От судьбы не убежишь

Тепло чужого тела приятно согревало его, бархатная кожа так и ложилась под ладонь, легко проскользнувшую по соблазнительному изгибу косточки бедра туда, где было значительно жарче, жарче и мягче. Еще немного, и короткие, слегка вьющиеся волоски защекочут пальцы, но самые их кончики уже и так кололо предчувствием нежного бархата, обхватывающего горячий, по-утреннему налитой ствол, который он сейчас сожмет, проведет по нему рукой, заставляя отвердеть, пробуждая наслаждением… Собственное пробуждение резко окатило его изнутри ледяной водой. Рука в последнее мгновение замерла, не успев нырнуть под резинку. Осторожно, не дыша, даже не моргая, лишь бы не выдать своего присутствия, Лань Чжань отодвинулся от теплого мягкого тела. Такого сладкого, податливого, беззащитного тела, лежащего к нему спиной и крепко спящего. Иначе ведь и быть не могло, чтобы Вэй Ин, так резко реагирующий на него, согласился лежать рядом. Неужели он сам пришел к омеге ночью и лег рядом, пока тот спал?! — Чжань-ди, — из-за плеча Вэй Ина, к счастью спрятанного под футболкой, вдруг выглянул Лань Хуань, которого он в приступе паники не заметил. Но рука брата лежала на подушке, он, получается, практически на ней спал, как и Вэй Ин, уткнувшийся в плечо беты. — Диди, все хорошо, — прежде чем шоковое состояние «как я здесь оказался» превратилось в ужасное «как я мог», прозвучал успокаивающий шепот. — Я все объясню. Внизу, хорошо? — Мгм, — нашел он в себе силы кивнуть. — Спускайся тогда первым, я, — Хуань-гэ нежно взглянул на сопящего у него под ухом омегу, — я тоже спущусь следом. Он крепко спит по утрам, не переживай. — Мгм, — снова деревянно кивнул Лань Чжань, сползая с кровати. Мир на мгновение качнулся вокруг, протестуя против подъема, но он усилием воли взял его под контроль и даже с первого раза вписался в плывущий перед глазами дверной проем. Сосредоточиться на том, чтобы спуститься по шатающейся лестнице, зайти в ванную комнату на первом этаже, почистить зубы, умыться и побриться, вернуться к себе в комнату и переодеться — было легче, чем не думать о том, что могло привести его в спальню к брату с его омегой. Он знал, что ему нельзя пить. Не раз слышал от мамы историю, как отец испортил их свадьбу: выпив бокал шампанского, тот сначала уснул, напугав гостей, а когда пришел в себя, то принялся зачитывать ей стихи собственного сочинения с не совсем цензурным содержанием, пел на английском рок-хиты и даже порывался исполнить танец с мечами, но, к счастью, не нашел мечей, зато отобрал веер у дяди и с помощью него и садовой лестницы порывался достать звезду с вечернего неба, но каждый раз падал, совершенно испортив свой свадебный костюм, и только с заходом солнца угомонился. Первая брачная ночь новоявленных супругов прошла под открытым небом в саду родового особняка, а воспоминания об этом кошмаре преследовали Лань Цинхэна на каждом семейном собрании. Этого было достаточно, чтобы впечатлить братьев. По крайней мере у Лань Чжаня выработалось стойкое намерение никогда к кошмарному алкоголю не притрагиваться, но Хуань-гэ все равно отличился на своем выпускном. Тогда, к счастью — хотя это, как потом решил Лань Чжань, оказалось сомнительное счастье, — рядом был Не Минцзюэ и смог успокоить чересчур оживившегося друга, доставив его домой до того, как случилось что-то непоправимое. Непоправимое случилось значительно позже, и отчаявшийся Лань Хуань вновь решил нарушить табу, пытаясь утопить свое разочарование в стакане. Тогда уже Лань Чжань, а не лучший друг детства, разбивший счастье брата, доставил его домой, а потом долго сидел рядом и слушал. Слушал и думал про себя, что если бы он был альфой, который встретил истинного с таким бетой, как его брат — никогда бы того не отпустил. Потому что его брат, отзывчивый, чуткий, искренний, открытый всему миру и весь мир готовый объять, талантливый, вдохновленный, прекрасный, его брат заслуживает самой искренней любви и самого большого счастья. — Диди, как ты себя чувствуешь? — мягкое чуткое переживание в тихом голосе остро царапнуло грудь изнутри. Разве он сам заслуживает такого участия? — Это нормально, если тебе нехорошо. Я приготовлю для тебя завтрак. Что ты хочешь, овощной бульон или рисовую кашу? — Спасибо, — отрицательно мотнул Лань Чжань головой, усаживаясь за кухонный стол, но наткнувшись на пытливый настойчивый взгляд в ответ, сдался: — Чай. Лань Хуань согласно кивнул, но прежде подал ему воды, будто чувствуя, как пересохли его губы. — Я все-таки поставлю вариться бульон. Поешь, когда захочешь. Я помню, как у меня болела голова на следующее утро, может быть, тебе дать таблетку? — рассеянно говорил Лань Хуань, ставя воду, доставая овощи, засыпая чай в заварник. Но они оба знали, что эта сосредоточенность на процессе, а не на словах, лишь видимость — брат внимательно отслеживал все его жесты, чутко прислушиваясь к их молчаливому коду. Поэтому стоило только Лань Чжаню опустить взгляд, вспомнив о собственном утре, как бета тут же оставил всю готовку, подойдя к нему и опустившись на корточки. Совсем как он сам позапрошлым вечером. — Тебе не в чем себя винить, — твердо заверил брат, поймав его взгляд и не отпуская, пока не убедился, что тиски вины, давящие на грудь, немного отступили прочь от этой уверенности. И вдруг улыбнулся, — хотя, конечно, ты заставил меня немного побегать, а Вэй Ина понервничать. Побегать? Понервничать? Он куда-то пытался уйти? Как он тогда оказался в их кровати? Почему Вэй Ин позволил лечь рядом с собой? Почему Хуань-гэ позволил ему лечь с ними? Между ними что-то было?! Губы дернулись, не зная, с какого вопроса начать и как выразить весь ужас, который за ними стоял, и все его отчаянное раскаяние, тяжело вздымающееся внутри. — Нет, ничего не было, — начал Лань Хуань с последнего вопроса, и Лань Чжань благодарно прикрыл глаза, испытывая невероятное облегчение от того, что ему не пришлось спрашивать это вслух. — Ты очень расстроился сначала оттого, что Вэй Ин отказался возвращаться домой вместе, а потом спать. Вместе… Ты был такой милый, — вдруг нежно улыбнулся ему гэгэ, почти так же нежно, как совсем недавно улыбался своему омеге. — Я уверен, что, хоть Вэй Ин и ворчал, что делает это только потому, что устал и не хочет, чтобы я бегал искать тебя ночью, он тоже этого хотел. Ему нужно быть рядом с тобой, чтобы спокойно пережить период перестройки. Он не хочет это признавать, но его тянет к тебе. И, Чжань-ди… спасибо. — Не нужно, — беззвучно шепнул он, испытывая почти физическую боль от этой теплой благодарности, но Лань Хуань решительно поймал его руки и сжал своими. Совсем как он недавно. Он правда тогда решился на это? — Нужно, диди, нужно. Я не могу знать, к чему нас приведет это решение, но точно знаю, что ни с кем другим я бы на это не согласился. Веришь ли ты мне так же, как я верю тебе? — Верю, — без промедления ответил Лань Чжань. Вышло осипше и хрипловато, и Лань Хуань тут же поднялся, вернувшись к завариванию чая. — Ты купил Вэй Ину четыре бутылки вина, — доверительно поделился брат, ставя перед ним чашку с ароматным горячим напитком. — Выпей, чтобы смягчить горло. К счастью, только четыре, это он настоял, потому что ты порывался скупить весь ассортимент бара. Кажется, я понимаю, почему мама всегда так восторгалась тем, как отец «испортил» их свадьбу. Это зрелище действительно стоило всей моей беготни! Не смотри на меня так возмущенно, я видел, как ты вчера радовался тому, что Вэй Ин принял от тебя мороженую курицу… хотя трудно было не принять, когда ты раз за разом ее вручал, не доверив мне нести этот пакет, — косо посмотрев на него между нарезкой сельдерея и редиса, Лань Хуань тихо засмеялся. — А потом мы дома вместе ее жарили, и ты пытался очистить ее от костей и шкурки, а Вэй Ин ругался, что ты выкидываешь самое вкусное. И ты спрятал куда-то банку с перцем, и я, кстати, понятия не имею куда, потому что сам в это время прятал от него вино… — Нельзя, — слабым голосом Лань Чжань попытался привести довод в свою защиту, придавленный услышанным. — Нельзя, — легко согласился Хуань-гэ, но тут же тяжело вздохнул. — Я совсем не умею ему отказывать, и, наверное, все-таки дал бы этот перец, если бы ты его не спрятал, пока он был в ванной. Он, правда, ужасно на нас разозлился, обозвал тиранами и даже не разговаривал целых пять минут. В голосе брата слышалась улыбка, и Лань Чжань едва слышно фыркнул, немного расслабляясь. Все же этот омега был ужасно избалован и совершенно невыносим. — Нет, Чжань-ди, обычно он намного спокойнее, у него легкий, веселый и неунывающий характер. Просто все произошедшее… Но диди, ты ведь тоже реагируешь на него резче, чем обычно, — Лань Хуань, засыпав нарезанные овощи в кипящую воду, сел напротив него, облокотившись на стол и подперев рукой подбородок — совершенно несвойственный брату жест. — Обычно я не встречаюсь с истинными, — осторожно заметил он, все еще не зная, как об этом говорить. — Ты не любишь выпускать контроль над ситуацией, — согласно кивнул Лань Хуань. — И тебе не нравится, что этого омегу выбрал не ты, а природа. Но кто сказал, что я выбрал его сам, а не моя природа? Я влюбился в него с первого взгляда, я совершенно потерялся в нем, и, мне кажется, он идеально мне подходит. И я ему. А-Яо говорил, что любит меня, но теперь я понимаю, что он присматривался, оценивал, решал осознанно и взвешенно, выбирал разумом — и это не принесло мне ничего, кроме боли. Вэй Ин выбирал сердцем, и последнее свое решение тоже принимал сердцем, безрассудно, необдуманно, но искренне. И я счастлив. Это глупо и нелепо, но я так счастлив! — Не глупо, — он потянулся через стол и крепко сжал руку брата. — Ты успокоился. Он не спрашивал, он был уверен в том, что говорил. Из ореховых глаз ушла затаенная, колкая боль, поселившаяся там в последнюю неделю, тонкие нежные черты отпустило напряжение. Лань Хуань действительно успокоился, хоть и оставался собранным и внимательным, но сам Лань Чжань такой уверенностью не обладал. Ему предназначен этот омега? Кто угодно, но не… — Вэй Ин очарует тебя, я точно знаю, — мягко улыбнулся Хуань-гэ, и вдруг его глаза хитро прищурились, — я видел, как ты утром его гладил. — Неосознанно, — попытался он возразить, но голос вновь дал неожиданную хрипотцу. Даже для него вышло неубедительно, что уж говорить про ухмыльнувшегося брата. — Бульон? Лань Хуань подскочил, кидаясь к плите, где заклокотала паром кастрюлька. — Будешь? — Мгм. Они поели в уютном молчании. Потом в таком же молчании приготовили обед — и завтрак для Вэй Ина, — белый рис, томленые в соусе овощи, тофу и куриную грудку на пару. И эта обыденная рутина позволила немного расслабиться, по сравнению с предыдущими днями, он наконец по-настоящему осознал, что вернулся домой. Если Хуань-гэ говорит, что у них все получится, значит, он будет в это верить. Вот только… — Я не буду есть без перца, — сверлил его недовольным взглядом спустившийся Вэй Ин. Омега был слегка взлохмачен, по-сонному помят, все в той же футболке, явно великоватой ему и потому то и дело сползающей то с одного плеча, то с другого, но в шортах. Правда, их почти не было видно из-под футболки, зато хорошо было видно длинные бледные ноги с сухощавыми лодыжками и изящными ступнями. Они с братом носили дома мягкие светлые слипы, но Вэй Ин был босиком. И теперь стоял, жался к Хуань-гэ, переступая своими невозможно длинными ногами, будто пытаясь спрятаться в объятиях, и сердито смотрел исподлобья. — Ин-эр… — Нет, он ведь спрятал мой перец! Почему ты его защищаешь? — Врач рекомендовал воздержаться от употребления тяжелых продуктов, твоему организму требуется сейчас щадящая диета… — У меня же не язва! Причем тут перец и это?! В любом случае, это мой перец, а он его спрятал! — Мы купим новый, — беспомощно пообещал Лань Хуань. — Я хочу тот! Почему он взял мою вещь и спрятал ее? Это мой перец! Пусть отдаст! — Он не помнит… — Почему ты говоришь за него, у него что, и речь отшибло, не только память?! — омега злился на него, кажется, еще сильнее, чем прежде. — Я не помню, где спрятал перец. — А ты не думаешь, что нужно хотя бы извиниться?! — Вэй Ин уже кричал. — Ин-эр… — Прости. «Прости за все, — хотелось ему сказать. — Прости, что я приехал домой и встретил тебя. Прости, что оказался твоим истинным. Прости за то, что ты такой невыносимый». «Прости за то, что я не могу отвести от тебя взгляда». — Черт! — серые глаза вдруг яростно зыркнули на него, а потом Вэй Ин отвернулся и обхватил руками Лань Хуаня за шею, прячась у него на плече. Оттуда сдавлено прозвучало: — Я… я ужасен. Простите. Я не хотел. — Баобей, это гормоны, — ласково погладил Лань Хуань омегу по голове, и Лань Чжань не выдержал, прикрыл глаза. Даже эти голые ноги не выглядели так интимно, как этот жест. — Давайте завтракать? — Давай, — прошелестел тихий ответ. — Чжань-ди. — Спасибо, — качнул головой Лань Чжань, поднимаясь и выходя из кухни. Брат, почувствовав, что для него уже тоже всего слишком много, ничего не сказал. И он был благодарен за это молчание, за это безусловное понимание. Три года назад, когда его только пригласили на стажировку в одну крупную зарубежную компанию, он сначала хотел отказаться. Ему было куда пойти работать в Пекине или родном Сучжоу, его исследования в области международного права вызвали достаточно большой интерес еще в пору студенческих экспо, хотя сами его выступления были просто ужасными. Как ему самому казалось, хотя брат, посещавший все, уверял, что на фоне других, «льющих много воды», что бы это ни значило — водных выступлений на юридическом факультете он не видел, — его короткие и лаконичные речи выглядели самыми профессиональными. Наверное, так же думал и представитель той компании, связавшийся с ним точно после защиты диплома. Он хотел поехать. Это выглядело таким интересным, манило необычностью и какой-то недосягаемой высотой — в таком месте точно должны работать умные и образованные люди, решаться сложные и интересные задачи, решаться справедливо, законно и беспристрастно. Но было страшно, казалось, что оставлять семью и привычную обстановку — неправильно. И особенно оставлять брата в то время, когда он все еще грустил. Попробовав обсудить с семьей сложное решение, он запутался только еще больше. Дядя убеждал, что нужно идти дальше на магистратуру и заниматься изучением законодательства своей страны. Мама переживала о том, что будет, если он уедет так далеко. Отец молчал, но тоже переживал. И только брат в какой-то момент заглянул ему в глаза и сказал, что будет счастлив, если Лань Чжань займется тем, чем на самом деле хочет, а расстояние между ними никогда не будет иметь никакого значения. Что было бы, если бы он не уехал? Работа в чужой стране разочаровала его. Вместо объективной справедливости и соблюдения международных норм он столкнулся с коррупцией, правовым нигилизмом и обструкцией на всех уровнях, а отношения с коллективом не задались с самого начала. В итоге три года работы по контракту превратились в пытку, и возвращение домой стало для него спасением, но вместо тихой гавани он попал в шторм. За дверью послышался невнятный шум. Наверное, брат хочет проверить, как он, но сейчас ему было нужно лишь побыть немного в одиночестве. Полежать на своей кровати, смотря в потолок, и ни с кем не разговаривать. Постучав в дверь и не дождавшись ответа, брат поймет и оставит его. Дверь резко распахнулась. — Эй! — на пороге стоял, упираясь руками в дверной проем, разъяренный Вэй Ин. — Какого черта?! Он опять кричал, но на этот раз не так истерично или испуганно, а по-настоящему зло. Гневно. Будто готов был с ним драться, если крики не помогут. И как-то впервые подумалось, что для омеги парень выглядел весьма развито и даже мускулисто, высокий, широкоплечий, поджарый. Нагло уверенный в своей способности отстоять собственное мнение кулаками. — Я представлял этот разговор себе немного по-другому, — меланхолично заметил подошедший вслед за омегой Лань Хуань. Брат выглядел отрешенно-спокойным, но почему-то это заставило Лань Чжаня только сильнее насторожиться. Подобравшись, он уселся на кровати, внимательно следя за стоявшими на пороге его комнаты. — Ты серьезно предложил ему триаду?!