Любя тебя, проигрываю я

Мир вокруг раскалывается надвое — тёмное и светлое. Они стоят напротив друг друга — чёрное и белое. Феликс в белоснежном королевском сценическом наряде на фоне чернильного ночного неба. Хёнджин в чёрном костюме, окружённый свежевыпавшим снегом, искрящимся в свете фонарей. Идеальный баланс. Мистическая красота. Предновогоднее волшебство. Они смотрят друг другу в глаза и некоторое время молчат. Затянувшаяся тишина могла бы стать интимной, если бы не присутствие стаффа, следящего за ними через камеру. Фанатам нужно их взаимодействие, а Хёнджину нужна та самая сверхъестественная тишина. Пускай город не спит, люди шумят и аппаратура слегка гудит, он уверен, что на несколько драгоценных мгновений всё кругом перешло в беззвучный режим. Феликс, как обычно, приходит в себя первым и спасает ситуацию чарующим смешком. Он почти всегда улыбается на людях, но Хёнджин, как художник, видит полутона и потому замечает его смущение. Феликс отходит на пару шагов, присаживается на корточки, зачерпывает немного снега и принимается мять его в руках, придавая ему определённую форму. Слишком долго для обыкновенного снежка. Хёнджин чуть отклоняется в сторону, приподнимая голову в попытке заглянуть Феликсу через плечо, и уже открывает рот, чтобы спросить, чем он там занимается, когда тот наконец выпрямляется, разворачивается и, лучезарно улыбаясь, вытягивает вперёд обе руки. Хёнджин отвечает ему неловкой, растерянной усмешкой, усилием воли заставляя себя оторваться от его лица и взглянуть на то, что у него в ладонях. Красноватыми от холода пальцами Феликс аккуратно держит вылепленное из снега сердце. Хёнджину приходят в голову сразу две вещи. Первая — взять руки Феликса в свои, чтобы согреть их остатками тепла, накопленного в карманах. Вторая — схватить его за плечи, хорошенько встряхнуть и спросить напрямую, что это значит. Это значит хоть что-то? При мысли о том, что это может быть завуалированный намёк, сердце Хёнджина делает кульбит, а при мысли о возможном заблуждении, принятии желаемого за действительное — срывается в бездонную пропасть. — Хёнджин-а, пожалуйста, прими мою любовь! Я очень старался. Хёнджин усмехается, усиленно пытаясь вести себя как ни в чём не бывало. Его смущение вполне закономерно и нормально, чего не скажешь о его волнении, отдающемся мелкой дрожью в руках и коленях. «Пожалуйста, Ликси, дай подсказку, мне самому не разобраться!» Умение видеть полутона не помогает, когда внимание рассредоточено, мысли рассыпаны, дыхание сбито и стафф, как можно догадаться, снимает его крупным планом. — Думаешь, что сможешь соблазнить меня этим? — перевести всё в шутку кажется Хёнджину лучшим выходом. Он берёт снежное сердце в свои ладони, отмечая про себя, какое оно холодное и твёрдое. Нет, сердце Феликса определённо не может быть таким. — Руки не замёрзли? — Мои руки очень замёрзли, — отвечает Феликс, разминая холодные пальцы. Улыбка не сходит с его лица, даже когда он добавляет: — Можешь выбросить его, — и кивком указывает на сердце из снега. «Шутишь?!» Разумеется, так оно и есть, иначе и быть не может. Во всяком случае, не здесь, не при людях. К сожалению, Хёнджину придётся поддержать его шутку. Желание хорошенько встряхнуть Феликса за плечи усиливается. — Твоё сердце! — восклицает Хёнджин, ломая снежное сердце пополам и со смехом отбегая в сторону. Оборачиваясь, он бросает беглый взгляд на лицо Феликса и видит, как его глаза слегка расширяются. Быть может, это был перебор? Стафф, посмеиваясь, наконец выключает камеру. Представление окончено, занавес. Хёнджин оглядывается на Феликса как раз вовремя, чтобы заметить, как тот взглядывает на него украдкой, продолжая улыбаться, пусть уже и далеко не так уверенно. «Ты что, серьёзно сомневаешься? Брось!» Хёнджин улучает миг, когда на них никто не смотрит, и на глазах у Феликса соединяет два кусочка снега, показывая восстановленное сердце. «Разве мог я выбросить твой самый дорогой подарок?» Улыбка Феликса меняется, становясь более сдержанной, кроткой, мягкой. Более неоднозначной.