***
— И потом она говорит: «Держись от меня подальше», — Кейске издевательски пропищал в телефон визгливым голоском, пародируя одноклассницу. — Не, чувак, и как тебе такая херня? — Может, она реально тебя знает откуда-то? — невнятно предположил из трубки голос что-то жующего Чифую. Кейске поморщился, в раздражении пиная носком школьной туфли попавшийся под ногу камешек. Глубоко затянулся сигаретой, которую держал в руке, но сегодня предатель-никотин почему-то не успокаивал его нервы. Он брел по улице не самого спокойного района и рисковал, что к нему в таком виде может доебаться местная шпана в надежде сбить деньжат с задрота, но случись такое — был бы даже рад. У него кулаки чесались кому-то вмазать. Голова тоже чесалась. Волосы под гелем склеились в сплошную блестящую массу, и Кейске дождаться не мог, когда сможет вымыть голову. Но, прежде чем идти домой, ему нужно было кое-куда заглянуть. — Да я в душе не ебу, в чем ее проблема. Не может она меня знать, потому что я ее точно до этого не встречал, иначе узнал бы. — Ну-у, ты вообще не показатель, братан, вспомни, как в прошлом году ты потерял линзы и спутал Эмму с Майки. Эмму. С Майки, — голос хрустящего какими-то снеками друга стал совсем уж ехидным. — Ха-ха, смотри не подавись там, придурок, — беззлобно огрызнулся на него Кейске. — Они оба короткие, патлатые и блондинистые, спутать раз плюнуть. — Чифую действительно закашлялся на том конце, бормоча невнятное «У них же стратегические части тела разные» и «Кто бы говорил про патлатых». А Кейске остановился и задрал голову, бездумно пялясь в хмурое небо. Потом глубоко и обреченно вздохнул, снова двигаясь в путь. — Короче, меня выпрут. Гарантированно. Если не сдам этот чертов тест, аттестата мне не видать. — Может, и правда попросишь Мицую? — Чифую наконец-то прокашлялся и даже перестал жевать, решив больше так не рисковать. — Он же шарит в этом. Даже если у них в школе этой темы еще не было, вдруг он сможет быстро в ней разобраться и подтянуть тебя? — Для этого сначала надо отлепить Мицую от Юзухи. Он же в глубоком космосе с тех пор, как они сошлись. Опаздывает на собрания, приходит весь в засосах и сразу мчится назад. Такими темпами скоро детей заведут. Чифую хохотнул в трубку. — Это да, у Хаккая уже, кажется, детская травма назревает от их развлечений у них дома… Хм, ну так попроси помочь их обоих, Юзуха ведь тоже разбирается в геометрии. — Чтобы и у меня тоже травма случилась, заодно с Хаккаем? Хрена с два, пусть у обоих сначала гормоны маленько успокоятся, чтоб могли отлипнуть друг от друга хотя бы на пять минут. — Кейске остановился напротив входа в облезлый многоквартирный дом и поморщился, разглядывая покосившиеся двери подъезда. — Так, ладно, мне пора. Попрощавшись с Чифую, он спрятал телефон в карман куртки, затушил окурок о мусорный бак и сделал глубокий вдох, морально готовясь к визиту, который собирался нанести. Лифт, как всегда, не работал. По узкой загаженной лестнице Кейске поднялся на пятый этаж и вышел в не менее узкий и загаженный коридор. Квартирки в этом доме были крошечными, с картонными стенами и буйными соседями в комплекте, зато стоимость аренды была бы по карману даже бомжу после удачного дня на улице. Впрочем, тот, к кому сейчас шел Баджи, был жальче самого жалкого бомжа, потому что даже на улицу не выходил. Остановившись возле нужной двери, Кейске ради интереса надавил на ручку, и к его полному не-удивлению дверь поддалась. Тяжко вздыхая и бормоча под нос ругательства, Кейске прошаркал внутрь тесной клетушки. Прихожей в квартирке не было: входная дверь пропускала сразу в комнату, где из мебели имелись только узкая кровать, стоящая возле нее маленькая тумбочка, хромое дырявое кресло и древний телек. Справа через проем без двери был выход на крохотную кухню, слева — в ванную. Дверь туда была приоткрыта, и Кейске явственно слышал, как гудит кран в соседней квартире. Поджав губы и неодобрительно качая головой, Кейске прошел на кухню, игнорируя неподвижно лежащего на кровати хозяина квартиры, и принялся выгружать в натужно пыхтящий холодильник принесенные с собой продукты. В холодильнике, кстати, до его прихода было пусто — опять. Пиздец. — У тебя жрать снова нечего, — обличающе заявил Кейске, когда решил, что лежащий в комнате человек все же заслуживает его внимания. — И дверь ты опять оставил открытой, мудила. Кейске вернулся в комнату, негодующе складывая руки на груди и сердито оглядывая лежащего на кровати парня, который ни разу не пошевелился с момента, как он зашел в квартиру. В ответ — тишина. Лишь потухшие золотистые глаза продолжают безучастно пялиться в потолок. — Ты там живой вообще? — мрачно буркнул Кейске, расцепляя руки и подходя ближе. — Эй, Казутора? Золотистые глаза дрогнули, медленно переводя на него ничего не выражающий взгляд из-под отросшей челки. Несколько секунд они смотрели друг на друга, после чего парень на кровати разлепил потрескавшиеся сухие губы и проговорил: — Отлично выглядишь, — голос звучал хрипло и ломко, словно он не пользовался им с момента последнего визита Баджи пять дней назад. Скорее всего, так и было. Кейске с чувством ответил ему средними пальцами на обеих руках. — Я говорю, дверь с хера ли нараспашку? — Подойдя к тумбочке у кровати, он принялся рыться в беспорядочно рассыпанных на ней блистерах с таблетками. — Какая разница. — Казутора теперь пялился в выключенный телек. Кейске недовольно хмыкнул, продолжая ревизию лекарств. Пока что все найденные таблетки соответствовали тому, что выписал этому долбоебу врач. Хоть на том спасибо. — Ты соображаешь, в каком хуевом районе живешь? Кто может вломиться в эту открытую дверь? Молчание. Кейске медленно-медленно вздохнул, прикрывая глаза и прося у богов терпения. — А еды почему нет? Ты что, не жрал ничего почти неделю? На улицу слабо было выйти? Перебирающая лекарства рука Кейске вдруг замерла над маленьким прозрачным пакетиком с голубоватыми кристаллами. Кажется, он поторопился с оптимистичными выводами насчет таблеток. Твою же мать. — Не хотелось выходить за едой. — А за чем хотелось? За вот этим, блять? — Кейске сурово повернулся к нему, обвинительно махнув в его сторону найденным пакетиком. За какие деньги он, спрашивается, купил это дерьмо? Его государственного пособия для детей-сирот едва хватало на оплату квартиры и еду (которую этот гад упрямо не покупал), к тому же, оно и так на соплях держалось после всех его турне по исправительным колониям, да и до его восемнадцатилетия (а вместе с ним и отмены пособия) оставалось чуть больше полугода. Тусклый взгляд Казуторы лениво переместился на Кейске, безучастно сдвинулся на пакетик в его руке. Похудевшие плечи под линялой футболкой медленно приподнялись в равнодушном пожатии. — Мне на дом принесли. — Как будто это все объясняло. — Какого хуя, чувак? — Кейске с отвращением швырнул пакетик в стоящее в углу мусорное ведро. Казутора отсутствующе наблюдал за ним, даже не повернув до конца головы. — Я не пойму, ты внатуре сдохнуть хочешь? — Кулаки Кейске сжимались с такой силой, что он почти слышал протестующий скрип костей. — А хоть бы и так… — не громче вздоха пробормотал Казутора, снова переводя взгляд назад на потолок. Ну все. Желание врезать кому-то, варившееся в Кейске с момента, как вышел из библиотеки, закипело и полилось через край. В один шаг он оказался у кровати, за грудки стащил лежащего на ней парня и, замахнувшись, с удовлетворением впечатал кулак в его скулу. Удовлетворение, правда, было недолгим, потому что Ханемия просто продолжал равнодушно смотреть на него, даже не поморщившись, будто терпеливо ожидал, когда Кейске, наконец, оставит его в покое. Серьга в его левом ухе грустно звякнула. На покрасневшей скуле начинал наливаться синяк. Он не сопротивлялся, не защищался. Просто ждал, когда Кейске закончит. А Кейске вдруг стало тошно, так тошно, что даже в носу и глазах неприятно защипало. Чувствуя непреодолимое желание взвыть от бессилия, Кейске отпустил его, и Казутора медленно осел назад на кровать, оставшись сидеть на краю. — Как же ты меня, блять, бесишь, Тора, — процедил Кейске сквозь зубы, в расстройстве машинально запуская руки в стянутые резинкой волосы и тут же с отвращением их отдергивая. С брезгливой гримасой вытер испачкавшиеся в геле пальцы о штаны. Как же в душ хочется, просто пиздец. — Зачем тогда продолжаешь приходить, если бешу, — пробормотал Казутора, глядя куда-то в пол этим пустым взглядом. Хороший, блять, вопрос. Зачем он вот уже почти два месяца ходит к этому мудаку, с тех пор, как того выпустили из месячного заточения в колонии? Один месяц, а ведь это могли быть долгие, долгие годы, если бы тогда, в октябре, все закончилось иначе. Зачем ходит к нему, проверяет, чтобы он пил таблетки, которые прописал врач из колонии, зачем следит, чтобы не сдох от голода? Действительно, почему же? — Я ведь почти убил тебя, — голос Казуторы ломанный, жалкий, тише шепота. — Я почти убил себя, — процедил Кейске, отворачиваясь от своего… Друга? Врага? Кем они были друг другу? Да хер пойми теперь. Кейске знал только одно: он не может просто бросить его. — Тебе не пришлось бы, если бы не я. Ему много чего не пришлось бы, если бы не тысяча причин, но не один Казутора жил с демонами в душе. Баджи шумно выдохнул, снял очки и раздраженно потер ноющую переносицу, не привыкшую к постоянному присутствию на ней тяжелой оправы. Казутора не смотрел на него, просто сидел, сгорбившись и низко опустив голову, а отросшие волосы с выцветшим мелированием грустными сосульками закрывали его исхудавшее лицо. Его прежде звонкий голос был теперь таким же тусклым и пустым, как и взгляд. — Я хочу извиниться перед тобой. Каждый день хочу, каждую минуту. И перед ним тоже. Но не могу. — Я твоих извинений не жду. Как и Майки, — резко бросил Кейске, хмуря брови. Казутора его будто не слышал. Его запястья, свесившиеся с колен, мелко подрагивали, правда, неясно от чего — от волнения или от амфетаминовой дискотеки в его крови. — Как извиняются за то, что чуть не отняли жизнь? Как извиняются за то, что отняли? Таких слов не придумали. Потому что словами это не делают. — А чем делают? Голодной смертью? — зло спросил Кейске. Казутору немного повело в сторону. Кейске не собирался его подхватывать; если грохнется на пол — он еще и пинка сверху добавит придурку. Ханемия все же не свалился: медленно улегся назад на кровать, оставив ноги свисать на пол в неудобном положении. Баджи едва расслышал его голос, когда он прошелестел тихое: — Неважно, какой. Снова за свое. Кейске не на шутку волновали эти проскальзывающие заявления, которыми Ханемия слишком часто разбрасывался за прошедший месяц. В идеальном мире его стоило бы упрятать в клинику и подлечить. В реальном же мире до реабилитации несовершеннолетних преступников-сирот мало кому было дело. — Мы уже это обсуждали. Хорош быть такой размазней. — Кейске сердито пнул его свисающую с кровати ногу в дырявых спортивках и тяжело протопал на кухню. В спину ему полетело безучастное: — Как скажешь. Баджи закатил глаза. У него уже начинала болеть голова. Он не знал, что ему делать и к кому обратиться за помощью. Не то чтобы в Тосве многих волновала судьба одного из забытых основателей, предавшего банду, кроме его давних (бывших?) товарищей. Кейске знал, что Дракен и Мицуя настроены настороженно, но в помощи не отказали бы; Чифую, с другой стороны, готов был придушить Ханемию голыми руками, а Майки… Что происходило в голове их лидера, Кейске и в лучшие дни не мог сказать точно (никто не мог, если на то пошло), однако… — Майки хочет с тобой повидаться, — объявил Баджи из кухни, где сооружал сэндвич с ветчиной. Этим двоим нужно было встретиться и поговорить, и Кейске радовало, что Майки тоже это понимает и даже проявляет инициативу. Правда, оставлять их наедине тоже было бы не самым разумным решением. — Плохая идея, — хмуро отозвался из комнаты Казутора. — Нюхать фен — вот, что плохая идея. — Кейске вернулся из кухни, неся в руке тарелку с перекосившимся сэндвичем, и с грохотом поставил ее на тумбочку возле кровати, разбрасывая рассыпанные там блистеры с таблетками. — Чтобы съел это, усек? Привычно не получив ответа, Кейске молча развернулся и пошел к входной двери. Он устал. Походы к Казуторе всегда выматывали его похуже любых драк. Кейске забрал свой оставленный у двери рюкзак и мусорный пакет из ведра, куда до этого выбросил пакетик с амфетамином. После секундного раздумья, снял с крючка на стене запасной ключ. Обернулся через плечо к лежащему все в той же неудобной позе Ханемии: — Если сдохнешь к моему следующему приходу, я тебя до смерти отпизжу, понял? Не дожидаясь ответа (которого и так не было бы), Баджи вышел из квартиры и сам закрыл входную дверь запасным ключом. Внизу выбросил пакет в мусорный бак, достал новую сигарету из пачки, прикурил и усталой шаркающей походкой зашагал прочь по улице. Голова начинала болеть не на шутку, придется по дороге домой зайти в аптеку. Если бы и для других проблем в жизни тоже имелось такое простое решение.***
Горячая вода полилась на его свербящую голову, и Баджи едва не заурчал от удовольствия. Долгожданный душ расслаблял зажатые мускулы, пока Кейске пытался реанимировать насмерть загеленные волосы. Настроение все равно было ниже плинтуса. Как же его херила вся эта беспросветная ситуация с Казуторой. А тут еще проклятый семестровый тест, который более серьезные проблемы в его жизни не могли отпугнуть и заставить исчезнуть. Он не только не исчезал, но неуклонно приближался — оставалась ровно неделя. Кейске понятия не имел, как подготовиться к нему до следующего четверга. Валяясь в больнице — сперва месяц в коме, потом еще пару недель на реабилитации, — он пропустил слишком много материала из школьной программы, и наверстать это быстро, а главное, самостоятельно, у него не было никаких шансов. Но Кейске решил, что сегодня не будет об этом думать. Выбравшись из душевой кабины, принялся вытираться, и, мельком уловив свое отражение в зеркале, остановился, хмуро глядя на себя. Пальцы машинально коснулись неровного шрама прямо над пупком, прошлись по гладкому выступающему рубцу. Он знал, что сбоку на его спине был еще один шрам, на который ему не хотелось смотреть. Он чудом остался жив тогда. Сейчас, вспоминая тот страшный день, Кейске чувствовал подкатывающую к горлу тошноту. Тогда, он был уверен, что поступает правильно. Уверен, что нанесенная Казуторой рана — смертельна. Уверен, что у него нет другого выбора: чтобы спасти своих друзей от самих себя, он должен был украсть у них свою смерть. Потом, очнувшись в больнице месяц спустя и увидев почти полностью поседевшую мать, он усомнился в правильности того решения. Усомнился в нем, впервые увидев Чифую, рыдающего в его палате, как девчонка. Усомнился, увидев глаза пришедшего к нему в больницу Майки — темные, но не мертвые, полные облегчения, и усомнился еще больше через месяц, когда взглянул в глаза освобожденного из колонии Казуторы — потухшие, но все же без тьмы ответственности за еще одну потерянную жизнь в их глубине. Кейске любил жизнь. Он хотел жить и был благодарен за каждый новый день, когда он мог просто открыть глаза утром и сделать глубокий вдох, увидеть маму и поговорить с друзьями. Баджи по гроб жизни останется в долгу перед Такемичи, сохранившим присутствие ума в тот жуткий день и упрямо зажимавшим его раны, не дав истечь кровью до приезда скорой. Жизнь была хорошей штукой, но, черт побери, такой нелегкой. Роясь в шкафу в поисках одежды, Кейске хмуро думал о Казуторе и том, что хоть его несостоявшаяся от рук Ханемии смерть и не сломила того окончательно, но он погряз в такой черной депрессии и таком чудовищном чувстве вины, из которых не мог самостоятельно найти выход. И Кейске не знал, как ему помочь. Вернее, знал, конечно, что помощь Казуторе нужна скорее от специалиста, а не от него, Кейске, но организовать это было не так уж просто. Социальные бесплатные психотерапевты не проявляли особого рвения в помощи малолетним преступникам, ограничиваясь рецептами на транквилизаторы (которыми была теперь завалена тумбочка Казуторы), а частные специалисты ломили такие цены, что зарплаты Баджи в автомастерской не хватило бы и на один сеанс. Потому что вряд ли кто-нибудь еще, кроме него, взялся бы эти сеансы оплачивать. Но с этим нужно было что-то делать. Казутора таял на глазах, сыпался, как песок сквозь пальцы. Возможно, разговор с Майки смог бы сдвинуть дело с мертвой точки и, наверное, действительно стоит просто взять и привести его к Ханемии без предупреждения. Но что, если от этой встречи станет только хуже? От этих мыслей снова начала болеть успокоившаяся было голова. Да еще этот тест, будь он неладен. Кейске даже тихо зарычал от расстройства. Такого паршивого настроения у него давненько не бывало. Ему нужно отвлечься. Мигом приняв решение, Кейске быстро оделся в потертые темные джинсы и черную толстовку, оставил матери записку, что переночует внизу у Чифую, и, накинув переделанную для Тосвы вальхалловскую куртку-бомбер, вышел из дома. Кейске нехотя оставил мотоцикл стоять на парковке и пошел к метро. Настроение было — напиться до потери памяти, а может быть, еще и подцепить подружку на пару часов. Что угодно, лишь бы заглушить тревоги и беспокойные мысли, распирающие сейчас его голову. Выйдя на станции в Сибуя, Кейске какое-то время бесцельно бродил по гудящим от толпы вечерним улицам, присматривая подходящий бар, но почему-то ни в один из них ему заходить не хотелось. Он сам не понял, как свернул на улочку, куда раньше не заходил, и остановился там, внезапно услышав знакомую мелодию, доносящуюся из дверей неприметного бара. Это была старая песня, которую они с ребятами заслушивали до дыр несколько лет назад, во времена зарождения Тосвы. Когда все еще было хорошо, когда их было всего шестеро, когда они были совсем юными и глупыми, думая, что будущее принадлежит им; когда они все были целыми, когда они все были друзьями. У Кейске даже в горле слегка пересохло от накатившей ностальгии, вызванной этой знакомой мелодией. Ноги двинулись сами собой, неся его ко входу в бар. Внутри его встретил разбавленный тусклыми лампами полумрак, пустующее место охранника и вывеска, сообщающая, что по пятницам в баре вечер стриптиза. Кейске недовольно прищелкнул языком — вот же неудача, сегодня был еще только четверг. На входе его так никто и не остановил, даже не пришлось показывать поддельное удостоверение личности, утверждавшее, что Баджи Кейске уже исполнилось двадцать (такие были у многих ребят, правда, с Майки эта липа почти никогда не работала — слишком уж мелко он выглядел), так что он беспрепятственно углубился в помещение бара. Здесь было на удивление приятно и чисто: полумрак разбавляли приглушенные лампы над столиками, в противоположном от входа конце зала возвышалась небольшая сцена, на которой сейчас танцевала очень милая девушка в соблазнительном наряде. Кейске даже постоял на месте с минуту, любуясь ее плавными и грациозными движениями, и жалея, что сегодня не пятница и на девушке слишком много одежды. Он мог сколько угодно бурчать о Мицуе и Юзухе, но свои собственные гормоны здорового семнадцатилетнего парня тоже давали о себе знать. Народу было не так уж много, а возле бара занято всего несколько стульев. Именно туда Кейске и направился. Устроившись на стуле, помахал симпатичной девушке-бармену и заказал три текила-шота. Да, он был настроен серьезно и начинал свой вечер с текилы. Завтрашний Кейске, помирающий от похмелья и ворчания Чифую, у которого он, скорее всего, и окажется к утру, не будет благодарен ему сегодняшнему, но недовольство завтрашнего Кейске — проблемы завтрашнего Кейске. Опрокинув первую стопку, Баджи оперся о барную стойку, слегка развернувшись, чтобы видеть танцующую на сцене девушку. Она выглядела очень милой и двигалась с грацией балерины, которой стоило бы танцевать на сцене театра, а не дешевого стрип-бара, но — есть как есть. А, собственно, сам этот бар ему уже нравился: симпатичная барменша даже не попросила показать документы, подтверждающие совершеннолетие. Хоть что-то в его жизни сегодня произошло без проблем. По залу сновали молоденькие официантки в соблазнительно-коротких шортиках и обтягивающих топах, и смотреть на них было почти так же приятно, как на девушку на сцене. Кейске даже лениво обдумал вариант и впрямь наведаться сюда завтра на обещанный стриптиз, возможно, прихватив с собой Чифую и Пеяна (у Мицуи был свой личный стрип-клуб в лице Юзухи, Дракену этого добра хватало и дома, а Майки сюда просто не пустили бы, все равно посчитав малолеткой, даже имей он хоть десять липовых удостоверений личности). Слегка раздражала чересчур громкая компания из троих парней за одним из столиков, но даже это не портило впечатление. Девушка на сцене закончила выступление и ушла, провожаемая одобрительными посвистываниями и восклицаниями со стороны шумной компании. Расправившись со второй рюмкой, Кейске наконец-то почувствовал приятное тепло по телу и легкий туман в голове. Семестровый тест по геометрии уже не казался таким жутким. Он что-нибудь придумает; уж если смог разок обдурить саму смерть, то с жалкой геометрией справится тем более. Проблема Казуторы, правда, все так же казалась тяжеловесной, но у Кейске все еще оставалась третья рюмка текилы, которая могла это исправить. Он как раз подносил ее ко рту, когда его внимание привлек тихий женский вскрик откуда-то сзади. Хмурясь, Кейске развернулся на стуле, ища глазами источник звука. Долго искать не пришлось: парень из той буйной компашки, по-видимому, самый угашенный из троих, ухватился за тонкое запястье девушки, только что танцевавшей на сцене, которая как раз проходила по залу мимо них все в том же полупрозрачном наряде. — Отпустите меня! — звонко требовал ее дрожащий голосок. — Детка, да ты чего, перестань, — пьяным голосом вещал схвативший ее мудак, подбадриваемый смешками своих приятелей. — Давай, посиди с нами немного, что, сложно тебе, ну? Губы Кейске растянулись в хищной усмешке. Неужели он все-таки сможет подраться сегодня с кем-нибудь и хоть кому-то начистить табло? Это же просто то, что доктор прописал для его душевного покоя. Защитить девчонку, отпиздить мудака, допить свою текилу, и заказать еще. Отличный план! Кейске уже приподнимался со своего стула, одновременно вынимая из кармана куртки резинку, чтобы собрать волосы в хвост, когда его остановил скучающий голос девушки-бармена: — Не советую этого делать. Сейчас с ними разберется наша охрана. Охрана? Кейске послал барменше снисходительно-скептический взгляд и криво улыбнулся одним уголком губ. Охранника даже на посту у входа не было и сейчас он явно запаздывал, а голос девчонки-танцовщицы становился все выше и испуганнее. Кто бы ни был вышибалой в этом баре, увальню стоило бы посерьезнее относиться к своим обязанностям. Кейске уже поднялся со стула и шагал к месту назревающей заварушки, когда там появилось новое действующее лицо. Вначале он увидел только тонкую руку, возникшую из полумрака помещения как будто бы отдельно от остального тела; эта рука сомкнулась на предплечье придурка, лапавшего танцовщицу. — Думаю, вам пора покинуть заведение, господа, — сказал серьезный женский голос, и Баджи невольно остановился, с удивлением созерцая разворачивающееся перед ним представление. Эта тонкая рука принадлежала женщине, и хватка ее пальцев на предплечье пьяного дебошира не оставляла сомнений в ее силе даже с расстояния. Эта девушка стояла к Баджи спиной и он видел только ее черную одежду, сливающуюся с темнотой бара, и короткие темные волосы. — А ты еще кто такая, крошка? — расплылся в мерзкой ухмылочке буйный посетитель, хотя запястье танцовщицы все же отпустил. — Охрана, — мрачно отозвалась девушка и в ответ тут же раздались насмешливые посвистывания и скабрезные шуточки от приятелей того парня. — Люблю ролевые игры, — не унимался пьяный придурок. Его рука уверенно замахнулась, явно намереваясь смачно шлепнуть «охранницу» по заднице, но случившееся дальше произошло настолько быстро, что ни он сам, ни Кейске, даже не успели уловить, как так вышло. Девушка одним экономным движением скрутила ему руку за спину (Кейске мог поклясться, что услышал скрип костей), подсекла его щиколотки и надавила на плечи, вынуждая взвыть от боли в заведенной за спину руке и рухнуть на колени. — Блять, ты что творишь, сучка? — фальцетом взвизгнул мигом протрезвевший приятель хнычущего от боли мудака. — Свою работу выполняю, — невозмутимо ответила девушка. — Проваливайте отсюда. Увижу еще раз в этом баре — сломаю руки. Проблемные посетители оказались ссыкунами: сыпя оскорблениями, двое парней подхватили своего все еще ноющего и баюкающего руку приятеля и спешно ретировались. Кейске наблюдал все это, выпучив глаза. — Я же говорила, — раздался позади него снисходительный голос барменши. А на девушку-охранницу уже запрыгнула с объятиями и благодарностями танцовщица, чью честь она отстояла. — Я ведь говорила тебе, Макото, не светись в зале после выступлений. Ты как будто в первый раз, ну честное слово, — беззлобно ворчала охранница, отцепляя от себя девчонку. И тут Кейске почуял неладное. Что-то знакомое было в звуке ее голоса, в этой нравоучительной интонации, он уже слышал ее где-то, но… Наверное, он выглядел по-дурацки, застыв посреди зала с резинкой в руках и таращась на девушек, потому что танцовщица с подозрением уставилась на него из-за плеча более высокой девушки. Заметив направление ее взгляда, та тоже развернулась и… Баджи несколько раз моргнул, с силой смыкая веки. Нет, это галлюцинация. Ему что-то подмешали в текилу. Проморгавшись, он вновь вытаращился на охранницу, но картинка не поменялась. Черные обтягивающие штаны и того же цвета простая футболка с бейджем, подписанным как «security», растрепанная стрижка-пикси, лицо-сердечко, и, вытаращенные не хуже его собственных, подведенные черным карандашом знакомые зеленые глаза. Испуганные, шокированные и огромные. Кейске думал, что успел много чего повидать в своей жизни. Но несовершеннолетние круглые отличницы, чопорные и правильные всезнайки, желающие «держаться подальше от таких, как он», а по вечерам работающие вышибалами в баре/стрип-клубе-по-пятницам — это было что-то новенькое. И ах, какой же это могло бы стать досадной неприятностью, если вдруг кто-то в школе прознал бы об этом! Под наполненным паникой взглядом Такаги Рейи на лице Кейске расцвела широченная, на все тридцать два, коварная триумфальная ухмылка. Этот херовый день все же собирался закончиться феерической удачей. Кейске мог поспорить, что семестровый тест по геометрии теперь был у него в кармане.