"Товарищ полковник, разрешите доебаться!" или "Будни Лебедева и Ткачёва"

За три года совместной жизни с Лебедевым Артём научился определять настроение мужчины благодаря всего-навсего одному слову. Точнее, его вариациям. Вот если, например, назовёт просто "Артёмом", то значит настроение у полковника было нейтральное или "будничное", как называл его сам Артём. В такие дни Валя обычно задерживался на работе допоздна, а когда звонил, то парень уже по началу разговора знал, что полковника домой можно не ждать. "Артём" шёл в комплекте с уставшим голосом, кучей бумажных папок, которые Валентин периодически таскал с работы, и бессонными ночами, когда полковник оставался на ночь на работе или засиживался до утра в кабинете, а Артём в это время ворочался в пустой кровати, безнадёжно пытаясь заснуть. "Тёма" всегда был домашним и родным, от него веяло уютом, утренним кофе и самим Валей. Тёмой мужчина называл его большую часть времени и в такие моменты Ткачёв знал, что день выдался хорошим, Валя приедет домой вовремя и, если очень повезет, то они даже успеют посмотреть какой-нибудь бестолковый фильм, про который, правда, забудут уже минут через десять, слишком занятые друг другом. Но самым любимым у парня был "Тёмка". Он появлялся в самые драгоценные моменты их жизни, а именно - на даче. "Тёмка" означал, что у Вали хорошее настроение, что он сорвётся с работы пораньше и вообще, "а давай махнём на дачу? Осточертел этот город, ей Богу. Давай, собирай вещи". И Тёмка бегал по квартире, как сумасшедший, особенно в первое время, кидая в их спортивную сумку всё подряд, без разбора. Потом Валя будет долго смеяться с шерстяных свитеров и термобелья в июле в +30, а Тёмка будет бубнить про то, что "Валь, ну чё ты ржёшь? Я, блин, растерялся. И вообще, а вдруг похолодание?" И Валя обязательно потреплет его по волосам с фразой "Эх, Тёмка, Тёмка" и парень сам невольно улыбнётся. Такие моменты он любил всем сердцем и душой, а ради этого его "Эх" готов был брать с собой не только свитера, но и горнолыжные куртки. Ещё реже, чем "Тёмка", появлялся в их жизни "Артёма". Вообще, парень по пальцам одной руки мог сосчитать этих "Артёмов", а всё оттого, что полковник называл его так только будучи пьяным. "Аартёмаа!", - слышал он из коридора и уже сразу понимал - напился. Не иначе как опять старые товарищи-сослуживцы-собутыльники приехали, на которых парень втайне насылал и порчу, и сглаз, и понос. Жаль, что ни разу не сработало. И он тащил на себе еле перебирающего ногами Валю (как до квартиры-то добрался, простигосподи?) и тихо ворчал себе под нос: "Чтобы воду отключили на неделю... И горячую, и холодную... И чтобы так прихватило... А воды в магазинах на районе не было..." С трудом раздев, укладывал его в кровать, намереваясь пойти спать в зал, потому что запах перегара был сильнее, чем сила воли, но неизменно ложился спать с Валей, потому что "Артёмаа, ты куда? Ты что, аабид..ик..ился?" "Артёма" глубоко вздыхал, обходил кровать с другой стороны и падал рядом, терпеливо ожидая, пока Валя поудобнее устроится на нём. Но больше всего на свете Ткачёв боялся услышать в свой адрес "Артемий", который не предвещал ничего хорошего. Иногда Артемий не появлялся в их жизни несколько месяцев подряд (что было личным рекордом Артёма, чем он очень гордился), а иногда захаживал к ним домой чуть ли не каждую неделю. Услышав "Артемий", Ткачёв весь внутренне сжимался, а мозг взрывался воем сирень и неоновой вывеской над головой Лебедева с надписью "Пиздецки злой". Заканчивалось всё криками, двухчасовыми нотациями и угрозами "дать, наконец, ремня, чтобы головой думал, а не тем, на чём сидишь!" Все попытки пошутить оборачивались против него, а от схлопоченного подзатыльника потом болела голова. Переход от "Артемия" хотя бы к "Артёму" мог занять почти неделю, и парень за это время весь изводился в ожидании. Зато потом он заглаживал свою вину, снова становился "Тёмой" и жил спокойно до следующего "Артемия". И он честно хотел был убрать последнего из Валиного лексикона и их жизни вообще, но что ж поделать, если гены у него такие "Артемиевые"? Сам Валентин вряд ли догадывался об этой своей особенности "давать имена", но каждый раз неизменно удивлялся проницательности мальчишки и тому, как тонко тот чувствует его настроение.