Ты и я

16 марта, 2023

Привет, Ликс Я не знаю, как начать это письмо, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы выразить всё, что я хочу сказать. Ну, точнее, Хёнджин, так как это он пишет вместо меня, но на самом деле никакой разницы. Феликс, я люблю тебя. Всегда любил тебя, и это никогда не изменится, даже если я не буду помнить об этом. Я не думаю, что в мире есть что-то, что я мог бы использовать, чтобы измерить то, как сильно я люблю тебя, потому что ничего никогда не будет достаточно сравнимым. Ты делаешь меня таким, таким счастливым, и наши отношения — это то, что значит для меня невероятно много. Я очень дорожу ими, и мне очень жаль, что всё так получилось. Просто знай, что это не твоя вина. Я знаю, что есть люди, которые не верят, что ты любишь меня, но это их проблемы. Я знаю, что ты любишь. Сначала я в это не верил, но я знаю правду уже несколько месяцев, даже несмотря на всю эту чушь, которая происходит. Ты был самым замечательным парнем в мире, и я не мог и мечтать о лучшем человеке, с которым мог бы быть. Я знаю, что не всегда было легко оставаться и продолжать давать нам шанс, и я знаю, что ты боялся всего, что могло пойти не так. Спасибо тебе за то, что ты всё ещё пытаешься. Встреча с тобой — самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. Пожалуйста, не вини себя за то, что произойдёт дальше. Мы сделали всё, что могли, и продолжали идти так долго, как только могли. Больше мы ничего не могли сделать. С тобой я никогда ни о чём не жалел. Я люблю тебя. Навечно твой, Сони Тёплый день, по ощущениям, середина весны, и Джисон бежит по улицам. Его ноги стучат о землю достаточно сильно, чтобы делать больно, хотя, по правде, он этого не чувствует; он просто знает, что больно должно быть. Его рюкзак подпрыгивает за плечами в такт прыжкам. Пот собирается под пиджаком и под воротником школьной рубашки, но Джисона это сейчас не волнует. Он слишком занят бегом, как будто от этого зависит его жизнь, смех начинает клокотать в лёгких. — Постарайся не отставать, Хэнбокки! — кричит он через плечо. — Я уже выиграл тебя в животе мамы, не дай мне снова тебя победить! Мгновение спустя он переступает порог кафе в конце улицы, колокольчик над ним звенит, подтверждая его прибытие. Дыхание немного прерывистое, но улыбка, которой он одаривает невозмутимого кассира, широкая и раскованная от радости. Когда он подходит к стойке, кто-то сталкивается с ним сзади, руки обнимают его за шею слишком крепко, чтобы это можно было назвать "нежным". — Ты буквально на день старше меня, — говорит Ёнбок, держа его голову в захвате и растрёпывая волосы Джисона. — Когда ты уже забудешь об этом? Смеясь, Джисон вырывается из захвата. Затем он обнимает своего лучшего друга за талию, притягивая ближе, так что у Ёнбока не остается выбора, кроме как обнять Джисона за плечи в ответ, и отвечает нараспев: — Ни-ко-гда! — Я съем тебя, как чизкейк, — обещает ему Ёнбок. В этих словах явно есть угроза, но и ответная улыбка тоже. Мальчишеская, с приоткрытым ртом, приподнимает его мягкие щёки вверх, пока они не скрывают изгибы его глаз. В это же время его нос сморщивается. У Джисона возникает дикое желание протянуть руку и щёлкнуть его прямо по кончику этого веснушчатого носа. Это он и делает, а затем щёлкает Ёнбока и по лбу, бледные ногти касаются чёрных, как смоль, волос, которые падают на верхнюю часть его лица. — Кстати, о чизкейке: ты проиграл нашу гонку, а значит, что ты платишь сегодня. Мне ещё и фисташковое мороженое — ты же знаешь, я не могу без него жить. Я уже провел целые выходные, так ничего и не съев. Я не могу продержаться ещё один день, иначе я реально умру. — Клянусь, ты в одиночку финансируешь этот магазин, Джикс, — ворчит Ёнбок. Это его единственная жалоба, если не считать вздоха, который он испускает, что означает, что он уступил требованиям Джисона, хотя на самом деле это не были условия их гонки. Торжествующий Джисон поворачивается к скучающей кассирше, чтобы сделать заказ- И вот тогда он открывает глаза в своё последнее утро в клинике Ханахаки. Далее следует то, причины чего он не сможет объяснить, если кто-нибудь попросит. На несколько минут Джисон зажмуривает глаза и пытается провалиться обратно в сон: под тяжесть руки Ёнбока на своем плече и дурацкие поп-мелодии, играющие из динамиков в "Кот с мороженым", и наивность юности, которой пропитался его пиджак. Пытается погрузиться в сон, который на самом деле был не сном, а воспоминанием, которое он не мог вспомнить большую часть десятилетия. Ему это не удаётся, но когда он снова открывает глаза, Джисон всё ещё помнит это. Улыбающееся веснушчатое лицо Ёнбока. Апрельское солнце. Маленькие Джикс и Хэнбокки бегут по улицам, возвращаясь с занятий в средней школе. Он помнит что-то из своего прошлого, из того, что было до первой в его жизни операции, и, боже, это заставляет его сердце сжиматься от тоски. Он рассказывает об этом доктору Нам, когда она приходит проверить его позже тем утром. Она не удивлена этим открытием, хотя и явно довольна. — Корни, которые мы удалили, были пережитком вашей первой болезни, — говорит она. — Теперь, когда их больше нет в вашем организме и вы принимаете новое лекарство, ваши старые воспоминания, должно быть, тоже восстанавливаются. Если вы помните это, вполне вероятно, что в ближайшие недели вы начнёте вспоминать больше. Возможно, было бы неплохо завести дневник или записную книжку, чтобы точнее отслеживать всё это. Посмотрите, сможете ли вы определить, из какого момента времени приходят воспоминания. — Точно, — говорит Джисон. — В этом есть смысл. Как только она уходит, он откидывается на подушки, его мысли путаются. Впервые с тех пор, как он очнулся после операции, когда он думает о Феликсе, это не с лёгким любопытством или даже апатией из-за отсутствия чувств к нему. Это с явным желанием большего. Желание усиливается с течением дня. У Джисона, как обычно, много посетителей, и даже когда он проводит время с ними, шутя о том, что он наконец-то собирается сбежать из клиники сегодня вечером, всё больше воспоминаний начинают всплывать на поверхность. Они не возвращаются с той резкостью, как во сне, но как будто это одно-единственное воспоминание было ключом к разгадке остальных. Каждое следующее воспоминание встаёт на своё место, как будто они никогда и не уходили. Джисон смотрит на Хёнджина, который со смехом откидывает голову назад, и вспоминает похожую сцену из их поездки на первом курсе, когда Феликс заставил их всех так сильно смеяться, что у Хёнджина апельсиновый сок пошёл через нос. Минхо с гордостью заявляет, что испёк чизкейк, который будет править всеми чизкейками, когда Джисон возвращается в квартиру тем вечером, и он вспоминает, как Ёнбок купил ему кусочек чизкейка после того, как Джисон однажды занял самое низкое место в их классе за тест по истории Кореи в старшей школе. Сынмин поёт серенаду всем в больничной палате, и это отбрасывает Джисона обратно на кухню общежития K-Arts, где снова звучит "Love Again", а руки Феликса обвиваются вокруг его талии, когда он поднимает лицо для поцелуя. Воспоминания просачиваются, как ручей сквозь почву, заполняя места, которые они оставили после себя, когда их вырезали на операции. Внешне Джисон никак не реагирует на их появление, но в его груди снова учащённо бьётся сердце. Как будто оно начало биться в такт имени, которое когда-то полностью принадлежало ему. Фe-ликс. Ещё один удар сердца. Ён-бок. Ещё один. В тот вечер, когда доктор Нам возвращается, чтобы официально выписать его, Джисон спрашивает её, можно ли ему снова связаться с Феликсом. Она задумчиво склоняет голову набок. — Вы хорошо выздоравливаете, так что разговор с ним, по крайней мере по телефону, хуже не сделает. Хотя я бы посоветовала вам воздержаться от личной встречи с ним до окончания второго контрольного осмотра через пять недель. Если к тому моменту всё будет ясно, тогда вы сможете снова встретиться с ним должным образом. Если воспоминания были потоком, то облегчение, которое захлёстывает его при вынесении вердикта, — накрывающая волна. Джисон пытается подавить улыбку, которой он озаряется, но она всё равно просвечивает его насквозь. — Спасибо, — говорит он с благодарностью. — Вы не представляете, как приятно это слышать. Всего несколько дней назад Джисон не мог понять, как он мог любить кого-то так сильно, как он явно любил Феликса до того, как его положили на операционный стол. Теперь у него есть представление о том, почему это так. Джисон далёк от того, чтобы помнить о нём всё, но то, что он уже помнит, согревает его больше, чем он мог себе представить. Он хватает телефон и открывает сообщения в KakaoTalk, которые он игнорировал всю прошлую неделю. Они именно такие, какими он и предполагал их увидеть. Феликс говорит, что ему жаль, что он заблокировал Джисона. Феликс говорит, что ему жаль за Ханахаки. Феликс говорит, что любит его. Феликс прощается. Отчаяние в его словах сочится с экрана прямо в руки, которыми Джисон держит телефон. Горло сжимается, пока Джисон читает всё это. Он прерывисто выдыхает, закрывая глаза, когда чувство вины и тяжесть на сердце смешиваются друг с другом в груди. Когда он снова открывает их, то смотрит на контакты Феликса, проследив все пять букв его имени и зафиксировав их в памяти. Затем он нажимает на вызов. — Алло? — говорит кто-то на другом конце линии, как только берут трубку. Голос низкий и приглушённый, словно порочное удовольствие. Это звучит с робкой надеждой и так, так знакомо. — Джисон? — Ликс, — выдыхает он. Его рот растягивается в улыбке автоматическим, но искренним жестом. — Привет. Давненько не виделись, да? Феликс издаёт грубый звук, полу-смешок полу-всхлип. — Да, — отвечает он, и это одно-единственное слово дрожит от наполняющих его эмоций. — Да, давно. "Я скучал по тебе", — думает Джисон, но это не совсем правда, не так ли? Он не скучал по Феликсу, по крайней мере, до тех пор, пока не услышал, как он снова заговорил только что. "Я хочу тебя", — мог бы сказать он вместо этого, но это было бы слишком честно для их первого разговора за несколько месяцев. — Прости, что не отправил сообщение раньше, — говорит он вместо этого. — Мне просто нужно было немного времени, чтобы вроде как всё обдумать. Честно говоря, мне, наверное, не стоило звонить тебе прямо сейчас, так как меня могут забрать в любую секунду, но я просто... подумал, что, наверное, пришло время. Нервы бурлят внутри, неуверенность нашёптывает в уши, что такой ответ не принесёт ничего, кроме как разозлит Феликса. Что это за оправдание такое? Как он мог игнорировать его неделю, а потом позвонить с такой репликой? Кем он себя возомнил? Секундой позже Феликс отвечает: — Здесь не за что извиняться. Во всяком случае, это я должен. Мне так жаль, что я заблокировал тебя везде, Сони. Я думал, что поступаю правильно, чтобы не допустить новых отношений между нами, но я должен был понять, что что-то не так, когда ты продолжал писать Чану- — Всё в порядке, — говорит Джисон, и говорит он серьёзно. — Ты не знал, что происходит. Это была не твоя вина. — Всё равно. Из-за меня мы не могли... — Феликс замолкает, когда его голос надламывается, а затем повторяет шёпотом: — Мы не успели попрощаться. Сердце Джисона подскакивает к горлу. Он думает о сообщениях, которые отправил перед тем, как его сопроводили в операционную, и о звонке, на который у него так и не было возможности ответить. Бедный Феликс. Возможно, не он всё это время болел Ханахаки, но болезнь всё равно сильно повлияла на него за эти годы. Удивительно, что он хочет иметь что-то общее с Джисоном после всего, через что тот заставил его пройти. — Всё в порядке, — повторяет он. — Сейчас в этом нет никакой необходимости. Нет смысла прощаться, когда вместо этого мы можем сказать "привет". На мгновение Феликс замолкает. Когда он отвечает, его слова окутаны нежностью, выливаясь из динамика телефона Джисона, заключая его в тёплые объятия. — Привет. Джисон снова улыбается, сжимая пальцами край футболки, когда нервы сдают. Пульс снова начинает ускоряться в ритм имени Феликса. Что-то во всей этой ситуации заставляет его чувствовать, что его ноги вот-вот оторвутся от земли. — Привет. Возможно ли влюбиться в одного и того же человека четыре раза? Джисон не знает, но у него такое чувство, что он очень близок к тому, чтобы узнать. Джисон приходит к выводу, что выздоровление — это медленный и неуклонный прогресс. Как бы ему ни хотелось встать на ноги сразу после выписки, ему советуют вернуться к прежнему уровню активности вместо того, чтобы сразу возвращаться к съемкам — это означает, что, хотя он и выписался из клиники, он ещё не вернулся в студию, потому что лейбл приказал ему оставаться дома как минимум две недели. Это означает, что Джисон, по сути, находится под домашним арестом. Это чертовски раздражает, даже если это необходимость. Конечно, сейчас он легко устаёт и почти всё время спит, но он предпочёл бы делать это по собственной воле. Не потому, что от него этого ожидают. Часть его хочет прийти в компанию несмотря ни на что, чисто из вредности. С другой стороны, у него есть люди, готовые помогать ему со всеми мелочами, пока он ещё не оправился после операции. Так что на самом деле не всё так плохо. Ему доставляет огромное удовольствие приказывать Чонину делать всякие тупые вещи, пока младший не угрожает задушить его подушкой, которую Джисон потребовал, чтобы он взбил для него. — Но мой локоть! — Джисон протестует. — Через секунду тебе разобьют голову молотком, если ты не остановишься, — отвечает Чонин, прищурив глаза для большего устрашения угрозы. — Эй! Что такого тебе сделал мой локоть? Тебе серьёзно нужно идти на такие крайности только для того, чтобы сказать "нет" взбиванию моей подушки? Чонин кивает, прижимая к груди подушку, которая предназначалась для локтя Джисона, и снова устраиваясь на диване. — Да. Да, нужно. — Ну, это гомофобно. — Возможно, — Чонин пожимает плечами. Он выключает серию "Инуяшики", не досмотрев и половину, чтобы поискать что-нибудь новое для просмотра. — Думаю, тебе просто придётся смириться с этим. Джисон бросает на него хмурый взгляд, который тот либо не замечает, либо старается проигнорировать. Получив сообщение, он возвращается к своему телефону, который бездумно просматривал перед тем, как сделать перерыв, чтобы немного позлить Чонина. Он открывается на его последнем наборе сообщения с Феликсом. Джисон читает их диалог с загадочной улыбкой, у него кружится голова. С тех пор как он позвонил Феликсу на прошлой неделе, они постоянно созванивались. Ничего слишком серьёзного (если не считать их первого разговора, в котором Джисон изложил, как обстоит ситуация для них в данный момент), но, тем не менее, захватывающе. Ему нравится разговаривать с Феликсом. Нравится видеть, как приходят его сообщения, а затем как приходит ответ на его собственные. Разговаривать с Феликсом так легко, так естественно. Он милый и немного забавный, и он развлекает все странные разговоры Джисона, как будто они совершенно нормальные. Их отношения могут быть связаны многолетним багажом прошлого, но это никогда не ощущается так. На данный момент они стараются держать свой разговор подальше от прошлого и старой боли. Вместо этого Феликс рассказывает Джисону смешные ситуации о том, чем занимались дети в академии, посылает ему фотографии неба в Сиднее и болтает о любой случайной мысли, пришедшей ему в голову. Джисон не может прислать ему фотографии неба в ответ, потому что его обзор закрыт соседним многоквартирным домом, но он делится забавными видео, которые, по его мнению, понравятся Феликсу, и разглагольствует о дорамах, которые смотрит, и спрашивает, хорошо ли Феликс ест. Мало-помалу они снова выстраивают свои отношения, преодолевая пропасть, которую сами же и создали. В то же время Джисон регулярно принимает лекарства, чтобы восстановить воспоминания о Феликсе, которого он когда-то знал. Он ритмично подбирается к ним, и чашечка его ладоней переполняется от того, как много деталей его жизни возвращается к нему каждый день. Однажды они были потеряны для него навсегда. Теперь он каждый день с радостью приветствует их обратно. Странно так говорить, но это почти так же, как если бы Джисон познакомился с двумя версиями Феликса: той, которая существует сегодня, и той, которая была раньше. Собирая свои знания по частям, пока однажды не сможет собрать всё это в одну большую кучу и наблюдать, как всё встаёт на свои места. Сейчас он доволен тем, что делает это изо дня в день — в конце концов, в медленности и неуклонности вся суть. Через три недели после операции и через две недели после того, как он покидает клинику, Джисон впервые возвращается в компанию. Это... странно. Не все в лейбле знают, что именно произошло, но они знают, что что-то произошло, поэтому практически все, кто сейчас находится в Сеуле, в какой-то момент заходят поздороваться и поприветствовать его возвращение. Рю приходит с холодным американо, а Сынён исполняет ему одну из своих новых любовных песен, и Джисон на самом деле даже не успевает много работать между всем этим, но это нормально, потому что он просто рад вернуться. Счастлив вздремнуть на своем футоне, а не дома, рад снова увидеть знакомый интерфейс своего музыкального программного обеспечения. Слишком давно он этого не видел. Тем не менее, к тому времени, как он добирается домой, он уже вымотан. Всё, о чём он думает, волоча ноги — это его кровать и то, каким мягким будет одеяло на его коже, когда он занырнёт под него. Однако, когда он заходит в квартиру, все его мысли вылетают из головы, как только он замечает Сынмина, лежащего поверх распростертого Хёнджина на диване. — Я даже не буду спрашивать. — Танцевать тяжело, — всё равно сообщает ему Хёнджин, его голос дрожит от усталости. Застонав, он ещё глубже вжимается щекой в ткань сиденья. — Камбэк ещё тяжелее. Порой я задаюсь вопросом, почему я просто не стал айдолом, но теперь я понимаю. Теперь да. Сынмин с улыбкой смотрит на Джисона, всё ещё давя на Хёнджина всем своим весом. — Джинни мой новый наматрасник. Просто сейчас взял его на тест-драйв — хочешь присоединиться? — Это... это звучит так неправильно во многих отношениях, — говорит Джисон, часто моргая. — Так что мне придётся отказаться. — О, с тобой неинтересно. — О, Сони, — говорит Минхо, выходя из кухни, чтобы посмотреть на него. Вокруг его талии повязан розовый фартук, украшенный мультяшными коктейлями, под цвет его щёк. — Ты дома. Я готовлю пасту, но она ещё не готова. — Да, потому что ты слишком занят поеданием лица Чанбин-хёна на кухне, чтобы готовить, — тихо вмешивается Сынмин. Уши Минхо краснеют в доказательство выдвинутого обвинения. Он свирепо смотрит на Сынмина, его пальцы угрожающе крепко сжимают деревянную ложку в руке. — Ещё одна дерзость с твоей стороны, Ким Сынмин, и я выброшу тебя из этого ёбаного окна. — Иисуса тоже ненавидели за то, что он говорил правду. — Вот именно. Минхо ударяет деревянной ложкой по столешнице и подходит к дивану, хватая Сынмина за ноги и пытаясь стащить его на пол. Смеясь, Сынмин цепляется за Хёнджина, который начинает непонятно причитать, держась за диван всеми силами, чтобы его тоже не утянули. И всё же Минхо неумолим: он приседает, крепко упираясь ногами в пол и стаскивая их обоих с дивана с воплем, похожим на крик Тарзана. — Оставь меня в покое! — визжит Хёнджин, мечась по полу, как рыба, вытащенная из воды. — Что я сделал? Почему меня тоже выбрасывают из окна?! — Потому что ты раздражаешь! — Это не значит, что я хочу быть дефенестрированным! Джисон может только стоять у двери и озадаченно наблюдать за разворачивающимся хаосом. — Что, чёрт возьми, здесь происходит? — спрашивает Чанбин, выходя из кухни на шум. Всё ещё не совсем уверенный в этом сам, Джисон оглядывается, чтобы пожать плечами и обменяться с ним беспомощным взглядом — за исключением того, что в ту секунду, когда его взгляд падает на Чанбина, его поражает другое воспоминание из его прошлого. Это заставляет его запнуться в удивлении, что бы он ни собирался сказать дальше. Он моргает, удивленно уставившись на своего друга. Чанбин вопросительно смотрит на него, высоко подняв брови. Уголки его губ подергиваются от радости. — Ты в порядке, Сони? Джисон снова моргает, а затем качает головой, выходя из оцепенения. — А? То есть, да — да, да, всё в порядке. Просто отключился на секунду, извини. — Не волнуйся, — он смеётся, тыча большим пальцем в сторону дерущейся троицы. За то время, что Джисон отвлёкся, Минхо каким-то образом оказался верхом на спине Сынмина, добавляя веса, который придавливает Хёнджина к полу, пытавшегося в провальной попытке спасти своего лучшего друга от гнева Минхо. — Хотя я не знаю, как тебе вообще удаётся быть в порядке, когда все так кричат. Джисон пожимает плечами, посмеиваясь над шуткой. — Наверное, у меня были годы, чтобы привыкнуть к этому. Через какое-то время ты научишься абстрагироваться от этого. — Ах. Чанбин не абстрагируется. Вместо этого он разворачивается и присоединяется к драке с новым боевым кличем, бросаясь на Хёнджина, как будто он собирается дебютировать в WWE. Как бы забавно это ни выглядело, у Джисона нет ни сил, ни энергии последовать его примеру, поэтому он просто снимает всё это на видео, отправляет на телефон Хёнджина, пока не забыл, а затем ложится на освободившийся диван, чтобы дать глазам отдохнуть, пока паста не будет готова. Должно быть, он смог уснуть по-настоящему, потому что следующее, что он помнит, это как Хёнджин будит его к ужину. Протирая глаза, Джисон идёт за ним на кухню к тарелке, которую Минхо уже приготовил для него. Сначала он немного тихий, сон притупляет социальные навыки, но атмосфера вокруг такая тёплая и веселая, что мгновенно обостряет его. Вскоре Джисон оказывается в гуще шуток, перебрасываясь репликами с Чанбином, который, как всегда, быстро подхватывает его шутки, и смеётся вместе с любым абсурдным спором, который затевают Сынмин и Минхо. Это идеальное завершение и без того значимого дня. — Хорошо, — говорит Минхо, как только с едой покончено и в разговоре наконец наступает затишье. — Поскольку я готовил, кому-то из вас, ребятки, придётся мыть посуду. — Только не это! — Хёнджин немедленно убегает. — Только не это! — Джисон говорит так же быстро. — Это нечестно, — жалуется Сынмин. — Вы не можете вот так просто свалить. Почему бы не сыграть в камень-ножницы-бумага? Один человек моет, другой сушит? Это намного честнее, чем то, что сделали Джисон и Хёнджин, поэтому они соглашаются с его предложением. В конце концов, Джисону и Чанбину приходится мыть посуду, что неудобно, потому что Джисон ненавидит мыть, но это даёт ему прекрасную возможность вспомнить то, что он вспомнил ранее. Он ждёт, пока остальные устроятся в гостиной, прежде чем перейти к теме. — Итак, — говорит он, проводя полотенцем по тарелке, которую Чанбин передал ему, — Ты знаешь, что я принимал таблетки, чтобы вернуть себе память? Чанбин прекращает напевать, кивая — Да? В дни, последовавшие за успешной операцией, Джисон понял, насколько бессмысленно было скрывать причину своей операции в первую очередь от Чанбина. Хотя он не спешит объявлять об этом кому-либо ещё, Чанбин ближе ему, чем большинство людей. Он не только хён и друг Джисона, но и парень Минхо. Джисон не хочет, чтобы это было секретом, забивающим клин между ними, даже если непреднамеренно, особенно учитывая, как сильно Минхо беспокоится о нём из-за этого. Чанбин является частью системы поддержки Минхо. Если он собирается должным образом поддержать Минхо, Джисон решил, что Чанбин должен знать о главном, что беспокоило его в последнее время. Поэтому он рассказал ему о Ханахаки. Он не вдавался во все кровавые подробности, потому что это довольно тяжело, чтобы вот так с ходу рассказывать кому-то, но он рассказал основное. Сказал, что у него была Ханахаки три раза, потому что врачи запороли первую операцию, сказал ему, что РС был одним и тем же человеком все три раза и что Джисон встречался с ним в K-Arts, сказал ему, что он снова общается с Феликсом и думает, что он может начать встречаться с ним снова. Рассказал ему о лекарстве от потери памяти, которое он принимает. После всего Чанбин поблагодарил его за то, что Джисон доверял ему настолько, что рассказал ему всё, что было неловко, но это сняло напряжение и заставило Джисона рассмеяться, что было хорошо. Это также означает, что в этом разговоре будет намного легче ориентироваться. — Ну, — говорит Джисон, нерешительно растягивая слово. — Эти таблетки помогли мне вспомнить кое-что ещё сегодня вечером. — О, правда? — Чанбин улыбается ложке, которую он сейчас чистит, явно радуясь за него. — Это хорошо. Я правда рад, что лекарства работают. Джисон кивает. Затем смотрит прямо на Чанбина. — Воспоминание было о тебе, хён. Он замирает. — О. Похоже, он не удивлён этой новостью. На самом деле всё как раз наоборот. — Ты никогда не говорил мне, что знал меня раньше, — тихо говорит Джисон. Он не сердится из-за этого, но не может отрицать, что ему немного грустно. Не нужно быть гением, чтобы понять, почему Чанбин опустил такую важную информацию, хотя это не мешает сердцу Джисона неприятно сжиматься. — С тех пор, как я жил в Йонъине. — Ты не помнил меня, — отвечает он. — Я подумал, что лучше перестраховаться, а не извиняться и ничего не говорить на случай, если это что-то спровоцирует. — Однако я не рассказывал тебе о Ханахаки, — указывает Джисон. — Тогда. Всё это время взгляд Чанбина оставался тщательно прикованным к раковине, полной посуды. Услышав слова Джисона, он вздыхает и выключает кран, поворачиваясь к нему лицом. Его губы печально кривятся. Выражение его лица искреннее, хотя и немного виноватое. — Когда я встретил тебя за пределами компании, ты не знал, кто я такой. Для тебя я был всего лишь SpearB, рэпером, которого ты иногда слышал по радио. Хотя ты бы ни за что не забыл меня вот так просто. Поэтому, когда я понял, что ты не знал меня, было легко понять почему. Даже если ты сам мне и не говорил. Это... скажем так, многое проясняет в перспективе. — Разве? — Да, — он смотрит в сторону, собираясь с мыслями на несколько мгновений, прежде чем продолжить. — Когда ты ушёл, всё, что Ёнбок сказал мне, это то, что ты переехал. Твой отец получил новую работу где-то в другом месте или что-то в этом роде. Я правда не помню конкретно. Но то, каким он стал потом... это действительно сильно его задело, понимаешь? Он плохо справлялся без тебя, и я ничего не мог сделать, чтобы помочь. Чем больше я старался, тем больше он отталкивал меня. Я не понимал почему. В конце концов, я решил, что он был влюблён в тебя, и он просто никогда не осознавал этого, пока не стало слишком поздно. Когда я встретил тебя снова, и ты не знал, кто я такой, я понял, что на самом деле всё было наоборот. Ёнбок не был влюблён в тебя. И всё, что я делал, это постоянно напоминал ему об этом факте. Вот почему в конце концов он не смог быть со мной. Он не мог справиться с чувством вины. Джисон неловко ёрзает. — Мне так жаль, хён, — говорит он, но Чанбин просто качает головой с лёгким смешком. — Не стоит. Это была не твоя вина или Ёнбока, если уж на то пошло. В любом случае, это было давно. Я встречался с ним, когда мы были ещё подростками. Конечно, в то время он мне нравился, но мы оба знали, что это не навсегда. В отличие от вас двоих. От этого дополнения щёки Джисона порозовели. — Я– это не... с чего это вообще взялось? — Что, хочешь заявить мне, что это не так? — Чанбин ухмыляется. — После всего, через что вы прошли вместе? Взволнованный Джисон возвращается к вытиранию тарелки кухонным полотенцем, хотя та уже суха, как кость. — Это не то, о чём мы говорим, — бухтит он. Игнорируя веселье Чанбина, он добавляет, — В любом случае, давай вернёмся к актуальной теме: Минхо-хён знает, что ты встречался с Феликсом в старшей школе? — Нет, — он морщится. — Я не хотел, чтобы он чувствовал себя виноватым из-за того, что знал правду, когда не знал ты, поэтому я ничего и не говорил. Теперь, когда ты знаешь, я думаю, что скажу и ему. Хотя, наверное, не сегодня. Сейчас у него хорошее настроение, и я не хочу его портить. В этом есть смысл. — Достаточно справедливо, — соглашается Джисон. — Удачи с этим, братан. — Вероятно, она мне понадобится, — смеясь, отвечает Чанбин. — Эй, лохи! — кричит Минхо, о котором идёт речь, из другой комнаты. — Сколько времени вам нужно, чтобы вымыть пару тарелок? Поторопитесь и идите сюда, мы собираемся фильм включать! Джисон многозначительно смотрит на грязную посуду, всё ещё стоящую в раковине. — Да, хён. Сколько времени требуется, чтобы вымыть пару тарелок? — Да! — восклицает Чанбин, поворачивая кран, чтобы плеснуть водой в лицо Джисону. Он со смехом уклоняется в сторону, когда Чанбин трясёт кулаком в воздухе. — Разве ты не знаешь, что на всё это нужно время? Лучше быть медленным, но делать работу тщательно, чем торопиться и делать как попало! — Ну, не могли бы вы сделать это хотя бы когда-нибудь в этом столетии? — вмешивается Минхо, очевидно, всё ещё прислушиваясь. — Я тут седею! Чанбин стыдливо останавливается. — Упс. Займусь этим прямо сейчас. Джисон не может удержаться от хихиканья над тем, как быстро он меняет отношение. Он возвращается к Чанбину, прикрывая рот рукой и притворяясь, что кашляет в него. — Каблук. — Это ты будешь под моим, если не заткнешься, — ворчит тот. — Господи Иисусе, ты проводишь слишком много времени с хёном. Ты даже говоришь сейчас как он. Время продолжает идти своим чередом, как и всегда. Джисон заполняет свои дни долгими часами в студии, сном, когда этого требует тело, проводит время со своими друзьями и родителями, когда те приходят навестить его, и иногда не забывает дать своим поклонникам знать, что он всё ещё жив, через рандомные обновления своих историй в инсте. Он также не забывает выполнять свои физиотерапевтические упражнения, которые немного раздражают, потому что он чувствует себя идиотом каждый раз, когда ему приходится их выполнять, но его лёгким нужно восстановиться так, как есть. В промежутках между всем этим он поддерживает связь с Феликсом. Им повезло в том, что между временем Сеула и Сиднея всего час разницы, а это значит, что им легко согласовать свои графики. Они пишут друг другу "доброе утро", когда просыпаются, отправляют больше сообщений при любой возможности в течение дня, а затем часто звонят по видеосвязи по вечерам, если договорились поужинать вместе. Большую часть ночей Джисон засыпает под голос Феликса по телефону. (Иногда его грудь пульсирует от боли среди ночи, и он просыпается, обнаруживая, что Феликс всё ещё на линии, его ровное дыхание разрезает тишину комнаты, когда он дремлет в своей кровати в Сиднее. Этот звук никогда не перестаёт успокаивать боль в лёгких Джисона. Когда он закрывает глаза, ему кажется, что Феликс находится прямо там, рядом с ним.) Именно во время одного из таких ночных звонков Феликс сообщает Джисону, что возвращается в Сеул. — Возможно, ты уже знаешь, но Чан недавно подписал контракт с HOTSAUCE RECORDS. Я подумал, что было бы разумно приехать с ним, вместо того, чтобы болтаться по Сиднею без причины, так что... Он неуверенно замолкает, откровение висит в тысячах миль между ними. Он прав: до Джисона дошли слухи о том, что к их списку присоединился новый продюсер. Но он не понял, что это был Чан. Продюсер, о котором идёт речь, ничего не сказал об этом Джисону через KakaoTalk — хотя, возможно, это потому, что он ждал, что Феликс первым сообщит новости. — О, — говорит Джисон. К счастью, это звучит как-то нормально, а не смущающе пронзительно, как он боялся. — Круто. Когда ты вылетаешь? — Э-э... через девять дней? Он испуганно моргает, глядя на потолок своей спальни. — О, вау. Так скоро. — Ага, — говорит Феликс с лёгким нервным смешком. — Думаю, имело смысл приехать, как только смогу. — Ага. Два часа ночи. Джисон должен бы спать, а не лежать, свернувшись калачиком с Пумбой в руках и телефоном, прижатым к уху, и глупо-довольной улыбкой на губах. Он закрывает глаза, чувствуя, что ему снова пятнадцать, и вспоминает, что они с Ёнбоком делали в тот день, чтобы он мог радоваться этому, как маленький влюбленный дурачок. Боже, это так неловко. — Я не могу дождаться, когда снова увижу тебя, — признаётся он. Смущает это или нет, не важно. Улыбка Феликса слышна в его голосе. — Да. Я тоже. — Если ты хочешь это сделать, всё, что тебе нужно, это посмотреть в зеркало, детка, — не может удержаться от шутки Джисон. — Это не так уж сложно. Стон раздается немедленно. — Ты знаешь, что я имею в виду! Он начинает смеяться, поддразнивая: — О, Ликс, я никогда не знал, что ты такой самовлюблённый. Поговорим о том, как поднять любовь к себе на другой уровень. — Ты знаешь, что я говорил о тебе! Я не могу дождаться, когда снова увижу тебя, а не себя. — Хм, но ты так сказал. Лично я думаю, что ты просто используешь меня как прикрытие для своего нарциссизма. — Сони! — протестует он. Джисон снова смеётся. Через шесть недель после операции доктор Нам даёт Джисону полную свободу действий. Его операционные раны хорошо зажили, дыхательная способность находится на удовлетворительном уровне (и будет продолжать улучшаться, если он продолжит свои упражнения), а его мигрени полностью прекратились, что говорит о том, что его мозг больше не определяет наличие остатков от первой операции. Побочных эффектов от лекарств для памяти также не было, так что он должен быть в состоянии закончить пить курс без каких-либо проблем. Как только закончится курс лечения, будет проведено третье обследование, а затем ещё одно через полгода, чтобы убедиться, что всё по-прежнему в отличной форме, но, по мнению клиники, операция прошла безоговорочно успешно. После того, как Джисон отправил сообщение в групповой чат о вердикте, Хёнджин приходит в квартиру с картонной коробкой без опознавательных знаков, которую ставит на кофейный столик. — Ты был прав, — говорит он застенчиво. — Я не мог её выбросить. Джисон осторожно открывает крышку, заглядывая внутрь. Первое, что он видит — это тонкая серебряная цепочка с кулоном цыплёнка. Рядом с ней — полоска фотографий, сделанных в фотобудке их компании во время учебы в университете. Горло начинает болеть от внезапно нахлынувших слёз. — Спасибо, — говорит он Хёнджину, поднимая глаза и слабо улыбаясь ему. Он берёт цепочку и сжимает в ладони. — За всё. Хёнджин отмахивается от этого, пожимая плечами. — Не стоит, братан. Это то, для чего я здесь. На следующий день на работе Чонин вручает ему блокнот, который Джисон дал ему в день операции, тот, который он заполнил всем, что знал о Феликсе на тот момент. Он прочитывает его позже, когда его студия пуста, и его внутренности скручивает от отчаяния, которое сквозит в каждом слове. Он был так напуган, что снова мог забыть Феликса. Так решительно настроен сделать так, чтобы это не случилось. Горько видеть это. То, что к нему вернулись воспоминания, заставляет его чувствовать себя почти как в другой жизни, в параллельной вселенной, где он не знал о том времени, когда Феликс импульсивно подстригся в средней школе и несколько месяцев после этого ходил в бейсболке, или о том, как он готовил еду Джисону после его мигреней. За последние несколько недель он неуклонно собирал воспоминания, и мысль о том, чтобы остаться без них, уже кажется странной и неестественной. Он грустно улыбается блокноту, сердце тяжело бьётся в груди, а затем он откладывает его в сторону. Сейчас в нём нет необходимости. Впервые в его жизни всё было как никогда просто. Джисон знает, что Феликс вернулся в Сеул, но на самом деле до него это не доходит, пока не раздается стук в дверь его студии, и он поднимает глаза, чтобы увидеть Шин Сеюна и Чана с другой стороны. — Привет, — небрежно говорит Шин Сеюн. — Это первый день Чанни здесь, так что я просто показываю ему тут всё. Решил, что тут будет хороший пит-стоп, раз вы двое уже знакомы. Джисон уже встал со своего стула к тому времени, как он закончил говорить. Он заключает Чана в медвежьи объятия. — Чанни-хён! — радостно восклицает он. — Ты здесь! Знакомый смех Чана согревает его слух, когда он нежно обнимает Джисона за талию. — Привет, Джисони. Рад снова тебя видеть. Хорошо выглядишь. — О, серьёзно? — он отступает назад, обхватывая лицо руками, как будто он цветок, и мило моргает. Когда Чан снова смеётся, Джисон ухмыляется и прекращает дурачиться, указывая на футон. — Почему бы вам не присесть ненадолго? Я не делаю ничего важного. — Это именно то, что я хотел бы услышать, — шутит Шин Сеюн, хотя он всё равно приглашает Чана войти. Приятно снова видеть Чана. Они довольно хорошо поддерживали свою дружбу через текстовые сообщения, но Чан куда лучше в личном общении, так что здорово иметь возможность сесть и продолжить всё с того места, где они в последний раз остановились в Сиднее. Джисон даже не замечает, как летит время, пока Шин Сеюн не смотрит на часы и не говорит, что им нужно продолжать тур, если он хочет успеть на свою следующую встречу вовремя. — Давай, я покажу тебе, где ты теперь будешь базироваться. Джисон встаёт, чтобы проводить их, сначала Шин Сеюна, а затем Чана. Проходя мимо Джисона к двери, Чан обещает зайти позже, как только устроится. Джисон уверяет, что будет ждать его, заявляя, что его дверь всегда открыта. — Я посмотрю, смогу ли я уговорить Чанбин-хёна тоже прийти, — радостно говорит он. — Я думаю, вы бы с ним поладили. — Звучит заманчиво, — говорит Чан. Он разворачивается, чтобы уйти, а затем останавливается вполоборота от него. Когда он снова смотрит на Джисона, на его лице застыло извиняющееся выражение. Джисон уже знает, что он собирается сказать, прежде чем, тот заговорит. — Слушай. Насчёт того, что произошло перед операцией... Мне правда жаль, Сони. Я должен был понять, что ты бы не стал писать мне так часто, если бы это не было важно. — Всё в порядке, — говорит Джисон. Потому что это так. — Ты не сделал ничего плохого. — Я мог бы всё серьёзно испортить. — Хён, да ладно. Давай будем честны, ты всего лишь делал то, что сделал бы любой другой в твоей ситуации. Феликс сказал тебе, что не хочет со мной разговаривать. Ты решил послушать его вместо парня, которого ты и близко не знаешь так хорошо, как знаешь его. Это было совершенно нормальное решение. Серьёзно, всё в порядке. — И всё же– — Нет, не всё же. Всё нормально, правда. И в любом случае это уже в прошлом, так что не беспокойся об этом сейчас, — он может сказать, что Чан ещё не готов попрощаться со своим чувством вины, поэтому он меняет тему, прежде чем их разговор превратится в бесконечный цикл извинений. — Кстати, как Ликс? Всё хорошо? Чан расслабляется, улыбаясь. — О, да, он в порядке. Я не видел его таким счастливым уже... ну, вообще-то, никогда. Сейчас он обустраивается в нашей новой квартире и пытается перетерпеть смену часовых поясов. — Ах, да. Это хорошо. Это действительно хорошо. Как только Феликс привыкнет к смене часовых поясов и начнёт чувствовать себя комфортнее в Сеуле, они смогут составить планы, как встретиться и увидеться снова. Возможная перспектива пробегает по венам Джисона, как электрический ток. — Да, — говорит Чан, одаривая его понимающей улыбкой. Он бросает взгляд в конец коридора, где его ждёт Шин Сеюн. — Мне, наверное, пора идти, пока меня не уволили в первый же день. Увидимся, Сони. Пообедаем вместе, хорошо? — Конечно! Джисон прощается с ним, а затем возвращается к тексту, над которым работал до их прихода. Как и было обещано, Чан возвращается, чтобы пообедать вместе. Джисон берёт с собой и Чанбина, так как это кажется идеальной возможностью для их встречи: ничто так не поднимает Чанбину настроение, как сытная еда. Как он и подозревал, Чанбин с Чаном сразу поладили. В итоге они втроём проводят в ресторане гораздо больше времени, чем планировали, смеясь и шутя. После этого они осматривают новую студию Чана, которая превращается в просмотр одного из существующих треков Чана, который далее превращается в фристайл под него, и понимают, что, вау, они действительно довольно хорошо работают вместе, если это о чём-то говорит. Может быть, им стоит подумать о создании законной песни вместе, как трио? Это одно из самых веселых занятий Джисона за последние недели. Когда он заканчивает день, то находится в приподнятом настроении. Чан станет идеальным дополнением к HOTSAUCE RECORDS, он уже может это сказать. Секретарше требуется несколько выкриков его имени, чтобы привлечь внимание Джисона, слишком погрязшего в своих мыслях. Он запинается посреди вестибюля, с любопытством глядя на нее. — Джисон-щи? — она ждёт, пока не убедится, что завладела его вниманием, а затем указывает в сторону. — Здесь кое-кто к вам пришёл. Джисон следит за направлением её руки, любопытство сводит его брови вместе — и затем он превращается в камень, его сердцебиение внезапно ускоряется, отдаваясь в ушах. — Феликс. Это имя звучит тихо даже для его собственных ушей. Феликс выглядит таким же нервным и потрясённым его видом. Он пересекает вестибюль медленными шагами, пока не оказывается прямо перед Джисоном, достаточно близко, чтобы Джисону даже не нужно было полностью вытягивать руки, чтобы установить с ним контакт. Он смотрит на Джисона с удивлением, принимая его так же, как Джисон делает это с ним. Затем он озаряется улыбкой. — Привет. Одно его присутствие наполняет тело Джисона электричеством. — Привет, — говорит он, задыхаясь. Он не может перестать пялиться, его глаза бегают по лицу Феликса, отпечатывая всё это в памяти. Он поднимает взгляд к его волосам: они короче, чем были в Сиднее, откинуты назад со лба, подчёркивая его новую стрижку. Они стали светлее. — Ты снова с блондом. Феликс пожимает плечами. — Подумал, что пришло время для перемен. Он выглядит пугающе похожим на мальчика, которого Джисон встретил на кухне в общежитии кампуса Сокгван-дон Университета K-Arts. Осознание этого заставляет его грудь наполниться чем-то непонятным. — Выглядит хорошо. — Да? — он довольно улыбается, и о, что эта улыбка делает с Джисоном. От этого у него уже слабеют колени. Затем улыбка смягчается, превращаясь во что-то гораздо более нежное, что тоже не помогает делу; всё, что делает Джисон, — это снова чувствует дрожь в ногах. — Ты тоже хорошо выглядишь, Сони. Рад видеть тебя снова. Я, эм... я испёк тебе кое-что сегодня днём. Что-то вроде приветственного подарка, я полагаю? Он протягивает маленький пластиковый контейнер. Джисон берёт его, удивленный. Он даже не заметил, что у Феликса что-то было в руках. Когда он открывает, то смеётся от восторга. — Брауни! — Да, — говорит Феликс немного застенчиво. — Я собирался приготовить чизкейк, но мне бы не хватило времени, чтобы он как следует застыл. Может, в следующий раз? — В следующий раз звучит здорово, — говорит Джисон. Он щёлкает крышкой контейнера, возвращая её на место. — Вообще-то, я как раз собирался идти домой. Ты... ты не хочешь поехать со мной и посидеть немного? Может, поужинаешь у меня? Скорее всего, это будет просто еда на вынос, потому что я ужасный повар, но я обещаю, что это всё равно будет хорошая еда. Феликс уже кивает, прежде чем Джисон успевает закончить свою бессвязную речь. — Ужин звучит великолепно. Я бы с удовольствием поужинал с тобой. — Хорошо, — почему Джисон чувствует себя подростком, приглашающим свою пассию в кино? Чёрт, у него даже лицо покраснело, как у одного этого самого подростка. Он чувствует, как жар расползается по коже смущающим румянцем. — Круто. — Круто. — Ага. Несколько секунд он не двигается, слишком занятый тем, что пялится на Феликса, как идиот, прежде чем через силу выводит себя из задумчивости. Феликс снова хихикает, и в этом чувствуется уверенность. Она усиливается, когда Джисон бормочет, что им пора идти. Его рука обвивается вокруг плеча Джисона в знакомом жесте. — Давай, — тепло говорит он. — Давай возвращаться. Его рука остается там на протяжении всей поездки домой. — О, вау, — с восхищением выдыхает Феликс, согнувшись в талии, чтобы как следует рассмотреть подоконник Джисона. — Тоторо так сильно вырос. Он теперь такой большой! — Огромный, не так ли? — гордо говорит Джисон. — Мне пришлось пересаживать его несколько раз, так как он всё растёт и растёт. — Дети всегда так делают в этом возрасте, — говорит он, мудро кивая. Он выпрямляется, с интересом оглядывая комнату Джисона, отмечая, что изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз, а что нет. Джисон задается вопросом, как странно, должно быть, для него вернуться сюда после стольких лет. Они с Минхо так и не съехали со своей первой квартиры, поскольку у них хорошие отношения с хозяйкой — и всё благодаря врожденной способности Минхо ладить с пенсионерами, — так что, должно быть, это всё равно, что вернуться в прошлое. Он уже прокомментировал несколько вещей, когда Джисон впервые впустил его в квартиру. Теперь он анализирует всё вокруг себя со спокойной задумчивостью. Джисон наблюдает, как он делает это ещё несколько минут, прежде чем прочистить горло. — Хочешь что-нибудь выпить? Вода? Содовая? Есть пиво, если хочешь чего-нибудь алкогольного. — Просто воды было бы славно, — отвечает он, благодарно улыбаясь. Кивнув, Джисон ведёт его обратно через всю квартиру к фильтру на кухне. Он наполняет стакан и поворачивается, чтобы передать его, но обнаруживает Феликса у холодильника, изучающего его поверхность. На нем висит коллекция магнитов, один из которых снова держит полоску фотографий из фотобудки. Задумчивость смягчает черты его лица. — Я помню тот день, — говорит он. — Мы тогда едва втиснулись в кабинку. Я в самом деле думал, что мы её сломаем, особенно учитывая, как Хёнджин тогда вертелся. Джисон подходит и встаёт рядом, тоже рассматривая фото. На них все они пятеро выглядят такими юными. Лица ещё малость скруглены, аура невинности заметна в широких улыбках и глупых физиономиях. Просто пятеро студентов веселятся. Ностальгия начинает сворачивать внутренности в груди. Когда Феликс заговаривает снова, это звучит уже не так беззаботно. — Наверное, я им больше не особо-то нравлюсь. Ну, может быть, всем, кроме Сынмина. — Что? — Джисон бросает на него растерянный взгляд. — Почему ты должен им не нравиться? — Я избегал их годами, — говорит он, как будто это очевидно. Он объясняет, — После твоей операции я больше не мог оставаться в Сеуле. Это просто не сработало бы. И в Йонъине я быть тоже не мог, потому что всё, что там есть, напоминало мне о тебе. Всё, что там есть, напоминало мне о тебе, включая наших друзей. Поэтому я сбежал в Сидней и оборвал связи со всеми, потому что не знал, что мне ещё делать. Оу. О нет. — Никто не винит тебя за это, Ликс, — тихо говорит он. — Они должны. Я выбросил годы нашей дружбы, как будто она ничего не значила, только потому, что мне было больно. А потом я заблокировал их всех после Торонто, так что ты даже не смог поговорить со мной и рассказать о том, что происходит. — Это была не твоя вина, — настаивает Джисон. Он ставит воду на стол, чтобы взять Феликса за руку и заставить его посмотреть себе в глаза, чтобы тот понял, что никто на него не злится. — Ты заблокировал всех, потому что хотел защитить меня от повторной болезни. Ты никак не мог знать, что она уже начала расти, никак не мог знать, что операция была провалена с самого первого раза. Ты поступили так, как считал нужным опираясь на ту информацию, которая у тебя была на тот момент. Никто не ненавидит тебя за это. А что касается всей этой истории с избеганием.... они и это тоже понимают, Ликс. В следующий раз, когда ты увидишь их всех, ты поймёшь. Нижняя губа Феликса немного изгибается, а глаза застилаются пеленой. — Обещаешь? — шепчет он. Джисон кивает. — Обещаю. Он принимает ответ с дрожащим выдохом и пытается сморгнуть слёзы. В любом случае, две из них всё же вытекли, побежав струйками на каждой стороне его лица. Джисон осторожно вытирает их большими пальцами, лёгким прикосновением поглаживая щёки. Он одаривает Феликса тёплой улыбкой, немного кривоватой из-за последующего поддразнивания. — Не раскисай из-за меня, Хэнбокки. Это моя работа, а не твоя. Как только Феликс слышит своё детское прозвище, его лицо кривится от нового потока слёз. Он крепко обнимает Джисона, безудержно рыдая ему в плечо. Встревоженный, единственное, о чём может думать Джисон — это о том, чтобы обнимать его так же крепко в ответ, выводя рукой круги по его спине. Что ж, всё пошло не так, как он хотел. — Ликс? — отваживается он. — Ты в порядке? — Да, — выдыхает он. — Я просто очень счастлив прямо сейчас. — О, да. Забавный способ показать счастье, но если это правда так.... Феликс давится смехом. Он поднимает голову с плеча Джисона, чтобы снова посмотреть ему в глаза, проводя ладонью по своим розовым щекам. Его улыбка в равной степени эмоциональна и эйфорична. Он выглядит совершенно ошеломлённым всем, что произошло. — Они забрали тебя у меня, — говорит он. — Я любил тебя, и они всё равно забрали тебя. Но ты вернулся ко мне. Ты вернулся. О чёрт. Теперь Джисону тоже самую малость хочется плакать. Он отражает улыбку Феликса и крепче сжимает его талию. Его сердце сейчас кажется таким невероятно большим. Большим, как будто оно переполнено любовью, которой хватит на четыре жизни. — Я всегда буду возвращаться к тебе, Ликси. Это никогда не изменится. Свет Феликса ослепляет. Он наклоняется вперёд, смеясь, как будто не веря своим глазам, а затем прижимает свою радость к губам Джисона, целуя его впервые за всё то время, что кажется вечностью. Джисон закрывает глаза и утопает во всём этом. Как только они успокаиваются от эмоций воссоединения, они перемещаются в гостиную, ожидая, когда приедет их еда. Никто из них не обращает внимания на экран перед ними; в конце концов они остановились на одном из музыкальных каналов, но уменьшили громкость до минимума и оставили телевизор включенным только для того, чтобы он работал как фоновый шум. Они слишком увлечены друг другом, чтобы обращать на это какое-либо внимание. Джисон примостился боком на коленях Феликса, а руки Феликса обвились вокруг его талии, пока они едят брауни. Ну, вообще-то только Джисон. Феликсу, похоже, не хочется отпускать его, даже если это для десерта, так что Джисону приходится поочередно кормить себя и Феликса. Это до ужаса домашняя атмосфера, которая становится ещё более трогательной в сочетании с тем, как Феликс продолжает смотреть на него такими нежными глазами, уголки которых всегда изогнуты в улыбке. Это тот самый взгляд, которым Джисон был одержим, когда смотрел архивы на @lovehhj, взгляд, который побудил его написать "Wish You Back". Джисон помнит, что именно такой взгляд он получал в течение своих первых двух лет в K-Arts и даже раньше, когда ему было восемь лет и он играл в классики с одиноким маленьким мальчиком, который только что приехал из далёкой страны, и больше некому было составить ему компанию. Это наполняет его неописуемым восторгом, ощущением возвращения домой. Джисон позволяет этому чувству расползтись по всему телу, когда он наклоняется в объятия Феликса и слушает, как тот рассказывает о своих планах на неделю. О визите в Йонъин, поиске работы, которого он очень боится, о запланированном телефонном разговоре с терапевтом, который был достаточно любезен, чтобы оставить его в качестве удаленного пациента, когда он покинул страну. Услышав о таких переменах, Джисон, по правде говоря, немного расстроился, особенно потому, что он знает, что всё это из-за Ханахаки, но Феликс говорит обо всём этом со спокойным оптимизмом, который успокаивает любое тревожащее чувство вины и сожаления. — Звучит заманчиво, — говорит Джисон. Он тянется за банкой содовой, которую поставил на кофейный столик, и делает большой глоток. — Если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать. У нас в компании есть несколько танцоров, с которыми я могу тебя познакомить, если хочешь. Феликс сжимает его талию. — Спасибо, — говорит он с благодарностью. Он наклоняет голову ближе к нему, намереваясь быстро поцеловать, и Джисон приоткрывает губы в нетерпеливом предвкушении этого — а затем непроизвольно рыгает, пузырьки содовой, которую только что выпил, рикошетом выходят из него. Прямо в лицо Феликса. Они оба испуганно отодвигаются друг от друга, прежде чем ловят ошарашенные взгляды друг друга и разражаются смехом. — Прости, — выдавливает Джисон сквозь смех. Он пытается поцеловать Феликса как следует, но продолжает то и дело падать от смеха, касаясь губами щёк и подбородка Феликса, пока тот изо всех сил пытается взять себя в руки. — Это правда было случайно, прости! — Сони, господи... — Я не хотел! Именно в таком состоянии их находят остальные, когда приходят в квартиру несколько минут спустя. Прижавшись друг к другу на диване, безумно хихикая друг другу в губы. Никто из них не замечает посторонних, пока не раздается осторожное покашливание, и они расходятся друг от друга, замечая Минхо, Хёнджина и Сынмина, стоящих у двери и смотрящих прямо на них. Джисон быстро слезает с колен Феликса и поднимается на ноги. — Эм. Эй, ребят! — его голос болезненно пронзителен от смущения из-за того, что их застали в такой интимной позе. — Я не знал, что вы придёте сегодня? Всё ещё внимательно глядя на Феликса с другого конца комнаты, Минхо отвечает: — Давай будем откровенными. Когда они не пользовались нашим гостеприимством? Резонно. Феликс тоже поднимается на ноги, становясь рядом с Джисоном. Его веселье всё испарилось и сменилось неловким взглядом со втянутыми плечами, будто в ожидании тирады. Он выглядит намного меньше, чем был несколько минут назад. Его голос тоже снизился до состояния чуть громче шепота, когда он неуверенно говорит: — Привет, ребят. Рад снова вас видеть. На мгновение никто не произносит ни слова. Джисон протягивает руку, чтобы вплести свои пальцы в ладонь Феликса, сжимая их вместе в молчаливом жесте утешения и поддержки. Феликс сжимает его в ответ, низко опуская голову, пряча взгляд от стыда. Затем Хёнджин морщится и скулит: — Тьфу. То есть вы собираетесь заставить нас всех снова чувствовать себя одинокими? Фантастика. И вот так всё напряжение спадает. Минхо ударяет Хёнджина, и тот сгибается чуть ли не пополам, вскрикивая, как будто ему сломали руку. Сынмин разражается смехом, а затем пересекает комнату, чтобы крепко обнять Феликса. Джисон отпускает его руку, давая возможность ответить на объятие, и отходит, чтобы дать им побыть наедине. Прежде чем уйти, он слышит, как Сынмин называет Феликса идиотом со всей нежностью этого мира, на что Феликс приглушённо всхлипывает в его плечо и цепляется за него ещё отчаяннее, чем раньше. Чуть позже привозят еду. Поскольку Минхо тоже прихватил еду по дороге домой, они все собираются на кухне. Никто не комментирует влагу в глазах Феликса и не нападает на него за то, что он ушёл в самоволку, как тот боялся. Конечно, они поговорят с ним об этом наедине позже, но сейчас атмосфера такая же беззаботная и шумная, как и раньше. Минхо накладывает вторую порцию в тарелку Феликса ещё до того, как он доедает первую — это его молчаливый способ извиниться за то, от чего их отношения подошли к концу, — а Хёнджин предлагает помочь с поиском работы, Сынмин продолжает изображать дурацкий австралийский акцент, чтобы как-то расслабить Феликса и это просто– Идеально. Абсолютно идеально. Джисон чувствует себя так, словно он на вершине мира, наблюдая, как всё это разворачивается вокруг него. У него даже не хватает духу смутиться, когда Минхо позже выходит из квартиры с остальными, многозначительно выгибая брови, как будто он уже знает, чем займется Джисон теперь, когда квартира в его распоряжении. Конечно, не то чтобы он ошибается, но сначала о главном: — Всё не так уж плохо, не так ли? — спрашивает Джисон, поворачиваясь к Феликсу. — Я же говорил тебе, что они не будут на тебя злиться. Феликс выглядит так, словно не может поверить в то, что только что произошло. Он тянется к Джисону, просовывая руки ему под мышки и притягивая его в объятия. Когда он шепчет свою благодарность, она звучит в изгиб его плеча. Джисон в ответ целует его в макушку, прижимая к себе так же крепко, и Феликс тоже отвечает поцелуем, а затем– Может быть, в этот момент его просто распирает слишком много слов. Или, может быть, ему просто нужно сосредоточиться на чём-то, что не заставит его разразиться эмоциональным потоком слёз. Потому что один поцелуй приводит к следующему, а затем ещё и ещё, и затем внезапно ноги Джисона отрываются от земли, и его несут в его спальню и– — Мы должны быть осторожны, — выдыхает он, когда Феликс втягивает засос на его шее. — Иначе я реально могу вырубиться во время этого, и не в сексуальном смысле. Типа мне реально понадобится скорая. Феликс отрывается от его кожи с непристойным чмоком, а затем широко лижет свежепомеченную кожу. — Я могу аккуратно. — И мои шрамы всё ещё немного ноют, — добавляет он, слова обрываются к концу, когда Феликс переходит к новому участку кожи. — Так что тебе, наверное, не стоит целовать их или что-то типа этого в этот раз. Я буквально слышу, что мой врач посоветовала бы держаться от них подальше, если бы она была здесь. — Понял. Что-нибудь ещё? Джисон на мгновение задумывается, его руки сжимают футболку Феликса сзади, когда он пытается подняться ему навстречу. — Поцелуй меня? И Феликс более чем рад сделать это. Он поднимает голову, выглядя слишком довольным просьбой. Взяв подбородок Джисона, он сближает их губы в поцелуе с открытым ртом, таком глубоком и долгом, что стопы Джисона начинают скользить по матрасу в отчаянной попытке удержаться на ногах. Это тот поцелуй, который Джисон будет прокручивать в своей голове в течение нескольких дней после этого, жаждая большего. Он стонет от этого и сжимает волосы Феликса в кулак в знак одобрения. Феликс держит своё слово и действует более чем осторожно, когда освобождает Джисона от одежды, лаская его кожу поцелуями и бормоча похвалу, чтобы заставить его уши покраснеть от этого. Он укладывает Джисона на подушки, а затем с радостью выполняет всю работу, приказывая ему лечь на спину и просто наслаждаться этим. Очевидно, что он находит такое же удовольствие в том, чтобы потратить время на повторное знакомство с телом Джисона, как и в том, чтобы заставить Джисона чувствовать себя хорошо, и осознание этого, подобно порции алкоголя, пьянит Джисона от желания. — Мой маленький, — бормочет Феликс в паховую складку Джисона. — Мой Джикс. Джисон чувствует, что вот-вот сойдёт с ума. Его грудь уже тяжело вздымается, а они едва начали. — Твой, — выдыхает он. — Всегда твой. Феликс с одобрением мычит, его зубы нежно сжимаются на плоти Джисона, и, о боже, Джисон сойдёт с ума. Он сойдёт с ума, чёрт возьми. Они впервые были вместе в этой самой комнате. Может быть, это уместно, что они снова вместе в этих стенах: Джисон, раскинутый на кровати, и Феликс, нависающий над ним, купает его в такой же любови, как и тогда. Они плавно двигаются вместе, прижимаясь к телам друг друга, как будто созданы для этого, и, возможно, так оно и есть. Может быть, именно поэтому они находили друг друга снова и снова. В них должно быть что-то особенное, в бреду думает Джисон, выстанывая в челюсть Феликса, их руки сцеплены по обе стороны от его головы. Феликс двигается между его бёдер медленными, направленными движениями, скольжение их тел так чертовски хорошо согласовано, что заставляет Джисона видеть звёзды. Это ни за что не было бы так хорошо и правильно, как сейчас, если бы им не суждено было быть вместе. — Я люблю тебя, — говорит Феликс, прижимая их лбы друг к другу. Пряди его волос липнут к лицу Джисона, влажные от пота. — Чёрт, Сони, я так сильно тебя люблю. — Я тоже тебя люблю, — выпаливает Джисон, почти в отчаянии от огромного количества всего, что накапливается внутри него с каждой проходящей секундой. Доверие, привязанность, чувство снова найденного дома. Всё это нарастает внутри него, как морские волны, набегающие на берег: устойчивые, но непоколебимые и такие, такие могущественные. — Люблю, так сильно люблю. Люблю тебя, Ликс. Всегда любил тебя. Когда ему было восемь. Когда ему было шестнадцать, двадцать и сейчас. Он любит его, он любит его, он любит его. Он вслепую находит губы Феликса и пытается передать ему все свои чувства, отчаянно целуя с тихим всхлипом. Феликс так же пылок, когда целует его в ответ, когда прижимает Джисона к себе и соединяет их тела вместе, будто глиняные фигурки, готовый навсегда увековечить их как одно целое. Как только они, наконец, отрываются друг от друга, Феликс встаёт с постели, чтобы взять что-нибудь, чем можно вытереть Джисона. Он возвращается с влажным полотенцем в руке и вытирает его с глупо-нежным видом, только для того, чтобы перекинуть полотенце через плечо и снова плюхнуться рядом с ним. Ткань с глухим стуком падает куда-то на пол. Джисон раздраженно поворачивается к нему лицом. — Кому-то придётся унести это через несколько минут, и это буду не я. Феликс ухмыляется. — Я разберусь с этим позже, не волнуйся. Просто позволь мне сначала немного потискать мою прелесть. С этими словами он обхватывает Джисона рукой и притягивает к себе, закидывая ногу на его бедро, пока они снова не прижимаются друг к другу. Он случайно касается его члена, и Джисон шипит, всё ещё чувствительный, но довольно устраивается в объятиях и обхватывает спину Феликса своей рукой. — Я люблю тебя, — говорит он ему. Феликс расплывается в улыбке. — Я тоже тебя люблю. — Просто уточню: это означает, что мы снова вместе, верно? — спрашивает Джисон. Он просто шутит, но Феликс быстро кивает с серьёзным взглядом. — Именно. Больше никакой дурацкой болезни, разделяющей нас, никаких отношений на расстоянии или операций. Я здесь и буду здесь до тех пор, пока я есть у тебя. — Что, если я хочу тебя вечность? — Тогда так и будет, — просто говорит он. Уголки его губ приподнимаются, пальцы аккуратно выводят узор на боку Джисона. — Мы можем сделать всё, о чём говорили, что хотим сделать, когда прощались в больнице. Всё, чего мы не могли сделать раньше. Теперь, когда Ханахаки исчезла навсегда, нас больше ничто не удерживает от этого. — Ты имеешь в виду всю эту семейную несбыточную мечту о свиданиях, а затем женитьбе и рождении детей? Он кивает. — Плюс четыре или пять собак. И кот. — Нам понадобится большой дом, если мы хотим разместить всех в одном месте, — говорит Джисон, не в силах сдержать улыбку. Феликс игриво проводит носом по его щеке и повторяет его ухмылку. — К счастью для нас, ты мега успешный рэпер, я всегда говорил, что ты станешь им. Ты сможешь купить нам этот дом в кратчайшие сроки. Джисон смеётся. Конечно, у Джисона с работой всё хорошо, но он бы не сказал, что пока поднялся так высоко. Тем не менее: большой дом с четырьмя или пятью собаками, кошкой и парой детей кажется неплохой целью на будущее. — По-моему, звучит неплохо. Хотя у меня есть к тебе одна просьба, — на вопросительный звук Феликса Джисон сжимает его в объятиях и мягко говорит, — Не держи всё в себе на это раз, ладно? Когда мы были в K-Arts, ты всегда копил всё в себе, пока это не становилось для тебя непосильным и ты не лопался. И я знаю, что это может быть легче сказать, чем сделать, но постарайся больше так не делать, ладно? Говори мне о том, что происходит в твоей голове, даже если это что-то не очень хорошее. Феликс ёрзает, его лицо омрачается тенью стыда. — Прости, — бормочет он. — Я знаю, что мне над этим нужно поработать. Мой психотерапевт сказал то же самое. Я просто... я не хотел обременять тебя своими проблемами, понимаешь? У тебя и так было достаточно забот, тебе не нужны были мои проблемы вдобавок ко всему. Особенно с учётом того, что болел даже не я. — Возможно, болел и не ты, но ты тоже стал жертвой Ханахаки. Это заставило тебя через многое пройти за эти годы, и я так сожалею об этом, Ликс, мне правда жаль. — Это не твоя вина, — быстро успокаивает его Феликс. — И не твоя тоже, — отвечает Джисон. Он нежно проводит пальцами по обесцвеченным локонам Феликса и одаривает его такой же мягкой улыбкой. — Эти отношения — улица с двусторонним движением. Если ты волнуешься или испытываешь стресс, я хочу, чтобы ты мог прийти ко мне, даже если это просто для того, чтобы выговориться. Я не хочу просто брать всё, что у тебя есть, и ничего не давать взамен. Поэтому, пожалуйста, позволь мне быть рядом с тобой так, как ты всегда был рядом со мной. Хорошо? — Хорошо, — шепчет он. — Я... я постараюсь быть более открытым с тобой, обещаю. Я больше не буду держать всё это. Улыбка Джисона становится шире. — Хорошо. Он втягивает Феликса в ещё один поцелуй, на этот раз не более чем влажное трепетание губ в течение нескольких секунд. Когда он наклоняет голову, его нос упирается в высокую скулу Феликса, вдыхая его мягкий аромат и твердость его тела. Джисон не может поверить, что это реально. В течение стольких лет он боролся с целым миром только для того, чтобы иметь возможность проживать эти моменты. И теперь они здесь: лежат в объятиях друг друга, не собираясь расставаться, сытые и довольные своей с таким трудом заработанной победой. — Я люблю тебя, — снова говорит Феликс. Может, сейчас они и похожи на две заевшие пластинки, но Джисон не думает, что ему когда-нибудь надоест слушать эту песню. — Я правда так тебя люблю, Сони. И я хочу провести с тобой остаток своей жизни, так что... давай будем ещё долго, хорошо? Ты и я? Знакомый вопрос заставляет внутренности Джисона скрутиться в узел от такого количества эмоций, что ему кажется, что он вот-вот сломается от всего этого. Будто в конечном итоге он выльет всю свою любовь в объятия Феликса, потому что внутри него так много всего, что он, возможно, не сможет сдерживать всё это вечно. Он никогда раньше не испытывал такого огромного счастья. В течение стольких лет он чувствовал себя не более чем цепочкой из трёх человек, неумело сшитых вместе — Джикс, затем Сони и затем J.ONE — с его любовью к Феликсу, которая была единственной нитью, связывающей их друг с другом. Теперь они все слились в одно целое, и он просто Джисон. Хан Джисон. — Ты и я, — подтверждает он, а затем прижимается губами к губам Феликса в нежном поцелуе.