Беспечный ангел

      На кладбищах всегда холодно. В первых числах ноября — особенно. Слишком высокая концентрация энергетики смерти, чужого горя и боли. Боль меняла лицо Евы, жевала внутренности, обгладывая по кусочкам промёрзшие кости. Зато ей совсем не было холодно.       Церемония погребения уже закончилась, и люди начали расходиться. Перед свеженасыпанным холмиком остались только они втроём: Коля, Фил и сама Ева. Она с трудом заставила себя повернуть голову и посмотреть на мать Алисы. Видеть изломанное горем лицо женщины, враз постаревшей на десять лет, не было сил. Именно её вчерашний звонок разорвал жизнь Евы на две части: старую, в которой её лучшая подруга была жива, и новую, в которой уже нет.       Алиса сгорела вместе с дачей. Судмедэксперт так и не смог понять, что конкретно произошло: то ли короткое замыкание из-за неисправной ёлочной гирлянды на окне, то ли из-за огня в печи, то ли из-за того, что эта самая печь взорвалась. Почему — осталось невыясненным, во всяком случае, пока что. Это было то, что Ева поняла из обрывочных объяснений родственников Алисы: тревожить расспросами её мать было бы верхом жестокости.       Обстоятельства Еву не так уж волновали. Важно было одно: её лучшей подруги больше нет. Буквально — остались только кости и обезображенный голодным пламенем труп. Поэтому Алису хоронили в закрытом гробу. Так же, как Сашу.       Отчаяние напоминало соль — две столовые ложки яда во рту. Вторая смерть за год… Несчастный случай — сухая, безжизненная формулировка.       В глазах двоилось чёрно-белой мозаикой: белый первый снег на земле, чёрно-серые надгробия, серое зашторенное облаками небо. Ева вдруг ощутила слабость в ногах, настолько неподъёмным оказался груз горя. Рука Коли, придерживавшая её за талию, напряглась, обхватила крепче, прижала к себе. Ева обессиленно опёрлась, почти упала на него, раздавленная болью утраты. Коля сжал её в объятиях сильно, крепко, до отрезвляющей боли. Шёпот в ухо прорвался сквозь отупляющую завесу потрясённого оцепенения. — Я с тобой. Я здесь. Держу тебя. Я люблю тебя. Мы вместе, моя девочка.       Ответить не было сил. Плакать — тоже, хотя это могло бы помочь. Ева с трудом подняла голову и посмотрела Коле в глаза со всей любовью, на которую была способна. Не было на земле человека прекраснее, хотя его лицо было покрыто пятнами тени горя, такими же, как у Фила. Друг стоял рядом, неподвижный, как статуя, и болезненно прямой, настолько, что казалось, вот-вот сломается пополам, как самые могучие деревья во время урагана. Его лицо растрескалось сложным алфавитом эмоций: неверие, растерянность, боль и вина. — Он-на ушла. Ушла н-навсегда… А я наговорил ей столько всего… И теперь это н-не…       Слова таяли в воздухе и теряли смысл. По лицу Фила заструились чистые, как весенние ручьи, слёзы. Коля вдруг как-то придушенно всхлипнул, грубо дёрнул его к себе и обнял их обоих — сильно, до нехватки воздуха. Всё его тело дрожало от напряжения. Они все завозились, утыкаясь друг в друга и обнимая так крепко, как только могли, чтобы не разваливаться на части. Цепляясь за их дружбу, как за последнюю надежду. — Они вместе. Теперь они вместе. Они счастливы, — прохрипел Коля, и Ева не узнала его голос. — С ними всё будет хорошо.       Они втроём стояли под падающим снегом, обнимая друг друга изо всех оставшихся сил. Всё, что им осталось — держаться за воздух. И друг за друга.