу. Жак и Полдрон тоже приготовились. Слова о пророчестве стали интересны всем. «Не сбился с пути и познал искупление и понимание, после чего был благословлён самим Зонтиком. Наконец-то путешествие твоё завершилось, и пусть даже конец был предрешён печальный, в рай превратился он благодаря искуплению!» — заявил Хундсгугель, и Телеграфист глубоко задумался. Верно ведь, он уже слышал это пророчество раньше, давно, как только начал гулять с Жаком по Зонтопии. Они наткнулись на безумца, и он рассказал свои бредни, над которыми было весело немного посмеяться, не пытаясь воспринять их всерьёз. Телеграфист даже пытался расшифровать их, чем вызвал удивление у Жака, который и не подозревал, что можно так легко догадаться, о чём говорит Хундсгугель. А сказал тот, что Телеграфист отправится в ад, если продолжит творить зло и предаст Жака, но, искупив вину, попадёт в рай. Тюрьму было сложно ассоциировать с раем, и всё же, сам Телеграфист сделал это совсем недавно, указывая на то, что считает своё нынешнее положение почти райским. Верно. Если бы он остался жестоким, предал и измучил Жака, он бы вернулся в тюрьму один и продолжил бы страдать в отдельной камере, без дорогих ему людей и без осознания того, что его жизнь изменилась. То и впрямь стало бы невыносимым адом, как раньше. Но теперь рядом с ним находился Жак, ставший его братом, и Полдрон, которого он называл другом. Правила в тюрьме же изменились из-за новых указаний Зонтика. Жизнь Телеграфиста почти стала сравнима с раем. Он неуверенно улыбнулся. — Ладно, ладно, я понял, хе-хе... Похоже, я и правда сделал верный выбор или что-то вроде, — Телеграфист тихо почесал затылок. — Конечно! Ты изменился и понял, где был не прав! Да, мы всё ещё в тюрьме даже после этого, зато вместе, ха-ха. И ты смог стать дружелюбным и не таким жестоким! И мы теперь тут втроём, а не ты один, как могло бы быть! — восхищался Жак. — Именно, Тележ, — Полдрон по-дружески обнял его, слегка прижимая его голову к своей груди. — Ъих... — тот взволнованно отвёл взгляд. — Что-то в последнее время я, типа, так странно себя чувствую вот из-за этих всех объятий и прочего. По-другому немного. Похоже, я всё ещё не эксперт во всех этих дружба-штуках, эхех... — неловко пробормотал он, всё ещё понимая, что не может заставить себя спокойно посмотреть на Полдрона в этот момент. Жак задержал на них взгляд ненадолго. Посмотрел, как волнуется Телеграфист, как теряется и путается — но, в самом деле, несколько по-другому. Как старается смотреть в сторону, как улыбается немного криво, однако не в той самой хитрой манере, а несколько неуверенно... И как же Жак раньше не догадался, что именно может происходить с ним, но что ему самому ещё только предстояло понять, чтобы не торопить события? Жак заулыбался и прикрыл лицо рукой, чтобы не выдать себя перед Полдроном и Телеграфистом. Ему стоило бы поблагодарить Хундсгугеля за то, что способствовал созданию этой интересной ситуацией. Пока приободрившийся Полдрон обнимал Телеграфиста, он подполз поближе к противоположной стене маленькой камеры и принялся говорить. — Эй, Хундсгугель!.. Спасибо. Пусть ты и не захотел, чтобы я тебя спасал, в итоге ты вроде как даже смог помочь. Телеграфисту. Мне, когда я пытался тебя спасти, а ты сказал, что я ещё должен что-то там сделать... И вот мы с Телеграфистом сделали... Ну и сейчас. Если бы не ты, я бы и не понял кое-что очень интересное про Телегу, хи-хи, — тихонечко посмеялся Жак, и Полдрон с Телеграфистом этого не заметили. — История подходит к концу. И как только конец настанет, все мы сможем уйти на покой... — послышалось с той стороны. — Надеюсь, ты всё это в хорошем смысле, ха-ха, — несмотря на лёгкие сомнения, Жак всё же верил в хорошее будущее. Пусть в пределах тюрьмы. Пусть не такое свободное, как хотелось бы. Но всё же хорошее.***
Зонтик — снова в стандартном потрёпанном плаще — и Пасгард в повседневной одежде вместо новоприобретённой формы стояли у огромной величественной статуи на главной площади. Лёгкий тёплый ветерок обдувал их и развевал волосы. Жители бродили по улицам: некоторые счастливые от недавно возвращённой возможности гулять по Зонтопии, а некоторые встревоженные после страшной вспышки в замке правителя. Пусть полиция и попыталась убедить жителей, что волноваться не о чем, а в скором времени их ждёт нечто важное, что выскажет сам Зонтик, многие до сих пор не могли отделаться от ощущения надвигающейся опасности. К тому же, в последнее время никто не видел Алебарда: а ведь обычно первый министр всегда сообщал об изменениях, радовали они или, наоборот, беспокоили. Пасгард и Зонтик знали, в чём дело, но рассказать об этом народу им предстояло позже, после подготовки. Пока же они любовались статуей: странной, в каком-то смысле несуразной, слишком пафосной, трёхглазой и четырёхрукой. И всё же, она стала одним из символом, что напоминал обоим об Алебарде. Пусть даже когда-то он переборщил с величественностью Зонтика, добавив ему лишние атрибуты. Сам Зонтик украдкой посмотрел на теперь опустевшую лавку Мантии. К сожалению, он так и не успел получше познакомиться с дружелюбной художницей... Из-за Щита она пропала навсегда. Зонтик глубоко вздохнул. Вернуть её было теперь невозможно, а ему оставалось разве что двигаться дальше, сквозь все тяготы и печали. — Что ты будешь делать со статуей после того, как откроешься подданным? — поинтересовался Пасгард, чем отвлёк Зонтика от раздумий. — Снесёшь? Заменишь чем-то другим? — Честно?.. Не хотелось бы совсем от неё избавляться. Да, Алебард переборщил с ней, однако полностью уничтожить в каком-то смысле его работу было бы несправедливо. Но всё же, это — не настоящий я. Поэтому... я хотел бы убрать третий глаз и вторую пару рук. И, может, сделать себе взгляд чуточку добрее, а не такой строгий. Я никогда не понимал всей этой темы со статуями и не могу сказать, что очень хочу себе огромный памятник, но... как напоминание того, что пытался сделать для Зонтопии Алебард... думаю, его стоит оставить, — признался Зонтик. — Понимаю, — согласился Пасгард. — Хм-м... А как насчёт того, чтобы поставить памятник самому Алебарду? Может быть, прозвучит странно, но... Когда остальные узнают, что с ним произошло, они ведь тоже захотят запомнить его хоть как-то? Не все, конечно, но... хоть кто-то. — А знаешь, звучит неплохо. Стоит задуматься об этом на будущее, — Зонтик посмеялся, но сразу посерьёзнел. — Надеюсь, в Зонтопии не начнётся паника, когда люди узнают о произошедшем с Алебардом. Да, в последнее время его любило не так много людей, но вряд ли Зонтопия спокойно воспримет его гибель. Ты... поможешь мне, если вдруг я не справлюсь с давлением со стороны подданых? — Обязательно. Мы через всё пройдём, — Пасгард крепче сжал его руку. Они продолжили глядеть на статую. Зонтик вновь подумал о том, что они обсудили. Изменение его статуи было необходимо, если уж он планировал открываться подданным как настоящий Зонтик. А идея Пасгарда с памятником Алебарду звучала заманчиво. Осталось лишь решить, как он будет выглядеть и какое место в Зонтопии займёт. Рядом с и без того гигантской статуей правителя, как не менее важная персона в стране? Или, может, рядом с замком, как символ того, что он всё ещё рядом с Зонтиком? Хотелось бы ему знать... Но он также думал и о том, какой станет реакция народа на смерть Алебарда. Многие испытывали к нему неприязнь в последнее время из-за слишком строгих законов, но смерть... Ни паника среди подданных, ни жуткое ликование не обрадовали бы Зонтика. К счастью, Пасгард всегда готовился помочь. Он понимал тревоги Зонтика и не собирался отступать в такой момент. Его выход к подданным становился всё ближе. К тому моменту они оба должны были полностью подготовиться к большинству возможных исходов. Но вместе — и, возможно, с помощью полиции во главе со Штехцойгом — они бы всё преодолели. Народ пока не представлял, что его ждёт и как скоро Зонтопия полностью преобразится, однако оставалось всё меньше времени до знаменательного, переломного момента. Пасгард волновался так же много, как и Зонтик, и просто не демонстрировал этого столь же открыто. Он хотел подать Зонтику пример смелости и радовался, что у него получается...***
Зонтик находился на плоской крыше аккуратного здания в несколько этажей. Рядом с ним, опираясь на перегородку, стоял Штехцойг. После того самого штурма он так и не пришёл в себя окончательно. Что бы он ни делал, в итоге огромная часть его людей пострадала. Выжила лишь пара человек из тех разбросанных по Зонтопии генератором охранников. Штехцойг был благодарен уже за это, и всё же, потеря стольких людей, стала для него большим ударом. Он старался сберечь полицию. Просил Зонтика позволить охране не сдерживаться, даже если Щит будет угрожать алебардой. Но против генератора бессильны оказались все. Вот что огорчало больше всего. Проклятый всемогущий прибор наконец-то потерял свою силу, однако всё равно успел унести жизни множества невинных людей. — ... знаете, я правда рад, что у нас получилось вот так встретиться, — промолвил Зонтик. — И спасибо вам, что согласились помогать, когда я выйду к подданным. — Это мой долг. Однажды я уже пренебрёг им. Нет смысла совершать те же ошибки, — Штехцойг глубоко вздохнул. — По крайней мере, больше никому не придётся понапрасну умирать. Если только народ не вздумает поднять бунт после вашего выхода, но именно поэтому мы будем там. Должен же кто-то доказывать, что ничего не подстроено, а также защищать вас, если что-то пойдёт не так. — Я понимаю, как тяжело вам потерять людей... Извините, что не продумал плана получше, как не позволить Щиту убить их. Мне стоило серьёзно учесть этот момент, — признал Зонтик. — Ничего не поделаешь, их уже не вернуть, — почти смиренно произнёс Штехцойг. — Остаётся только двигаться дальше и беречь тех, что остались. Зонтик замешкался. Разумеется, такую огромную потерю не мог быстро позабыть даже столь серьёзный и строгий человек, как Министр Защиты. Но и исправить эту ситуацию тоже было нельзя. Как и сказал Штехцойг, оставалось разве что продолжать путь и следить за уцелевшими полицейскими. Хотелось бы Зонтику, чтобы их осталось больше... Хотелось бы, чтобы Щит не разбросал их по Зонтопии, как игрушки, пользуясь генератором. Хотелось бы — как и самому Штехцойгу. Он ещё сильнее склонился над перегородкой, и Зонтик растерянно заморгал. На миг показалось, будто бы Штехцойг готов просто устремиться вниз, чего, к счастью, не произошло. Тихонько Зонтик облегчённо выдохнул. Он уже чуть было не запаниковал... — Вы в порядке?.. — пробормотал он. — Честно, иногда хочется просто уйти в отставку. Но как же бросишь работу в такой момент... — Штехцойг выпрямился и поправил свой головной убор. — Извините, но я должен идти. Многое ещё нужно отрегулировать. Думаю, вы понимаете. Спасибо вам за диалог, — и вот он принялся спускаться по лестнице. — А... Д-да, вам тоже. Зонтик провожал его взглядом, не сходя с места. Почему-то, несмотря на спокойное окончание, диалог чувствовался очень печальным. Наверняка Штехцойг не злился на Зонтика лично и устал именно от сложившейся ситуации, но теперь он не мог выбросить это из головы. Он постарался сосредоточиться. Как его учил Пасгард: не стоило брать всю вину на себя. На какие-то вещи повлиять было попросту невозможно. Зонтик сжал руки в кулаки. Он продолжал испытывать жалость к Штехцойгу и хотел утешить его, но вместе с тем знал, что бесконечно корить себя и только себя за случившееся было несправедливо и даже жестоко. К тому же, сам Министр Защиты, кажется, не держал на него обиды. А тот, кто совершил всё самое страшное, тоже погиб. Виновных не осталось... И вот Штехцойг ушёл, даже его силуэт ускользнул от взгляда Зонтика. Он решил тоже направиться вниз. И, пока сменялись ступеньки под ногами, он думал о том, насколько же тяжела оказалась работа полиции. Безумства Щита, побег Телеграфиста, из-за которого Алебард даже казнил некоторых людей, зная, что смысла это не даст, но пытаясь заставить их работать усерднее, множество преступлений со стороны Телеграфиста, Жака и, так уж вышло, Полдрона, исчезновения жителей, приказ всей Зонтопии не покидать дома — всё это ложилось на полицию. Возможно, в каком-то смысле патрульные на улицах и охранники в тюрьме сделали даже больше, чем Зонтик и Пасгард во время последней битвы. И все они заслуживали огромной похвалы. Вряд ли Зонтик мог сделать для них многое, но, по крайней мере, теперь он понимал, что полицию, если она не переступает черту, ему хотелось уважать. Раньше он боялся. Испугался вневедомственной полиции Алебарда, испугался Пасгарда. Был так уверен, что Алебард полностью подвёл его, что приказал выпустить всех заключённых. В итоге же даже его друзья оказались не такими уж замечательными и невинными людьми. И это он уж умалчивал о других преступниках, которых он не встретил лично, но которые также оказались взаперти вновь. Решение освободить всех было слишком опрометчивым. Стоило бы Зонтику понять это раньше, выслушать Алебарда сразу... На миг ему снова взгрустнулось, однако он заставил себя это преодолеть. Сейчас ему следовало бы вернуться к Пасгарду и вновь поговорить о предстоящих планах. С каждым днём момент выхода к подданным приближался...***
«Хм-м...» — заглядывая в маленькие окошечки на дверях камер, охранник проверял, чем занимаются заключённые ночью. Большинство спали. Даже тот самый безумец Хундсгугель, который проводил большую часть времени изрисовывая пол и стены до такого состояния, что на них почти не оставалось свободного места. Но особое внимание уделялось, безусловно, камере Телеграфиста, Жака и Полдрона. Несмотря на заявления о том, что первый изменился в лучшую сторону, стража всё равно следила за его действиями, пусть и не выражала такой же жёсткости, как раньше, ввиду нового приказа Зонтика. Однако Телеграфист спал, удобно устроившись на груди Полдрона, в то время как тот занял своим телом почти весь матрац. Только Жак сидел на полу и бодрствовал, а потом и заметил, что за ним наблюдают. — О, приветик, — произнёс он, когда подошёл поближе к двери, пусть из-за своего роста он и не дотягивался до окошечка наверху. — Если что, мы ничего такого не делаем, ребята спят. А я попозже лягу, хи-хи. — Парень, не задерживай меня, если не хочешь сказать ничего важного. Мне ещё завтра днём работать, дай быстро справиться с проверкой и отдохнуть, — отрезал охранник. — Этот патруль неподалёку от территории замка, где ещё стройка и вечно надо следить, чтобы ничто ни на кого не упало... — проворчал он. — Ух, сложная, наверное, там работа с этим замком, ещё и медленная... Было бы неплохо, если бы ещё кого-то отправили там работать, на улице, на свежем воздухе, но под присмотром полиции... Так, в качестве наказания за всякие штуки, — рассуждал Жак, будто бы на что-то намекая. — И к чему ты это? — переспросил охранник. — Ну-у-у... Телеграфисту всё ещё грустненько, что выйти из камеры нельзя. Но не сбегать же нам опять. Можно бывать на улице, но всё равно делать то, что считается наказанием. Может, не самая крутая идея, но всё же. Не знаю, как это называется. Исправительные работы? — предположил Жак. — Хмф, всегда найдёте способ, как извлечь выгоду... Но это не мы решаем. Если Зонтик выслушает такое предложение — может быть, что-то и выйдет. В ином случае продолжите терпеть камеру, — предупредил охранник. Затем он ушёл, а Жак тихо усмехнулся. Раньше он бы посчитал предложенные им работы свободой. Гуляй по улице, наслаждайся свежим воздухом и тёплым солнцем, а взамен только выполняй парочку несущественных поручений. Но он понимал, что даже временный выход из камеры, если он состоится, не решит всех проблем. Полдрону, возможно, будет легко: всё-таки именно строительством он и хотел заняться до того, как всех троих вернули в тюрьму. А вот Телеграфист к таким нагрузкам не привык. И если бы он сам отказался от такой затеи, Жак бы настаивать не стал. Но если уж пока они имели возможность хоть как-то выбраться из камеры, пусть даже взамен на обязательное выполнение наверняка серьёзных приказов, стоило попытаться. Просто попытаться. Жак подошёл к матрацу и снял небольшие ботиночки, а также очки, которые отложил на пол в сторону, после чего попытался устроиться рядом с Полдроном и Телеграфистом. Первый и впрямь занимал почти весь матрац, а второй устроился на самом удобном местечке — самом Полдроне. Жак бы по-вредному столкнул его, если бы не его довольное лицо, заметное Жаку до того, как он снял очки. Он пристроился сбоку: к счастью, его маленького роста хватало, чтобы прилечь и при этом не упасть. Тем не менее, он продолжил хранить надежду, что однажды в каждую камеру всё же добавят больше спальных мест. Необязательно мягких и удобных. Ему бы сгодилось что угодно. Впрочем, вот так лежать в компании было довольно забавно, пусть и тесно. Он улыбнулся и закрыл глаза. Время, проведённое в тюрьме, действительно не казалось мучительным и бесконечным...***
Кладбище выглядело мрачным и одновременно спокойным. Зонтик и Пасгард снова навестили могилы Мориона и Армета. Первый также немного постоял у одной из новых: после смерти Пикадиль тоже отправился сюда. И, конечно же, ещё кое-кто. Щит... Многие сомневались, достоин ли он могилы после того, что натворил. Даже Пасгард не до конца одобрял эту идею. Но Зонтик настоял на том, что это необходимо. Так и появилась она, небольшая, скромная, может быть, даже невзрачная, без огромного зонта, заменяющего собой крест, могилка. В отдалении, не слишком близко к остальным. Зонтик не знал, что сказать умершему Щиту. Помнил только выражение его лица перед смертью и свой же испуг, сопровождаемый извинением. А потом Щит упал... И спустя время после окончания штурма не оставалось ничего, кроме как вынести его тело. Позже его могилу оформили как подобает. Пасгард не вполне понимал стремления Зонтика видеться с умершим Щитом, но принимал это и не осуждал. С генератором в руках он совершил множество чудовищных вещей, и в то же время он являлся первым творением Зонтика, которое прошло долгий и тяжёлый путь, из милого маленького ребёнка превратившись в безумца, способного убить кого угодно ради достижения своих целей. Пасгард презирал Щита и не видел смысла скрывать это. Но он также знал, что для Зонтика Щит нечто иное, нежели псих без капли морали. Поэтому Пасгард просто позволял ему проникнуться моментом, не отвлекая от раздумий, не вставляя лишних слов. Для него умение принимать многое значило. И он держал Зонтика за руку, нежно и осторожно, не отвлекая его. — И всё же, вот бы его жизнь пошла по-другому... Знаю, что мог бы на это повлиять. Ну, хотя бы если бы заговорил с ним в тот день, когда наткнулся на убежище Искателей. Того момента, конечно, не вернёшь, но стыдно, что я испугался и ничего не сделал... — признался Зонтик. — Эх... Что было, то было, ведь так? Прошлого уже не исправишь в любом случае. — К сожалению, это так. Лучше просто двигаться дальше, — серьёзно ответил Пасгард. — Ты ведь понимаешь, верно? Я тоже в прошлом многое мог бы сделать иначе. Алебард мог... Кто угодно. Тебе не стоило быть таким пугливым, Алебарду и мне — такими жёсткими по отношению к людям. А ему... Как минимум не стоило спешить с выводами, — вздохнул он, глядя на могилу. Зонтик кивнул. Пасгард не ошибался... Каждый успел ошибиться. Кто-то больше, кто-то меньше, и в итоге все что-то потеряли. Кто-то — дорогих людей, кто-то — жизнь. Но именно поэтому выжившим нужно было двигаться вперёд, а не оставаться на месте. Зонтик улыбнулся Пасгарду и, ещё раз бросив взгляд на могилу Щита напоследок, побрёл к выходу с кладбища, ведя Пасгарда за собой. Многие погибли... Друзья Зонтика. Первое его творение. Алебард, пусть воспоминание о нём и осталось рядом навечно в виде оружия. Однако Зонтик загнал бы себя в ловушку, если бы остался вечно горевать об этом. Он справлялся с трудностями, а Пасгард ему в этом помогал. Зонтик был безмерно благодарен ему за это. Вероятно, тот и сам не подозревал, насколько же. Они шли вместе, двигаясь к дому Пасгарда, где всё ещё проводили большую часть времени. Замок продолжали медленно отстраивать. Но Зонтик также успел выслушать предположение Жака: позволить им, преступникам, под присмотром полиции помочь с работой. Рискнув, он позволил этой идее увидеть свет. А также попросил выдать Телеграфисту несколько более лёгкую работу. Не потому, что тот как-либо выделился, а потому, что, как оказалось, ранее он получал очень сильные повреждения. И пусть всё наконец полностью прошло, подстраховаться никогда не помешало. Но Зонтик предпочёл не думать об этом слишком много. Как и о мрачных событиях прошлого. Он сосредоточился на пути к дому и на Пасгарде, который держал его за руку. Телеграфист, Жак и Полдрон работали, не зная о том, чем они занимаются. Первый в основном переносил более лёгкие грузы, чтобы не перенапрягать себя слишком сильно, но всё равно сосредотачивался на деле. На удивление даже заниматься столь нудной работой было для него увлекательнее, чем просто сидеть в камере. Он почти не возражал. Только защитная каска на голове не пришлась ему по вкусу. Но если он не хотел повредить голову, он обязан был её носить. Как и Полдрон, и Жак. Второй увлечённо перетаскивал с места на места всё, что мог, и передавал более опытным строителям инструменты, а потом продолжал выполнять остальные указания. Часто его задания были простыми, зато выдавались в таком количестве, что он не расслаблялся ни на секунду и постоянно чем-то себя занимал. Это даже выматывало! Но он сам предложил эту идею и не мог отказываться. Полдрон, как наиболее физически сильный, брал на себя большую часть обязанностей. Не то чтобы он возражал... Занятие делом, по крайней мере, позволяло отвлечься от негативных мыслей. Он меньше думал об окровавленном теле Щита и больше следил за тем, как бы не уронить груз. Это помогало, пусть и не до конца. А порой он сосредотачивался на строгом взгляде полицейских или пробегающих мимо Жаке и Телеграфисте. Они чаще проводили время друг с другом, чем с ним, из-за схожей облегчённой работы, но хватало и моментов, когда пересекались все трое. Они оказывались особенно весёлыми, даже если быстро заканчивались из-за невозможности расслабиться больше, чем на пару минут. Но вот, пока Полдрон перевозил наполненную кучей тяжёлых кирпичей телегу, они вновь встретились. — О, приветик, Дрон! — обрадовался Жак. — Мы недавно виделись и вообще обычно в одной камере сидим, зачем ты здороваешься? — удивлялся Телеграфист, смотря внимательно на Жака, но стараясь не заглядываться на Полдрона. — Да ладно, я не возражаю. Как у вас работа идёт? — Полдрон обратил внимание на набор инструментов у Жака и пару небольших вытянутых железных труб у Телеграфиста. — Неплохо, хе-хе. Хотя нам надо бы поторопиться, пока на нас не наорали, что мы долго несём, и не вернули обратно в камеру, — подметил Телеграфист. — Эй, чего, опять боишься со мной пересекаться? — усмехнулся Полдрон. — Не-е-е-е! Ну... Может, чуть-чуть нервничаю, — признал Телеграфист. — Но это так, пройдёт, пройдёт. Если что-то реально будет не так, уж постараюсь сказать! Заметив, что диалог Полдрона и Телеграфиста неплохо складывается, Жак тихонько улизнул, чтобы продолжить свою работу. Он не хотел насильно сталкивать их и раздражать неуместными фразами, как сделал бы раньше, когда настойчиво просил их дружить. Однако сейчас он подобрал идеальный момент, чтобы оставить их наедине и сподвигнуть Телеграфиста к тому, чтобы он снова задумался. Сам. Исходя из своих слов и отношения к Полдрону. А Жак сосредоточился на деле: как бы там ни было, а его ожидали другие рабочие на стройке, которым сейчас недоставало инструментов. К ним-то он и поспешил. Телеграфист и Полдрон, сами того не заметив, остались почти одни: не считая проходящих мимо рабочих и полицейских. — Только серьёзно не молчи, если вдруг что, окей? Я-то не хочу, чтобы меня боялись, — пожал плечами Полдрон. — Вот обнял бы или похлопал по плечу, но неудобно отпускать эту штуку, — он посмотрел на груз. — Да и у тебя эти железки... — Хе, да и ладно, я всё-таки не такой любитель обнимашек, — Телеграфист рассмеялся. — Ага, а сам постоянно на мне просыпаешься, — подшутил над ним Полдрон. — Э-э, ну это... Скоро наконец впихнут нам каждому по матрацу, и не буду больше. Просто довольно круто спать рядом с кем-то, кто круто выглядит, — Телеграфист начал повторяться в словах, — да и вообще весь такой, и, хе-хе, смотреть-то немножко волнительно, а то засмотришься ещё... — Чего? — растерялся Полдрон. — А... — Эй, вы двое! — внезапно их отвлёк голос полицейского. — Работайте, а не болтайте, пока мы не передумали и не отменили эти работы! А то после окончания восстановления замка пойдёте не на другую работу, а обратно в камеру без возможности найти альтернативу! Давайте-давайте, пошевеливайтесь! Полдрон и Телеграфист замолкли. Только сейчас они осознали, что разговаривали слишком долго. И что Жак успел улизнуть за это время. Им пришлось разминуться. Телеграфист мысленно поругал Жака за то, что тот оставил его в такой ситуации, а также попытался понять, что за странности высказывает Полдрону в последнее время. С одной стороны, ему хотелось поговорить о новой проблеме, чтобы избежать очередной истерики в будущем. С другой — он понятия не имел, что с ним такое, чтобы хоть как-то сформировать свою мысль. Всё, что он знал, так это то, что после их с Полдроном разговора в тот же день штурма, когда Телеграфист выпалил глупый комплимент о жареной картошке, он продолжил высказывать нечто подобное время от времени. Однажды он расскажет об этом, решил он. Однажды, когда поймёт, что на него нашло на этот раз...***
«Ох, я так волнуюсь», — нервничал Зонтик, пока Пасгард проверял его костюм. Важное объявление было сделано. Когда восстановление замка завершилось настолько, что в нём можно было находиться достаточно долго, Зонтик принялся подготавливаться к выходу к подданным. Он слышал голоса толпы снаружи. Жители с нетерпением ждали происходящего. Им предстояло услышать как страшные новости о гибели людей, так и воодушевляющие, о том, что настоящий Зонтик покажется им и перестанет наконец-то скрываться ото всех, прикрываясь образом из статуи. Он безумно нервничал. Люди всегда могли не принять его. Разочароваться. Назвать трусом и лжецом и убить на месте. Его сопровождали Пасгард и Штехцойг, но было ли этого достаточно? Зонтик махал рукой у лица: жар никак не уходил из-за его беспокойства. — Я знаю, что это очень ответственный момент, но именно поэтому тебе нужно сосредоточиться. Слышишь? Они ждут. Сейчас выйдешь вместе со мной и с ним, — Пасгард кивнул в сторону Министра Защиты, — и мы совместно расскажем им, как обстоят дела. Пасгард также осмотрел свою форму. По случаю он надел новый официальный наряд советника, тот самый, в котором, казалось бы, ещё недавно впервые показывался. Штехцойг также носил форму, привычную для него с первых дней работы. Зонтик нервно сглотнул. Наверное, Пасгард был прав. Так почему же он никак не мог перестать волноваться? Зонтик смотрел то на него, то на Штехцойга, то в сторону слегка приоткрытой большой двери, ведущей на некое подобие балкона. Даже самый низкий из них находился на приличном расстоянии от земли, так что Зонтик беспокоился и из-за того, что его могли бы не услышать. К счастью, на этот случай у них имелся мегафон для улучшения звука, если вдруг толпа окажется слишком шумной, чтобы расслышать обычный голос Зонтика. — Я просто... А что, если они правда все разочаруются? Не примут меня? Возненавидят за ложь, за то, что я прятался, за то, что оказался не таким идеальным правителем, да и не богом вовсе? Тем, кто верил в меня как в бога, будет тяжело принять, что я обычный человек, даже без какого-нибудь всемогущего генератора. А остальные назовут меня трусом, и я... Не знаю, что тогда, — Зонтик опустил голову. — Послушай... Как бы ты ни хотел, угодить всем невозможно. Всё равно найдутся те, кто недоволен нынешнем положением дел. С этим можно смириться. Или убирать таких людей, как вневедомственная полиция делала по приказу Алебарда. Но ведь это не выход, верно? Постарайся доказать им, что ты, такой, какой ты есть, тоже достойный правитель, бог ты или нет. А если кто-то не поверит... Что ж, скажи им, что это нормально. Может быть, и это заставит их задуматься, — улыбнулся Пасгард. — Я... попытаюсь, — Зонтик выпрямился и вернул себе более уверенный вид. — Прошу прощения, что отвлекаю, но вам лучше выходить сейчас. Думаю, вы готовы. А народ не будет ждать слишком долго, — подметил Штехцойг. Пасгард взял Зонтика за руку. В другой же тот держал мегафон. Они распахнули большую дверь и вышли на внушительный балкон. Пасгард остановился по левую сторону от Зонтика, а Штехцойг — по правую. Сам он вышел вперёд. Люди внизу начали замечать силуэты наверху и устремляли туда любопытные взгляды. Они не были уверены, что происходит. Пришла пора того самого объявления, о котором говорила полиция. Чего же стоило ожидать? И кто же был тот человек в центре, в дорогой одежде, а чем-то и вовсе похожий на величественный образ со статуи, за исключением её божественной сущности? Неужели?.. Народ почти полностью замолк, поглощённый искренним интересом. Зонтик преодолел очередной порыв страха и включил мегафон. Пусть люди и затихли, что-то подсказывало ему, что говорить с такого расстояния всё равно лучше с помощью специального устройства. Прямо как в старые добрые времена, когда Зонтопия только начинала строиться, и он отдавал приказы через мегафон, а зонтопийцы их исполняли и возводили страну, пока она не разрослась. Зонтик не знал, что ждёт его дальше. В следующий же миг. После первой же его фразы. Но всё, через что он прошёл, все события, произошедшие с ним, все люди, с которыми он познакомился, все те, кого он успел потерять... Они изменили Зонтика в лучшую сторону. А значит, он больше не смел отступать и прятаться. Никогда. Он поднёс включённый мегафон к губам. — Внимание всем жителям Зонтопии!..