На ковёр к начальству

Они обычно такого избегали. Скрытые отношения в тяжёлые их времена — не самая посильная задача. Если, конечно, вы не на высокой должности вроде Дмитрия Сеченова или Михаэля Штокхаузена. Любые слухи — как пыль. Тут же разлетаются не оставляя за собой ни единого следа. Поэтому эти двое могли позволить себе большее. В пределах разумного, естественно. Однако в остальном они не видели границ. Занимались плотскими утехами и в то же время мягко целовались в лифте, когда поднимались в чью-то квартиру. Как не крути всегда старались избегать мест, где их могли бы увидеть. Однако в этот раз все явно свернуло куда-то не туда. День уже выдался не самым простым. Кажется даже товарищ Штокхаузен спотыкался значительно чаще и запутывался в ногах. А причиной всему этому являлся чёртов Дмитрий, который решил начать день с новой облегающей рубашки без какой-либо жилетки. Она показывала буквально всё. Сидела так хорошо, не исключено, что Сеченов вновь попросил сшить её на заказ. И главное — ни слова ни сказал Михаэлю об этой вещице, которая заставляла немца целый день нервно теребить край своего пиджака и ели заметно прикусывать нижнюю губу, стоило академику появится на горизонте. И это уже не лезло ни в какие ворота. Ждать окончание рабочего дня, чтобы потом грубо толкнуть начальника к столу и влить его в поцелуй, позже нагибая и снимая эту самую рубашку — мучение. А ждать Штокхаузен очень не любит. Слишком нетерпелив, всегда старается намекнуть Диме, даже на работе о том, как внутри него может гореть огонь страсти, вот только начальник всегда аккуратно отходил, неловко говоря что сейчас это всё точно не к месту и сбегал! Но сегодня терпение было на грани. В особенности когда Дмитрий Сергеевич своим тихим и обволакивающим голосом позвал заместителя на ковёр. Тот примчался по первому зову и сразу заметил эту изогнутую спину, которую снова во всей красе показывала рубашка. Дима слегка выгнулся, казалось, что можно было пересчитать позвонки. Штокхаузен аккуратно подошёл ближе, подавая голос. –Вы меня вызывали, Дмитрий Сергеевич? - начальник даже не поворачивается лицом, а просто выпрямляется и касается кончиками пальцев стола. –Что-то нужно? - Мужчина поворачивается полубоком и первым же делом похлопывает по поверхности, намекая сесть на неё. Аккуратно отодвигает документы, лампу и все, что могло им помешать. Близняшки в эту же секунду были выгнаны за массивную дверь. Михаэль встал в ступор, понятие не имел что от него хотят, но все-таки маленькими шажками подошёл ближе к столу и сел на него, при этом сжимая ноги. Взгляд Димы выдавал всё. Строгий, разглядывающий и одновременно желающий. Казалось, что сейчас Штокхаузена съедят не оставив и кусочка. Дыхание затаилось, а карий взгляд начал бегать по пространству в округе, стараясь зацепиться хоть за что-то, лишь бы не смотреть на начальника. Знал — посмотрит и будет съеден. Но так просто избежать этого было нельзя, огрубевшая рука схватила за щёки и заставила повернуть голову четко на Дмитрия и перевести взгляд. Немец поджал ноги поближе — куда ещё ближе — и всё-таки глянул в это лицо, буквально немного опуская веки. Казалось, что ещё чуть-чуть и начальник начнет раздевать его взглядом. Впрочем, это он вскоре тоже начал это делать, но свободной рукой, а не выразительным взглядом. Ладонь скользнула под чужую рубашку и двинулась вверх. Михаэль дёрнулся и постарался отсесть назад. –Что вы делаете?! — официальность на работе включалась сама собой. Вот только через секунду после вопроса заместителя придвинули назад, поставив колено на стол, чтобы оно упиралось в ощутимый стояк. Михаэль дёргался вовсе не от того, что чего-то не желал. А потому что он был слишком чувствителен. Потому что Дима целый день давит. Сексуально давит. Своим видом, своим голосом, своей чрезмерной тактильностью в обществе. –Ничего особенного, Мишенька. — эта форма имени его убивала. –Просто будь хорошим. — Рука отпускает лицо Штокхаузена и спускается ниже, скользя по шее, плечам, подольше останавливается на груди с животом и таким образом доходит до ширинки брюк, в одно мгновение расстёгивая её и залезая под уже влажное бельё от предъэякулята, что так сочился из возбужденного члена. Стоило коснуться пальцами, так немец тут же издал шипение, стискивая зубы и сжимая свой пиджак до лёгкой боли в разбитых костяшках. Чувствительность сегодня играла с ним злую шутку и именно поэтому, даже от слабого касания рук начальника, хотелось откинуть голову и издать протяжный стон. И как же было тяжело, когда Дима аккуратно достал половой орган из штанов, но двигаться начал сразу, быстро и резко. В ту же секунду Штокхаузена будто током ударило, закусил губу, сдерживая желания сложиться пополам. –Терпите, Михаэль. — но как тут терпеть, когда один только факт происходящей ситуации тебя возбуждает. Ситуации, где посреди рабочего дня начальник без слов начинает удовлетворять твои похабные желания, выглядя при этом так сексуально. Пальцы больше не сжимали одежду, теперь они впились в запястье Дмитрия Сергеевича, как-будто в попытках остановить его. Но это все было не так, ведь Михаэль даже не пытался приложить силу. Ему все это тоже нравилось. Всё это тоже возбуждало его до трясущихся коленок. И получить разрядку в такой день — славное дело. Однако он вовсе не ожидал такой инициативы от академика. Не ожидал, что он здесь окажется жертвой и будет жалобно стонать в чужое плечо, а не наоборот. Однако ошибочно было думать, что сегодня Штокхаузен легко отвяжется и пойдет дальше работать. Диме хватило буквально пары минут, чтобы потом начать издеваться. Движения руками в разы замедлились. Немец, пусть и схватился за момент руками и ногами, дабы восстановить уже сбившееся дыхание, не был удовлетворен. Восстановить наличие кислорода можно довольно быстро, а получить от Сеченова быстрый темп – намного дольше. И если вначале это ещё куда-то шло, то крайностью стал момент, когда все стимуляции остановились на головке. Порой стеснительность Михаэля давала о себе знать и он не мог и слова сказать. Но терпеть было уже невыносимо тяжело. –Ди-и-има... - тяжело протягивать гласные хриплым голосом. –Прошу, ускорься, я не могу так долго терпеть...! - Очевидно — терпеть было не нужно. Нужно было просто сказать. Ведь сразу после слов вернулись резкие движение вниз-вверх и рука начала довольно быстро двигаться. Голова слегка откинулась, стоны рвались наружу, как бы Миша не старался сдерживать себя. И даже когда казалось, что ещё мгновение и он кончит в руку академика, трение замедляется и — боже блять! — Дмитрий отрывается совсем. Лицо заместителя словами не описать. От злости до чрезмерного возбуждения и желания наконец получить разрядку были всего шаги. Сеченов же, как ни в чем не бывало, достал из ящичка бумажные салфетки, дабы убрать лишнюю влагу с руки. Он просто тянул время. Оба это понимали. Поэтому Штокхаузен постарался аккуратно помочь себе сам, но его руку грубо хватают и уводят, а взгляд перемещается на лицо зама. –Даже не смейте, Михаэль. — нежное имя это приятно, но когда в таких ситуациях он обращается официально и грубо кончить можно только от его голоса. Как только с некой уборкой было покончено, Дмитрий коснулся двумя пальцами члена, буквально слегка водя по нему. Штокхаузен затаил дыхание, раздвинул ноги пошире и опустил голову. Хныкнул. –Димочка... Пожалуйста...! — этого хватило, чтобы рука резко двинулась, обхватив горячий член, а немец выгнулся до хруста в спине, хватаясь за белоснежную рубашку. И остается молиться, чтобы он довел коллегу до конца. Движения были быстрыми как никогда за сегодняшний день, а стоны было держать невыносимо. «Лишь бы не издавать громкие звуки.» - думал Миша, пока впивался в желанные губы начальника, двигаясь к нему поближе и упиваясь страстью. Дима отвечал так же активно, немного замедлял движения, - уже непонятно было Михаэлю для издёвки ли - но стоило услышать хоть одно злобное мычание — давал желаемое. Дрожащие руки на плечах говорили исключительно о том, что оргазм у заместителя близко. А оторвавшись от сладостных губ всё было на лицо. Глаза чаще закатывались, рубашку сминали, а ножки сжимались в желании быстрее закончить и ощутить сладостное мгновение. Вот только Дмитрий грубо раздвинул их назад, начиная двигаться невыносимо быстро. Громкий стон не смог подавить Михаэль, от чего секунда — оргазм, вязкая жидкость и во мгновение слабое тело. Сознание долго приходило в себя, но мягкий поцелуй на щеке и нежный, хвалящий голосок над головой он распознает среди тысячи людей.