сжигая дотла

      У Чонгука чёртово дежавю. Он не знает, смеяться или плакать.       Обычно он никогда не смотрит новости, за отсутствием телевизора и ленью лазить по новостным порталам в поисках информации, которая вылетит у него из головы за считанные минуты. Кому какое дело, кто купил очередную компанию, а кто совершил покушение на другом конце земного шара. У Чонгука есть свой собственный мир, за которым он едва может угнаться. Его кокон — единственное, что удерживало его целым последние несколько лет.       Только какой-то чёрт потянул его кликнуть на новостной раздел в поисковике, пока Чонгук дожидался перенаправленного задания от начальника. И лучше бы он не делал этого, маясь дурью, а работал, потому что всего спустя клик с экрана ноутбука высвечиваются разные, но передающие один смысл заголовки молний-новостей.       Ким Тэхён продаёт контрольный пакет акций ведущего частного банка Кореи и покидает компанию на фоне каминг-аута.       Чонгук так и замирает, смотря на строчки невидящим взглядом, пока рядом не останавливается не получивший ответа на присланное задание начальник. — Какая мерзость, — мужчина фыркает с отвращением, замечая открытую на весь экран чонгукова ноутбука статью. — Правильно сделал, что ушёл. Это могло поставить под угрозу всю корпорацию. Нечего таким делать в руководящих кругах.       Сглатывая, Чонгук наконец сворачивает статью и поспешно открывает электронную почту. Дрожащие пальцы не сразу попадают по клавишам мышки под недовольный вздох начальника, и Чонгук на мгновение зажмуривается, беря себя в руки. Сейчас не время и не место.       Однако подходящим местом не кажется даже дом, когда за Чонгуком захлопывается дверь. Сидеть оставшиеся пять часов за рабочим столом казалось невыносимым, но в голове пустота и даже сердце как-то гулко бьётся под рёбра. Чонгук оседает на пол прямо в прихожей и трясущимися руками тянется в карман за телефоном, мутным взглядом открывая сайт банка и находя в контактах приёмную генерального директора.       Предсказуемо, никто не берёт трубку. Возможно, от звонков сейчас нет отбоя. Никаких иных контактов не указано, а личного номера Тэхёна у Чонгука нет. Не было смысла его брать, потому что встречались они здесь, каждую пятницу, в одно и то же время. Уточнять детали по телефону необходимость не возникала, а просто поговорить они не могли. Не давала саднящая носоглотку смесь гордости и совести.       Только не виделись они почти месяц, с того самого разговора. Ставшего первым и, кажется, последним для них в этом завитке ностальгии.       Кажется, Тэхён послушал его и не пришёл. Ему больше не нужен был секс. Чонгук не хочет думать о том, почему он так поступил, приняв это решение, но бежать от этих мыслей не получается. Тишина и холод квартиры давят на скачущие под покрытой испариной кожей нервы, не оставляя выбора.       Единственное, что помнит Чонгук о Тэхёне, это адрес, где тот раньше жил. У него нет ни малейшей надежды на то, что он найдёт там мужчину. Он не имеет ни малейшего понятия, что вообще собирается ему сказать. Но ноги ведут его сами, и Чонгук на последние деньги до задержанной зарплаты вызывает такси в Каннамгу.       Охранник элитного жилого комплекса смотрит на него с подозрением, набирая номер апартаментов, который назвал ему Чонгук. Его можно понять: у парня взъерошены волосы, растрёпана и помята одежда и припухли бегающие глаза. Он не выглядит так, словно принадлежит в это место, этот район, эту жизнь. Никогда не принадлежал, одной ногой зажав стремительно закрывающуюся дверь, из которой ему тянул руку человек, которого ему так нужно увидеть сейчас.       И это точно не Суджин, открывшая дверь, когда охранник всё же пропускает его в лифт с номерами апартаментов вместо этажей. Тот, что нажимает Чонгук, занимает два. — Не ждал меня увидеть? — девушка отходит в сторону, пропуская его внутрь. Чонгук мнётся на пороге, не зная, куда себя деть. Она права: он совсем не ожидал увидеть её здесь, в доме Тэхёна, хотя это, казалось бы, очевидно. Нужно было думать, прежде чем сломя голову нестись туда, где ему уже давно нет места. — Что ж, а я ждала.       Он хмурится, наконец встречаясь с её взглядом, но девушка не выглядит надменно. Лишь улыбается ему как-то устало, но тепло, словно они знакомы не первый год. Словно не она заняла его место, наверняка даже не подозревая об этом.       Только Суджин, кажется, знала. Чонгук не понимает, легче ему от этого или тяжелее.       Они проходят в просторную гостиную, когда он наконец берёт себя в руки. Чонгук оглядывается по сторонам, с режущей болью где-то в груди вспоминая, как они с Тэхёном проводили здесь дни и ночи, не думая ни о чём и с головой погрузившись в их маленький мир.       Кажется, его шок заметен со стороны, потому что девушка усмехается, когда усаживается на диван, жестом предлагая Чонгуку сделать то же. — Где он? — наконец находит свой голос тот, цепляясь за свои офисные брюки, из которых так и не переоделся после работы. — Честно, я не уверена, — Суджин разводит руками, и взгляд Чонгука цепляется за тонкие, изящные пальцы, на которых не мелькает кольца. Девушка, по-видимому, замечает его хмурый взгляд и тоже смотрит на свою руку. — Мы не виделись с тех пор, как подписали документы о разводе. Кажется, недели три назад.       Она наливает им обоим воды, когда Чонгук запоздало качает головой на предложение выпить чего-то покрепче, и отдаёт стакан ему в дрожащие руки. — Почему? — столько всего навалилось на плечи за последние несколько часов, что Чонгук едва может связать вместе и пару слов, смотря на Суджин с искреннем замешательством на лице. Он представлял её совсем по-другому. Не монстром, нет, но и не спокойной, улыбающейся ему, интрижке её мужа, — бывшего мужа, — так, словно они близкие друзья, а не жертвы обстоятельств. Словно они не борются за сердце одного человека, лишь проливая свою кровь. — Изначально это был брак по расчёту, организованный нашими родителями, — Суджин делает глоток воды, оставляя на кромке стакана следы блеска. — Мы впервые встретились за пару недель до свадьбы. У меня не было особых надежд, хоть я и слышала о Тэхёне прежде. Просто надеялась, что мы поладим и сможем жить бок о бок. Возможно, полюбим друг друга, если повезёт, — она горько усмехается себе под нос. — Так и случилось, пусть и не сразу. Его сердце было занято, это не заметить надо было постараться. Да и сама я не собиралась влюбляться в едва знакомого человека, с которым мне надо было связать себя узами договорного брака.       Чонгук чувствует себя не в своей тарелке, слушая о том, как Тэхён после их расставания обустраивал свою семейную жизнь с кем-то другим. Только уже не выходит скрываться за домыслами, которыми он себя накрутил, сделав нужные и не совсем выводы и едва не поставив на лучшем в своей жизни крест.       Суджин взглядом пробегается по его лицу. Наверняка видит слишком глубокие для его лет черты, поджатые губы, болезненно бледную кожу и синяки под глазами. Колыхающуюся в стакане воду из-за мелкой дрожи в руках. Но не говорит об этом ничего, за что Чонгук ей благодарен. — Мы потихоньку узнали друг друга, решили жить вместе, здесь, пусть и спали в разных комнатах, — продолжая, она кивает в сторону ведущей на второй этаж лестницы, где расположены спальни. Ему не нужно смотреть, чтобы вспомнить, как выглядит каждая из них. — Он уважал мои личные границы и не давил, и я тоже видела, что Тэхён не был готов на что-то большее. Пока он не рассказал мне о тебе.       Чонгук вздрагивает, будто его окатило ледяной водой. За окном начинает накрапывать дождь, ударяясь о панорамные окна, и он бросает взгляд на потемневшее небо, едва ёжась от фантомного холода, скручивающего внутренности. Лишь когда он поворачивается, то замечает улыбку на губах девушки, странно согревающую окоченевшие кончики пальцев. — Он не вдавался в подробности. Это было тяжело с заплетающимся от алкоголя и слёз языком, — она отрешённо хмыкает и опускает стакан на кофейный столик, складывая руки на коленях. Чонгук чувствует, как на глаза наворачивается пекущая влага подобно той, что сейчас разбивается о стёкла за спиной. — Но я поняла, что до меня был кто-то, кого я бы вытеснить не смогла, даже если бы захотела. Кто-то, из-за кого у нас с ним ничего никогда не могло выйти, как бы мы не старались. А мы старались.       Она поднимает взгляд в потолок и пару раз моргает, прежде чем закрыть блестящие глаза с глубоким, едва подрагивающим вздохом. Чонгук чувствует, что грудную клетку вот-вот сдавит. В лёгких печёт, а пальцы до побеления костяшек впиваются в колени. — Я знаю, что он любил меня, — твёрдо говорит Суджин, поджав губы, и едва качает головой. — Может, всё ещё любит. И это взаимно. Я всегда буду относиться к нему тепло, потому что он принял меня, чужого человека, в свой дом, в свою семью, хотя мог съехать и лишь пересекаться со мной на званых ужинах и публичных мероприятиях, как того требовал брачный договор. Но мы никогда не были влюблены. Его сердце принадлежало другому, а я хотела искренней любви, без вмешательства формальностей, родителей и положения. Теперь у меня есть шанс.       Когда она вновь опускает на него взгляд, её глаза больше не блестят. Чонгук бы хотел уметь так же хорошо справляться с эмоциями, и в этом он тоже проигрывает ей. Только принять, что это не соревнование, и перестать сравнивать всё ещё чертовски сложно. — Как и у тебя, Чонгук, — пододвигаясь ближе, Суджин протягивает руку и, когда он не отстраняется, накрывает его ладонь. Он долгое мгновение смотрит на их руки, прежде чем найти в себе силы взглянуть в её глаза. Не знает, заслуживает ли эти слова, эту доброту, но выбирать не ему. — Ты нужен ему так, как никогда не была нужна я. Я искренне пыталась ему помочь, быть рядом, когда ему нужен был кто-то, но я больше не хочу быть заменой. Ему всегда был нужен только ты. А я нужна себе.       Прежде чем Чонгук может сказать хоть что-то вместо того, чтобы просто смотреть на неё в ответ, девушка сжимает его руку в маленькой своей и тянется за телефоном. — Он не выходил на связь последние несколько недель. Думаю, он прячется, особенно сейчас, когда новости разлетелись по всей стране, — она открывает карту, что-то печатая в строку адреса. — Вот тут он жил до того, как мы съехались. Никто не знает об этом, даже его родители. Скорее всего, ты найдёшь его там.       Чонгук хочет спросить, зачем ей всё это. Что она из этого получит. Но единственное, на что хватает его осипшего голоса, это: — Думаешь, он мне откроет?       Долгое мгновение молчания, нарушаемого лишь разразившемся из мелко накрапывающего дождика ливнем, Суджин смотрит на него, прежде чем улыбнуться, лишь самыми краешками губ. Улыбка кажется искренней. — Он не откроет никому, кроме тебя, — в её красивых чертах лица мелькает изнеможённость, которую Чонгук прежде не замечал. Мысль о том, что всё это доставило Суджин не меньше боли, почему-то посещает его только сейчас. Но девушка лишь касается его предплечья рукой, на которой должно мелькать кольцо, уже не значащее ничего, и едва сжимает. — Тебе просто нужно постучать.       Опустив взгляд, Чонгук крепко зажмуривается, борясь с желанием закутаться в плед и свернуться калачиком на своей кровати, лишь бы не смотреть страху в глаза. Карие, со вкраплениями золотого, заглядывающие в самое сердце, что несмотря ни на что так рвётся к ним навстречу.       Он хотел бы ответить Суджин тем же. Теплом, благодарностью, добрым словом. Искренне сказать, что он никогда её не ненавидел, но это не так. Она не заслужила этого гадкого, отравлявшего его жизнь долгие годы чувства, не заслуживала никогда, но обида вперемешку с ревностью ослепляла и отпускает лишь сейчас, стекая по заживо вскрытым словами девушки запястьям. Всё, на что в себе Чонгук находит силы, это маленькая улыбка, когда ступает в лифт. — Чонгук, — зовёт Суджин, когда он нажимает на первый этаж, стоя к ней боком. — Позаботься о нём, хорошо?       Ему бы хотелось ответить, что он постарается, даже если это будет последним, что он сделает в этой жизни, но стыд, вина и океан боли парализуют изнутри, не давая вымолвить и слова. Сглатывая вставший поперёк горла комок горечи, он поднимает на печально улыбающуюся меж закрывающихся дверей лифта Суджин последний взгляд и кивает.

***

      Ливень и не думает прекращаться, пересчитывая черепицу и прорываясь сквозь приоткрытую форточку подъездного окна. Чонгук обнимает себя, стряхивая прохладные капли с промокших, лезущих в лицо волос, и заносит руку над дверью.       Он знает, что мнётся. Топчется на придверном коврике, сжимая руки в кулаки, лишь бы унять отчаянную дрожь, прошивающую всё тело. Пытается отогнать боязнь и опаску, когда прокручивает в голове слова Суджин, до сих пор содрогающие грудную клетку. Там колотится в тревоге измученное сердце, просящееся внутрь, в тёплые руки, которые никогда больше не разотрут его в щепки.       Чонгук наконец прислушивается, не в силах больше терзать себя сомнениями, и робко стучит по стальной двери.       У Тэхёна бывали деньки и получше — первая мысль, которая проскальзывает в голове, когда их взгляды встречаются. На нём лишь тёмные штаны и нет футболки, и Чонгук задирает взгляд на словно ставшее острее с их последней встречи лицо до того, как может смутиться неизменно поджигающей нежную кожу щёк картины. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Тэхён так тихо, что просачивающийся в приоткрытое подъездное окно ливень едва не перекрывает его хриплый голос. — Сегодня пятница, — Чонгук давит из себя улыбку, в мыслях загибаясь от боли, когда жадно вбирает каждую деталь любимого лица. Чертовски хочет просто прижаться к этой груди, уткнувшись красным от холода и слёз носом в ключицы, и никогда не отпускать. Если Тэхён ему позволит. — Впустишь?       Густые брови мужчины сводятся к переносице. Он хочет спросить, откуда у Чонгука этот адрес и зачем он приехал сюда. Что значит эта улыбка, сквозящая робким теплом, на которое они оба так долго были скупы. Тэхён чувствует, как с новой силой начинает биться о рёбра сердце, глядя на эти полные неуверенной надежды оленьи глаза и едва посиневшие губы. Чонгука всего трясёт от холода в промокшей, кажется, насквозь одежде, которая бросается на глаза только сейчас, но он всё равно улыбается.       В квартире не так много вещей, словно тут никто и не живёт вовсе. Скорее выживает. Самая необходимая мебель, горка одежды, сваленной на кресло в гостиной, почти пустой холодильник и кружка, которую сжимают тонкие пальцы, пока Чонгук зарывается подбородком в одеяло, накинутое на его плечи, и пытается впитать в себя его тепло.       Сидящий рядом Тэхён согревает больше, чем обёрнутое вокруг сжавшегося, всё ещё едва дрожащего тела покрывало.       Чонгук смотрит в чашку, в которой плавают по неосторожности попавшие туда чайные листья, прислушиваясь к стуку капель в окно. Тэхён опёрся локтем об стол, подперев подбородок, и смотрит на него. Слова застревают в горле. Чонгуку просто хочется немного посидеть так в тишине, притвориться, что всё в порядке и они просто проводят вечер вместе, а вскоре лягут спать в одну кровать, укутавшись друг в друга со столь присущей им раньше нежностью.       Он хочет этого так сильно, что наконец находит в себе смелость заговорить. — Почему? — вырывается одним словом, прежде чем он успевает окончательно продумать свои слова. Крепче сжимая чашку, Чонгук наконец встречается с чужим взглядом. — Почему ты ушёл из компании и сделал то заявление?       О том, что генеральному директору одной из крупнейших компаний в стране нравится не только противоположный пол, всё ещё гудят все новостные каналы. И только Чонгук может услышать ответ.       Кусая внутреннюю сторону щеки, Тэхён откидывается на спинку стула и проводит рукой по забившимся в глаза волосам. Они отросли, едва завиваясь на концах и спадая на ресницы. Чонгуковы пальцы пробирает дрожь от желания зарыться в них. — Мне надоело врать. И окружающим, и себе, — он на мгновение прикрывает глаза, делая глубокий вдох и откидывая голову. — Тот званый ужин был в честь передачи мне в наследство контрольного пакета акций. Как только я получил его, то больше не должен был плясать под дудку своих родителей.       Чонгук поджимает губы и делает глоток чая, опаляя пересохшее горло. Тупит взгляд на кухонный стол перед ними и невольно вспоминает родителей Тэхёна. Они наверняка были поражены поступком своего сына. Тэхён, должно быть, скрывается здесь не столько от желающих нажиться на нём журналистов, сколько от своей семьи, и эта мысль горчит на языке. — Я виделся с Суджин, — срывается у Чонгука с губ до того, как он может себя остановить.       Взгляд взволнованно косится на Тэхёна, но тот не выглядит удивлённым. Ни злость, ни возмущение не проскальзывают на его непривычно безэмоциональном лице. — Я так и подумал. — Она сказала, что вы разошлись, — Чонгук кусает губы, оставляя чашку на столе, и глубже закутывается в одеяло перед тем, как вновь перевести взгляд на мужчину. — Уже как три недели. Если вы больше не вместе, почему ты здесь, Тэхён? — А где я должен быть? — его голос звучит устало, и Чонгук его не винит. Их знатно потрепало, и он просто хочет разобраться с этим, прежде чем у них не останется ничего. — Ты мог бы прийти ко мне.       Такие простые слова, но горло сдирает всё равно. Чонгук подбирается весь, крепче цепляясь за несчастное одеяло, когда то едва соскальзывает с плеча, словно скрывается за бронёй от прошивающего изнутри страха. Всё ещё боится, что Тэхён оттолкнёт его, когда он наконец смог сделать маленький шажок, едва не теряя равновесие от напора собственной тревоги.       Тэхён смотрит на него внимательно, даже не моргая, и от затянувшегося молчания немного не по себе. Чонгук смотрит в ответ, держится, но не чтобы не сбежать, а чтобы не броситься навстречу, наплевав на слова. Это всегда давалось ему тяжело, но сейчас не избежать никак, потому что они ходят по минному полю уже который месяц, боясь подорваться фейерверком надломанных чувств. — Я не хотел от тебя секса, Чонгук, — он проводит ладонями по лицу, и только сейчас чонгуков взгляд цепляется за голый безымянный палец. Дыхание перехватывает, и он поспешно отводит взгляд, прячась за всё ещё влажной чёлкой, чтобы скрыть жгущие уголки глаз слёзы. — Ты ясно дал понять, чтобы в таком случае я не возвращался. — А чего ты от меня хочешь? — уткнувшись носом в одеяло, шепчет Чонгук.       В горле саднит, глаза предательски жжёт, и из-за мутной пелены он не видит, как Тэхён сжимает челюсти. В следующее мгновение поднимается с места, из-за чего Чонгук едва вздрагивает, что не укрывается от них обоих. Лицо мужчины искажает горечь. — Всего тебя. Уже давно, — Тэхён подходит к кухонному гарнитуру, упираясь ладонями в стол. Чонгук поднимает на него поражённый взгляд, не ожидав услышать что-то столь искреннее, ржавым ножом надрывающее кожу. Мне надоело врать, сказал Тэхён. Может, и между ними наконец не останется места недоговоркам и лжи, как бы это ни было тяжело. — Но ты продолжаешь сбегать от меня, выстраивая все эти стены между нами, и я не знаю, как их проломить.       Голова Тэхёна свисает между плеч, и лопатки крыльями проступают на оголённой спине, к которой так хочется прижаться, обнимая сзади, и забрать всё напряжение из сведённых плеч. Чонгук не успевает, пытаясь и проваливаясь в попытках подобрать хоть слово в ответ, потому что мужчина наконец поворачивается к нему, находя его взгляд, и мурашки ворохом бегут по коже. — Я умирал без тебя, Чонгук. Ты ушёл и забрал с собой всего меня. Она… Она могла бы не церемониться, подписать заявление о браке и уехать жить своей жизнью, забив на меня, но она осталась. Пожалела меня. Я здесь, живой, лишь из-за её доброты тогда. — Ты любишь её?       Чонгук едва сдерживается, чтобы не отвести взгляд оттого, как сильно жжёт глаза. Моргая, он чувствует, как слипаются ресницы и первая слезинка стекает по скуле, прочерчивая одну из многочисленных трещин на хрупкой как фарфор коже, оставляя клеймо там, где раньше теплились поцелуи любимых губ. — Да, — Тэхён отвечает тихо, но без колебания в голосе, и этого достаточно, чтобы вскрыть остатки Чонгука и поджечь с керосином. Он жмурится, опуская голову и поджимая дрожащие губы, чтобы сдержать постыдный всхлип, и лишь потому слышит всё ещё не колеблющийся голос уже чуть громче: — Но я никогда никого не смогу полюбить так, как любил тебя. — Почему ты продолжаешь говорить «любил»? — срывается с губ в такт солоноватой влаге с ресниц, и Чонгук загибается, обнимая себя за живот, пока вторая ладонь зажимает рот.       Тэхён оказывается рядом в считанные мгновения, опускаясь перед ним на колени и накрывая судорожно цепляющуюся за покрывало руку. Отнимает ту, что до лунок ногтей впивается в щёку, перекрывая надломанные всхлипы, и сжимает в тёплых своих, успокаивая дрожь. Чонгук отчаянно мотает головой, но не отталкивает, жадно цепляясь за мгновения рядом, чувствуя тэхёнову кожу на своей, его тёплое дыхание на своём мокром от слёз лице. Когда он наконец вытирает щёки и поднимает покрасневшие глаза, то надрывается всхлипом по новой, замечая влажно блестящие карие глаза напротив.       Тэхён никогда прежде не плакал перед ним, и он не знает, что ему делать. От бессилия, обиды на несправедливость, обошедшуюся с ними столь жестоко судьбу перекрывает дыхание и до боли сжимает надрывающиеся лёгкие. — Ты не позволяешь мне тебя любить, — шепчет Тэхён в содрогающееся пространство между ними, накрывая его исполосованные мокрыми дорожками щёки и поглаживая с такой нежностью, что Чонгука прорывает ещё сильней. Он так скучал по таким касаниям, мягким и ласковым, что едва может дышать. — Я хочу, я пытаюсь, но мне так страшно. Мне так чертовски страшно, что ты опять оставишь меня. Я не знаю, что делать с этим страхом. — Я тоже… тоже боюсь, — сквозь всхлипы трудно различить слова, но чуткий, нежный, пусть и полный отчаяния и боли взгляд и тёплые ладони успокаивают плач. Чонгук шмыгает носом и опускает глаза. — Я так боюсь, что ты поймёшь, что всё это было зря. Что твои родители были правы и что тебе не нужен такой, как я. Суджин сказала, что всё ещё любит тебя. Ещё не поздно вернуться и…       Он снова крепко зажмуривается, сглатывая по судорожно сокращающейся глотке. Подушечки пальцев собирают слёзы с самых ресниц, но Чонгук не может остановиться, даже когда ладони обхватывают его лицо крепче, вынуждая вновь встретиться взглядами несмотря на жгущую роговицы солоноватую влагу. — Я не хочу, — Тэхён отчаянно качает головой, смотря на него с решительностью, которую младший не чувствует. — Я никогда не пожалею о том, что выбрал тебя. Ни тогда, ни сейчас.       Чонгук смотрит на него умоляюще, содрогаясь всем телом. Цепляется окоченевшими в истерике пальцами за тёплые запястья, улавливая бьющийся там пульс, стук сердца, под который так любил засыпать, свернувшись на крепкой груди. Тэхён пододвигается чуть ближе, заглядывая в его глаза, и большим пальцем оглаживает дрожащую, искусанную нижнюю губу, замирая прямо над родинкой и смотря с такой нежностью, с таким рвением, что Чонгук забывается. Любые даже самые страшные тревоги теряются, когда Тэхён рядом, смотрит на него вот так и держит в своих руках, не позволяя окунуться в истерику с головой, потому что в ней нет смысла.       Замыленный взгляд Чонгука опускается на алые губы в ответ, и он облизывает свои, собирая солёную влагу с потрескавшейся кожи и едва задевая все ещё поглаживающий его подбородок палец. Тэхён мечется между его глаз и губ и сглатывает, делая глубокий вдох. — Гук-а, пожалуйста, позволь мне… — но не успевает договорить, потому что в следующее мгновение Чонгук впивается в его губы отчаянным поцелуем, всхлипывая от ласкового прозвища, которое и не надеялся услышать вновь.       Одеяло окончательно соскальзывает с дрожащих плеч, когда Чонгук цепляется за тянущиеся к нему навстречу руки, прижимается ближе и впускает Тэхёна между своих ног. Их губы на вкус как соль, но Чонгуку плевать. Он задыхается, когда тёплый язык мажет по нижней губе, чувствует вплетающиеся в его влажные волосы пальцы и раскрывается навстречу, умирая и возрождаясь вновь с каждым трепетным касанием, стирающим в мелкую крошку. — Всё, что захочешь, — он стонет несдержанно, когда обнимает Тэхёна за плечи и позволяет жадно мазнуть языком по проступившим на шее венам, оставив поверх поцелуй. — Забирай всего меня.       Чонгук не успевает набрать воздуха в стремительно сокращающиеся лёгкие, как его подхватывают со стула, оставляя одеяло бесформенной кучей на кухонном полу. Ему остаётся лишь судорожно цепляться за тёмные пряди волос и вдыхать родной запах, пока стены коридора проносятся перед глазами. Тэхён не отрывается от него ни на мгновение, держа так крепко, как можно ближе к себе, и от чувства горячей, голой кожи под ладонями знакомо сводит низ живота.       Спальня встречает всё теми же голыми, необжитыми стенами, но Чонгук не успевает осмотреться, прежде чем его бережно опускают на не застеленную кровать. Не бросают в порыве страсти, нет, пусть она жаркой судорогой и сводит кончики пальцев, а нависают сверху, моментально сплетая их губы в новом поцелуе, чтобы не терять ни секунды.       Цепляясь за пуговицы рубашки, Чонгук помогает избавиться от неё, пока Тэхён осыпает поцелуями его ключицы и шею, подцепляя пряжку ремня и вытягивая из петель, прежде чем стянуть помятые к чертям брюки вниз по ослабевшим ногам. Ближе, ещё ближе, Чонгук приподнимается на кровати, выпутываясь из рукавов белой рубашки, и обнимает мужчину за шею, приподнимая бёдра и позволяя раздеть себя.       Тэхён не может отвести от него взгляда. Устраивается меж разведённых бёдер, грубой тканью джинсов натирая нежную кожу, и накрывает его скулу тёплой ладонью, мечась отчаянным, с толикой неверия взглядом между покрасневших от слёз глаз. Чонгук ластится к ладони, позволяет смахнуть волосы с лица и оставляет нежный поцелуй на запястье. — Тэ? — его голос не дрожит несмотря на скручивающий изнутри страх. Тэхён издаёт тихий звук, ни на мгновение не отрывая от него взгляда, и, может, это и придаёт сил выложить на стол последнюю карту, так долго прожигавшую потайной карман тщетно пытавшегося обойти правила игры Чонгука. — Я люблю тебя. Никогда не переставал и не перестану.       Тёмные брови заламываются к переносице, когда Тэхён с надрывом выдыхает и на мгновение зажмуривается, прежде чем вновь впиться в его распахнутые навстречу губы.       Жар их оголённой кожи пробирает до мурашек, и Чонгук вжимается затылком в подушку, прогибаясь в спине, когда его избавляют от остатков одежды и накрывают своим телом, как можно ближе. Бледные бёдра сжимают талию, пока Тэхён продолжает трепетно выцеловывать его лицо, и глаза вновь начинает печь. Чонгук зарывается носом в ворох вьющихся волос и позволяет раскрыть себя, срываясь на дрожащие стоны от скользящих внутри смазанных слюной пальцев.       Мышцы паха сводит истомой, когда бёдра отчаянно подаются навстречу знакомым касаниям. Чонгук хочет ощутить его как можно ближе, глубже, одним целым с собой и до борозд цепляется за смуглые плечи, до режущей боли стискивая зубы, когда Тэхён наконец оказывается внутри в один плавный толчок.       Жаркие поцелуи ловят каждый всхлип с его языка, и это так нежно, каждое плавное движение их соскучившихся по ласке тел, что Чонгук забывает дышать. Утыкается в крепкую шею и подаётся навстречу обнимающим за талию рукам, горячему, надрывному дыханию в покрывшийся испариной висок. Спина съезжает по простыни с каждым толчком, и горячий член внутри распирает стенки, забирая с собой здравый смысл.       Тэхён шепчет бессвязный бред в его кожу, держа так близко, что между ними не остаётся и вздоха. Одна из ладоней скользит по внутренней стороне бедра и отводит выше, позволяя скользнуть ещё глубже и вырывая из натянутого чонгукова горла сладкий стон-вскрик, пока другая обхватывает основание шеи со спины, не позволяя удариться головой об изголовье кровати.       Каждая клеточка его существа чувствует Тэхёна, движущегося с ним в плавном, но таком отчаянном ритме, удерживающего в сильных руках, задевающего головкой члена простату на каждом толчке. Чонгук сжимает его внутри, стискивая рёбра дрожащими коленками, и заходится надломленным стоном, когда большая ладонь проводит по вжатым в простыни под напором чужого тела ягодицам и касается там, где в него вбивается горячая плоть.       Тэхён оглаживает напряжённые, натянутые мышцы, вылизывая его бьющийся словно в лихорадке пульс, и не позволяет ускользнуть. Ни за что больше не выпустит из капкана своих рук, будто Чонгук когда-либо захочет их покинуть вновь. Никогда. Он больше ни дня не выдержит без Тэхёна рядом.       Чонгук слышит себя словно сквозь воду, слышит сладкие, полные дрожи стоны каждый раз, когда Тэхён проникает в его тело, целуя его скулы, виски, подбородок. По бёдрам стекает знакомая судорога с каждым точным, глубоким толчком горячего члена, и Чонгук скулит и слепо ищет исцелованные, припухшие губы, отчаянно просится ближе, чтобы забыться в них, когда оргазм бурно прошивает всё тело.       Зажатый между их тел член выталкивает белёсую сперму, пачкая кожу. Под зажмуренными веками мелькают искры, когда на пике липнущую к простыни спину выгибает, прежде чем Чонгук обмякает, позволяя вбиваться в своё тело грубее в погоне за разрядкой. Тэхён утыкается губами под острую линию челюсти, цепляясь съезжающими от пота пальцами за ослабшие бёдра, делая последние толчки. Внутри вдруг становится так жарко и мокро, когда он наконец кончает, и Чонгук сквозь поволоку ещё не отпустившей неги понимает с мягким стоном, что Тэхён не надел презерватив.       Они лежат так, кажется, целую вечность, переводя дыхание. Чонгук возвращает обмякшие руки на расслабленные плечи, придавливающие к кровати, и зарывается едва подрагивающими пальцами в потные волосы на загривке. Губы Тэхёна всё ещё прижаты к его шее, пока большая ладонь поглаживает бок, опускаясь к обёрнутому вокруг точёной талии бедру.       На лицо сама собой пробирается улыбка, такая лёгкая, что даже чужой вес не причиняет дискомфорт. Одной близости их тел достаточно, чтобы бабочки в животе пробудились от долгой спячки, влюблённым трепетом пересчитывая рёбра.       Только и без того раскалённую шею вдруг обжигает влага, и Чонгук не успевает даже нахмуриться, как Тэхён прижимает его ещё ближе, если это возможно. Это настолько застаёт врасплох, что младший не может вымолвить и слова, чувствуя содрогающуюся на внезапном всхлипе, разрывающим только начавшееся было биться сердце, чужую грудь. — Тэ, ты чего? — он пытается отстранить Тэхёна от своей шеи, чтобы заглянуть ему в глаза, но тот лишь обнимает его ещё крепче, цепляясь за него как за якорь. Чонгук едва сдерживает шипение от стискивающих рёбра рук и поворачивает голову, касаясь губами разгорячённого виска. — Я тоже никогда не переставал, — Тэхён шмыгает носом, выдыхая в мокрую от солёной влаги кожу, почти заглушающую его дрожащий голос. — Я так сильно тебя люблю.       Не сдерживая ответный всхлип, Чонгук сам прижимает его ближе и закрывает глаза, зарываясь в растрёпанные волосы. Целует в висок, лоб, за ухом, куда только могут дотянуться его губы, чувствуя такое облегчение вперемешку с вновь наступающей на пятки истерикой, что сотрясает их обоих. — Впусти меня. Не убегай, — продолжает шептать Тэхён в его кожу, накрывая тёплую от прилившей к лицу краски скулу, пока Чонгук осыпает его поцелуями, отстраняясь лишь на мгновение, чтобы отчаянно помотать головой. — Не буду. — Пожалуйста, не убегай, — не останавливается Тэхён сквозящим слезами голосом, лишь бы достучаться. Лишь бы никогда больше не отпускать.       Чонгук перехватывает его раскрасневшееся от слёз лицо, стоит Тэхёну едва ослабить хватку, и целует, решительно, безмолвно обещая никогда не оставлять его вновь. Знает, что не переживут они оба, не после всего, через что им пришлось пройти, чтобы оказаться здесь.       Губы саднит от долгого, пропитанного столь тщетно сдерживаемой годами любовью поцелуя, но ни Чонгук, ни Тэхён не могут прервать его, с каждым скольжением языка отпуская всю горечь, печаль и обиду, которым в них больше нет места. За окном гремит гроза, раскатами грома проносясь где-то вдалеке и освещая полумрак спальни, и Тэхён прижимается своим лбом к чонгукову, закрывая глаза и выдыхая в пространство между их губ.       В согретом сердце так спокойно и тихо. Оно вздыхает с облегчением, наконец оказавшись там, где ему самое место. — Я никуда не уйду, — шепчет Чонгук, обегая жадным, таким нежным взглядом любимые черты, подаваясь выше и оставляя невесомый поцелуй на тэхёновых губах. Находя его руку, Тэхён переплетает их пальцы и улыбается так ослепительно, даже сквозь всё еще блестящие на глазах слёзы, что грудную клетку сводит вспышкой обезоруживающей любви. — В эту пятницу я останусь навсегда.