Внимание.

      С самого своего детства Виктор относился ко всему спокойно. Будь то праздники или смерть любимого питомца, он научился сохранять рассудок или хотя бы внешне выглядеть уравновешено.       Всё началось ещё при рождении. Когда твоё тело появляется из утробы матери, принявшее изгиб неестественный для людей любого возраста, будь то взрослые или младенцы, твои ноги больше напоминают куриные, а сам ты не издаешь ни звука, обычно, считается, что судьба твоя предрешена.       Да любой бы врач мог назвать его просто недоноском с нераскрывшимися лёгкими, если бы Виктор не смотрел уже тогда на мир изучающе и не двигал своей слабой грудной клеткой в попытке несмотря ни на что начать свою жизнь.        Его жизнь обходилась его родителям недешево – на то, чтобы местный лекарь смог обеспечить Виктору хоть какой-то намек на прямую линию в его теле, уходил весь их совместный заработок. Но ещё больше ресурсов уходило из самого Виктора. Пока его сверстники получали редкие, но вполне реальные для Зауна игрушки, пускали пузыри слюней на смех своим мамам, он большую часть времени проводил дома у лекаря – немолодого мужчины, обеспечивающего Виктора массажем и и ортопедической одеждой с острыми, впивающимися в кожу краями.       Всё, что ему оставалось, это лежать в корзине в доме врачевателя, – а мама его не всегда присутствовала рядом, потому что сама работала, – и наблюдать за тем, что же он делает. Сначала неосмысленно, интересуясь лишь иногда красиво блестящими пробирками, испытывая внутреннее желание потянуть их в рот. Потом более осознанно.       К трем годам, когда он мог полноценно сидеть, спустив ноги со стула, и ползать по дому, он подошёл ближе к своему спасителю врачу, теперь он мог наблюдать за другой работой человека с соседних кресел. И теперь он смотрел за процессом, запоминал, как и что делал этот человек.        Он научился говорить, с дефектами, как это бывает у детей, но он мог это делать. Он запомнил, что мужчину зовут Синджед и запомнил, что этот человек любит, когда его мама в знак благодарности приносит ему цветочный чай. Синджед иногда стал разговаривать с Виктором во время своей работы.       Спустя некоторое время он начал заваривать чай и на Виктора.       В четыре года Виктор смог встать на свои тонкие ноги, облокотившись о стену. Это было событие. Мама плакала. Синджед сказал самому мальчику, что это очень хорошо. Отец работал и не смог увидеть это сразу своими глазами.       Виктор не знал, как реагировать. Если это хорошо, то что заставило его маму плакать?       Он просто посмотрел на свои косолапые ступни – они, кажется, почти не двигались, одно его колено странно выгибалось в обратную сторону. Позже Синджед сказал ему, что его ноги просто ещё слишком слабые, но теперь Виктор сможет натренировать их. Мальчик неловко покивал и натянул улыбку.       В пять лет стало уже не до его ног. Сначала всё шло хорошо, он даже научился ходить, придерживаясь за стены, но потом ему пришлось обратиться к Синджеду уже по другому поводу – становилось трудно дышать, иногда он закашливался до ужасной одышки. Его мама не плакала, когда им сказали, что у Виктора уплотнение под левым лёгким, и Виктор не стал плакать тоже. Отец опять пропадал на работе.       Так тот самый операционный стол, на котором Синджед делал ему массажи, стал местом, где впервые вскрыли его внутренности, а последующие несколько месяцев вместо ортопедических упражнений Виктор реабилитировался.       Но он знал, что если ему станет лучше, Синджед нальёт ему вкусный цветочный чай. Не обходилось без того, что Виктор притворялся, что ему лучше ради беседы с заманчиво умным лекарем.       А спустя ещё два месяца после реабилитации умер отец Виктора. Несчастный случай на производстве. Теперь у них не было денег на лечение его осанки, теперь Синджед лишь пообещал иногда навещать мальчика и сказал, что в случае чего, Виктор всегда может сам прийти к нему.       Это, кажется, было злой шуткой. Дойти, хах.       Теперь мама Виктора плакала, а мальчик нет. Он опять не плакал, не понимал, надо ли ему.       Запутавшись в своих эмоциях, спрятавшись в четырех стенах своей комнаты, Виктор провел ещё год. Синджед приходил к нему ровно трижды. И за эти три прихода Виктор заставил его научить его читать. Он читал всё, что видел, будь то мусорная газета или чек о займе его матери.       А потом ему надоело.       Он вышел на улицу. Точнее, выкарабкался. Теперь он каждый день смотрел на окружающий его город развалин. Вскоре нашел себе удобную палку и начал практиковаться в ходьбе.       Теперь он видел, что помимо его, мамы и Синджеда есть ещё очень много людей. И есть ещё дети. И всем этим детям нет до него никакого дела.       Поэтому он просто наблюдал за ними, примостившись на какой-нибудь невысокий заборчик у клумбы или оперевшись на чей-то старый дом.       На семилетие его мама подарила ему костыль. Он испытал странное тёплое чувство от этого. Будто… Почувствовал себя нужным и каким-то полноценным, что ли. Мама сказала, что теперь он сможет подойти к детям и даже предложить им поиграть.       Неверно рассудив, что то тёплое чувство было магией, указывающей ему верный путь, он решил так и поступить.       Когда он в следующий раз вышел на улицу, то встретил там мальчишку. Где-то, наверное, чуть младше него. И он решил подойти. – Привет, я Виктор.       С каждой секундой уверенность в верности этого решения пропадала. Странного чувства не было. – Привет, я Кристоф. Ты откуда? Из того дома на конце улицы, да? О, а что у тебя за костыль? Ты правда не можешь с него ходить? Мне так говорила про тебя мама.       Мальчик очень много сказал сразу. Виктор видел, как обычно дети вели себя так между собой. Но отсюда это было… Громче… больше… Это вызывало дискомфорт. И Виктор не знал, опять он не знал, как реагировать. Поэтому он широко распахнул на глаза и с онемением посмотрел в лицо мальчика. А затем по его щекам покатились слезы. – Почему ты плачешь?       Но он не мог пошевелиться. Всё вокруг начинало расплываться…       Странное чувство обмануло его.       Затем были одинаковые годы. Он не хотел в школу, но понял, что ему нравится собирать вещи по инструкциям. Мама удивилась, когда увидела, как Виктор собрал часы, а потом мышь из деревянных шестерён с помощью книги из бывшей когда-то отцовской библиотеки.       Затем мама начала покупать ему похожую литературу на барахолках.       Затем он без проблем поступил в академию. Даже несмотря на отсутствие школьного образования. И он снова, как и до случая с мальчиком, не испытывал почти никакого потрясения.       И он ни разу, после того случая с мальчиком, он не позволил себе испытать эмоции у всех на виду. Он был гением не только физики, но и контроля над собой.       Но даже его система начала давать сбой. Он начал чувствовать выступивший пот на своих лопатках сразу же после того, как Джейс ушёл из его квартиры с тем шаром. Его щеки на мгновение вспыхнули алым и он с сожалением понял, что его социальные навыки просто не выдерживают такого накала.       Он глубоко выдохнул и подумал о том, что если он начнёт общаться с людьми с тем же успехом, что и в детстве, то ему потребуется кнопка, чтобы просто отключать все свои эмоции. Хах, забавная была бы штука.       А за следующие два дня его скосило. Наверное, он переусердствовал с работой, но его спина болела неистово. Он просто не мог найти в себе достаточно сил, чтобы без слёз надеть на себя корсет, он не мог выпрямиться, а иногда и дышать.       Он ещё пытался работать, лёжа на кровати, но это было неудобно и его локти быстро затекали.       Поэтому через некоторое время он выработал режим. Он работал не больше пяти часов в день, а в остальное время лежал. Он даже заказал себе пару капельниц с лекарствами.       Спать не хотелось. Он много думал. В основном о программе Академии, о том, как хорошо бы было, если бы кто-то додумался принести ему его рабочие папки. Но никого не было. Никто не приходил.       Интересно, соскучился ли Джейс. Нет, не так… Чувствует ли Джейс необходимость в помощи сейчас?  У него получилось собрать ту модель?       Джейс был достаточно интересным парнем, который обладал достаточно острым умом, который не мог не интересовать Виктора. Иногда ему даже хотелось предложить ему дополнительное общее времяпровождение просто на разговоры. Но он боялся. В первую очередь того, что сам облажается.       А Джейс не предлагал сам. И теперь, когда у Виктора было полно времени, Талис не заглядывал к нему.       Обида и вселенская скука оплели Виктора, опускались с каплями капельницы в его вены и разносились по организму.       А он лежал и ждал либо того момента, когда ему полегчает, либо того момента, когда кто-то о нем вспомнит.       Когда прошло то ли две недели, то ли половина столетия, в дверь Виктора постучали. Виктору как раз становилось уже чуть лучше, поэтому он смог опереться на свой костыль и выйти в коридор.       Дверь оказалась открыта. Надо же, он просидел так минимум четыре дня.       Обычно когда людям было что-то надо, они проверяли, открыта ли дверь, но это был какой-то акцент на вежливости. И это приятно удивляло, ведь значит, что это кто-то, к примеру, из Академии.       Виктор отхошел от двери: – Открыто, входите.       На пороге стоял Джейс. Заунит приподнял одну бровь. – Ого, а я думал, ты болеешь и не можешь встать. – Ого, значит, ты решил меня помучить этим стуком? – Нет, ну что ты… – Талис, проявляя странную открытость, смутился.       Виктор доволок себя до комнаты и завалился на кровать – ходить без корсета до ужаса сложно. – Так зачем ты пришёл? – Тебя навестить, мы же теперь с тобой… Друзья по интересам. – Джейс немного подзавис на подборе выражения. Виктор списал это на забывчивости в словах. – Коллеги? – Да, они самые. Я, кстати, принес тебе вот… От Хеймердингера.       Ладно, это какая-то чрезмерная забывчивость в словах. – Чертежи? – Да, чертежи. Ну… Как ты тут?       Пока Джейс странным взглядом вандала оглядывал капельницу, Виктор переваривал в голове, как бы тактичнее спросить, что с Талисом не так. – Ну, мне лучше. Тебе что-то ещё надо?       Джейс отрицательно кивнул головой. Кажется, он нервничал. – Чем ты занимался эти две недели? – О, а я доработал модель и всё же отдал её на выставку! Теперь у меня новый проект. Я обязательно тебе его покажу, когда ты выздоровеешь. – невпопад ответил Талис. – Ты мог бы просто принести чертежи сюда, Джейс. – Но это же всё равно не то. Ты должен своими глазами увидеть всё. – Но я хочу это сделать как можно быстрее. – наигранно надул губы Виктор. Он сам прекрасно понимал, что такую интригу нельзя портить какими-то чертежами. – Ну так выздоравливай! – Да я бы с радостью. Знаешь ли, это не весело. Болеть. – Знаю. Но когда ты болеешь, к тебе приходят друзья, все о тебе заботятся. Это приятно и от этого сложно отказаться, да? Ну давай же, выбирайся из этой пучины!       Джейс мог бы продолжить свою внезапно возникшую тираду. Ну, как внезапно. Виктор готов поклясться, что Джейс это репетировал, таков был его тон. – Эх, наивное дитя. Никто обо мне не заботится. Только лежу тут и скучаю. Мог бы и пораньше явиться со своими агитациями. – Аги… Что? Ты обиделся на меня что ли? – Джейс мгновенно превратился в испуганного ребенка. – Ничего я не обиделся. Пойдем чай лучше попьём. Цветочный. – и Виктор с кряхтением поднялся с постели.       Джейс неосознанно помог Виктору облокотиться на костыль и едва ощутимой рукой на плече проводил его до кухни: – Да ладно тебе, мы же… Друзья. По интересам.  – Можно просто друзья. – перебил его Виктор. Его странно напрягало такое выражение. Особенно уже дважды. – О, хорошо. – Джейс явно был доволен таким упрощением, – Ну, раз мы теперь друзья, я, может, к тебе ещё и завтра зайду.       Талис сел на стул у окна. Кухня была маленькая, но вся мебель была расставлена на ней достаточно компактно, чтобы не было тесно и двоим взрослым мужчинам. – То есть, это всё, что держало тебя эти две недели? – А может и да? – Да? – Виктор расплылся в удивлённой улыбке. – Да-а. Сидел и гадал, имею ли право. – Я тебе ещё в прошлый раз сказал, что ты можешь заходить когда захочешь. – заунит с наигранным недовольством поставил две чашки по разные стороны стола и сам сел. – Ну я откуда знаю, какие у тебя проявления вежливости. Моя мама, вот, всегда говорит людям, что они могут заходить к ней на обед, но все знают, что это лишь вежливость. Ещё никто просто так не приходил. – Буду иметь ввиду, – Виктор в очередной раз задумался о странности Пилтоверского этикета. – Но ты правда можешь заходить.        Джейс заверил, что понял.       Далее они перевели тему на доработки Джейса в той своей модели.       От Виктора Джейс вышел поздно вечером. В отличном расположении духа, потому что теперь мог называть Виктора другом прямо ему в лицо.       В нём ещё не появилось тех нервов, что должны были сказать ему о том, что от своей симпатии за такой поход к зауниту он не избавился. А болезненный вид Виктора вызывал в нем лишь нежные чувства.       Виктор же был просто счастлив тому, что они наконец смогли поболтать. Это было даже чем-то похоже на то предложение, что у него было для Джейса ранее.       Он с нетерпением ждал новой встречи.