my bones into your bones

Рождество застает Ронана врасплох, как гребаный грузовик. Впрочем, ничего нового. Двадцать третье декабря, полдень, а у него нет ни одного подарка. Деклан и Мэтью будут в Генриетте в шесть тридцать. На четыре у Ронана и Адама запланирован секс. Время неподходящее, и это еще мягко сказано, но за последние пару недель у Адама практически не было на Ронана времени, учитывая, как он занят работой, промежуточными экзаменами и поступлением. Честно говоря, у Ронана совсем нет оправдания. Он столько жаловался, что ему некуда себя деть с тех пор, как Адам весь ушел в дела, а подарки так и не купил. Именно поэтому он и оказывается в комиссионном, о существовании которого даже не подозревал, пока Блу не взяла его с собой. Вот у кого есть подарки для всех и каждого. По крайней мере, она так говорит. Блу неторопливо роется в одной из корзин с одеждой, а Ронан безуспешно пытается отыскать на полках что-нибудь, что Деклан оценит либо сочтет забавным. Ронан так громко вздыхает, что Блу поднимает на него глаза и смеется. Царапины у нее под глазами почти зажили, и у них обоих теперь есть шрамы на бровях. По мнению Ронана, они с Блу выглядят круче некуда. Она останавливается по другую сторону стойки и глядит на него сквозь вешалки с одеждой. — Чего тебе, хорек? Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но потом закатывает глаза. — Неважно. Будто у меня получится убедить тебя поговорить о твоих чувствах. Ронан не верит своим ушам. — Это что за хрень щас была, Сарджент? Она снимает вешалку с поразительно уродливой рубашкой со своей стороны и протягивает ее Ронану. — Для Мэтта. Он берет рубашку, потому что она и правда до смешного дурацкая. — Гэнси рассказал мне, что вы с Адамом… кое-чем занимались. И мы с Гэнси тоже…ну, ты в курсе. И мне интересно, что ты думаешь по этому поводу. — По поводу того, что вы с Диком трахались? Не могу сказать, что я вообще об этом думал. Брр. — Мы не… — яростно начинает она, но тут же успокаивается. — Этим мы еще не занимались. Но, мне кажется, я готова, хотя и немного волнуюсь. И я боюсь обсуждать это с Гэнси, потому что тогда он начнет сходить с ума, и я также не могу говорить об этом с Адамом, потому что он мой бывший. Так что, получается, на тебя вся надежда. — Поговори с одной из тысячи женщин, обитающих в твоем доме, — предлагает Ронан. Он подходит к стойке с галстуками и выбирает один абсолютно безвкусный — с ярко зелеными и оранжевыми турецкими огурцами. К гадалке не ходи, Деклан его возненавидит. Блу ходит за ним, как привязанная. — Блин, какого совета ты от меня ждешь? У нас с Адамом все устроено немного иначе. Блу фыркает. — Я в курсе. Просто… — Она горестно вздыхает, нахмурив брови. — Это большой шаг, так ведь? Это типа… интимно. Самая интимная вещь, вообще-то. Ронан хмыкает. Ну еще бы! Сам-то он устраивает быстрый перепих между работой своего парня и семейным обедом. Очень по-взрослому. — Я не переживаю о том, что будет плохо, — продолжает Блу, наклоняясь, чтобы взять пару ботинок, которые выглядят на четыре размера больше, чем ей нужно. Она надевает их. По крайней мере, в них она выше на шесть дюймов. — Уверена, будет классно. Вот только… Я понятия не имею, что надо делать. И дело не в самом сексе. А типа… Какой нужен размер презервативов. Нужно ли класть полотенце или это все выдумки. И как долго нужно обниматься, прежде чем сходить пописать. — Ронан фукает, и Блу косится на него. — Видимо, тебе не надо. Придурок. Фыркнув, Ронан поворачивается к ней. — Пусть Гэнси купит презики. Да-да, это типа старомодно, женоненавистничество и прочая хрень, но позволь ему купить. И постели, блин, полотенце, ради бога. Это же Монмут. Черт знает, когда Гэнси стирал последний раз. С туалетными делами ничем не могу помочь, сама разберешься. Блу лыбится с таким видом, будто она победила в их маленькой игре. Собственно, так и есть. По пути к кассе Ронан замечает в витрине несколько запонок и щелкает пальцами, привлекая внимание продавца. — Эти тоже. — Ты такой грубиян, — журит его Блу, и, обращаясь к продавцу: — Прошу прощения за моего друга. Он в процессе исправления. На улице Блу протягивает ему жвачку, и Ронан начинает надувать пузыри каждые несколько секунд, чтобы позлить ее. Они прогуливаются без определенной цели. Стоит кусачий холод, а Ронан как раз забыл взять перчатки. Он тоскует по теплой квартирке Адама. — Откуда ты знаешь… — начинает Блу, и Ронан вздыхает. — Откуда ты знаешь, что хочешь сделать это именно с ним? Ну, кроме того, что он секси и тебе уже не терпится заняться этим хоть с кем-то. Откуда ты знаешь, что он тот самый? — Разве Гэнси не твой соулмейт, предначертанный свыше, или типа того? — спрашивает Ронан, раздраженный тем, что не может сразу придумать ответ. — Это не значит, что мы обязаны заниматься сексом. Мы можем быть несексуальными соулмейтами. Ронан что-то ворчит себе под нос и пинает камень на тротуаре. — Слушай, тебе понравилось то, что вы делали? Тебе было хорошо с ним? Блу отвечает не сразу, затем произносит тихое: — Ага. — Так в чем проблема? Вы разберетесь. Возможно, в первые пару раз будет отстойно, но вы разберетесь. Блу по-дружески пихает его локтем по ребрам. Выходит больнее, чем она вероятно намеревалась — эта малявка вся состоит из острых углов. — Но ты так и не ответил на мой вопрос. Почему Адам, а не кто-то другой? — Я люблю его, — говорит Ронан, пожимая плечами. На этот раз ответ приходит легко, даже несмотря на то, что рот Блу слегка округляется. — А еще он чертовски горяч. Да ладно тебе, только посмотри на него. Блу смеется, и облачко пара застывает в воздухе. Она дрожит, натягивая рукава на руки. — Подбросишь до дома? — просит она. Ронан соглашается, хоть и бубнит всю дорогу. Когда они прибывают на Фокс Вэй, он заходит на чашечку отравительного травяного чая и даже позволяет Блу обнять себя на прощание. В ответ он стискивает ее в объятиях с такой силой, что она пищит, как собачья игрушка. Когда он возвращается в Барнс, на часах три дня, и он проводит оставшееся время в поисках Опал. Она спряталась, потому что он наорал на нее этим утром — за дело, а не просто так — и теперь он сожалеет и хочет помириться с ней до прихода Адама. Честно говоря, он пожалел об этом сразу же после ссоры. Невозможно долго злиться на эту кроху. Она забралась в комнату Авроры и… вообще-то, ничего ужасного не натворила, всего лишь порвала несколько тетрадок, но как только он увидел весь этот беспорядок, то немного слетел с катушек. Они были датированы месяцем, когда погиб отец. На кровати лежал последний дневник Ниалла, и последняя начатая запись в нем гласила: «Нужно поручить мальчикам помочь с…» А потом Ниалл закрыл блокнот, отложил ручку и спустился вниз безоружный. Наверное, решил, что этот звук снаружи издало животное или незакрытая дверь сарая скрипит на ветру. Ронан глубоко оплакивает утрату и безумно скучает по нему, но бывают дни, когда он впадает в полное отчаяние от мысли, что никогда не узнает, какое поручение отец хотел ему дать. Эта комната идеальна в своей музейной нетронутости. Порой Ронан даже может убедить себя, что родители просто уехали на выходные или ушли куда-то на один вечер. Что он заснет и проснется к их возвращению. Сны об этом одновременно самые лучшие и самые болезненные. Порванные дневники заставили его осознать, как легко можно разрушить этот последний оплот. Но Опал не виновата, он никогда не ругал ее за испорченные вещи. В Барнс у нее была полная свобода, от нее многого не требовалось. Ронан помнил, каково это — быть ребенком: правила, смысл которых он не понимал, и которые никто не смог бы ему втолковать. А теперь он пытается сделать это сам. На кухне Ронан обнаруживает опасно накренившуюся башню из кастрюль и сковородок. Опал прячется в шкафу. Он стучится в дверцу. — Привет, мелкая. Мне можно войти? Тишина. Он вздыхает. — Слушай, извини, что я… извини, что наорал. Я знаю, ты не со зла. Нет ответа. Ронан приседает и открывает дверцу. Опал забилась в угол, но не выглядит испуганной. Просто сердито пялится на него, как обычно. — Послушай, мне пофиг, можешь хоть весь дом разнести, можешь трогать мои вещи сколько угодно. Только… не лезь в мамину комнату. Пожалуйста. Опал угрюмо сверлит его взглядом какое-то время, затем протягивает руку и захлопывает дверцу. Ронан вздыхает, прислонившись лбом к дереву. Снова приоткрыв ее, он спрашивает: — Может, хотя бы подашь какой-нибудь знак, что ты меня поняла? Надув губы, Опал кивает. — Я больше не зайду в комнату твоей мамы. — Спасибо, — выдохнув с облегчением благодарит Ронан. — Хочешь чего-нибудь? Может, молока? Молоко было единственной человеческой пищей, которую Опал признавала, и Ронан не стеснялся использовать его в качестве подкупа. Она кивает. Он выбирает самый здоровый стакан и передает ей. Она держит его двумя руками. Скорее всего, часть прольет мимо. Ронан снова приседает и неуклюже протискивается внутрь, чтобы погладить ее по плечу. — Прости, что накричал, — снова просит он. Опал пьет молоко и кивает. Похоже, он прощен. Ронан ждет Адама снаружи, на морозе, постоянно проверяя часы, с намерением постучать по ним со словами: «Ты опоздал», если тот приедет хотя бы на пару минут позже четырех. Машина Адама с визгом тормозов влетает во двор в 15:59. Обычно, он так не гоняет — эта развалюха едва держится на колесах. Адам вылезает из машины запыхавшийся и с ухмылкой на лице. — Я здесь, — восклицает, будто существовал шанс, что не сможет добраться. Он взлетает по ступенькам на крыльцо и набрасывается с поцелуями на Ронана, чуть не сбив его с ног. — Я принимал дома душ, — бормочет Ронану в губы, и они вваливаются в дверь, спотыкаясь о порог. Как в ту самую первую ночь, когда Адам прижимал его к дверным косякам, столам, спинке диване и целовал до потери сознания. Они целуются в прихожей, когда слышат шаги Опал. Она тут же оборачивается вокруг бедра Адама. Тот ерошит ей волосы, а затем садится перед ней на корточки, что-то ища в кармане. — Я принес тебе подарок, — говорит он, протягивая ей камень — идеально круглый, плоский, серого цвета с вкраплениями белого. Опал берет его и прижимает к своему лицу. — Может, сходишь на реку и принесешь мне еще четыре таких же? Покажешь мне, сколько это? Она кивает, поднимает вверх четыре пальца, и в следующий миг ее как ветром сдувает. Адам поднимается явно довольный собой. — Ты все спланировал, да? — спрашивает Ронан. Адам пожимает плечами. — Просто выгадал нам немного времени. Он снова целует Ронана — жестко, быстро — и поднимается наверх. Они на собственном опыте выяснили, что одновременно целоваться и подниматься по лестнице — опасное сочетание. Это тоже было в их первую ночь. Адам сказал, что устал, что ему нужно поспать — Ронан не возражал. А потом целовал его на кухне, в коридоре и на лестнице, пока не поскользнулся и не ударился головой о дерево. Сначала Адама это рассмешило, но через секунду он уже гладил его затылок и ворковал над ним так, что Ронану до сих пор неловко вспоминать об этом. — Ты идешь? — спрашивает Адам из настоящего времени. Он уже на половине подъема. Ронан кивает и следует за ним. Стянув с одного плеча Адама футболку, он целует его туда. Как только они оказываются в комнате Ронана, Адам тянется к нему, гладит его плечи, будто пытается согреть и целует гораздо более целомудренно, чем до этого. — Извини за спешку, — говорит он, — просто я весь день думал о тебе. Мысль о том, что Адам скучал по нему, смывает всю нервозность. Тряхнув головой, Ронан снова целует его, скользит языком в его рот, в надежде получить в ответ тот самый звук, что Адам всегда издает, когда он так делает. Так и происходит. Затем отстраняется и протягивает Адаму коробочку с презервативами, которая лежала на тумбочке. — Неприкосновенный запас. Адам смеется. — А что есть какой-то другой? Господи, куда нам столько? Ронан так долго торчал у полки с интимными товарами, выбирая между Ультратонкими, Экстрапрочными и Интенсивно-стимулирующими, что в итоге набрал на любой вкус и цвет. Решил, что у Адама есть право решать, насколько интенсивную он хочет стимуляцию. — Выбирай свой яд, — предлагает он, снимая рубашку. Адам снова смеется и вскрывает коробку с Экстрапрочными. Очень в его духе. Адам кладет их на тумбочку и снимает футболку, тут же обхватывая себя руками — то ли от холода, то ли от стеснения. Ронан подходит к нему, прикусывает за ключицу и просто держит его какое-то время в объятиях, уткнувшись ему в волосы. Адам проводит рукой по его спине, запускает пальцы под пояс штанов. — Не спросишь меня, как я хочу? — шепотом спрашивает он, обдавая горячим дыханием шею Ронана. Ронан отвечает ему в макушку, не сдвинувшись ни на миллиметр: — Я слышал… — Ему приходится прочистить горло, так дрожит голос. Адам такой живой, такой настоящий в его руках. Это как держать кролика или птицу — что-то маленькое и юркое, и готовое вот-вот ускользнуть. — Я читал, что в первый раз лучше на боку. Он чувствует, что краснеет. Он не знает, как выдержит, когда на самом деле будет внутри Адама, если от одних только разговоров его бросает в жар. Адам кивает ему в плечо, но не отодвигается. Когда он все же делает это, то берет руку Ронана и кладет ее на пуговицу своих штанов, а сам в это время исследует его тело. Его руки повсюду: гладят поясницу, живот, грудь, затылок. Он будто хочет коснуться каждого миллиметра кожи Ронана, в то время как самого Ронана так сильно трясет, что он даже не может раздеть Адама. Адам целует его в челюсть. — Расслабься, — шепчет он. — Я вообще не нервничаю. Я знаю, что ты позаботишься обо мне. О чем ты так беспокоишься? Ронан заставляет себя дышать и разжимает пальцы. — Ни о чем. Адам бросает на него недоверчивый взгляд. — Ни о чем! Я не беспокоюсь, просто… Будет лучше, когда мы начнем. Он подталкивает Адама, чтобы тот сел на край кровати, а затем укладывает его на нее. Это большая ответственность, хочет сказать он, но не говорит. Он стягивает с Адама носки, и тот вскрикивает, когда он касается его ступней. — Никакого футфетиша, — подначивает Адам, — извращенец. — Ронан фыркает и тянется к прикроватной тумбочке за смазкой, которую наконец-то приобрел. — Я, эм… вроде как подготовился дома, но… Ронан вздергивает бровь, ухмыляясь. — Но что? Есть какие-то пожелания? Адам щипает его за бок. — Боже, ты будешь невыносим потом. — Он закатывает глаза и дразнится непринужденно: — Давай уже, растяни меня для своего члена. Желудок Ронана сжимается. Приходится немного повозиться, чтобы стянуть с Адама джинсы, и в этот раз он не забывает согреть в руках смазку. Палец проскальзывает внутрь практически без сопротивления, и Ронан не может сдержать ругательство. — Блядь. Ты… — Он запинается, внутренне укоряя себя. Пора ему уже перестать быть таким гребаным католиком во всем и начать говорить. — Ты довел себя до оргазма? Адам издает довольный звук, который пронзает Ронана насквозь. Адам лежит на боку, прижатый к груди Ронана, и каждый звук, каждый вздох отдаются вибрацией в его теле. — Нет, я… Я хотел подождать. — Ронан снова матерится, и Адам посмеивается. Когда второй палец Ронана проникает внутрь, Адам в открытую стонет — низко и протяжно. Затем снова смеется. — Я чувствую, как стучит твое сердце. Тебе надо успокоиться. А затем сам чертыхается, когда Ронан прикусывает его шею, согнув пальцы. — По-моему никто не говорит во время секса «тебе надо успокоиться». — Ты дрожишь, — тихо произносит Адам. — Я чувствую это. Просто скажи мне, если станет слишком. Если станет слишком. У Ронана голова идет кругом от слов Адама. — Иногда, — говорит он, прижимаясь лицом к его шее, — мне кажется, что ты в моей голове. Адам не смеется. Просто кивает. — Да, — серьезным тоном соглашается он и тянется назад, чтобы погладить Ронана по затылку. — Да. Ронан наносит больше смазки на пальцы и, свободной рукой обхватив Адама за грудь, вводит в него третий. Адам издает звук — нечто среднее между удовольствием и дискомфортом. Ронан тянется вниз, чтобы погладить его мягкий член, и Адам вздыхает. — Ты великолепен, — говорит Ронан, и Адам смеется. — Льстец. — Это правда. Ты прекрасен. Я захотел тебя с самого первого взгляда. В этот раз смех Адама более хрупкий. Его член наливается, и Ронан весь гудит изнутри. Даже твердый, Адам прекрасно помещается в его ладони. — Это когда я ел салат с пастой в столовой? Ронан фыркает. Адам думает о том дне, когда Гэнси их познакомил. Это мой друг, Адам Пэрриш. Он очень умный. Он тебе понравится. — Раньше. — Раньше? — Намного раньше. Ронан надавливает на головку, и Адам, задыхаясь, насаживается на его пальцы, но затем хватает его за запястье. — Стой, стой… Ронан замирает, немного паникуя, но Адам просто делает несколько глубоких вдохов. — Так близко? Уже? — фыркает Ронан. Адам пихает его локтем в ребра. — Заткнись. Все, я… Я готов, кажется. Ронан моргает. Кивает. Сглатывает. Он вытаскивает пальцы из Адама — очень медленно, очень осторожно. Адам берет с тумбочки презерватив и поворачивается, тут же нахмурившись. — Почему ты до сих пор в одежде? — спрашивает он, указав на джинсы Ронана, и улыбается, когда тот в спешке начинает от них избавляться. — Носки тоже. Ронан усмехается, но все же снимает их. Адам целует его и обхватывает рукой его член, проводит несколько раз, пока тот не делается полностью твердым. Адам продолжает целовать Ронана, попутно вскрывая презерватив, и Ронан смеется ему в рот. — Какой многозадачный. Впечатляет. Адам смеется и покусывает его челюсть, раскатывая по нему презерватив. Затем он снова переворачивается, и мозг Ронана отключается, потому что это происходит. Это происходит сейчас. Не в обсуждениях, не в воображении и не во сне. Он делает глубокий, глубокий вдох, затем льет определенно слишком много смазки на свой член и на Адама. Его простыни конец. — Надо было положить полотенце, — сокрушается Адам. — Придется стирать. — Черт с ней, — ворчит Ронан, насмешливо и раздраженно. Адам нервно хихикает. Погладив Адама по бедру, Ронан отстраняется, пристраиваясь сзади. Когда головка прижимается ко входу, с губ Адама срывается тихое ох. Ронан заставляет себя не двигаться. Он утыкается в волосы Адама на секунду, а затем спрашивает: — Все хорошо? Адам кивает, и Ронан надавливает как следует. Адам не издает ни звука, но Ронан чувствует его дискомфорт по тому, как напряжены его плечи, как он весь напряжен. — Дай мне минутку, — выдыхает он. Ронану бы тоже не помешала минутка. Внутри только головка, но Адам такой узкий, что почти больно. Это лучше, чем его рот. Это лучше, чем что бы то ни было. Он тянется, чтобы поцеловать Адама в щеку, бормочет, что ему так хорошо, что он справляется хорошо, и не сразу замечает, что лицо Адама мокрое. — Черт, — пугается он, — ты в порядке? Больно? Адам резко кивает. — Нужно привыкнуть, как ты и говорил. Его голос натянутый, болезненный, и Ронану это не нравится. — Адам, — зовет он, поймав лицо Адама. — Тебе больно? Адам просто смотрит на него мгновение влажными глазами, но потом кивает и хрипло признается: — Да, очень. Ронан целует его в бровь и медленно отстраняется. Адам утыкается лицом в подушку и сыплет ругательствами не переставая, сложно понять — от боли или от смущения. Ронан гладит его по груди, по плечам, по животу и чувствует себя отвратительно. И винит себя за то, что чувствует себя отвратительно, вместо того, чтобы думать о том, как помочь Адаму. — Прости меня, — извиняется он. — Прости, я бы никогда... Я бы не... Он даже не знает, что пытается сказать. Миллион вещей. Он переворачивается на спину и мгновение смотрит в потолок, потирая рукой лицо. Он мечтает о том, чтобы не говорить вообще, чтобы они молча могли читать мысли друг друга. Затем снова поворачивается к Адаму, притягивает его к себе, и Адам глубоко вдыхает. — Прости, — просит Адам. — Прости. Я веду себя, как малолетка. Я просто не ожидал, что это... — Ты не ведешь себя как малолетка. Нет, — настаивает Ронан, прижимаясь губами к плечу Адама. — Я люблю тебя. Адам кивает и тянется назад, чтобы снова погладить Ронана по голове. — Знаю, — мягко, терпеливо произносит он. — Знаю, что любишь. Я знаю, что ты не собирался причинить мне боль. Не расстраивайся из-за этого. Ронан зарывается лицом в шею Адама и чувствует, что сам вот-вот расплачется. Они лежат так недостаточно долго, по мнению Ронана, прежде чем Адам поворачивается и смотрит на часы. 16:36. — У нас хватит времени, чтобы попробовать еще раз, — говорит он и нежно целует Ронана. Живот неприятно скручивает, так резко, что Ронан даже отстраняется. Ему невыносима мысль о том, чтобы снова причинить Адаму боль. Он не может смириться с таким удовольствием, цена которого страдания Адама. Должно быть, Адам чувствует, как он напрягся, потому что, отстранившись, он бросает на Ронана вопросительный взгляд. — Я не... — начинает Ронан, но потом понимает, что не может продолжить, поэтому затыкается и просто качает головой. — Ты не хочешь? — мягко спрашивает Адам. Он наклоняет голову, чтобы поймать его взгляд, так что Ронану приходится смотреть ему в глаза. Он снова качает головой. — Ты слышал меня, когда я сказал, что знаю... —Я слышал, — немного резко обрывает его Ронан. — Я не собираюсь… Словами не описать, насколько это несексуально — видеть, как ты плачешь. — Тогда я больше не буду плакать. — Адам. Я серьезно. Адам делает глубокий вдох — он всегда так делает, когда пытается быть терпеливым — но потом выдыхает, трясет головой и снова ложится. — Прости. Я не хотел давить на тебя. Просто… Ничего ведь не изменилось, я не собираюсь отказываться от этого из-за того, что немного больно. Не хочу, чтобы ты так думал. — Он проводит рукой по груди Ронана. Тот кивает и закрывает глаза. Через несколько мгновений Адам тянется вниз и избавляет его член от презерватива. У Ронана перехватывает дыхание от ощущения его пальцев на себе, что, в свою очередь, смешит Адама. — Хочешь вздремнуть? — спрашивает он. — Или ты хочешь заняться чем-то еще? Открыв глаза, Ронан видит улыбку Адама, которая всегда появляется на его лице, когда Адам знает, что Ронан не против «заняться чем-то еще». Вообще-то, он должен улыбаться так чаще, потому что Ронан почти всегда не против. — Позволь мне сначала позаботиться о тебе, — говорит он, но Адам мотает головой и шикает на его. Даже странно, как быстро они изучили тела друг друга. То, как ладонь Адама обнимает член Ронана, как его пальцы скользят по головке — все это Ронан делал с собой на протяжении многих лет. Адаму не требовались подсказки, он догадался обо всем сам. Ронан не успевает заметить, когда снова приходит в состояние боевой готовности. Он утыкается в ключицу Адама, выдыхая ругательства. — Все будет хорошо, — говорит Адам, и Ронан просто кивает, хотя не вполне понимает, что Адам имеет в виду. — Мне понравится, я уверен. Мы со всем разберемся. — Ох, — вздыхает Ронан. — Да. Все будет хорошо, это будет приятно… Боже... Он притягивает Адама еще ближе, и Адам мычит что-то, уткнувшись ему в макушку. Другой рукой он обнимает Ронана за плечи, гладит его по спине, и это заставляет Ронана дрожать. — Я знаю, что будет приятно, — продолжает говорить Адам, передвинувшись к уху Ронана, — потому что ты так хорошо ощущаешься в моей руке. Твой член такой большой и тяжелый. Ронан не сдерживаясь стонет в плечо Адама. Он умирает от желания попросить Адама двигать рукой быстрее, дать ему больше, но не хочет, чтобы это заканчивалось. Пусть Адам продолжает, пусть говорит, вот бы его член сейчас был у Ронана в горле. Его пронзает разряд чистейшего наслаждения от этой мысли. — Тебе нравится, когда я у тебя во рту, — бессвязно выдыхает он. — Ты говорил... Адам кивает. — Черт, да. Я всегда чувствую себя таким наполненным. — Ронан всхлипывает ему в шею. — Я хочу научиться принимать его полностью. Как думаешь, тебе это понравится? Понравится трахать мое горло? Хватка на члене Ронана усиливается. Рука движется быстрее. — Адам, господи… — вырывается у Ронана. Он толкается в кулак Адама. — Да, блядь, Адам, боже... Он не переставая выкрикивает его имя, пока кончает — АдамАдамАдам — даже не задумываясь о громкости. После, пытаясь отдышаться, он понимает, что весь потный, хотя практически ничего не делал. Адам со вздохом облегчения обхватывает собственный член, и Ронан лениво целует его, проглатывая его стоны. Минуту спустя он отталкивает руку Адама, заменяет ее своей и, отстранившись, произносит: — Я хочу тебе отлизать. У Адама чуть челюсть не отваливается. Глаза широко распахнуты. — Ты серьезно? Сейчас? Ронан давится смешком. Нет ничего, чего бы он не хотел сделать с Адамом. — Да, сейчас. Поворачивайся. Адам мгновение вглядывается в него, но потом качает головой и улыбается. — Ты не перестаешь меня удивлять, ты в курсе? — говорит он, подталкивая Ронана в грудь, чтобы тот подвинулся, и распластывается по центру кровати. Ронан двигается, пока не оказывается на коленях между ног Адама. Не теряя времени, он разводит его ягодицы в стороны. Дырочка влажная от смазки, покрасневшая и немного раздраженная. Ронан гладит ее большим пальцем и спрашивает: — Так не больно? Адам мотает головой. — Нет. Это... это приятно. У тебя теплые руки. Ронан кивает, наклоняется вперед и целует его между ягодиц. Адам вздрагивает и смеется. Ронан прижимает его бедра к кровати, чтобы удержать на месте. Он пускает в ход язык, лижет пару раз. Вкус смазки немного противный, но в остальном то же самое, что утыкаться лицом ему в шею. АдамАдамАдам. — Ох, — вздыхает Адам. — Ох. Ронан смеется. —Это странно? — Действительно чертовски странно, — смеясь отзывается Адам. Потом на мгновение замолкает. — Но в хорошем смысле. Не… не останавливайся. Ронан длинно лижет от яиц вверх, и Адам сдавленно выдыхает. Он продолжает так делать, пока Адам не становится влажным. Стоны срываются с его губ, по яйцам и внутренней стороне бедра стекает слюна. Это зрелище пробуждает в Ронане что-то животное, так же было, когда он кончил на его член несколько недель назад. Адам выглядит помеченным. Им, Ронаном. Он отстраняется и плюет на дырочку Адама — это выглядит мерзко, и прекрасно, и в этом нет такой уж необходимости — а затем вводит внутрь два пальца. — Боже, — стонет Адам. — О, боже, Ронан. Блядь. — Хочешь еще? — Я хочу твой рот, — отчаянно произносит Адам. — Хочу, чтобы твой рот снова был на мне, пожалуйста. Ты должен... Его голос срывается на короткий, высокий стон, когда Ронан с силой надавливает языком на область под мошонкой. Бедра Адама подергиваются. — Что я должен? — спрашивает Ронан и свободной рукой тянется слегка сжать член Адама — твердый и истекающий смазкой. — Должен… использовать свой язык. Засунь в меня свой язык. Даже сквозь марево страсти Ронан замечает, как щеки Адама краснеют. И Ронан чувствует, что собственное лицо пышет жаром. Он кивает, медленно достает пальцы, потираясь костяшками о края анального отверстия Адама, что заставляет того всхлипывать. Голова Адама лежит на кровати, повернутая так, чтобы можно было смотреть назад и наблюдать. Не разрывая зрительного контакта, Ронан наклоняется и проталкивая свой язык внутрь. Ощущения от этого настолько сильные и пьянящие, что его опавший член дергается. По всему телу Адама пробегает дрожь, и слышится тихое: «О боже». Тогда Ронан увеличивает темп, и Адам, задыхаясь, тянется назад, чтобы положить сухую ладонь на его стриженный затылок. Ронан не может сдержать стон. Адам часто оказывается прижат его телом к кровати, и можно с легкостью забыть, насколько он силен, какие у него большие и ловкие руки. И вот он здесь, использует их, чтобы показать Ронану, что именно ему нужно. Ронану это нравится. Он хочет еще. Адам чертыхается и приподнимается на свободном локте, чтобы выгнуться дугой навстречу рту Ронана. Он часто и тяжело дышит — как всегда, когда вот-вот кончит. Ронан тянется и обхватывает член Адама, позволяя ему трахать свою руку, пока он трахает его языком. Он не убирает язык, пока Адам кончает, и продолжает вылизывать его даже после того, как тот падает на простыни. Адаму приходится положить ладонь на лоб Ронана и оттолкнуть, чтобы остановить его. — Боже, — выдыхает Адам. — Ты меня убиваешь. Нам нужно идти готовить ужин. Черт. — В следующий раз, — говорит Ронан, устраиваясь сверху, — ты возьмешь отгул на весь день на работе. Адам кивает и на минуту позволяет Ронану утянуть себя в глубокий, грязный поцелуй, прежде чем снова оттолкнуть. — Я серьезно. У нас полтора часа до их приезда, а готовка займет около трех. Ронан потягивается, находит выброшенную рубашку, чтобы вытереть лицо, и откидывается на подушки. — Времени до фига. Иди набери ванну. — Я наберу ванну для себя, — говорит Адам, поднимаясь. — А ты пойдешь и начнешь готовить. А потом мы поменяемся. Давай. Иди. Ронан в кои-то веки делает то, что ему говорят. Сначала он убирает все кастрюли и сковородки обратно в шкаф, и только потом понимает, что ему понадобится одна из них. Он любит готовить для других. Для себя одного — не очень. Особенно ему нравится готовить для Адама, отчасти из-за его восторга по этому поводу. Он скучает по тем временам, когда они готовили вместе с мамой… вернее, когда она готовила, а он просто находился поблизости. В кухне всегда было тепло и шумно, и все тщательно спланировано. Она вечно говорила сама с собой или с ним: «Лук, сливки, что еще? Ой, ты такой высокий, даже смешно, стоишь такой» — Опал уже вернулась? — спрашивает Адам с порога. На нем еще один из свитеров, подаренных Ронаном — коричневый с синими полосками. Ронан не обратил на него внимания — когда Адам приехал, ему было не до того. Поймав его взгляд, Адам отгибает воротник и говорит: — Твои братья не будут против, что я ношу одежду вашего отца? Ронан качает головой. Может, и будут, но ему плевать. Он уже говорил с ними обоими на тему Адама — Мэтью был в восторге, хотя большинство вещей приводят его в восторг, так что это не показатель. А Деклан просто сказал: «Посмотрим, к чему это приведет», что, по мнению Ронана, являлось одним из самых раздражающих его декланизмов. — Пусть катятся ко всем чертям, — отрезает Ронан. Он подводит Адама к плите и встает позади него, положив руки ему на плечи. — Все, что тебе нужно делать, это следить за тем, чтобы не подгорело. Адам кивает, настроенный крайне решительно. — Думаю, я справлюсь. По пути наверх Ронан слышит, как открывается задняя дверь, а затем Адам искренне восклицает: — Не может быть! Поверить не могу, что ты нашла так много... Ронан действительно намеревался очень быстро привести себя в порядок, но в итоге он засыпает в ванной на целых двадцать минут и просыпается только тогда, когда заходит Адам. — Ты такой старикашка, — смеется он, закатывая рукав. — Взгляни на это. — Его предплечье покрыто красной сыпью. Ронан икает от неожиданности. — Похоже, у меня аллергия на презервативы. Возможно, поэтому было так больно. Я чуть не чихнул прямо в еду. Ронан кивает, насупившись. Адам скребет рукой голову. — Ты плохо спал прошлой ночью? Ронан качает головой. Он плохо спит с тех пор, как умер отец, но прошлая ночь была особенно ужасной: кошмар за кошмаром, прерываемые упрямым взглядом в потолок вместо того, чтобы встать. — Иди приляг ненадолго. До приезда парней еще есть время. — Прости за резинки, — извиняется Ронан, вылезая из ванны. — В следующий раз возьму гипоаллергенные. Адам смеется. Он молчит, продолжая улыбаться, пока Ронан заворачивается в полотенце. — Какую собаку ты видишь в нашем будущем? — спрашивает он через некоторое время. Ронан удивлен, но даже не пытается проследить за ходом мыслей Адама. — Ты у нас экстрасенс. Что видишь ты? Адам размышляет какое-то время. — Я имею в виду, мы же должны кого-то завести. Я люблю больших собак. Мастифов. Или тех, что используют для охоты на уток. Но я, само собой, на охоту не собираюсь. Ронана так и подмывает спросить, когда именно, по мнению Адама, эта собака появится в их жизни. Через четыре года, восемь, десять? Или он ожидает, что Ронан в какой-то момент переедет с ним в город? Ронан останавливает себя, прежде чем зайдет слишком далеко в своих мыслях, выдергивая из уха одну из сережек. Это дерьмовые подделки под серебро, которые он купил в Вашингтоне. От них всегда горят уши при намокании. Адам точно замечает его метания, поэтому спрашивает: — Тебя это беспокоит? Я имею в виду, то, как я говорю о нашем будущем... Ронан качает головой. — Дело не в этом. Это... Я думаю, что могу представить свою жизнь только такой, как сейчас. А ты видишь все совсем по-другому. — Ты этого не знаешь, — возражает Адам. — Ты никогда не спрашивал. — Тогда как? — Я хочу зеленый диван. И собаку. Получать шестизначную зарплату. И быть с тобой. Ронан игнорирует крошечную искорку тепла, которая вспыхивает в его груди при этих словах. — Здесь? В Генриетте? — Здесь не Генриетта. Ронан закатывает глаза. Формально, Адам прав: Барнс находится в часе езды от Генриетты, но это все равно место, где Адам может встретить свою маму в магазине, где люди знают его как ребенка, который посадил своего отца. Вряд ли ему хочется, чтобы его видели только таким. — Ронан, я серьезно. Я говорил тебе, как отношусь к этому. Я бы не стал этого делать, если бы это было не так. — Я бы понял, — говорит Ронан, слишком поспешно. — Если бы это было просто... Если бы ты решил, что все кончено, когда уедешь, чтобы двигаться дальше. Я бы понял. Я бы даже принял это. Адам бросает на него взгляд, который Ронан не может прочитать — не совсем раздражение, но почти. Не совсем беспокойство, но почти. — Тебе нужно заиметь более высокие стандарты, — говорит он. — Если бы ты сказал мне, что наше время ограничено, меня бы здесь уже не было. Ронан открывает рот, хочет что-то сказать, но снова закрывает его. Адам наклоняется, чтобы поцеловать его в щеку, и выскальзывает из комнаты. Ронан ложится, но даже не пытается заснуть. Он просто лежит и думает о зеленом диване и о собаке, от которой, конечно же, будет шерсть повсюду, и о том, что там, очевидно, найдется место и для него, если он захочет. Он хочет, хочет, хочет. Пусть это может показаться драматичным, но он часто предполагал, что вряд ли доживет до восемнадцати. Теперь, когда это произошло, было слишком легко представить, что он не доживет до двадцати. Это странно — иметь будущее, слишком туманное и неосязаемое. Он быстро одевается, как только слышит Volvo, подъезжающее к дому. Он выглядит обычно, что, несомненно выведет Деклана из себя, но, в то же время, мило, чтобы Мэтью подумал, что он старался. Он спускается вниз, где тепло и пахнет едой, которую он приготовил, и где его парень учит ребенка-козленка из его снов играть в блэкджек. Все хорошо. Все хорошо.