Отсветы ночного пламени

«Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Ф. Ницше Ночь. Опять бессонные часы, клочьями вырванные из хищных лап жадного времени. Мимо проносились с бешеной скоростью автомобили, явно нарушая все мыслимые и немыслимые правила. А в каждой машине сидел как минимум один человек. Кто-то спешил на работу, кто-то нёсся к друзьям, некоторые — в бар, чтобы напиться до беспамятства. В основном же это были покинутые всеми люди, не знающие, как провести-пережить эту ночь. Впрочем, в точности такую же, как предыдущие. Дима свернул с широкой дороги, ярко освещённой грубыми лучами фонарей. Ровно двадцать семь шагов налево — и вот перед ним выстроились в ряд, как по команде, пустые скамейки. Выбирай любую — не ошибёшься, не потревожишь ни одну живую душу. Он сел на ближайшую, и не подумав прежде протереть её чем-нибудь. Все равно ночью его никто не увидит. Дима сложил руки в крепкий замОк, уперевшись локтями в широко расставленные ноги. С головой окутала городская тишина: периодически доносились слабые звуки жизни, но в радиусе 100 метров вокруг не происходило ничего. Перед человеком в капюшоне открылся вид на скромное в своей красоте озеро, посеребрённое гордой луной. Этот свет был совсем не таким резким, как от электрических фонарей. Может быть потому, что он был естественным, настоящим. Дима засмотрелся на бледно-белые блики, переливающиеся на стайках волн, которые будто разбегались от строгого отца-ветерка. Отблески на озере напоминали его известность, такую же изменчивую и преходящую. Почему он снова и снова идет на заброшки, спускается в бесконечно петляющие, непредсказуемые пещеры — да ещё непременно ночью, с каждым разом погружаясь в темноту всё сильнее? Ответ, лениво ворочающийся на поверхности водной глади — контент. Ему нравится снимать ролики, творить, ведь самореализация — главное в жизни, всегда было самым главным! Но Дима мог продолжать снимать выпуски лайфхаков. Они не требуют никаких сверхчеловеческих усилий, не опасны для жизни (за редким исключением) в отличие от гостбастерс. На тех развлекательных роликах он, говоря откровенно, расслаблялся, наслаждался съемочным процессом, импровизировал всё новые шутки и просто отдыхал. А взамен получал признание подписчиков, благодарные комментарии и тысячи новых поклонников с каждым выпуском. Со временем он бы обязательно придумал другие проекты, которые 100% «выстрелили бы»: к тому моменту Дима уже был известен благодаря лайфхакам. А значит, не было необходимости привлекать аудиторию чем-то сверхновым, ранее невиданным на русскоязычном ютубе. Однако он выбрал буквально противоположный путь — каждый раз подвергать себя риску, проводя одинокую ночь в безлюдных местах, кишащих необъяснимыми звуками и скользящими тенями. Более того, подобным контентом он рисковал вызвать у людей негативные эмоции, страх, а значит — и боязнь его самого. Вскоре просмотры гостбастерс взлетели до запредельных цифр и в несколько раз обогнали лайфхаки. И Дима очень быстро понял, что людям нравится лишний раз потрепать себе нервы (как будто в реальной жизни мало страхов и горя!). Здесь легко угадывается второе оправдание: нужно же поддерживать популярность, да и денег это приносило немало. Хотя большая часть громадного по меркам русского человека заработка уходила на продолжение съёмок. Нет, все-таки деньги никогда не играли для него решающей роли, как для абсолютного большинства медийных персон. Тогда что же заставляло Диму добровольно идти навстречу собственным страхам? Внезапно послышался громкий шелест крыльев, выдернувший его из тягучей пелены мутных мыслей. Ворон пролетел над его головой, будто не заметив Диминого присутствия, и сел у самой кромки воды. Ворон лишь на секунду бросил на незваного гостя пронзительный взгляд, после чего взмыл в уходящую к звёздам даль, слившись с ночью. Дима встряхнул головой, словно очнувшись от полусна. Засунув руки в карманы флисовой толстовки, он со вздохом облегчения облокотился на спинку из ободранных деревяшек и темных просветов между ними. Взор его снова сосредоточился на озере: толща воды манила глаз, надежно храня свои тайны в непроницаемой глубине. Возможно, Дима хотел устроить себе «проверку на прочность» — посмотреть, выдержит ли устроенные им самим испытания в одиночку? На самом деле он всегда был один. Каждый из нас обречён на вечное одиночество, ибо ни одна живая душа не в состоянии стать другой. И чем дольше Дима осознавал своё одиночество, тем больше стремился днём заполнить его общением, зачастую абсолютно бессмысленным, едва ли не таким же пустым, как его душа. Зато ночью... Ночью он снова отправлялся на заброшку, пряча своё бесконечное отчаяние за таким естественным страхом сверхъестественного. Ни один человек не мог заподозрить его в слабости, скорее наоборот — миллионы подписчиков восхищались его смелостью и стойкостью. А Диме все больше чего-то не хватало, поэтому, находясь в страхе и темноте, он с завидным упорством продолжал усложнять съемки, поднимаясь на полуобвалившиеся этажи, заходя в комнаты с запечатанными самой смертью дверями и придумывая все новые эксперименты в попытках найти что-то мистическое, доказать себе и, возможно, кому-то ещё, что не только он так одинок. Ведь что может быть более одиноко, чем несчастное привидение, обреченное на столетия существования в пределах старого здания, не имея даже потенциальной возможности встретить нечто себе подобное? Такие вылазки порой начинали казаться наркотиком — после очередной бессонной ночи наконец приходило долгожданное облегчение, будто экстаз после приема вещества: награда в виде сотен тысяч лайков и восторженных комментариев, восхваляющих Димины смелость и настойчивость. Это действительно спасало: после каждого ролика блогер ощущал неимоверный прилив сил благодаря поддержке аудитории — теперь он точно был не один! Однако этот покой, подобно экстазу, был временным. Проходили дни, и место первоначального эффекта всеобъемлющей любви постепенно занимало одиночество, подобно лучшему другу, который вернётся и «поддержит» несмотря ни на что. Иногда действительно хотелось побыть одному. И плевать, что каждый раз не заставляли себя долго ждать два блестящих ручейка, будто стремящихся заполнить собой щемящую пустоту в груди, потушить разгоревшийся пожар боли где-то в области души. Забавно, оказывается, природа глупа: не понимает, что соленая вода разъедает ещё больше и в результате оказывается лишь каплей, мгновенно испаряющейся в огне. Слёзы текли так же беззвучно, как и всё вокруг. И так же неумолимо, как жестокие боги, мольбы к которым всегда оставались без ответа. Вскоре незаметно для самого Димы руки оказывались сжаты до ломоты в кулаки — тогда он говорил себе: «Я должен быть сильным. Что бы ни случилось. Я докажу им, что не в их власти сломить меня. Как? Я пойду с прямой осанкой и гордо поднятой головой. Как бы тяжело ни было. Как бы тело ни требовало сгруппироваться, защитить ту жалкую телесную оболочку (неужели что-то ещё осталось под ней?), что ни на миг не переставала чувствовать боль». Тогда дул ветер перемен, но он был хлестким, кусающим каждый миллиметр незащищенной кожи — и ни на секунду не приносил облегчения. Хорошо, что ближайший ролик с проверкой лайфхаков планировался в лесу — можно будет надеть перчатки, скрывая те немногие внешние следы, что оставляют душевные муки. Тем временем четыре кровоточащих ранки на каждой руке начинали саднить. Это помогло. Помогло не умереть заживо, как бы неправильно это ни звучало. Вернуло некоторую ясность и четкость мыслям, придало им более рациональный вид. Хотя человек в капюшоне так и не понял до конца, рад ли этому. Тем не менее он снова начал размышлять, прокручивать в голове в сотый, нет, пожалуй, в тысячный раз одни и те же приевшиеся мысли, которые постоянно заводили его в тупик. Чем чаще Дима ходил по заброшкам, тем сильнее было предвкушение той обволакивающей тьмы и безлюдности, страшнее которых нельзя отыскать нигде больше на всём белом свете. Каждый раз, как только он приезжал в очередное страшное местечко, на самом деле ему хотелось развернуться и бежать что есть сил, бежать подальше — да куда угодно от мрака и опустошения. Только вот незадача: где бы он ни прятался — в заснеженных горах или в опалённой и давно иссушенной солнцем Африке — где бы ни пытался найти убежище, оно оказывалось временным и ненадежным. Дима видел мрак везде. Может, потому, что от себя не убежишь? Что бы ни происходило, как бы тяжело ни приходилось, он продолжал искать: любви, дружбы, смеха, успеха — одним словом, всего, что, как он слышал, могло избавить от пустоты и одиночества внутри. Но сколько бы он ни достиг, Дима нутром чуял, что неизбежно, неумолимо проигрывает невидимому, но так хорошо знакомому сопернику, ни на миг не приближаясь к ответам, которые он жаждал получить, сколько себя помнит. Как бы он ни уставал, его всегда преследовало неутомимое, жгучее до ноющей боли в груди желание. Желание узнать, что же там, во тьме. Найти ответы, которые не мог дать ему весь свет, существующий в этом мире. В конце концов найти мир в этом мире в целом и в своей душе в частности. Что, если однажды Дима зайдёт слишком далеко туда, в эту поглощающую тьму? И никогда больше не вернётся. Не захочет вернуться. Не останется ни капюшона, ни человека. Только местная чёрная дыра, растворяющая в себе всё живое.