Ты и я

На то, чтобы решиться рассказать всем правду, Джисону требуется больше времени, чем, вероятно, следовало бы. Сначала он думал не говорить, помня о том, что Минхо и Хёнджин признались ему, как сильно его состояние повлияло на них, и о том, что он сам не хочет, чтобы его родителям пришлось пройти через то же испытание в третий раз. Однако одной мысли о том, как они все отреагируют, если узнают об этом только после того, как он умрёт на операционном столе, достаточно, чтобы отбросить эту идею. Они должны знать. Иначе это будет просто несправедливо. Он разговаривает со всеми по очереди и по отдельности. Сначала Хёнджин, потом Минхо, потом Сынмин. Их реакции более или менее соответствуют тому, чего Джисон от них ожидает. Хёнджин плачет. Сынмин нет, но он слишком крепко обнимает Джисона и просит прощения за то, что произошло, хотя ни в чём из этого нет его вины. Минхо отводит взгляд, быстро моргая, прежде чем следует по стопам Хёнджина, а потом спрашивает Джисона, что он хочет съесть на ужин. Чуть позже он тоже извиняется, хотя уже не по той же причине, что и Сынмин. — Ты, наверное, этого не помнишь, — говорит он, рассматривая свои палочки для еды, как будто это что-то самое захватывающее в мире, — но после того, как я узнал о Ханахаки в универе, я правда засомневался, что Феликс любил тебя. И я не совсем.... не совсем хорошо скрывал это. Прости меня. Я должен был знать лучше. Признание застаёт Джисона врасплох. Он знает, что Минхо защищает его сейчас, но он не понимал, что это распространялось и на то время, когда Ханахаки росла полным ходом. — Все в порядке, хён. Я не могу винить тебя за это, не то чтобы мой случай был очень распространённым. — И всё же, — настаивает он. — Я жалею, что не верил ему. Это, должно быть, было нелегко для вас обоих. — Серьёзно, всё в порядке. Я буквально даже не помню этого. Просто... не забудь приготовить это для меня ещё раз как-нибудь перед операцией. Я думаю, теперь ты усовершенствовал рецепт. Минхо тихо фыркает. — Я что, похож на твою горничную? — парирует он, но улыбка на его лице в разы сглаживает грубость тона. После того, как рассказывает своим близким друзьям, Джисон рассказывает и Рю с Чанбином. Опять же, он долго думал о том, разумно ли было бы рассказать об этом кому-либо ещё в лейбле, поскольку слухи в индустрии распространяются быстро, и он не хочет, чтобы его личная жизнь стала последней сплетней. В конце концов, он решает, что они как минимум заслуживают того, чтобы знать, что у него запланирована серьёзная операция. Они не просто его коллеги по лейблу, они его друзья. Он хочет иметь возможность попрощаться и с ними должным образом. Рю воспринимает новость как некуда серьёзно, стараясь говорить шутливым тоном. — Так вот почему ты так упрашивал включить меня в свой альбом, оппа? Если бы я знала раньше, я бы написала куплет для нашей песни лучше, — её улыбка, окрашенная в такой же голубой цвет, как и её волосы, слишком неубедительная, чтобы её можно было принять за чистую монету. Когда Джисон разводит руки, предлагая ей обняться, она шмыгает носом, пряча лицо. — Продолжай бороться, Рю, — бормочет он. — Ты одна из лучших рэперов, которых я знаю. Убедись, что позволишь миру увидеть это. — Заткнись, — сдавленно отвечает она. — Убедись, что вернёшься, чтобы увидеть это самому. Когда дело доходит до Чанбина, слёз не так много. Там, где Рю изо всех сил старалась спокойно воспринять новость, Чанбин в самом деле справляется с этим, хотя Джисона это не удивляет. Он может шутить так, будто завтра не наступит, но Чанбин — один из самых зрелых людей, которых Джисон когда-либо встречал. Он знает, как оставаться спокойным и принимать неожиданное, не выплёскивая первое, что он чувствует. Джисон никогда бы так не смог. Поэтому, когда Джисон рассказывает ему об операции, всё, что делает Чанбин, это принимает новость кивком, его лицо тщательно продумано до полной невыразительности. — Мне жаль, — говорит он. — Я знаю, что это, вероятно, было нелегко услышать. Или приготовиться к этому. Джисон пожимает плечами. Он был слишком занят своим маленьким списком дел, чтобы поддаваться страху перед операцией. Может быть, это не лучший способ справляться, но что ещё он может сделать? Оступиться и сойти с пути, что, как он знает, ни к чему хорошему не приведёт? С таким же успехом он лучше будет максимально использовать то, что может быть его оставшимися днями, вместо того, чтобы погрязать в страхе и сожалении. — Если что-то не получится, — говорит он, — ты можешь позаботиться о Минхо-хёне вместо меня? Он может вести себя так, как будто ему это не нужно, но это не так. Мы так долго живём вместе, что теперь, по сути, стали семьёй. Так что, если что-то случится, то... — Я присмотрю за ним, — заверяет его Чанбин. — Убедись, что ты позаботишься и о себе, хорошо? — Да. Остаётся сообщить только Феликсу и родителям. Джисон не уверен, какой из этих предстоящих разговоров будет более трудным, к какому нужно лучше подготовиться. С одной стороны, Ханахаки всегда была щекотливой темой для родителей, единственной вещью, которая гарантированно заставит их биться лбами друг о друга. С другой стороны, он понятия не имеет, как собирается сказать Феликсу, что его опасения сбылись и что Джисон действительно заболел в третий раз. Феликс не виноват в этом, но Джисон знает, что тот с этим не согласится. В конце концов, сначала он решает поговорить с родителями. Назовите это трусостью, потому что, вероятно, так оно и есть, но есть часть Джисона, которая осознает, что он лишил их шанса попрощаться в прошлый раз. Должно быть, у него были свои причины, когда он это сделал, но он не думает, что было бы справедливо снова оставлять их в неведении. Он уже не тот легкомысленный двадцатидвухлетний парень, каким был раньше. Итак, в один из выходных Джисон отправляется в Инчхон, чтобы навестить квартиру своих родителей, предупредив об этом чуть больше чем за час. К тому времени, когда он приезжает, отец ещё не вернулся из магазина, хотя мама уже дома, приветствует его и распрашвает о его состоянии. Шесть месяцев назад Джисона бы обеспокоило, что с ним обращаются как со стеклянным, но теперь он принимает это с ноткой неверия. Действительно ли их отношения были настолько напряжёнными на протяжении многих лет, что он неверно истолковывал даже самые искренние жесты как удушающие? Родители совершили с ним много ошибок, но не всё, что они делали, было неправильным. — Как поживают твои друзья? — спрашивает мама, ставя перед ним чашку кофе. Она делает глоток своего травяного чая, внимательно глядя на него. — Я слышала, что Хенджини сейчас популярен среди фанатов айдол-группы — кажется, у него даже есть свой собственный фан-сайт? Только глянь! Бэк-танцор с фан-сайтом. Всё действительно изменилось. — Так и есть, — подтверждает Джисон, ухмыляясь. Они все стебались над Хёнджином в течение недели сразу после того, как появились новости о его новом фан-сайте, притворяясь, что падают в обморок каждый раз, когда он входит в комнату. Тот, смущаясь, крыл их матом ещё по крайней мере две недели. — Остальные тоже в порядке. Сынмин возьмёт перерыв. Он недавно ушёл из актерского состава мюзикла, в котором снимался последний год, поэтому хочет немного отдохнуть, прежде чем заняться чем-то другим. А ещё, я думаю, что Минхо-хён и Чанбин-хён теперь официально встречаются, так что это круто. Немного противно, но круто. — Ну не так уж и противно, — не соглашается она. — Минхо сейчас под тридцать, это идеальное время, чтобы с кем-то встречаться. Я встретила твоего отца, когда мне было двадцать семь. Джисон корчится. Он правда не хочет слышать об истории любви своих родителей. Это даже более противно, чем то, что, чёрт возьми, происходит между Чанбином и Минхо. — Кстати, о встречаниях, — продолжает мама, делая ещё один глоток чая, — кто-нибудь уже привлёк твоё внимание? Или это слишком неловко, чтобы говорить об этом с мамой? Так странно. Когда-то было время, когда простое упоминание о потенциальном парне заставляло опеку родителей взлетать за считанные секунды, ощетиниваясь при мысли о том, что Джисон в кого-то влюбится. Они были настолько параноидальными по поводу появления новой болезни, что хотели полностью исключить её возможность, и они сделали это, промывая ему мозги тем, что все отношения — пустая трата времени. Слишком опасно для человека в его положении желать, слишком хлопотно утруждать себя созданием отношений, когда у него есть семья, на которую можно положиться. И всё же вот его мать спрашивает Джисона, есть ли у него парень, за чашкой чая. Сожаление скручивает сердце узлом. Уголки губ задумчиво приподнимаются. Они зашли так далеко в своих отношениях, и теперь он снова собирается их разрушить. — Вроде того, — признает он. — Но мы не встречаемся. — Как жаль. Почему? Джисон понятия не имеет, как поднять эту тему так, чтобы не привести в действие бомбу, которая, как он знает, вот–вот взорвётся, поэтому он просто выдёргивает фитиль без всяких ухищрений. — Мам, это Феликс. Её кружка выскальзывает из рук и ударяется о стол. Джисон чуть не выпрыгивает из штанов от громкого хлопка, ругнувшись. Мама даже не реагирует и просто смотрит на него широкими от страха глазами. Её руки застыли в воздухе, продолжая держать кружку, которой в них уже нет. Джисону приходится встать со своего места, чтобы поставить её чашку вертикально, а затем вытереть то, что она пролила. Его щёки багровеют под тяжестью её внимания, особенно когда секунды тянутся, а всё, что она делает, это просто смотрит на него. Никаких слов, никаких криков. Просто пристальный, непоколебимый взгляд. — Я не понимаю, — говорит она наконец. Джисон садится обратно, стыдливо избегая её взгляда. Он смотрит на кофе, который пачкает внутреннюю поверхность его собственной кружки, пальцы сжимают тепловатую керамику. — Я встретил его снова, когда поехал в Сидней, — признаётся он. Через стол мама прерывисто вздыхает. Он делает последний рывок, желая выложить всё до того, как начнётся ссора. — Он дружит с продюсером, на встречу с которым я летал. Сначала всё было нормально. Меня просто тянуло к нему, но он держал меня на расстоянии из-за всего, что произошло между нами, хотя в то время я этого не знал. Я просто подумал, что он немного трудный в общении. Грубый. Но потом... всё изменилось, и я понял, кто он такой. И я сказал ему, что хочу нашим отношениям ещё один шанс. Он сказал "нет", потому что считал это слишком рискованным. Он до сих пор так думает. Мама не отвечает. Когда молчание затягивается слишком надолго, Джисон поднимает глаза и видит, как она кусает нижнюю губу, разрываясь между грустью и облегчением. Она вздыхает, когда их глаза встречаются. — Я знаю, ты не хочешь этого слышать, но он поступил правильно. Джисон знает, что Феликс поступил правильно. Но это не мешает ему всей душой желать, чтобы это не было так. — Прости, — говорит он вместо этого. — Я знаю, что тебе не нравится Феликс и что ты, вероятно, не понимаешь, почему я, кажется, неспособен влюбиться в кого-то, кроме него, но... я не знаю почему, я просто ничего не могу с этим поделать. Я снова увидел его в Сиднее, и как будто что-то во мне знало, что он тот, кто мне нужен. Ещё до того, как я понял, кто он такой. Она ещё какое-то время жуёт нижнюю губу, обдумывая его слова, прежде чем неохотно признаёт: — Он мне не не нравится. Джисон растерянно смотрит на неё. — Что? — Он мне не не нравится, — повторяет она, как будто это утверждение каким-либо образом совместимо с её позицией по отношению к Феликсу в течение последнего десятилетия. На явное недоверие Джисона она говорит, — Я знаю, что мы с папой были довольно грубы по отношению к Ёнбоку. Ты, наверное, даже не помнишь большую часть этого — что я могу воспринимать только как благословение, поскольку это означает, что ты не ненавидишь нас так сильно, как, возможно, ненавидел бы, если бы всё помнил. Но в прошлом мы никогда не скрывали, насколько сильно не одобряли его. На самом деле, мы взяли за правило не скрывать этого. Чёрт, когда я впервые узнала, что он твой парень, я полностью потеряла самообладание, и это... ну, это было некрасиво. Я уже извинялась за это, но ты, наверное, тоже этого не помнишь, поэтому я повторю еще раз: прости меня. Все эти её бредни сбивают с толку лишь больше. — Э-э... всё в порядке? Я полагаю? — неуверенно отвечает Джисон. Он понятия не имеет, к чему она клонит. — За последние несколько лет я время от времени думала о том, что произошло, и, оглядываясь назад, я поняла, как плохо мы со всем справились. Есть вещи, о которых я до сих пор не жалею — например, что заставила тебя сделать первую операцию, хотя ты этого не хотел, потому что если бы не та операция, тебя бы сейчас даже не было в живых, чтобы поговорить со мной об этом. Но другие вещи были... Ну, само собой мы сделали много ошибок. Мы поставили тебя в такое положение, когда ты даже не мог довериться нам, чтобы сообщить, что снова заболел. Мы были настолько ослеплены нашим страхом, что ты снова заболеешь, что мы перестали быть для тебя безопасным местом. По сей день это моё самое большое сожаление. Я думаю о том, как тебе, должно быть, было страшно, не только в больничной палате, когда тебе делали операцию, но и когда ты боролся с болезнью в целом, и как сильно я, должно быть, больно тебе сделала, если ты даже не мог сказать мне, своей собственной матери, что происходит. Джисон елозит на месте от шаткости её голоса. — Мама... Она неглубоко вздыхает, её ресницы трепещут, когда она быстро моргает. Затем она продолжает: — Одной из ошибок, которые мы совершили, было обвинение Ёнбока в том, что произошло. На самом деле он не был плохим ребёнком. Он правда любил тебя и очень заботился о тебе, этого мог не видеть только слепой. Просто это было не так, как ты любил его. Это не его вина, что болезнь решила заразить тебя, и я не должна была этого говорить. Мне просто нужно было кого-то обвинить, и он был самым простым вариантом. Прости меня. Джисон даже не знает, что сказать. Он сидит, ошеломлённый тем, что она вообще во многом призналась. Ему кажется, что он каким-то образом попал в параллельную вселенную, где его мать готова признать все свои ошибки и извиниться за них. Он сглатывает. Теперь это сделает их разговор ещё более трудным. — Мама, я должен тебе кое-что сказать. Она вопросительно наклоняет голову набок. — В чём дело, милый? — Я... — боже, как ему это сделать? Он начинает неуверенно. — С тех пор как я снова встретил Феликса, я постепенно вспоминаю кое-что о нём. Просто мелкие детали, ничего особо важного. Что-то, что я даже не должен знать. Мой обычный врач сказал, что это невозможно, но это правда. Я действительно помню всё это. Поэтому я пошёл в другую клинику, чтобы узнать, знают ли другие врачи о том, что происходит, и оказалось, что знают. — Хорошо, — говорит она, нахмурив брови. — Значит, беспокоиться не о чем? — Нет. Здесь — нет. Мама встревоженно замолкает. — Что значит "здесь — нет"? Есть что-то, где стоит? Джисон внимательно смотрит на неё. Такое ощущение, как будто кто-то засунул кулак ему в живот и теперь безжалостно сжимает все внутренности, заставляя чувствовать тошноту, пока Джисон изо всех сил пытается выплюнуть из себя правду. Он крепче сжимает кружку в руках с такой силой, что удивляется, как она не трещит. — Это была не просто какая-то клиника. Это частная клиника, которая специализируется на болезни Ханахаки. Мгновение ничего не происходит, кроме замешательства, повисшего в воздухе. Затем точки соединяются, и осознание бьёт мать по лицу, от чего на её щеках появляется румянец. Она качает головой, в ужасе прижимая руку ко рту. — Нет. Нет. не... не смей говорить то, что, я думаю, ты собираешься сказать. Не смей. У него уже был этот разговор несколько раз, но это первый, в котором Джисон тоже начинает задыхаться. Он изо всех сил старается улыбнуться, но получается лишь жалкое подобие улыбки. — Прости, мам, — говорит он. — Мне правда очень жаль. Она продолжает качать головой, слёзы теперь стекают по её лицу в редком проявлении уязвимости. — Нет. Нет, это не может быть правдой, этого не может быть. Ты не– ты не можешь заболеть снова. Ты не можешь, это нечестно... — На самом деле, болезнь никуда не исчезала с самого начала, — пытается объяснить Джисон. — При первой операции врачи всё испортили. Они оставили немного корней в лёгких, и, по-видимому, из-за этого болезнь вспыхивает каждый раз, когда я снова влюбляюсь в Феликса. У меня запланирована операция, чтобы удалить всё должным образом раз и навсегда... — Нет, — стонет мама, обхватив голову руками. — Это неправильно, это нечестно. Ты мой ребёнок, мой маленький мальчик. Они не могут сделать это с нами снова. Джисон даже не знает, кто эти "они". Ему всё равно. Он вскакивает со своего места и обходит стол, пока не подходит к матери и не заключает её в объятия. Она в отчаянии хватается за него руками, прижимая к себе и плача ему в плечо, её слезы пропитывают его футболку. Джисон держится за неё так же крепко. Это первый раз, когда он по-настоящему осознал масштаб ситуации, первый раз, когда он перестал думать о своём чертовом контрольном списке, чтобы должным образом всё это воспринять. Впервые он почувствовал что-то, кроме оцепенения, с тех пор, как ему впервые вынесли вердикт месяцы назад. Он хватается за свою мать, как маленький мальчик, которым, как она утверждала, он и является, и пытается не утонуть в волнах отчаяния, которые медленно поглощают его. После того, как Джисон с обоими родителями обсуждает детали своих проблем с Ханахаки, ему остается поговорить только с Феликсом. Чтобы наконец покончить с этим, он отправляет ему сообщение на KakaoTalk. Сначала это всего лишь безобидное приветствие; он не хочет огорошивать его такими ужасными новостями прямо с порога. Джисон, возможно, не самый тактичный из людей, но даже он знает, что это было бы немного так себе. Одно единственное сообщение остаётся непрочитанным весь день. Джисон отправляет ещё одно, и снова происходит то же самое: проходит целый день, а Феликс даже не потрудился открыть диалог. Джисон собирается отправить третье письмо, на этот раз готовый просить Феликса ответить как можно скорее, потому что это важно, когда до него доходит. Он заблокирован. Феликс полностью заблокировал Джисона в приложении. Он в шоке моргает, глядя на свой экран. Джисон знает, что Феликс сказал ему двигаться дальше, но он не думал, что тот зайдёт так далеко, чтобы заблокировать его для уверенности, что тот послушает его. Как, чёрт возьми, он теперь должен с ним связаться? Естественно, первый путь захода — Сынмин. За исключением того, что когда Сынмин проверяет свой KakaoTalk, оказывается, что он тоже заблокирован. Как и Хёнджин. Как и Минхо. Как и Чонин. Заблокирован, заблокирован, заблокирован. Похоже, что Феликс намерен и камня на камне не оставить, и в какой-то момент за месяцы, прошедшие после Торонто, он пошёл дальше и отрезал все возможные пути контакта, которые Джисон мог использовать, чтобы связаться с ним. На всякий случай. Хорошо. Стоит сказать, что почти все возможные пути контакта. Есть ещё одна последняя нить, которая связывает их двоих вместе, та, что в виде забавного корейско-австралийского продюсера, с которым Джисон общается достаточно регулярно, чтобы знать, что он не заблокировал его. Вот только от Чана тоже никакой помощи. Джисон умоляет его попросить Феликса разблокировать его, подчёркивая, что это важно, но всё, что Чан говорит в ответ, это то, что Феликс снова отказался. Когда это не отпугивает Джисона, Чан говорит ему, что он должен уважать выбор Феликса и оставить его в покое. Прошло несколько месяцев с тех пор, как они разговаривали в последний раз, и даже больше с тех пор, как они виделись в Сиднее. Достаточно, чтобы двигаться дальше. Когда и это не срабатывает, он просто оставляет сообщения Джисона непрочитанными. Отчаяние Джисона растёт с каждым днём. До операции осталось не так много времени, и он не хочет идти на стол, не сообщив обо всём Феликсу, но он никак не может этого сделать, когда Феликс ему не позволяет. Он почти решается просто сказать Чану и надеется, что тот сообщит всё за него, но ловит себя на том, что не успеет этого сделать. С такими темпами Чан заблокирует его, даже не прочитав, что он собирался отправить. Джисон не так уверен, что Чан этого не сделает. Он пытается отодвинуть дилемму на задний план и сосредоточиться на вещах, которые может контролировать. На вечере кино с друзьями на экране играет "Ходячий замок", пока они жуют попкорн из круглосуточного магазина, потому что это любимый фильм Джисона. На том, как удивил своих фанатов прямой трансляцией в инсте, которая длилась почти три часа, просто потому, что он может. На том, чтобы снова навестить своих родителей. На том, как максимально использовать эти последние несколько дней перед операцией. К тому времени, когда приближается назначенная дата, Феликс всё ещё не разблокировал его. Джисон проверил накануне вечером, и он проверяет снова, пока ждёт вызова врачей, нервно подрагивая ногой. Чонин, сидящий рядом, такой же нервный, барабанит пальцами по бедру. — Я буду с тобой, пока ты не войдёшь, — говорит он Джисону. — И когда ты потом проснёшься, я тоже буду здесь, чтобы поздравить тебя с возвращением. Ты, скорее всего, увидишь моё лицо и задашься вопросом, не на небесах ли ты, потому что явно встретил ангела, но не волнуйся. Это буду просто старый очаровательный я. Джисон отрывает взгляд от своего телефона, с улыбкой глядя на него. — Точно. Я уверен, что именно так всё и будет. — Конечно, — говорит Чонин, добавляя в свой голос нотку энтузиазма, как будто это компенсирует суровую реальность того, что может произойти вместо всего этого на самом деле. Он сжимает в руках блокнот, который Джисон вручил ему ранее, на его страницах исписано всё, что он помнит о Феликсе. Джисон дополнил его за последние несколько недель и сегодня отдал Чонину, чтобы тот вернул ему, когда он достаточно окрепнет — на случай, если тайваньское лекарство от потери памяти не сработает. Он уже дважды забыл Феликса, и даже если он больше не полюбит его после операции, Джисон не хочет забывать в третий раз. Он мог бы попросить и Хёнджина, но после того, что случилось с последней коробкой, Джисон не думал, что это было бы разумно. — В любом случае, — говорит Чонин, принимая более серьёзный тон, — я думал, ты сказал, что твои родители приедут тебя проводить? Разве ты не сказал им, что у тебя сегодня операция? — Сказал, — отвечает Джисон. Он уже подозревал это, но после того, как родители рассказали ему, как мучительно было узнать о его последней операции постфактумом, он позаботился о том, чтобы сообщить им заранее, когда он записан в этот раз. — Они сейчас в моей квартире с моими друзьями. Мы уже попрощались там — я сказал им всем держаться подальше, так как операция займёт некоторое время, а ты уже вызвался быть здесь. — Точно. Не то чтобы я был бы признателен за компанию или что-то в этом роде, — сухо говорит Чонин. Джисон даже не подумал об этом. Всё, о чём он думал, было то, что он не хотел, чтобы их тревоги усугублялись из-за того, что они провели всё время операции в клинике, тем более что все они уже прошли через это однажды. Он бросает на Чонина виноватый взгляд. — Упс. Прости, я даже не подумал об этом. Честно говоря, я тоже вроде как просто хотел побольше места. Потратить время, чтобы настроиться на правильный лад, понимаешь? Чонин закатывает глаза. — Я шучу, лошара. Кто-то из них, вероятно, всё равно придёт. В этом Джисон не сомневается. Он возвращает внимание к своему телефону, вздыхая. Он всё ещё заблокирован. Всё ещё оставлен не прочитанным у Чана. Он отодвинул это на второй план, но теперь до операции остались считанные минуты, а ему всё ещё не удалось дозвониться до Феликса. Он снова и снова просматривает последнее сообщение, которое отправил Чану, кусая губу и пытаясь понять, что ему нужно делать. Осталось не так много времени, чтобы принять решение. В конце концов, он просто идёт на это. Не останавливаясь на обдумывание, он позволяет своим пальцам нажимать по клавиатуре и говорить за него. Слишком поздно сожалеть о том, как всё обернулось. Всё, что он может сделать, это записать всё, что чувствует, и надеяться, что этого будет достаточно. После того, как отправил сообщения, Джисон пробегает по ним глазами в последний раз, впитывая слова, хотя сейчас уже слишком поздно что-либо менять.

Джисон (J.ONE): привет, хён я знаю, что Феликс не хочет со мной разговаривать, и я уважаю его решение,

но мне действительно нужно сказать ему кое-что важное,

поэтому, пожалуйста, не мог бы ты просто переслать ему это сообщение и убедиться, что он его получит? спасибо, я действительно ценю это

для ликса: привет. я надеюсь, у тебя всё хорошо.

это звучит мега формально, лол, но я правда надеюсь, что это так.

я знаю, что, должно быть, напрягал тебя тем,

как много попыток я делал связаться с тобой за последние несколько недель,

и ты, вероятно, заблокировал меня по уважительной причине, но мне просто нужно было рассказать тебе, что происходит. не знаю, помнишь ли ты это из нашего телефонного разговора, когда я был в Торонто

(после того, как я выложил "wish you back" на soundcloud),

но я сказал тебе тогда, что начал вспоминать случайные вещи о тебе,

которые я не должен был помнить после последней операции.

в любом случае, я позвонил своему врачу по этому поводу,

чтобы мне сделали рентген, и выяснилось, что у меня снова ханахаки.

я знаю, звучит как грёбаная шутка, не так ли?

похоже, в конце концов ты был прав. поскольку доктор Квон сказал, что они ничего не могут сделать,

кроме как ждать, пока это пройдет,

Чонину удалось отправить меня в специализированную клинику по Ханахаки,

чтобы посмотреть, что смогут сделать они.

они просмотрели мою историю болезни + снимки всех случаев болезни и выяснили, что единственная причина,

по которой у меня были 2-й и 3-й рецидивы, заключается в том,

что врачи облажались с первой операцией.

в лёгком осталось немного корней, из-за чего, когда я снова влюбился в тебя,

они это почувствовали и начали расти после стольких лет бездействия.

вот почему всё так произошло — не из-за того, что ты меня не любил,

или из-за того, что любил недостаточно,

а из-за того, что корни первой болезни поняли,

что я снова люблю тебя, поэтому болезнь повторилась.

я до сих пор не до конца понимаю, почему это не прошло, когда я понял,

что ты тоже меня любишь, но, я думаю, это всего лишь

одна из тех медицинских загадок, лол в любом случае, да, из-за этих корней у меня снова болезнь, поэтому мне нужно провести операцию, чтобы устранить её до того, как ситуация ухудшится. собственно, именно поэтому я и пытался связаться с тобой —

операция сегодня, на самом деле, через несколько минут,

и я хотел сообщить тебе, что происходит, прежде чем я пойду,

на случай, если что-то пойдёт не так.

это моя третья операция, так что всё довольно рискованно,

если ты понимаешь, что я имею в виду.

не всё бывает, как нам хочется, ха-ха, ну да ладно, я думаю,

это просто жизнь. в любом случае,

независимо от того, что произойдёт,

я просто хочу, чтобы ты знал правду,

а также хочу, чтобы ты знал, что ни в чём из этого нет твоей вины.

я знаю, ты винишь себя в том, что произошло,

но не нужно.

ты не делал этого со мной.

и в любом случае, я не жалею об этом.

ни капельки.

возможно, я не помню всего, но

я не думаю, что когда-нибудь смогу пожалеть

о том, что любил тебя, Ли Феликс.

ни когда мне было 16, ни когда мне было 20, ни сейчас.

я люблю тебя.

возможно, это звучит безумно, но я действительно люблю, я знаю.

я люблю тебя и ни капельки не жалею об этом.

поэтому, что бы ни случилось в ходе этой операции,

пожалуйста,

помни об этом, даже если я не буду помнить.

и, пожалуйста, знай, что я искренне желаю тебе всего наилучшего в жизни и надеюсь, что ты обретёшь счастье,

даже если не со мной.

мне так жаль, что всё обернулось таким образом.

я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. прощай

— Джисон? Он поднимает глаза и видит доктора Нам, приближающуюся к нему с другой стороны коридора, её белые туфли бесшумно касаются соснового пола. При виде неё его сердце заходится бешеным ритмом. Как будто он слишком хорошо понимает, что может победить в последний раз всего через несколько часов, и полон решимости пробежать этот последний круг. Кровь с рёвом шумит в ушах. — Готовы идти? — спрашивает она с тёплой улыбкой. Как будто она приглашает его в свой кабинет на чашку чая вместо опасной для жизни операции на лёгкие. — Операционная уже готовится, а тем временем мы можем подготовить вас. Дерьмо. Вот оно. То, до чего он вёл обратный отсчет всё это время. Ладони Джисона начинают безумно потеть при мысли об этом. — Да, — удаётся выдавить ему из себя, — конечно. Он поднимается на ноги и поворачивается к Чонину, тоже вставшему со своего места, и натянуто улыбается ему. Лицо Чонина напряжено от беспокойства и страха, но он заставляет себя улыбнуться в ответ. Он заключает Джисона в крепкие объятия. — Я скоро увижу тебя, хорошо? Джисон кивает, его горло сжимается. — Да. Он отстраняется от Чонина и вытирает свои мокрые глаза, хотя это мало что даёт. Сразу после этого следует ещё больше слёз, что делает его усилия сохранить щёки сухими бесполезными. Джисону удается раздраженно усмехнуться. Боже, количество времени, которое он провёл в слезах за свою жизнь, должно побить что-то вроде мирового рекорда Гиннесса. Как будто он никогда не прекращал плакать. Он отдаёт свой телефон Чонину, всё ещё шмыгая носом. — Держи у себя, хорошо? Просто на случай, если что-нибудь прояснится. Чонин берёт это с кивком. — Конечно. Удачи, хён. — Спасибо. Джисон разворачивается на каблуках и следует за доктором Нам обратно через приёмную. Сердце становится ещё более неконтролируемым в груди, ударяясь о грудную клетку в бешеном темпе. Лёгкие сжимаются по обе стороны от него в отчаянной попытке втянуть побольше воздуха. Как будто всё его тело подозревает, что конец близок, и борется изо всех сил, чтобы этого не случилось. Как раз перед тем, как дверь за ними закрывается, его телефон звонит с входящим вызовом. Джисон просыпается с одним-единственным словом на устах. Ёнбок. Восстанавливаться после операции непросто. Когда Джисон в следующий раз приходит в сознание, его разум затуманен замешательством. На его лице кислородная маска, а трубки подключены к его телу, как будто он деталь какого-то компьютера. Он устал и вымучен, и всё, о чём он может думать — это о том, как он хочет немедленно уйти отсюда. — Джисон-щи, — бормочет кто-то, прорываясь сквозь его нарастающую панику. Медсестра склоняется над ним, заглядывая ему в глаза. — Всё в порядке. Вы в порядке. Не паникуйте, всё в порядке. Из его тела торчат трубки. Из его тела торчат грёбаные трубки. Как он может не паниковать? Он смотрит на неё с мольбой, отчаянно желая, чтобы она поняла. Лицо, которое нависает над ним, остается спокойным и невозмутимым. — Возможно, сейчас вы немного сбиты с толку, но это нормально, — говорит она. — Вы только что очнулись, так что вам может потребоваться несколько минут, чтобы сориентироваться. Вас привезли на операцию по удалению болезни Ханахаки, помните? Операция прошла успешно, но нам нужно убедиться, что ваши жизненно важные органы в порядке и вы в стабильном состоянии. Доктор придёт через минуту, чтобы всё вам объяснить, не волнуйтесь. Болезнь Ханахаки? Джисон изо всех сил пытается вспомнить последнее, что помнит перед этим разговором, пытаясь вставить слова в контекст. Постепенно это начинает возвращаться к нему. Больничный халат, в который он переоделся. Крепкие объятия Чонина. Его друзья и родители прощаются с ним в его квартире. Да, точно. Операция. Вот зачем он здесь. На кончике его языка вертится имя, которое Джисон забыл. Оно прямо здесь, готовое быть сказанным. Он знает это. Он знает. — Джисон? Голос принадлежит кому-то новому, но знакомому. Шмыгая носом, он поворачивает голову в том направлении, откуда донёсся звук, и видит доктора на месте медсестры, её гладкое лицо расплывается в улыбке. Доктор Нам, думает Джисон. Вот кто она такая. — Здравствуйте, — говорит доктор Нам, искренняя теплота сияет в прищуренных глазах. — Приятно видеть, что вы снова как следует пришли в себя. Медсестра Ким, возможно, уже сообщила вам хорошие новости, но ваша операция прошла с полным успехом! Корни Ханахаки теперь полностью удалены из вашего левого лёгкого. Всё, что нам теперь нужно, это следить за вашим состоянием в течение следующей недели, чтобы убедиться, что вы хорошо восстанавливаетесь, но я расскажу обо всём этом чуть позже. Сейчас я просто хочу сказать, что вы молодец, что справились с этим. Молодец и с возвращением вас. Молодец, и с возвращением. Какие странные вещи можно сказать кому-то после того, как он очнулся после операции. Затем Джисона осенило, что это уже третий раз, когда он находится в таком положении. В третий раз он выходит из инвазивной операции, которая могла убить его в любой момент на операционном столе. Три раза он проходил через это, и три раза он выбирался. Ну, чёрт. Молодец, и действительно с возвращением. Постельный режим — это скучно, даже в такой шикарной клинике, как эта. Как только доктор Нам проверяет жизненно важные показатели Джисона и заключает, что он может дышать самостоятельно, она снимет кислородную маску и рассказывает, какими будут следующие шаги. Ему нужно оставаться здесь по крайней мере неделю, чтобы врачи могли проследить за первой фазой его выздоровления и за его реакцией на лекарство для памяти, которое он просил принимать. Его послеоперационные раны будут перевязываться каждые два дня. Обезболивающие будут периодически вводиться в область вокруг его левого легкого через паравертебральный катетер, который уже подключён к нему, но он всё равно должен немедленно сообщить персоналу, если почувствует какую-либо боль. В первый день Джисон не может встать с постели, потому что слишком рискованно подвергать своё тело такого рода нагрузкам, но медсёстры помогают ему медленно выполнять дыхательные упражнения и упражнения для ног, чтобы убедиться, что он сможет самостоятельно передвигаться в последующие дни. По истечении недели они снова оценивают его состояние. Всё прекрасно, но ничто из этого не уменьшает того, как скучно торчать целыми днями в одной комнате. Конечно, у него есть телефон, но смотреть видео весь день гораздо менее привлекательно, когда у Джисона нет другой альтернативы. Он уже хочет уйти отсюда. У него руки чешутся вернуться к настройке в своей студии. Боже, он с ума так сойдёт. Часы посещений — его спасительная благодать. Как только ему дают добро на посетителей, его двери открываются для каждого заинтересованного лица в его жизни. Родители врываются, чтобы хлопотать над Джисоном и гладить его по волосам, как будто они не могут до конца поверить, что он всё ещё здесь. Когда приходит Хёнджин, он привозит с собой свою драму, вместе с Минхо и Сынмином, которые спорят о том, кто сядет на стул поближе к кровати Джисона. Минхо побеждает благодаря чистой силе и упорству, но Сынмин просто пожимает плечами и сразу после этого усаживается к нему на колени. Минхо сваливает его на пол. Затем приходит Чонин с кусочком чизкейка, чтобы подбодрить его, хотя желудок Джисона сейчас не в настроении много есть. Затем приходит Рю, её ярко-голубые волосы теперь отдают серебристыми бликами. Если она и выяснила, для чего ему была сделана операция, она не упоминает об этом и просто рассказывает ему все сплетни, которые он пропустил. Когда приходит Чанбин, снова приходит и Минхо, на этот раз с домашней едой. Они вдвоём отпускают так много шуток за своё короткое пребывание, что Джисону накладывают новые швы от того, как сильно он смеялся над их выходками. Чёрт, даже Шин Сеюн заглядывает посмотреть, как у него дела. Немного сюрреалистично просыпаться и видеть своего генерального директора у своей постели, но разговор идёт непринужденно, так что на самом деле всё не так уж плохо. Странно, конечно, но неплохо. Кроме того, средства на эту операцию поступили прямо из его кошелька. Он может навещать Джисона днями напролёт, если захочет, учитывая это. Напряжение появляется в глазах каждого из близких Джисона каждый раз, когда они приходят посидеть у его постели, но все они изо всех сил стараются этого не показывать. В конце концов, операция прошла успешно. Его шансы выжить были пугающе малы, но вот он здесь, на щеках румянец, в лёгких нет ничего, кроме воздуха, и он на пути к полному выздоровлению. Все боялись, что он не справится, но он справился. Хотя кое-где проскальзывает пара слёз, случившееся не то, из-за чего стоит плакать, — это то, что нужно праздновать, даже если Джисон всё ещё немного похож на смерть, согретую на больничной койке. Все сосредоточены на поддержании позитивного настроения, подшучивая над Джисоном, как будто он просто прикован к постели из-за особенно сильной простуды. Конечно, родители проявляют свою заботу больше, чем все остальные, но этого следовало ожидать. Они его родители, было бы невозможно попросить их вообще не беспокоиться. Однако даже они стараются избегать серьёзных вопросов. Например, помнит ли Джисон что-нибудь? Или влюблён ли он до сих пор? Или что он планирует делать дальше? Со своей стороны, Джисон довольствуется тем, что позволяет пыли осесть, прежде чем подойти к этой теме. Ситуация продолжает развиваться с каждым днём — на самом деле, с каждым часом. Какие бы решения ему ни нужно было бы принять, это не то, с чем он хочет торопиться. Ответы на первые два вопроса для всех, кто интересуется — и да, и нет. Да, Джисон действительно помнит некоторые детали, хотя и не полностью. Например, как его РС любит Coldplay и какие хорошие брауни печёт. И то, что на его лице больше веснушек, чем в Сеуле звёзд на небе. Как они когда-то были лучшими друзьями, а потом нет. Встречались, потом уже нет. Теперь они живут на противоположных концах света, разделённые морями, океанами и горами цветов, которые Джисон когда-то вырастил в своих лёгких. Факты возвращаются к нему время от времени, каждый из них расплывчатый и мутный, и проясняется лишь через несколько часов. Это мелкие детали, которые были бы ничем не примечательны для кого-либо другого, за исключением одной, которая гораздо важнее остальных, — имени. Того имени. Ли Феликс Ёнбок. Разве не странно, как что-то может иметь такой большой вес, но ничего не вызывает в Джисоне после всего, через что он прошёл? Они с Феликсом были лучшими друзьями, потом нет. То дружили, то нет. То любили, то нет. Там, где когда-то не было ничего, кроме непоколебимой преданности, теперь нет просто ничего. В груди Джисона по-прежнему нет ни цветов, ни чувств, корни анемонов, которые когда-то пронизывали его лёгкие, были аккуратно срезаны вместе с остатками привязанности Джисона к Феликсу. Это странно и в то же время печально. Он трижды чуть не умер из-за этого человека, но сейчас испытывает к нему только любопытство. Любопытство по поводу того, как кто-то мог так часто появляться в жизни Джисона снова и снова. В KakaoTalk есть диалог с непрочитанными сообщениями от Феликса. Каждый раз, когда Джисон открывает приложение, это первое, на что падает его внимание. Соблазн нажать на них очень велик, но Джисон даже не знает, что он ответит, когда сделает это. Что он может ответить? Поэтому вместо этого он откладывает сообщения в долгий ящик — даже когда каждые несколько часов собирает новые воспоминания о Феликсе, даже когда послушно глотает таблетки, которые ему дают, чтобы помочь мозгу разблокировать остальные. Делает ли это его ужасным человеком? Может быть. Трусом? Несомненно. Он просто не знает, как смотреть в лицо Феликсу и его последним сообщениям Джисону, который ещё любил его. Не знает, как разбить его сердце в десятый раз подряд. Поэтому он не читает сообщения и тоже никому не упоминает Феликса, но когда Чонин осторожно спрашивает его, помнит ли он что-нибудь через три дня после того, как проснулся, он говорит "да". И когда Хёнджин спрашивает его, помнит ли он, кого он когда-то любил, Джисон подтверждает, что помнит. С каждым днём всё больше и больше. И когда Сынмин спрашивает его, собирается ли он связаться с Феликсом в ближайшее время, Джисон тоже говорит ему правду: он не знает.