***
Ты шептала держись, и я держалась за твою ледяную руку, так, словно от этого зависела моя жизнь. Хотя... Так и было в общем-то. Ты шептала держись... И я держалась. Я закрывала глаза и представляла перед собой целый мир, представляла вкус ветра на языке... Такой сладкий-сладкий, несмотря на обилие придорожной, оседающей на языке, пыли! Ты шептала, а я верила, и, кажется, это была самая страшная моя ошибка... Верить тебе***
Сакура усмехается, откидывая пошарпанный блокнот в сторону. Периферией зрения она замечает, как листы взмывают в воздух, словно и не были закреплены вовсе, но ей не стыдно, больше нет... Уже слишком давно. Слишком... Но это никогда не было чем-то важным. Гарам лежит рядом, чуть касаясь коленки Сакуры своим голым бедром. И Мияваки может лишь усмехаться язвительно, мечтая о покое с привкусом вишнёвой сладкой ваты. Рубашка на Ким сильно задралась, полностью открывая ноги, но поправить ни сил, ни желания, ни смысла. Что ж, Сакура её прекрасно понимает. Она безразлично кидает в пространство тесной комнаты — Кинь сигареты А Гарам вздрагивает, сильнее утыкаясь лицом в подушку, и плечи её начинают неконтролируемо дрожать. Смотря сейчас на её хрупкую, словно изломанную фигуру, Сакура холодеет мысленно и неуловимо. Необратимо. Превращается в тонкий апрельский лёд, оставляя человеческий облик позади. Так глупо, что Сакуре снова хочется усмехнуться, только вот и в этом ни смысла... Ничего... Нет... Бессильные потуги сердца пробиться сквозь тысячи металлических преград, вырваться из равнодушных объятий колючей проволоки, которая впивается в плоть всё сильнее с каждым ударом, остаются бессильными потугами. Сакура цокает языком недовольно. Ей просто хочется курить и не хочется вставать. Ноги её до сих пор подгибаются беспомощно. Так глупо. Слишком глупо. Слишком... Но Гарам не спешит протянуть руку к тумбочке. У неё волосы спутаны и костяшки пальцев разбиты. Она лежит — глупая и сломанная игрушка. Не смирилась ещё. Сакура прикрывает глаза, чувствуя, как из-за липкого сквозняка волосы лезут в глаза, путаются в ресницах. Она лежит, уткнувшись лицом в подушку. И даже её тонкие плечи выглядят так, словно она на грани. — Гарам — Сакура говорит с нажимом. Пугает. Знает, пугает. Но продолжает, переступая через мимолётную жалость, чувствуя иллюзорный хруст костей под высокими каблуками. Это не сложно. На самом деле стать тварью совсем не сложно. Переступить черту человечности тоже не сложно, особенно, если есть люди, способные показать верный путь. Но Гарам ещё сопротивляется зачем-то. Слишком слабая для боевых действий. Она здесь, на жёсткой одноместной кровати в промерзшей насквозь комнате, с въевшимся в стены запахом отчаяния и дорогих духов. Совсем не сложно... И Сакура жмурит глаза сильнее, мысленно цепляясь за такую спасительную тишину, прежде чем раскрыть глаза вновь. — Я не предупреждаю дважды — и плечи Ким замирают почти растерянно, словно внутри у неё остановилась бесконечная борьба, бесконечное живое биение. Словно колючая проволока пережала слишком сильно и.... Но кажется. И Сакура позволяет себе выдохнуть. Младшая приподнимается послушно, на подрагивающих от напряжения локтях и подцепляет пачку пальцами. А потом всё встаёт на свои места. Сакура словно в кому, впадает в задумчивость, теряясь в холоде комнаты и собственной усталости. Гарам утыкается лицом в подушку, словно тоже боится провести в этой реальности несколько лишних секунд. Но провести придется. Это её реальность. И плакать тут нечего, только улыбаться обворожительно, поправляя рюши на коротком платьице. Улыбайся же, ты, бесстрашная! Но не улыбается. Дрожит ночами от страха и холода, пробираясь тайком в чужую комнату под покровом ночи. Молчит, упрямо сжав губы в тонкую полоску. И не смотрит. Не в глаза. Не прямо. Улыбайся... Если сможешь конечно. А ты не сможешь. Маленькая жалкая куколка у которой всего лишь кончился очередной завод. И стоит повернуть ключик как... Ничего не произойдёт. Сакура скользит взглядом по чужой фигуре, обжигая своим вниманием, пугая почти до паники. Гарам ещё живая. Она здесь, но ещё живая, а значит ключиком её не завести. Увы. Придётся найти красавице замену. И губы у Сакуры сами собой растягиваются в привычную улыбку, милую и доброжелательную до зубного скрежета. В ту самую, что маскирует её мысленный крик. А огонёк у сигареты всё ползёт к фильтру, неумолимо, словно время. Сизый дым кружит в воздухе, на выдохе. А после растворяется в комнате, тает, словно тепло, которого никогда не было. Огонёк ползёт, а Сакура гипнотизирует потолок бездумно и бессмысленно, теряя себя в чужих неровных выдохах. И когда тоненький огонёк, наконец, достигает фильтра, Сакура бездумно, почти машинально тушит сигарету о лодыжку Гарам. Но никто не спросит её про очередной шрам, разве что фанаты придумают с десяток несуразных теорий. Гарам шипит в подушку, не решаясь возразить. Сакура думает, что так даже лучше. Если заметят, то удастся прожить ещё немного дольше, подогреть интерес. Да, это будет гораздо лучше. Сакура смотрит Ким на обожженную лодыжку и поджимает губы, проглатывая застрявший в горле комок слёз. Пусть привыкает. Пусть учится. Пусть приходит, спасается здесь от одиночества на тесной кровати. Пусть... Пусть даже живёт, если сможет, только пусть не верит. Никогда никому не верит. Иначе никак. Иначе нельзя. Иначе стены разрушатся, а за ними и душа карточным домиком вниз. В щепки. Сакура не готова. Гарам тоже. Ничего. Им и не нужно. Нужно только молчать.