***
У Юджин сколько Казуха себя помнила всегда были очень тихие шаги. Старшая словно не по земле ходила а по воздуху плыла, был у неё такой талант. И это не было плохо, вовсе нет! Но иногда это всё же было плохо... Точнее не плохо, скорее больно немного. У Юджин всегда были тёплые руки, она подходила незаметно, словно подкрадывалась, она обнимала ласково, словно успокаивая. Она улыбалась вымученно, но и это неведомым образом всегда обнадёживало. Словно напоминало: всё хорошо, мы пока ещё живы, мы пока ещё способны на улыбку. Но всё не было хорошо. Так тщательно выстраиваемая Юджин иллюзия всё трещала по швам с неведомой силой и рассыпалась на куски, стоило старшей завернуть за угол. Юджин обычно ещё пыталась бороться. Она всё твердила, что жизнь не кончена, всё лезла со своими объятиями, по её словам, ценными и тёплыми. Юджин обычно была странной. Слишком странной и слишком для этого мира сильной. По крайней мере, так Казухе казалось обычно... Но впечатления обманчивы, а Сакура всегда говорила, что верить нельзя даже глазам. Жаль. Очень жаль, что Казуха слишком глупая, чтобы понять, потому что падать больнее вдвойне, и лучше уж опустится на колени молча...***
Она сидела молча обхватив острые коленки руками, и хотя Казуха ещё не видела её лица, она чувствовала, что сегодняшний вечер обойдётся без солнца, а угрюмое общежитие без самой яркой на этом свете улыбки. Юджин сидела в самом углу, тихонько притаившись в гостиной за диваном. На удивление серая и усталая она, казалось, пряталась от кого-то. Боялась чего-то... Проблем возможно. Или осуждения. Или очередной вереницы липких слухов. Сложно было сказать наверняка. Сложно было понять, что могло такого человека сломать. Во всяком случае Казуха не хотела брать на себя лишние проблемы. Ни сегодня. Ни сейчас. Никогда. Ни-ког-да. Слышишь, сердце, слышишь? И Казуха останавливается в нерешительности посреди гостиной, наблюдая за тем, как Юджин застывает напряжённо, и как нервно начинают подрагивать её острые плечи. Уйти... Уйти не глядя или остаться. Прикоснуться или отдёрнуть руку. Забыть или сохранить в памяти. Любить или... А вместе с ними и мгновение замерло, позволяя Казухе насладиться сполна выбором. Сполна болью, режущей по живой плоти без жалости. Точно... Нет жалости. Нет человечности. Нет сомнениям. Казуха думает, что в чём-то Сакура-онни всё же права. Пусть жестоко, пусть эгоистично, пусть безнадёжно, но права. Это не место для улыбок. И даже не для чувств. Для безысходности возможно, но не для чувств. Точно нет. Точно бред. Все, все подобные переживания бред. И всё же Казуха в замешательстве. Она смотрит на Юджин так, словно видит впервые. Да и это, пожалуй, правда. Правда,которая изо всех сил старалась остаться не озвученной, непонятой, не сломленной. Правда, сокрытая за семью замками, окутанная тысячами добрых улыбок и детских сказок. Правда, которую видеть никто не желал. Но Казуха видит, и Казуха в замешательстве. Она стоит растерянно посреди гостиной, а взгляд её намертво приковал к себе злосчастный угол. Угол, в котором скрывшись от всех тихонько сжавшись, сидела Юджин. Растрёпанная, напряженная, чужая... Загнанная в угол. И Казуха усмехается тому, что стала невольным свидетелем чужой слабости. Усмехается нервно, лохматя волосы. Юджин испуганная и загнанная ютиться тихонько в своём углу, кажется, стараясь даже не дышать для правдоподобности, а Казуха смотрит на неё такую усталую и изломленную и снова усмехается. Но на этот раз от безвыходности ситуации, от осознания собственного выбора... Казуха проходит мимо, позволяя правде Юджин остаться неозвученной. Проходит мимо, и внутренности её скручиваются морскими узлами. И дыхание перехватывает, а сердце заходится в бешеном ритме. Казуха не может сказать, что происходило с ней в этот момент и почему было так больно. Но она прекрасно осознаёт, что в этой борьбе мировоззрений она никто, блеклая тень не имеющая ни мнения, ни смысла... Она проходит мимо, оставляя свой личный угол позади и не оборачиваясь. Ни сегодня, никогда слышишь, сердце, слышишь?