Лиззи в небесах с алмазами

Ты невыносим в последнее время. Я не знаю, как объяснить тебе, что я не бросаю тебя и никогда не брошу, ведь ты часть меня самого, моя дорогая Лиззи. Но ты никак не можешь принять того, что у меня появились новые друзья. Много новых друзей. Они — моя семья. Ведь у тебя есть семья, Роджер. И я тоже хочу. Мне часто бывает одиноко, ты понимаешь? Вы разъезжаетесь по своим семьям, а я остаюсь совсем один. Ненавижу одиночество. Ненавижу засыпать один в холодной постели. Это страшно, Роджер, я просыпаюсь среди ночи в холодном поту и не понимаю, где я и кто я. Я просыпаюсь забытым всеми. Ненужным никому, даже тебе. Вот бы ты посмеялся — я боюсь наступления ночи и собственной постели. Мне нужен тот, кто согреет ее для меня. И давай признаем честно — это не ты. Я был бы рад, но давно привык к тому, что ты много чей, но только не мой. Я смирился с этим. Почти. Нам обоим было бы проще, если бы ты перестал ставить меня перед выбором. Я всегда выберу тебя, мой милый. Но мне необходимо выбирать и их, чтобы не видеть кошмары. А чтобы ты не сомневался во мне, я занимаюсь с тобой любовью и зову потанцевать. Нет, наоборот. Но мне больше нравится первый вариант. Я настолько растворился в ночной жизни Мюнхена, что сейчас похож на чертового неверного мужа, который вспомнил про жену только тогда, когда она закатила истерику. Шутка, Лиззи. Я все помню и делаю это намеренно. Мне нужна твоя реакция, чтобы знать, что у нас все хорошо. Ты дивно ревнуешь. Ты готов убить меня, убить за меня. Я счастлив. Я нужен тебе. Из сортира ты выходишь в моей куртке и фуражке, а я — в твоем тонком алом галстуке и солнечных очках. Но перед этим я натянул на тебя свою майку. А ты завернул меня в свою рубашку. Застегивать ее я не стал. Ты весь насквозь пропах мной, а я — тобой. Мы оба пропитались нашей маленькой грязной тайной. То, что надо. Танцуя с тобой, я не могу не целовать тебя постоянно. Я столько сдерживался, не имея возможности прикоснуться к тебе, потрогать тебя, где захочу и как захочу, облизывать, вонзать в тебя зубы, вести себя, как… Да определись ты, наконец, я твой феечный демон, или демоническая фея, или я вообще Багз Банни. Багз Фея? Фея Банни? Демон Банни? Да пошел ты! Я запутался. Ты чарующе ржешь, обхватывая ладонями мое лицо, поднимаешь свои очки на мой лоб, тонешь в моих глазах льдистым пламенем и орешь мне в ухо, что хочешь сгореть нахрен вместе со мной в абсентовом аду. Жарко и жалобно шепчешь, что у тебя опять встал. Я стискиваю твою задницу, чтобы убедиться в этом, зажимаю тебя в каком-то углу, и чуть не трахаю тебя там. Почему бы и нет, здесь можно все. Все вокруг ебутся, делая вид, что танцуют. Я достаю для нас еще две таблетки лсд (или это экстази? или мет? хуй его знает, но нам будет очень хорошо, милый, даже еще лучше…) кладу себе на язык, что бы это ни было, хватаю твое лицо за подбородок, играю с твоим языком, и наконец позволяю тебе отвоевать у меня один кругляш. И такую задницу ты прячешь за ебучей установкой! Как же я по ней скучаю… потрясающая задница, господи, и вся моя на эту ночь. Закидываю одну твою ногу себе на бедро, тискаю твой ствол сквозь джинсы. Умница, ты даже не озаботился тем, чтобы застегнуть ремень, чтобы мне было проще добраться до тебя. Рванув ширинку, забираюсь под белье, где слишком жарко и влажно. Оперевшись одной рукой, вжимаю тебя в стену ритмичными толчками, трусь об тебя своим почти выпущенным из расстегнутых штанов членом. Кажется, ты уже не соображаешь. Откинувшись головой на черно-белые фотообои с изображением мощного полуголого красавчика в коже, ты толкаешься мне навстречу, забираясь мне под штаны и приятно сжимая мою задницу. Фуражка сбилась на один огромный голубой глаз. Блаженно улыбаясь, ты косишь на меня вторым, и сладкая улыбка, сдобренная тяжелой бездонностью сильно расширенного зрачка лишает меня рассудка. Ты какой-то нереальный сейчас, Лиззи. Волшебный. Удивительный. Ты сияешь, господи, ты сияешь… Мольба болезненным стоном срывается с твоих губ. Дать тебе кончить? Что, дорогуша, комфорт тебя уже не волнует? Давай, дружище, приди в себя немного, пошли отсюда. Легкая пощечина почему-то убеждает тебя в том, что я лезу к тебе драться. Да ты охренел? Я хочу тебя так, что не до остального. Ты с матом вырываешься из моих рук, ты неудобный и жесткий, когда злишься, и я еле сдерживаюсь, чтобы самому на тебя не наброситься, почти насильно прижимаю тебя к себе и глажу по дрожащей кожаной спине. Ты успокаиваешься и возбужденно, очень горячо сопишь мне в шею. Ты приходишь в себя, пыхтишь что-то о том, что ненавидишь всех на свете Багзов, или любишь, уже и сам не знаешь… Все же ты в состоянии сам застегнуть на себе джинсы. Срываю с тебя свою фуражку, которая смотрится охуенно провокационно на копне твоих светлых мягких волос, взъерошиваю тебя еще больше и обратно нахлобучиваю фуражку. Так лучше. Ты красивая сладкая шлюха, которую я сегодня снял, и которую буду иметь всю ночь. Я озвучиваю эту мысль, ты совсем не против. А в следующее мгновение против, затевая со мной спор, кто тут еще чья шлюха. Мы приводим друг другу все более глупые аргументы и, обнявшись, вываливаемся из клуба. …Полураздетые, мы лежим рядом поперек кровати. Как мы там оказались? Чья это кровать? Ничего не помню. Мы лениво смотрим мультики, хохочем и обмениваемся сюжетами, которые тут же забываем. Кажется, я собирался заниматься с тобой любовью всю ночь. Хотя, мне с тобой и так всегда хорошо. Но отыметь тебя при этом еще лучше. Обидно будет, если я упущу эту редкую волшебную ночь. …Мы валяемся на полу. Мне в спину упирается ковер. Ты помнишь, как мы здесь оказались? Кажется, я решил все-таки попытаться на тебя забраться. И мы упали. Это смешно, не находишь? Но как мы оказались так далеко от кровати? Хочешь поиграть в Шерлока Холмса и Доктора Ватсона? Более ебанутой ролевой игры я не встречал. Но ты же в курсе, что Шерлок всегда главный? Чертова Лиззи Ватсон, почему тебя отпускает первым? Мой язык все еще похож на розовую тянучку, заплетенную в косичку, а тело — на тающую сахарную вату. Я не слушаюсь сам себя и вынужден покладисто лежать под тобой. — Скажи, что ты не бросишь меня, — деспотично требуешь ты, затягивая на моей шее алый галстук, и я вижу в твоих огромных телячьих глазах пьяные слезы. Оседлав мои бедра, ты рыдаешь, всхлипываешь и душишь меня. Ты прекрасен. Ты совершенен. Закинув руки за голову, любуюсь тобой, как произведением искусства, и доверяюсь тебе. Мне нужна вся твоя ревность — вся до капли. — Никогда не бросишь, сукин ты сын! И все-таки ты смешной. Я вяло приподнимаюсь и сгребаю тебя в охапку, полузадушенный, пытаюсь прохрипеть слова любви и обещания, но пугаюсь собственного голоса, не узнав его. И вот этим я смею петь? Да, смею! Ведь я Фредди, мать его, Меркьюри! Пробую еще раз, пока ты не задушил меня окончательно. У меня получается частично расплести язык и слепить диковинный гибрид из слов «люблю» и «обещаю». Ты доволен. Ты хрюкаешь от смеха прямо мне в ухо, сосредоточенно зарываешься в него носом и покусываешь мочку. Член мгновенно реагирует на твою ласку, напомнив мне, что он-то как раз не из ваты. Твое настроение меняется в десять раз чаще, чем обычно. И пока ты снова не зарыдал по нашей неудавшейся личной жизни, тебя необходимо занять делом. Хоть ты и выпустил из рук галстук, ослаблять его не хочется — он добавляет остроты ощущениям, пока ты сосешь у меня. Ты задаешь странный вопрос. Почем я знаю, отчего у моего члена вкус миндальной карамели? Но это же вкусно! Я даже завидую немного. Скажешь потом, какая на вкус… ох, к чертям, главное, не останавливайся, ты поймал нужный жесткий ритм, и мое восприятие нашего изменчивого анимационного мира съежилось до размеров твоих сосуще-причмокивающих губ. …Горячее мороженое? Сука, горячее мороженое? Откуда у тела из сахарной ваты сперма на вкус как горячее мороженое? Ты падаешь рядом, и мы хохочем целую вечность, до слез, до икоты, до хрипоты и боли за ушами. А потом мы долго молчим, обессиленные и оглушенные собственным смехом. Твоя голова уютно покоится у меня на животе. Хочется спать, но я не поддамся. Эта ночь слишком необыкновенна, чтобы потратить ее на сон. Я наконец-то отклеиваюсь от пола и захватываю тебя в свой нежный плен. Это точно будет для тебя в новинку — ты ведь никогда не занимался любовью с сахарной ватой. Наверное, это самый ленивый секс в нашей жизни. Так плох я еще никогда не был. Но тебе почему-то нравится. Ты умопомрачительно стонешь подо мной, скрестив ноги у меня на заднице, и называешь лучшим любовником в твоей жизни. И, черт возьми, мне приятно… Ах вот в чем дело! Ты никогда еще не трахался с мультяшным кроликом. Ну, погоди у меня, гадкая девчонка! С сиянием в глазах. После того, как ты последний раз вздрагиваешь в моих объятьях, я из последних сил тяну одеяло с кровати на ковер и накрываю нас с головой. Тихий скрип двери отзывается болью в висках. Я просыпаюсь и еще глубже зарываюсь в наше одеяльное царство. — Брай, я нашел их! — Так быстро? Это точно они? — Не уверен… — Так-так… опять всю ночь пробухали и где-то шлялись. На этот раз вместе, хотя удивительно, что не растеряли друг друга по пути. — И слава богу, их не нужно вылавливать по городу. Я счастлив уже этому. — Сомнительное счастье — сейчас они явно нежизнеспособны, не говоря уже о работе. — А тебе не показалось странным, что они в таком виде? Думаешь, они… — Если это угомонит их хоть ненадолго — я почти готов с этим смириться. Не могу уже слушать их ругань. Они оба невыносимы, если хоть иногда не выпустят пар. — Согласен. Пошли, посмотрим, что пока можно записать без них. — А вы! Проспитесь и тащите свои безответственные задницы к нам! Последнее громко сказано с долей интеллигентного отвращения. Что я слышу, Мэгги? Ты завидуешь? До студии всего пара шагов. Мы уже в ней. Надеюсь, и в этот раз доползем. Как и много-много раз до этого. Но сейчас по-другому. Сейчас — вместе. Раньше мы все делали вместе. Я сворачиваюсь тугим клубком вокруг тебя и греюсь. Ты во сне причмокиваешь губами, сворачиваешься вокруг меня и спишь дальше. Как жаль, что нельзя повернуть время вспять. Как жаль, что ничего уже нельзя изменить. Ведь я так люблю тебя, моя дорогая Лиззи. Я никогда тебя не брошу. Обещаю.