Сказки о мерзости

      У ангелов тонкие запястья — из мрамора выточенные, длинных пальцев воздушная вязь, надломленная белизна. Под порочным касанием смертных того гляди и хрустнет, как нежное безе.       Но не должно у ангелов быть незабудковых озёр, разлитых под веками. Трещинок, что раскалывают святость и губы.       У Софи Винчестер холодные руки, хрупкость, запечатлённая за крошечное мгновение до падения. Веки, что так и тянет прикрыть устало.       Трещинки, разбегающиеся по губам, простуженному сердцу и всему, что она взращивает каждый день в себе. Хрустальный дворец выстраивая, из льдинок суженную ей вечность складывает. От неё не сбежать босиком в метели, не скрыться оленьими следами, ношу свою не скинуть — кому ещё это бессмертие и силы нести, если не ей?       Родись Софи обычной смертной девочкой, сложилось бы всё проще.       Софи обычной девочкою и кажется: хохочет звонко, то, что в сердце запало, не позволяет суровому миру отнять, спорит громко и ясно, держится стойко, в глаза всем опасностям заглядывает легко — смелость, мечты и взгляд горящий. У Софи улыбка загадочная, незабудки, старшей сестрою в золотые косы вплетённые, румянец яркий на щеках после долгого смеха и дня. У Софи острые коленки в синяках, кончики пальцев в синих чернильных поцелуях, оставленных ручкой. У Софи — право обычной, живой и тёплой быть.       Белые кроссовки хлюпают в осенних лужах.       Мигает сонный светофор. Кто-то смеётся, кутаясь в куртку теплее. Кто-то кличет собаку, что норку прорывает среди ярких листьев. Кто-то наперебой обсуждает день, ругается, смеётся и за руку друга хватает.       Аромат кофе цепляется за кончик шарфа.       Софи останавливается рыжую кошку погладить, и та тянет мокрый розовый нос к её холодной ладони, тычется.       Софи в толпе, спешащей с работы и учёбы, — ещё одна девочка, носящая в сердце только начатую плёнку причудливого кино.       Листья оплетают ангельские статуи пурпурным плащом — а те от дождя потемнели, хмурятся, недовольны будто таким нарядом.       Софи фырчит тихонько, когда такую картину забавную видит. Небесам яркие краски не по нраву — кому это знать, как не ей?       Вечность, крадущаяся по пятам, словно зловредный вирус или неизбежно опустевающий после частых походов в театр кошелёк, в спину ей дышит.       Напоминая, что такой же Софи сделает. Не убежать, не спрятаться.       Белые пальцы на рыжем мехе. В глазах кошачьих недовольство блещет — человечьи руки куда теплее.       Тепло утекает из ломких пальцев.       Софи, притихнув, в толпе растворяется, бродит призрачной и печальной.       Словно человеческого в ней меньше с каплею каждой. Такими ангелы и должны быть?       Софи громкая, взбалмошная, неугомонная — боится, что вечность её догонит, как Снежная королева на своих ледяных санях, похитит и увезёт в далёкую страну.       Можно ли вообразить царство, в котором — ни кошек, ни смеха, ни осени, ни влюблённого сердца?       (Изобразите рай).       Софи по раю ходит на цыпочках, дремлющие двери бесчисленных комнат не открывает.       Софи знает — зайди, не зайди туда, не изменится ничего, живое в плёнку воспоминаний не впишется.       Софи знает — однажды она придёт в ледяной дворец неприкаянным Каем и пожелает остаться навеки.       Софи знает — её близкие заслужили покой, и однажды время убаюкает всех. Однажды время обнимет меховым рукавом её старшую сестрёнку, шепнёт ей ласково на ушко 'спи', и она уснёт, и будет видеть дивные сны обо всём добре, что в мире проросло дивным садом под её рукой.       О, сколько добра Диана принесла и принесёт — Софи и не сомневается. О, сколько её близкие миру этому подарили.       Что Софи подарит ему?       У Софи смех на истеричном выдохе обрывается, она зажимает рот, будто что-то недостойное сказала. Софи громкая, как колокол, — и пустая.       Софи улыбается всем — прекрасный цветок, выдыхающий кислород. Она и есть цветок — из райского сада.       (Ей мерзко, когда ангелы так её называются, улыбчиво и пусто смотря].       Нетронутый       (Как запятнать себя хочется)       –       Лилейный       (Пахнет воском, смертью и вечностью, как же болит голова]       –       Хрупкий       (Она права не имеет ломаться)       –       Звенящий       (Почти угасающе)       —       Прозрачный       (Нет цвета).       У Софи глаза прозрачно-стальные, её взгляд — серый шёлк пляшущих метелей. Взгляд отца кажется теплей. А у Софи будто выцветает не только кожа.       У Софи волосы золотые — и косы, короною уложенные, голова, короной этою стиснутая и про‌клятая.       Софи могла девочкой обычной родиться, но она думает о райском троне, о вечности, о том, что серебряные коньки для Каев.       Не для королев.       На серебряных коньках ускользнут и века, и люди.       Останется лишь ледяной дворец с комнатами запертыми, вовеки спящими Гердами, с ангелами, выточенными из мрамора, дежурных улыбок и льда.       — Принцесса Софи.       — Принцесса…       — Вы — наша райская лилия, принцесса.       Ей хочется закричать.       Венец стискивает голову.       Она танцует на льдинках и режет ноги, но даже на пену морскую ей рассыпаться не позволено.       «Принцесса Софи».       Здесь нет принцессы Софи.       (Есть девочка, болтающая ногами на кухне, пока её родители разговаривают о чём-то, и душисто дымится тыквенный пирог);       (Есть девочка, которая с сестрою безумные сказки выдумывает);       (Есть девочка, за белым кроликом бегущая);       (Есть девочка, которая пыхтит над конспектами, строит злые рожицы противным мальчишкам, собирает коленками все углы и загадывает желания в найденные ракушки).       Здесь нет принцессы Софи, но будет.       Добро остаётся кляксами на бумаге.       Софи улыбается детям, сказочную принцессу перед ними изображая и наблюдая за их горящими восторгом глазами. На сердце теплеет. Софи шутит, чужое веселье собирая вместо монеток. Софи — эта забота чрезмерная и любовь.       Словно она себе напоминает, что живая и тёплая.       — С тобою небеса расцветут, — Габриэль касается её плеча так, точно всё решено, и Софи хочется завопить.       — Однажды ты будешь древним божеством, — хихикает Диана. — Тебе будут молиться народы. Небось зазнаешься.       Она пихает сестру локтем, а та немеет.       Зачем мне мир — без тебя?       Без вас?       Застывший?       С золотым венцом?       –Да брось, — кидают ей холодно. — Ты итак на всё готовое пришла. Просто держи порядок.       На всё готовое.       Софи опускает взгляд. Кружится магия, перчатками оплетающая руки. Что она может создать?       Новогодний фейерверк?      Серебряные коньки?       Бесконечную музыку?       Неужели она способна лишь развлекаться?       На что Софи силы, если она ни одной замерзающей девочке не принесла и коробки спичек?       Неужели она способна лишь пылинки со старой музыкальной шкатулки смахивать? По залам бесконечным бродить?       Зачем в путь пускаться, чтобы спасти и обнять ледяных королев?       — Ты можешь помочь с молитвами?       Разве не для этого она и есть — символ нового мира?       Руки такие холодные. В залах гуляет эхо. Такое громкое, что в нём тонет родительское: «Мы рады просто тебе, доченька. Просто тебе».       Залы с запертыми молитвами.       Софи, вернувшись, сжимается на кровати в комок, зажимая рот и дрожа.       Зачем спасать королев, если те есть, кому хуже? Девочки с догорающей спичкой последней. Русалочки, которые могут петь для неё лишь, и ноги режут в кровь о бальные залы и острые камни. Герды, блуждающие во мраке с затухающим фонарём.       Зачем спасать её, если есть те, кто плакал и умирал, пока Софи танцевала? Пока рай цвёл — торжественный и великий?       На что Софи силы, если она совсем, совсем ничего не может. кривит губы капризно, сердцами чужими играется, целует ради услады и глупого списка, чужими касаниями себя пачкает, жадные взгляды собирает.       (И она — Кай, озлобленный и колючий, который никого не желает слышать).       На что Софи вечность, если она — живая, трепетная и нежная; детям читает сказки, говорит о важном, поёт тихонько, верит в простое и самое чистое, едва дыша, после кошмаров ночных утешает и всё сердце её — нараспашку.       (И она — Герда, бредущая через снег, лишь бы догнать и согреть кого-то).       На что Софи трон её, если она совсем никого спасти не может, и у неё — мир, для которого она не сделала ничего, и есть другие, достойнее, лучше, а она сама не знает, что делать с тем мечом, который ей вручили, на что он ей, почему, почему она…       (И она в кривом зеркале — королева, испуганная девчонка).       …такая ничтожная.       Мёртвый цветок из хрусталя.       Покрытый трещинами, сдавшийся ангел.       Скрип коньков на льду.       Такая громкая.       Такая яркая.       Такая красивая.       И пустая.       — Ваше высочество, — смешливо, — почему вы настолько невыносимы?       — Да сорвите с меня чёртов венец, — Софи не выдерживает, рыча Ричарду это в лицо.       И ломается.       И плачет.       И с её щёк слезинки стирают бережно, в объятиях греют, слушают, прощения просят, так смешно даже, зачем, зачем, всё же хорошо, принцессы не…       Корона из хрусталя и кривого зеркала — вдребезги напрочь. И золото кос рассыпается, как колосья, и щёки горят неровным болезненным румянцем, и дрожат веки, и ломается мрамор, выпуская неидеальное и живое из мёртвого кокона.       Ричард смотрит на неё серьёзно — и он совсем не похож ни на глупого мальчишку Кая, ни на, Софи даже нервный смешок не сдерживает, милосердную Герду уж точно.       — Мы же не в сказке живём…       Мисс Винчестер? Принцесса? Ваше высочество?.. Что скажет он, как назовёт её?       — …Софи.       Софи тает восковым ангелочком, когда ей целуют руки.