***
В этот день северный ветер пел траурную песню. Он воплощал стезю души его королевы, оплакивающую горе потери и предательства. Цикличные события её жизни сняли печать эррозии. Теперь она – не безжизненная стекляшка изо льда, которую создала из себя веками, теперь она – истинная Ледяная Императрица, пробуждённая первородной её болью. Заполярный дворец и царящая в нём мертвая тишина. Сейчас это мёртвая тишина, но ещё вчера здесь выла вьюга, поднимающая все осколки разбившегося льда. Сегодня хозяйка льдов и всю жизнь её верный слуга в скорбном молчании ожидали появления одного человека. С его появлением бремя тишины оборвал Педролино. —Синьора мертва. Словно не нарушалась, безжизненная тишина вновь окутала огромный зал. Каждый из них был давно готов к этим словам, но пустым взглядом они смотрели не в глаза друг другу. Эта скорбная новость не для Царицы или Педролино – они узнали об этом днём ранее с получением письма из Инадзумы –, сегодня эта новость для Дотторе, который, услышав о смерти любимой, словно познал разрушение всего мира за одно мгновение и остался безжизненно спокоен снаружи. Но продолжение этих слов разбило его и внешнее равновесие: —Восьмой Предвестник Фатуи Синьора была вызвана на Дворцовую дуэль и согласно правилам, как проигравший Дворцовой дуэли, казнена Сёгуном Райден. — безвыходно Педролино зачитал письмо, высланное из сёгуната, но за его непоколебимой сдержанностью скрывались те же горечи эмоции, что, как не стараясь, не могла сдержать Царица, которая теперь горит решимостью и жаждой расплаты за трагедию. Дотторе поднял растерянный взгляд и словно перестал дышать. Замерев телом, он стремительно падал сознанием в пропасть бездны и каждое новое слово разбивало на осколки весь мир. Шаг вперед сделала Царица, передав ему в руки письмо, розу и расколотый без света Глаз Порчи Синьоры, присланный вместе с известью из Инадзумы. —Потеря Синьоры – наша всеобщая скорбь. Все слова траура будут произнесены в день её погребения. В день, который мы снова соберемся, но далеко теперь не все... Отплывая в Монштард, она передала мне письмо и розу для тебя сегодня. Я сохранила перед ней твою тайну, Дотторе. Надеюсь, ваша игра в счастье принесла вам то последнее счастье. Склонив голову, Дотторе, словно брошенный в туман, направился к выходу. Желая сказать ещё одно, Педролино поспешно протянул вслед руку, но его твёрдо прервала Царица: —Оставь. Дай ему время.****
Сохраняя через боль спокойствие, Дотторе вернулся домой. Там его встретила Ева. За прошедшее время она сильно выросла, её белая шерстка покрылась серой крапинкой, которая особо проявилась на мордочке, создав образ серой маски. С дня, когда Синьора отплыла в Инадзуму, для Дотторе Ева стала настоящим другом, она верно следовала принципу, где в доме находится он, там и она, с лаской встречала, когда он ненадолго уходил, но сегодня, на тёплое её приветствие, Дотторе не смог ответить взаимностью. Увидев её, он только еле улыбнулся, но потом, тщетно желая восполнить пустоту внутри, взял на руки и прижал к груди. «Она не вернулась…» — тихо сказал он. Дотторе с отчаянием понимал – он ещё не может поверить в то, что Синьоры больше нет. Его мир разбился, но он не мог представить новый без неё. Годы, века быть с ней рядом и в один момент узнать, что больше такого привычного, такого родного, постоянного, больше никогда не будет – он не в силах представить такой мир. Мир, в котором нет её нежного голоса, её таких серо-сиреневых глаз, нет рядом её. Дотторе должен был быть готов к её потере, убеждал в этом себя и других, но на самом деле его слова оказались обманом даже для него. Просто, потому что он никогда не пытался представить жизнь без неё. Дотторе оставил Еве еды на несколько дней и ушёл в свою комнату-лабораторию, закрыв за собой дверь – он не хотел, чтобы она видела и чувствовала его состояние. Встав в центре комнаты, он посмотрел вокруг себя и, к своему удивлению, увидел только какие-то бумаги с исследованиями, колбы с бессмысленным наполнением, заржавевшие ядра руин. Всё это резко стало чем-то пустым и бессмысленным. Казалось бы, когда ему теперь только и осталась стезя учёного, Дотторе понял, как она ему ненавистна, эта последняя ему дорога, она никак не смогла помочь спасти её. Ещё раз, прощальный, всё оглянув, в исступлении он разбил и порвал всё что попалось его яростным глазам. Сожаление об этом – ничтожно в сравнении с обжигающей болью потери, которую он неосознанно и тщетно пытался заглушить иной болью. В конце концов остались только руины и пепел от сожжённых бумаг, что ещё недавно хранили в себе результаты каких-то «важных» исследований. Оставив себя в полной тишине и темноте, Дотторе зажёг одну свечу, поставив её на стол. Сам он сел рядом. Руины и абсолютная тишина убивали ещё сильнее, но Дотторе должен был остаться на едине с собой и выплеснуть всю боль. «Мертва…но ты умерла не сама. Тебя убили! Как я мог тебя отпустить? Ненавижу себя, своё бессилие! Ты погибала – я не мог тебе помочь... но мог уберечь от дуэли!.. будь рядом. Я понимаю, почему ты так старалась быть дальше, но я должен был быть сильнее этого желания, ведь ты могла пожить ещё немного…» Дотторе говорил эти слова и смотрел, как медленно горит свеча. Одна среди темноты, такая яркая. В его руках были её угасший Глаз Порчи и роза, та самая, полученная вместе с письмом. Долго не решаясь, он нашёл в себе силы его прочесть. Дотторе медленно разворачивал конверт, в нём остался её мягкий аромат, и каждый раз медленно вдыхал его, словно представляя Синьору рядом. Письмо раскрыто, он закрыл глаза и глубоко вздохнул последний раз, зная, что после ничего не останется прежним.Любимому Дотторе.
«Дотторе, мой любимый человек, я очень сильно тебя люблю и знаю, как сильно любишь ты меня. Знаешь, если бы меня попросили дать нашей любви имя – я бы назвала её «История одной зимы». Да, зима она обычно не вечна, но мы встретились с тобой и живём в стране зимы. Стране одной вечной зимы, правящей здесь круглый год. Поэтому, одна зима может длиться вечно, такая и наша любовь. Вечная история одной зимы. А помнишь, когда мы в первый раз отправились в экспедицию на самый север? Полярная ночь, яркие звёзды и Северное сияние – оно необычайно красиво, и тогда я увидела его в первый раз. Помнишь, что я тогда сказала? «Мне кажется это не просто явление природы. В нём свет словно это отголосок слабеющей силы какого-нибудь Бога, которого в нашем мире уже нет, но ведь они все живы, просто…спят, каждый в своём мире. Так говорила Царица: у каждого Бога есть свой мир, и если, умирая он не найдёт, кому передать этот мир, то он останется жить в нём. Думаю, Северное сияние – это тоже отблеск чьего-нибудь мира.» Я необычный человек, Дотторе. Я всегда буду жить, просто…всё материально живое такое хрупкое, но жить можно, не имея…плоти. Можно жить в сердце человека, в его мире снов, в его памяти – это вечные миры, где мы все можем жить вечно. И, когда меня не станет в одном мире, не плачь, что потерял меня – я всегда буду жива в твоей памяти. Может я буду безмолвна, но ты всегда можешь обнять, поцеловать меня и не отпускать – я всегда почувствую это, и мне станет очень тепло. Пожалуйста, только не отчаивайся, никогда. Я знаю, мы ведь так с тобой похожи, единственное различие между нами – я так неумело скрываю свои эмоции, а ты способен сохранять самообладание, даже когда внутри тебя воет ураган…знаешь, мне порой кажется, что ты всё знаешь и так верно и тайно продолжаешь играть в то, что эгоистично выбрала одна я – прости меня за это, и спасибо, если оно правда так… но мы оба склонны к отчаянию. Поверь, оно не приведет тебя ни к чему хорошему. Однако, я не имею права говорить такие слова. Не став от отчаяния Алой Ведьмой, я не попала бы в Фатуи и не встретила тебя – мой луч света во мраке. Дотторе, когда-то давно ты во всех смыслах научил меня заново ходить, ты показал мне, что я всё ещё смела, чтобы снова полюбить, дал смысл жить и позволил быть счастливой. Я не могу приказать быть тебе счастливым, потому что представляю твою боль и потерю тогда, когда тебе предстоит это прочесть, но, пожалуйста, живи и встреть наш новый мир за нас двоих. Будь моими глазами, представь, словно я рядом, просто больше не могу тебя потрогать, но позволь мне увидеть новый мир твоими глазами. Я так хочу увидеть его, встретить вместе с тобой ,и мы обязательно это сделаем в твоём мире снов. Живи ради этого желания. Я всегда буду рядом с тобой, в любой из своих форм. Не плачь. Я счастлива и только благодаря тебе. Пусть эта алая роза и её вечный цвет будут частью меня в этом мире. Розы я полюбила тоже благодаря тебе.»Твоя любимая Синьора.
За письмом в конверте была знакомая ему фотография. Они сделали её в описанный Синьорой день в письме – под Северным сиянием. На её обратной стороне осталась ими сделанная когда-то запись:«Мы всегда будем вместе, сколько бы форм нам не пришлось принять.»
И ниже появились новые слова:«Теперь у меня тоже есть свой мир – ты. Бреги его, любимый».
Она никогда не верила в сущность мира снов, но поверила в него по-настоящему. На столько сильно она хотела быть с ним рядом всегда. В его сердце сплелись тело и холод. Силы держаться кончились, но они больше ему ни к чему. Он закрыл глаза. На фотографию упали слёзы горечи. Его вторые слёзы со времен первой потери. С нежностью приложив ставшую по особому важной фотографию к груди, он сжался к коленям. Всё, чего сейчас хотел Дотторе, – только остановить время, не опускать этот миг, не отпускать Её. Но словно чём дальше – тем холоднее ему становилась, это неизбежно настегало осознание. Но никогда он не скажет ей «прощай», так же как это сделала она. Даже в своём прощальном письме, она ни разу не сказала этого слова – «прощай».Девять месяцев назад.(POV)
В тот день я вернулся из Сумеру. Всё, чего я хотел – снова увидеть её, мы не виделись год. Оказавшись дома, я нашёл беспробудно спящую Синьору на полу в нашей комнате рядом с горящим камином и присел рядом с ней, обнял её, был счастлив снова увидеть после долгой разлуки. Рядом с ней лежали наш альбом и пустая бутылка вина, видно, ей было очень грустно, но, подумав, что теперь снова рядом с ней, я улыбнулся – иногда, за время наших разлук она сильно увядает в тоске, но, когда мы снова рядом, она словно фениксом заново расцветает. Но…счастье с моего лица пропало, когда я заметил в её руке почти расколотый Глаз Порчи. Её Глаз Порчи – сосуд, сдерживающий её убийственный, непогасимый огонь. Я всегда знал, что он значит для неё и к чему приведёт скол, и уверен, она тоже это поняла. «Синьора…моё солнце…как это могло произойти…?» Моя Синьора…я всегда считал её одну такой беззащитной, и в тот вечер она выглядела словно измотанная и замученная жизнью. Аккуратно, не разбудив, я перенёс её на кровать и укрыл, сам же в туманном наведении направился в лабораторию. Всеми разумными и нет способами я пытался как-то подействовать на конструкцию Глаза Порчи. Все оказалось бесполезным…он не податлив ни одной мне известной химической и термической обработке. Тогда я пришёл к тому, что называется – клин клином бьют. Способность Царицы – «одалживать» силу с помощью мощного сосуда, и хоть я не могу владеть этой силой, в моей возможности направить её. Магия Её Величества создаёт эти сосуды, включая и Глаз Порчи, она обязана восстановить ею созданное – такова была моя теория. И она разбилась… «верно, было бы не продуманным создавать то, что будет иметь возможность метаморфозировать изнутри само себя. Однако, такое условие лишило возможности вносить изменения в эти сосуды даже саму Царицу. Выходит…»…с тяжестью и ужасом я понял – день отсчёта её жизни настал. Однако меня не покидал вопрос: что могло заставить дать скол? Опустошенный безысходностью в эту же ночь я ушёл к человеку, который точно мог дать ответы на мои вопросы. Я был полностью уверен – Синьора проспит ещё долго, за это время я успею вернуться к ней. —К чему такой поздний визит? Я молча положил журнал с отчётом на стол Педролино и, примкнувшись к окну, ещё долго собирался с мыслями. —Причина, по которой ты отозвал меня на два месяца раньше, – Синьора? —Верно. Всё сложилось – он знал, что с ней произошло. —Расскажи мне, как это случилось. Что за сила, способная дать скол Глазу Порчи? —Перед тем, как тебе всё станет известно, я хочу, чтобы ты знал – Синьора сделала всё возможное, чтобы стереть любую информацию того дня. Думаю, во избежание огласки и… —Скрыть от меня. Я понимаю, однако, случайно, но я узнал это. Хочу понять, что с ней произошло. Педролино рассказал мне о том дне. Синьора…судьба снова сыграла с ней жестокую шутку. Встретив свои воспоминания в тех обстоятельствах, она потеряла контроль своей воле, тем Глаз Порчи ослаб и получил роковой удар. Его оказалось недостаточным, чтобы полностью сломать печать, но хватило, чтобы дать скол, который со временем завершит себя, разрушив печать. Синьора…что ты пережила с того дня... Прости за то, что меня не было рядом. —Не вини себя, за то, что не мог предотвратить. Она всегда тянулась к битвам. Сколько бы ты её не защищал, ты не мог быть с ней всегда рядом. — сказал мне Педролино. Но я не мог не винить себя. Однажды я поклялся себе защищать её. Защищать от всего: бездны, прошлого, от любых боёв, даже связанных с её службой. Из-за этого между мной и Педролино было много конфликтов, которые он в один момент предложил решать поединком: если выигрываю я – он отступает от Синьоры в действующей миссии, если выиграет он – я не могу мешать ему. Педролино – искусный воин на мечах, и в самом начале я был ему не ровня, но желание уберегать Синьору заставило меня стать воином наравне с ним, и с годами я научился одерживать победу над Педролино. Так мы делили её несколько веков… —Сколько осталось времени до начала «последнего этапа»? —Два месяца. Срок, на который он отозвал меня раньше. Тогда я понял, зачем он сделал это. В предстоящей миссии ему нужна была Синьора. Он дал мне возможность провести с ней это время, чтобы потом я отпустил её. Ведь никто из нас тогда не знал, сколько ей осталось… —Ты слишком спокоен, Дотторе. Я хочу быть уверен, что не сделал ошибку, позволив этому раскрыться. Я знаю, какие чувства ты питаешь к Синьоре, и хочу верить, что ты правда готов. —Однажды, дав волю своим чувствам к ней, я подписал с самим собой договор – однажды быть готовым потерять её. —Я тебя понял. Синьора…ты скажешь ей? —Каждый имеет право хранить свой секрет. И у всех должны быть личные границы. Если Синьора пожелает оставить эту трагедию внутри себя, то, как бы я не был близок с ней, я не стану это нарушать. Пусть всё будет, как решит она. Так я оставил право выбора за Синьорой. Она решила сберечь это в тайне от меня. И я… не хотел её тревожить. Ей было легче проживать то время в уверенности, что мне неведомо её состояние. Надеюсь, ей было легче… ведь поначалу я видел всю её боль, как она металась, не знала, что сказать. Потом мы оба смогли взять свои чувства. Наша игра подарила нам счастье. Мы были в невесомости рук только друг друга, словно мир без нас идет вперед, – так прошли два месяца. Так быстро наступило то время, когда мне пришлось отпустить Синьору её делу. Она уходила от предложения уплыть мне вместе с ней. Узнав сущность дела, она была даже рада, что у неё появилась возможность лично лишить всех слепых Богов их символа власти и силы. Под этой мнимой радостью мы оба понимали, что, возможно, мы прощаемся. У неё всё получилось в Монштарде, и она решила, не возвращаясь в Снежную, сразу отправиться в Ли Юэ. Это ожидание чего-то сводило меня сума. Я полностью утопил себя в работе. И в один день она вернулась, не одна. Я настолько бы изведен за это время, что не сразу поверил, что вижу перед собой живого человека, а не плод иллюзии. Это оказалась настоящая она, такая оживлённая…почему я почувствовал тогда, словно в ней правда что-то изменилось. Её слова в тот вечер…она говорила их с полной уверенность в своём завтрашнем дне. Шутила и мечтала на далёкое будущее. Не знаю почему, и я поверил в завтрашний день. Но проклятая всеми Инадзума разбила это всё.Наши дни.
«Не плачь.» Её голос – он уверен, что слышал его только что. На одно считанное мгновение Дотторе показалось, что к нему прикоснулась Синьора. Он резко поднял голову с колен и был уверен, что увидел её расплывчатый, полупрозрачный образ совсем рядом с ним. Он протянул к ней руку, но сразу в одно мгновение она растворилась на багровый свет и остался один Алый Мотылек, который сам прилетел на застывшую руку Дотторе. Он снова замер во времени, в непонимании увиденным только что. Была ли это иллюзия отчаяния? Но Алый Мотылёк на его руке – он реальнее всего живого. «Рядом…в любой форме…»