Наступает темнота
6 октября 2022 г. в 22:25
Коньяк обжигает горло, опускается в желудок и разливается оттуда волной тепла до кончиков пальцев. Но это ненадолго, скоро даже это ощущение притупится, оставляя его наедине с зияющей пустотой внутри. Она уходит, уничтожая то, что было, забирая всё: вплоть до цветка в горшке и воспоминаний. Её слова ранили, словно шершни, не оставляя надежды.
Ничтожество. Кретин. Недоумок.
Её красивое лицо было обезображено гневом и ненавистью. Она была похожа на уродливую ведьму из детских сказок. Только всё это было реальностью. Сложно поверить, что два года назад каждый день с ней был наполнен счастьем, которое пропитывало его насквозь. Томми сиял, вызывая зависть друзей и трепет перед ней.
Что будет, если она уйдёт? Кем он станет без неё? Как сможет жить без её улыбки и нежных прикосновений?
Эти вопросы вереницей проносились в мозгу ежедневно. Он убедил себя, что он что-то значит только рядом с ней. Она не протестовала, регулярно подбрасывая в топку сомнений новые дрова.
Где бы ты был без меня? Что делал? Я решила...
Из их жизни постепенно ушло «нам», осталось только «для неё». Томми не был против: всё только чтобы она была счастлива и оставалась с ним, озаряя его жизнь. Он и не заметил, как изменился. Стал лишь отдалённо напоминать себя прошлого, превратившись в её тихую тень. Преданный пёс у ног хозяйки. Всё зависело от её решения и настроения, которое чаще было скверным. В такие моменты она срывала на нём весь гнев, обвиняя в своих бедах и его несостоятельности.
Ты ничего не добьёшься, слабак.
Но когда она была добра к нему, то дарила удивительные минуты нежности. Томми был готов терпеть всё за осколки былого счастья, за возможность тонуть в ласке, чувствовать вкус её губ. Она всегда отдавалась без остатка, но каждый раз забирала взамен частичку его души. Будто её тонкие пальцы, сжимающие его член, или губы, трепетно порхающие вдоль возбуждённого ствола; стройные ноги, обвивающие его; каждый оргазм, и каждая порция спермы, которую она с жадностью глотала, вели его к началу конца. Наверно, он давно бы всё понял, если бы не боялся принимать реальность. Она больше и больше отдалялась от него: встречи с подругами, проблемы на работе — поводы задержаться никогда не иссякали. Он как дурак верил всему. Иначе и быть не могло: её слово — закон. Она говорила, у них всё хорошо, и он не сомневался. Друзья давно махнули рукой: невозможно спасти того, кто отбрасывает спасательный круг, выбирая утопление.
Когда в школе на уроках биологии рассказывали: если варить лягушку постепенно, она этого не заметит; Томми смеялся и не верил, что такое возможно. Сейчас, спустя много лет, он наконец-то понял, как это происходит. Он стал той самой лягушкой, под кастрюлей с которой зажгли конфорку. А он лишь сидел и слепо верил, что обойдётся. Не обошлось.
Бутылка коньяка опустела наполовину. Томми пьёт не спеша, пытаясь совладать с тремором в руках и ураганом мыслей. Сегодня он прозрел, и теперь волна из эмоций, чувств и воспоминаний накрыла его с головой, увлекая на дно. Каждый новый обжигающий глоток возвращал его в реальность, убирая пелену с глаз. А ведь это даже не его коньяк.
Томми спешил домой, давил педаль газа, нарушая правила: это мелочи, ерунда, с которой он сможет разобраться потом. Потом, после встречи с ней, всё будет неважно. Главное, скорее прижать её к своей груди, смять губы поцелуем, вдохнуть аромат волос. Чем ближе приветственная табличка на въезде в город, тем ярче он представляет, как будет целовать её, сжимать молочную кожу своей мозолистой рукой, как погрузится в её горячее лоно и растворится в ней. Всё останется за пределами его собственной вселенной, у которой её голос. Голос, что уже два года управляет его жизнью.
Он не стал предупреждать, что приедет сегодня. У неё выходной, и он мчит: бросить к её ногам подарки, что так трепетно собирал по всей Европе, осыпать её красными розами и отдать себя её воле. Дверь поддалась, стоило ему нажать на ручку. В душу закралась тревога. Так непохоже на неё забыть о безопасности, только если не случилось что-то; в спешке она могла забыть провернуть щеколду. Томми толкает дверь, готовый кинуться на помощь, но слышит из спальни разговоры и смех. Он замирает в коридоре, пытаясь осознать происходящее. Чужие ботинки разбросаны на полу, её туфля, вторая лежит дальше в проходе, чёрная мужская куртка свисает с тумбочки. Слух режут женский возглас и громкий стон. Томми идёт на звук, как всегда, следуя за её голосом.
Дверь в спальню открыта настежь, и Томми видит парочку, стоит ему подойти ближе. Они его не видят: она сидит на каком-то кретине, длинные волосы почти полностью закрывают спину, голова запрокинута, одна рука согнута, будто она ласкает свою грудь, зажимая сосок между пальцами. О, он прекрасно знает, как она сейчас выглядит. Но не для него. Она ритмично прыгает на члене. Не его члене. Ладони чужака сжимают её ягодицы, помогая ей двигаться вперёд и назад, словно кукловод управляет тряпичной куклой, чужие руки. Некоторое время Томми просто стоит, потеряв связь с реальностью. Это просто не может быть правдой. У них всё прекрасно. Это, наверное, кто-то другой; должно быть, её сестра привела кого-то к ним домой. Или подруга, она всегда казалась Томми развязной. Но голос… «Кукла» стонет, с её губ срывается имя, которого раньше не звучало в этих стенах. Нет сомнений. Это она. Она — его вселенная, путеводная звезда; та, ради которой он живет, к чьим ногам готов бросить мир и вырвать сердце из груди, если она попросит. Она самозабвенно трахает кого-то в кровати, оскверняя их с Томми общее ложе, в квартире, которая ей не принадлежит. Вчера она говорила, что любит только его, ждёт и скучает, а сегодня он находит её насаженной на чужой член.
Томми чувствует, как в груди закипает ярость. Он шумно выдыхает, пытаясь взять себя в руки, чем привлекает их внимание. Тот, другой, выглядывает из-за неё; Томми видит, как округляются его глаза. Чужак встряхивает её, пытается отстранить, но она не сразу понимает, чего он от нее хочет, принимая его хаотичность за новую игру. Он кричит, она замирает и оборачивается. Раскрасневшееся лицо, глаза подёрнуты похотью, напряжённый сосок. Она вскрикивает и соскальзывает с любовника, укутываясь в простынь. Тот тоже вскакивает с кровати, что-то сбивчиво говорит, натягивая трусы. Он ухмыляется, и в этот момент ядерный реактор, который Томми так упорно пытался контролировать, взрывается.
Большой сильно сжатый кулак опускается на скулу незваного гостя, рассекая кожу до крови. Томми хватает его за плечо и бьёт наотмашь. Тот, другой, запрокидывает голову, его ноги подгибаются; он оседает, словно мешок с дерьмом. Томми нависает над ним, замахивается, но горячие миниатюрные ладони сжимают его запястье; она виснет на поднятой руке, отводя её вниз. Она кричит: просит остановиться и отпустить, оскорбляет Томми и жалеет другого, она произносит его имя, но Томми не разбирает слов. Кровь кипит, сердце бешено колотится, пульс с такой силой отбивает ритм в ушах, что кажется, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Томми отступает, выходит из спальни, ноги ведут его на кухню. От волнения во рту пересохло, голова кружится, ноги заплетаются. Это не могло произойти с ним. Она говорила, у них всё хорошо, а он верил, как последний идиот.
Томми не знает, сколько времени прошло, прежде чем входная дверь закрывается. Она вбегает на кухню и устраивает скандал. Обзывает его грубым животным, садистом, кретином. Томми слушает, пьёт коньяк, который вряд ли был куплен, чтобы отметить его возвращение, и сжимает кулаки. Он лишь хочет знать, за что она так с ним? В ответ она называет его бесполезным существом и вновь обвиняет, на этот раз в том, что потратила на него слишком много времени. Он встает, достаёт чемодан с верхней полки шкафа и просит её убраться вон. Ей едва хватает воздуха, чтобы обрушить на его голову все проклятия этого мира. Она собирает вещи, сгребает с полок всё что видит и бросает в чемодан. Томми выходит, чтобы не мешать, чтобы не видеть, как умирает его душа, открывая зияющую рану внутри. Она находит его на кухне, забирает цветок с подоконника: в квартире и без того есть растение, ничтожество, которое никому не нужно. И ей он давно не нужен: она оставалась с ним, потому что было удобно, а сама бегала с члена на член, как только появлялась возможность.
Она смеётся над ним, перечисляет любовников и озвучивает их преимущества. Каждое слово вонзается в сердце, словно нож, разрывая его изнутри. Он просит помолчать, просто уйти и оставить его в покое, если покой для него теперь досягаем. Она отвешивает ему пощечину. Он прижимает её к стене, сжав ладони на тонкой шее. Она пытается вырваться, шипит, как дикая кошка, колотит его по груди. Он вжимает её в стену, приподнимая выше. Её глаза горят ненавистью, лицо заливает красной краской, она до крови впивается ногтями в его руки. Она хрипит сквозь стиснутые зубы. Но Томми этого не замечает. Он думает только о том, что она ему наговорила, раз за разом прокручивая её слова; вспоминает ухмылку того, кто был с ней сегодня. Так некстати в памяти всплывают слова друзей, которые давно пытались вытащить его из этой топи. Он никого не слушал, под угрозой драк и скандалов запрещал им говорить о ней. Они были правы: она пользовалась им в свою угоду, а потом растоптала его сердце в пыль.
Она обвисает, перестаёт сопротивляться и затихает. В квартире наступает тишина, нарушаемая единственным бьющимся сердцем. Томми ослабляет хватку, сморгнув пелену гнева. Её голова безвольно повисает, скрывая из виду стеклянные глаза. Он подхватывает обмякшее тело, идет в сторону спальни, но останавливается у входа: комната всё ещё пахнет изменой, этот приторный запах вызывает тошноту. Он уносит свою падшую богиню в гостиную, опускает на диван. Её глаза, не моргая, взирают на потолок. Он закрывает ей веки, поправляет волосы и выходит — он скоро вернётся, и она навсегда останется с ним.
Из ванной он выходит с флакончиком, выписанным на её имя. Около года назад она заявила, что не может спокойно уснуть, и Томми достал ей рецепт на таблетки, чувствуя себя обязанным помочь. Теперь они россыпью лежат на столе перед ним. Он оправляет их в рот по очереди и запивает терпким напитком, который больше не приносит тепла, только горечь; вспоминая каждый раз, когда она не приходила вовремя или не брала трубку, а потом говорила что-то в своё оправдание. Он был слеп и теперь не понимал, как это произошло. Что такого особенного в ней было? Всё. Она вся была не такая, как остальные девушки. Он всегда считал, что она слишком хороша для него и постоянно твердил это.
Когда мысли становятся тягучими, а предметы теряют четкую форму, он встает со стула, по дороге открывает щеколду на входной двери и, шатаясь, идёт в гостиную. Она лежит там — спокойная и безмолвная. Он садится перед ней на колени, кладет голову и, поцеловав, опускает ее ладонь на себя. Внутренности сжимает тисками, каждый орган будто опаляет адовым огнем. Тело пронзает боль, и он слышит любимый голос. Она стоит у окна в лучах уходящего солнца, улыбается и зовёт его, маня рукой. Обещает, что они всегда будут вместе, она ни за что не оставит его. Она любит его. Он протягивает руку, но не может дотянуться. Ослабшие ноги не хотят слушаться; он оседает, как только пробует подняться, теряет равновесие и проваливается в пустоту.
Наступает темнота.