Торжество варварства¹
Руки, ярко испещренные голубыми линиями вен от самых оснований пальцев до кисти и выше, их так много, вены — мягкие бугорки, которых он касается и чувствует, как те плавно тонут, а затем вновь всплывают к тоненькой поверхности кожи. Пальцы слишком жилистые, вытянутые, лишенные грации, торчат из основания ладони, резко разъезжаются в стороны и так же импульсивно врезаются друг в друга, как только он собирает их вместе. Поворачивает ладонь и наблюдает за тем, как под кожей змейкой разбегаются в напряжении сухожилия. Сжимает ладонь и с каким-то отвращением напрягает губы. Передергивает плечами, между бровей толстой линией появляется складка. В темноте длинного коридора вязко, темно и буквально… — Пасёт какой-то жестью, чуешь? Мясной цех или, — парень с напускной брезгливостью сжимает нос и бросает потемневший взгляд в сторону раскрытой двери. Слышится нарастающее бурчание и шуршание чужих брюк. Вдруг из темноты дверного проема всплывет на поверхность лицо Горо. Особенно острое и сосредоточенное. Острые скулы, выбившиеся из высокой гульки волосы, которые мужчина тут же смахивает с лица и внушаемо смотрит в его сторону. От него исходит особая энергетика. Окидывая его очередной раз с ног до головы, он, наконец, понимает, какое впечатление Горо производил на Ви. Впечатление стабильности. Вскинутый подбородок, плотное телосложение, манера собирать руки за спиной. Настоящий шкаф с добрыми глазами. Легко повестись и Джонни делает определённые выводы, сужая почти желтые в свете оторванной от потолка лампы, глаза. — Ничего не чувствую, — высунувшись из комнаты, Горо опирается о дверной косяк, как большая гусеница. Из темного проема появляется сначала его лицо и только потом все тело целиком, будто оно в темноте слишком большое, длинное и ему нужно некоторое время, пока все оно притянется к свету. В темноте вещи всегда кажутся нереальными, страшно незнакомыми и странно чудными. А сейчас все пространство перед Джонни будто вообще стягивается в смятые, обрубленные линии, идет гормошкой, растягивается, как резинка, рвется как чужие нервы. Оно будто разобрано на составные, и он тоже. Стены отдельно от потолка и пола, ненатурально изогнувшиеся штыри, торчащие из стен. В голове его тут же всплывает воспоминание одного из первых некачественных брейнов, что он когда-то попробовал. Все в точности также: странная цветопередача, углы вокруг изгибаются в полукруги, а руки, точно не были его собственными, в любой момент могли исчезнуть, пойти рябью, вывернуться ладонями наизнанку. Что-то странное творилось с окружением и с ним самим. Особенно ярко он это почувствовал, когда Горо просто завис на месте с открытым ртом. Да, он застыл в дверном проёме, высунув голову и так и застыл, нахмурившись. Джонни отшатнулся, споткнулся о что-то и едва не упал в лужу, схватившись за стену. — Эй, ты в порядке? Спрашивает Горо и выходит из комнаты. Дверь за ним с плавным звуком отъезжает, вздрагивает и залипает, как заевший кадр, но стоит Джонни моргнуть, дверь тут же, как ни в чем небывало, захлопывается. Нет этих странностей. Джонни отреченно поглядывает на чемодан в своих руках и на руки в целом, сторонится двери и позволяет Горо бесприпятственно выйти из комнаты. Он еще раз осматривается, будто стараясь поймать заглючившую реальность за руку. А затем хмуро следует за ним. Что, если в темноте, все быстро изменится? Пойдет очередной сбой и. Вдруг, все это не закончится? Как заевшая пленка, бракованная запись, прокручивающася снова и снова? Откуда это странное предчувствие? Почему пространство кажется пластилиновым и при ходьбе ноги прилипают к полу? По его рукам бегут мурашки. Он стряхивает руки, отмахивается от мыслей и догоняет маячивший в темноте силуэт Горо. Сам того не замечая, он начинает осматривать его уже совершенно другими глазами. Что, если он не тот, кем прикидывается? Чтобы такой как он пошел против руки, что его кормит? А что, если Джонни не будет готов к удару? Его сознание тут же рисует смазанный кадр: вот Горо отделяется от темноты, направляет оружие, не поднимая головы и Джонни тут же пускает в ход чемодан, выбивает из рук оружие и одним движением вытаскивает из штанов пистолет, мятая рубашка тут же выпадает из штанов, а коридор мгновенно сжимается в одну точку — в расстояние между ними. К потолку возносится птицей выстрел. Всё это лишь нервные фантазии, идущего за ним парня с опасно сверкающими зелёными глазами. На деле же Горо едва ли представляет опасность. Какой-то вздрюченный, даже в темноте он кажется помятым, некоторые пряди его собранных волос гуляют при ходьбе по шее. Горо Такемура в темноте представляет из себя лишь вытянутую тень, которая внезапно останавливается, вдруг оборачивается и встаёт перед ним на свет с бутылкой минералки. — Нашел минералку и обезболивающее, это всё, что мне удалось найти, — мужчина с натянутыми вдоль висков серебристыми прядями, протягивает Джонни прозрачную бутылку с голубой туго закрученной крышечкой и ленточкой лейбла. Ну, конечно. Он усмехается. Ебанная Арисака. Даже вода, твою мать. Джонни поплотнее перехватывает кейс за металлическую ручку и со скепсисом отводит от него суженные глаза. — Телефон то тебе удалось найти? — взгляд Джонни против его воли вновь возвращается к бутылке воды. Во рту пересохло и стоит ужасный привкус какой-то съеденной ерунды, привкус чужого завтрака, зажеванный мятной жвачкой? Что-то в этом роде. Неужели он ел какую-то гадость в вакуумной упаковке? Даже Ви в рот такую херню не тянула. Взгляд Джонни лишь сильнее впивается в бутылку, а сам он уже представляет на своём языке освежающий холодок минералки. В горле першит, все его тело напрягается, будто протянутая в его сторону бутылка была очередной игрой его заточенного на металлический носитель сознания. Как мираж, вот- вот исчезнет бутылка, пальцы, держащие её, растворится этот тревожный сон, пол обратится в частицы, притяженья нестанет, а сам он вернётся туда, откуда начал. — Да, телефон есть, осталось найти Ви для полной коллекции, — возможно, этот огромный, редко улыбающийся мужчина именно сейчас вдруг решил разрядить обстановку и пошутить, однако Джонни встречает ее шутку пассивно, даже не пытаясь улыбнуться. — Да ты у нас Джим Керри, — хмыкает он, небрежным жестом забирая из его рук телефон. Как только он появляется в его жилистых ладонях, взгляд Джонни неизбежно смягчается. — Лучше придумай, где ее искать, комедиант. Под изумленным взглядом Горо, большие пальцы Джонни шустро запархали над экраном. Он сделал несколько легких движений и неприступный телефон потерял всякую защиту. Джонни знал как обойти трехэтапную защиту и обошёл ее вполне легально — ввел все пароли. Горо не смог не удивиться, с улыбкой вздохнул и поднял на него взгляд. –Ты знаешь пароль от ее телефона, у меня смешанные чувства, — Горо заносит руки в карманы, — С одной стороны, это, как там молодежь говорит сейчас? — он щелкает пальцами, стараясь снять с языка это слово, — А, крэнж, то самое слово. Горо выглядит до неприличия довольным. Даже с каким- то азартом потирает подбородок, будит он и сам не верит, что вспомнил это слово. — А с другой стороны? — Джонни даже отвлекается от телефона и смиряет его самым грубым взглядом, который вообще может быть брошен исподлобья. Горо, кажется, совсем игнорирует его враждебность. Он просто тихо усмехается своим мыслям, прежде чем продолжить. — А с другой стороны, ты умудрился запомнить трёхэтажный пароль от телефона Ви, — Джонни замечает, как губы Горо, к его самому величайшему разочарованию, вновь хитро разъезжаются в улыбке, — и тут же возникает вопрос: зачем ему это? Мысли всякие лезут, конечно. Горо кивает головой, будто откидывая все те ненужные мысли. — Но я просто вспоминаю характер Ви и. Она внимательно относится к своим вещам, — он вдумчиво подбирает слова, от чего-то без зазрений совести или стыда воззираясь на него, — шанс, что она не заметила, как ты роешься в ее телефоне — крайне мал, около 10%. Лицо Джонни, хмуро освещенное лишь экраном телефона идёт рябью раздражения. Хмурая складка, залегшая меж его бровей, становится лишь глубже, а губы с какой-то пассивно-агрессивной усмешкой уже дергаются в сторону. — Не тяни кота за яйца, Шерлок Холмс, — он крутит свободной рукой, намекая, что ему следует ускориться, — давай ближе к сути. Лицо мужчины в ответ не теряет той хитрой искорки, заложенной в появившихся морщинках у глаз. Ну, сейчас он точь-в-точь походил на торгаша корврами из джапан-тауна, которого Джонни посчастливилось встретить лет так. А сколько лет вообще назад? Одним словом — давно. . — Ты уж прости меня за мой французский, но Ви бы тебе пизды вставила за вторжение в личную жизнь, а значит ты не звонил с ее телефона, не залезал в ее смс, не вел себя как сталкер, хуже — ты запомнил пароль на крайний случай. На случай, если захочешь позвать на помощь, например? Джонни и без того, испытывающий его на прочность своим пронзительным зелёным взглядом, теперь буквально впивается в него им и резко вскидывает бровь. — К чему это ты ведёшь? Мало ли зачем мне ее пароли километровые, может, я посещал сайты, которые тебе, дурочку, снесли бы крышу, порн… Он обрывает его, без шанса вставить слово. — Прекрати, — нос Горо морщиться, — почему тебе так нравится выставлять себя мудаком? Та девушка, что помогла мне с телефоном Ви, сняла для меня блокировку, я видел уведомление о купленном премиум пакете на все услуги «Травмы»*. Тряхнув головой, Джонни отводит взгляд. В его зелёных, таких непривычно ярких глазах, пропадает всякое выражение. Он выглядит сбитым с толку, раздраженным и пристыженным ребенком. — Ви, — Горо трет переносицу, — Ви вряд ли бы купила что-то подобное. Джонни взбрыкивает, весь подбирается и вновь смотрит на него с высока, надменно и агрессивно. В его взгляде появляется настороженность и нескрываемый вызов. Губы, как шовчик на одежде, стягиваются в усмешку. — Это еще почему? — спрашивает Джонни с какой-то залегшей в голосе смелостью. — Да хотя бы потому, что она в конечном итоге доверилась нам. Это «нам» виснет в воздухе и будто попадает Джонни не в то горло. —Ах, ну, если к ВАМ. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО! — злобно сощуривается он. — Ви 27 лет не покупала ни единого пакета услуг травмы и тут, отчего-то сорвалась и приобрела сразу вип пакет? — гнёт своё Такимура — Перед смертью люди и в бога верят, молятся, исповедуются. Всякое бывает, — пожимает плечами Джонни. — Я знаю, что это ты позаботился, — с какой-то ноткой всезнайства вдруг прямо в лоб заявляет ему Горо. Всё никак не унимаясь, он шагает в темноте. Его голос удаляется. — Я предполагаю, что она особенно странно стала вести себя под конец. А вот этого ему явно нужно было не говорить, лицо Горо озаряется этой мыслью в какие-то доли секунд до того, как Джонни с настоящим остервенением хватает за ворот его и без того несчастной, растрепанной рубашки и впечатывает Горо в стену. И вот рука Джонни уже оказывается на чужой шее, обрушивается на нее, как резко упавший шлагбаум. — Какому ещё концу? Чё пиздишь то? Нихуя ты предполагальшик, ну ебать экстрасенс. Ты ничего не знаешь ни о том, что с ней происходило, — зеленые глаза Джонни почти ощутимо жгутся, его две раскалённые бутылочные склянки, челюсть напряжена так сильно, что на секунду, на какое-то мимолетное мгновение его истинное лицо вспышкой предстаёт перед Горо во всей своей красе. Тот же жуткий оскал, трехдневная щетина, глаза карие, почти чёрные, как две опалины от сигарет на чьей-то нелюбимой фотографии, рука тяжелая, совсем не мальчишеская, как пару мгновений назад. Рука Джонни вновь стальная. В эту вспыхнувшую секунду он каким-то образом нашёл способ блеснуть на чужом лице своим истинным обликом. Его нутро было настолько терпким, что умудрялось проступать даже на чужом, не принадлежащем ему лице, — ни о том, как я там, сука, варился в её мозгах! Горо все бегает по его лицу взглядом, совершенно растеряно и даже глупо. Неужели, когда он делил тело с Ви, разница между ними была столь же очевидной, колоссальной, ясной и пугающей? За этим молодым личиком всё ещё был истинный Джонни Сильверхенд, его присутствие просто невозможно было отрицать, а дух и взгляд его тяжелый перебить. И плевать, что лицо другое, тело другое, руки, глаза. Оскал был всё тем же. Отчего-то жутко растерявшись, он все продолжал смотреть на него, будто встретил впервые. Куда там до сопротивления? Горо даже не попытался вырваться. Выглядело его ошалевшее лицо даже слегка комично. Ну, для любого, но не для Джонни, конечно. Он же, выпалив свою тираду, осунулся от его сбивающей с толку реакции, вскинул плечи и с искривившимися в возмущении бровями, вдруг перевел все свое внимание, на телефон Ви. Тонкий, синий с серебристыми полосами по краям, голый без былого чехла с черепашками в очках. Единый взгляд на телефон заставлял его чувствовать необличимую в слова тоску. Как потеряшка, найденная на дне старой коробки, как отголосок воспоминания — телефон мгновенно остудил разразившуюся в Джонни бурю из чувств. Зелёные глаза стали чуть темнее, а вздернувшиеся плечи и брови тут же сникли. Все, что дальше говорил Горо, можно было бы считать беспринципными ударами исподтишка. — Под конец ваших поисков, — от чего-то, он всё никак не мог угомониться, ощущая звонкое, зудящее желание высказаться и договорить. Заслышав слово «конец» Джонни морщится, — она все меньше становилась похожа на себя, я же прав? Вопрос истинно риторический, Джонни вновь угрожающе дёргает уголком крепко сомкнутых губ, даже подрывается поднять на него взгляд, зыркнуть так, чтобы тот язык проглотил… Однако, телефон его волнует намного больше. Телефон Ви. Джонни продолжает бегать по нему взглядом, встречая знакомую трещинку в самом уголке, переворачивая его в руке и ощущая в ней скругленные края холодного, брошенного устройства, лишенного хозяйки. Её телефон — поистине ящик Пандоры. И он с ним обращается с осторожностью и трепетом. — Я же знаю её, — Горо убирает от своей шеи назревшую в виде руки Джонни угрозу, не хватало ещё получить от него локтем в нос или хуже того, — она… — Знаешь? — Джонни вдруг тянет губы в скошенную ухмылку. Есть в этой улыбке что-то душное, разочарованное, неверующее, пропитанное скепсисом, едким отвращением. Горо даже трёт глаза, стараясь искоренить эту усмешку. Этот жест ему ну просто необходим, чтобы не сорваться и не вмазать этому наглецу в эти сочащуюся ядом губы. — Ви опустила руки, пассивно наблюдала за происходящим? Поэтому, ты решил… Джонни меняется в лице. — Завали ебало, — выплёвывает он, отпихивая Горо, хотя тот уже едва ли отличим от серой стены. Хотя, пожалуй, Горо Джонни не сильно интересует, он как и прежде непреклонно водит пальцем по телефону. Усмехается своему, отчего навалившееся скопом любопытство заставляет Горо тут последовать за его взглядом и посмотреть в телефон Ви. На зажжённом в темноте прямоугольнике сияет лицо Ви с засвеченными глазами, она до нельзя задорно улыбается и поймана на фотографии тянущейся губами к бутылке с пивом, здоровяк рядом с ней, обнимающий Ви выше талии явно смеется: раскрыв рот и сверкнув зубами. Горо не знает этого здоровяка, что смеется с фотографии. Он и вправду такой большой, как великан, одет чёрную «алкашку», а Ви, кажется, в пижамные шорты и топ. Но хуже всего, это совсем не та Ви. Горо отводит от неё взгляд, будто чем дольше он смотрел, тем сильнее разрасталось это пугающее чувство несоответствия и печали. Голос Джонни звонкой пощёчиной возвращает мужчину к реальности: «Пока ты тут рот за зря проветривал, я нашел кое-что, знаю, куда идти.» — И что там? — тускло, с претензией на любопытство откликается он. — Странное предложение, — Джонни прячет губы, подбирая верные слова, — заказ. Сюр какой-то, если честно, бла-бла бла политика конфиденциальности, условия, что-то там про твою Арасаку, бла-бла-бла, деньги, вот, — Джонни упирается пальцем в экран, — они якобы должны забрать ее с нижних платформ у спасательных шаттлов. Заказ на имя Ричарда Найта? Горо пытается разглядеть сообщение, пытается вчитаться, щурясь в темноте, ну, точно старый дед. Джонни не даёт ему и шанса, он тут же убирает телефон в карман. Возможно ли, что он что-то недоговаривал, не прочитал условия заказа полностью? Ещё как. Горо эта мысль посетила почти сразу. И было он хотел возмутиться, заставить Джонни читать всё в слух, как тот отступил и прыснул от смеха. Горо не понял его веселья и насупился, собирая у груди руки. С ним вообще было как-то сложно. Это он из-за его плохого зрения? Ну, сто процентов сделает какое-то колкое замечание касательно недостающих очков или что-то в этом роде. Горо уже рыскал в памяти, шевелил извилинами и все пытался придумать достойный ответ на его назревшее замечание, как тут, Джонни просто взял и рассмеялся. — Что блять? Ричард Найт? — парень вскидывает бровь с той же натянутой усмешкой. — К Ви обратилось сообщество архиологов-любителей? Он же дед у нас совсем не первой свежести. Вы его тут как мумию храните или что? А? — Джонни в своей «оригинальности» был уже неудержим. С заразительной улыбкой, иногда закатываясь от собственных комментариев в беззвучном, слегка хихикающем, булькающем смехе, он все сравнивал Найта с окаменелостями и совсем скатился в какой-то ему одному понятный исторический юмор. Горо, стоящий перед ним в темноте, лица обоих подсвечены этим нечастым телефоном, Джонни смеётся, здание рушится. Все это напоминало ему какой-то чудной, до ужаса долгий сон. Он подустал от него и желал бы, наконец, проснуться. Но смех Джонни был до того абсурдным, совсем не по делу и не к месту, как горькая пилюля, будто облегчал в нем сидевшее «нечто», обгладывающее ему душу. Стало как-то спокойнее и тише. Смех его просто не мог оставить Горо равнодушным. Он засмеялся и вдруг почувствовал себя на несколько килограмм легче. Внутри что-то лопнуло, засочилось и вышло вместе с этим глупым смехом. Оторванная лампочка все болталась, искрилась над водой, упади она — их бы пришибло током, стена отходила от балок, оголяя обшивку космической клиники. Везде торчала требуха разодранной больничной реальности, а они стояли в свете мигающей лампы и телефона Ви и смеялись с шуток про динозавров, полностью дискредитируя в глазах друг друга личность этого странного, по логике несуществующего человека — Ричарда Найта. И казалось бы, что смех их, все клубился и нарастал, как спазм, в сознании Горо всё вертелось это имя. Ричард Найт. Горо поднимает на Джонни смеющийся серый взгляд. С каждым мгновением улыбка его тускнеет, неизбежно разглаживается, стирая с лица Горо мимические морщинки, залегшие от смеха у глаз и губ. Взгляд тяжелеет, а губы скатываются в жгутик. Почти гробовым голосом он вдруг произносит: «Что ты сказал? Ричард… Найт?»****
Кажется, привалившись к стене, Ви почувствовала себя слишком уютно и, закрыв глаза, закимарила. Проволившись в забвение, а с тем и наплевав на все проблемы, Ви, казалось, начисто забыла о своем рьяном желании встать и хоть немножко побороться за свою жизнь. Она могла бы соответствовать канонам: заплакать, заметаться, забить руками по полу или стенам, но нет. Ви просто заснула. К счастью, ей в этом никто не мешал. По коридорам уже никто не бегал и не кричал, уже не бесновались опьяненные страхом люди. Стояла гробовая тишина. Ви она укутала и девушка приросла к полу, мало чем отличаясь от обломков, окружающих её. Она одна в коридоре осталась— смесь пациентов, уборщиков и охранников — испарилась. Так что, плавая где-то на перипетии своего раскаленного сознания, Ви лишь изредка слышала выстрелы, какие-то неясные хлопки, чувствовала редкие, хромые и убогие шаги пробегающих — тех несчастных, которым повезло так же, как и ей. Словом, повезло ей здесь остаться. От их пусть и редких, но ярких признаков жизни, от этих шагов пол под Ви трясся, что лишь сильнее её убаюкивало. Чувствовала она себя в трясущейся на кочках машине: сидела на пассажирском сидении, запрокинув кверху голову, и уже давно бросила попытки бороться со сном, так сладко склеивающим её веки. К рулю у неё всё равно не было доступа, да и желания пересесть за руль этой волочащейся по оврагам машины тоже. Ви просто укачивало. В таком полуживом, полумёртвом состоянии Ви просидела целую вечность. Всё глубже и глубже проваливаясь в себя, Ви была ко всему безразлична. Просто лежала среди разрушения и камней, ощущая, как её лицо давно покрылось слоем пыли. От этого несдираемого с кожи слоя белой пыли у неё жгло и свербило в носу, но отчего-то Ви всё никак не могла пошевелиться, стряхнуть пыль, хотя бы растереть её, прогнать с покрасневшего носа. Да и сама она будто стала одним из обломков этого сложившегося, дышавшего на ладане карточного домика. Хаос этот, развернувшейся на самом драгоценном ресурсе Арасаки — космической клиники, на оазисе для избранных, был каким-то уж ну совсем кривеньким и неправдоподобным. Такие мысли посещали Ви, пока она сидела, в полудрёме и все сильнее прирастала к полу. Во рту девушки разверзлась целая пустыня, пусть она все еще и дышала, но каждый вздох этот был наполнен запахом крови. Он садил и выедал слизистую ее носа. Был ли у меня сломан нос? Что случилось и когда я успела сломать его? Больно ударившись при попытке встать? Или что-то не так с воздухом? Тем не менее, на все эти возникшие, быстро пронесшиеся в голове Ви вопросы, она попросту не была способна найти ответов. Она просто была вынужден вздыхать стойкий, ужасно колючий металлический запах крови, челюсти так сводило, что разжать их совсем не было сил. Ви понимала, что нужно встать или хотя бы сделать попытку, позвать кого-нибудь. Только кого здесь можно было звать? Врача? Да ладно. И Ви бы так и продолжила лежать без сознания, путаясь в мыслях и видя подлые сны о том, как она встаёт и возвращается домой, если бы не этот звук. Рядом что-то рухнуло, да с таким пугающим лязгом, что её тело тут же встряхнулось. Она с судорогой, очнулась и разлепила сонные, слипшиеся в слезах и пыли глаза. Вполоборота обратившись в сторону звука, и придерживая живот рукой, будто Ви в любой момент могла растерять все своё нутро, обронить печень, легкие, она встретилась с ней взглядом. Женщина, с рыжей охапкой волос, была совсем рядом, сидела в метрах пяти от неё. Они смотрели друг на друга, хотя, возможно, Ви так только казалось. Видела она ее нечётко, как смазанный снимок, да еще и в пол оборота. Глаза сидящей напротив девушки не выражали ровным счётом никаких эмоций. Ярко-голубые, глаза совсем молодой девчонки, втиснутые между густыми полупрозрачно-рыжими бровями и высокими скулами, голова как-то сильно наклонена в сторону. —Лорри, скажи ей забрать собаку, — она вдруг зашевелила трясущимися губами. Ви было донельзя больно, но она все равно заставила себя повернуться к ней всем корпусом. Сделала это и ту же ошалела от того, как яростно боль въелась ей в мышцы, сводила их и стала безалаберно грызть каждую в ней жилочку. Руки, плечи, мозг, кости, да всё в Ви задрожало, она обратилась в звенящий после удара колокол. Дыхание спёрло и девушка могла лишь жалко зажмурится. Воздух безжалостно жёг слизистую химическим паром. Она чувствовала свои руки, ноги, но что-то в этом странно её отталкивало. Будто Ви чувствовала не свое тело, что-то в ней щёлкнуло и поменялось, ну, словно собственные ноги были для Ви лишней деталью — натирающей обувью, руки лишь странным аксессуаром, полыми рукавами расклёшенной рубашки. Ви резко и странно почувствовала раздражение. Ей уже всё это было не нужно. Собственные руки и ноги напрягали ее, тяготили. Пальцы на ногах стали слишком тесно впиваться друг в друга, пошевелись чуть-чуть и Ви просто убьёт током раздражения от того, что она буквально ощущает, как они упираются друг в дружку и вот-вот изотрут себя в этой близости. Руки её были слишком длинными, спина зудила, а все её существо горело. Пуля. Ее она уже не чувствовала совершенно, вот она ей не сильно мешала. Ви с усилием разжала зажмуренные глаза, упёрлась карими глазами в пол, сколько на нем было крови, вздувшийся бугорками пол, столько песка и мусора. Клиника превратилась разбитую ракетой пещеру. Всё в воде, мой костюм, я. Но в воде плавали какие-то тряпки, сгустки чужой крови, она парила в густой воде и, казалась такой живой, будто знала, что подвела своего обладателя, вытекла, перепачкала всё вокруг. Откуда она? Я буквально утопла в ней. Неужели с меня натекло? Ви сидела во мраке, в воде и серости пыли и чувствовала: что-то определённо не так в этом затишье, в женщине с рыжими волосами. Она пыталась разжать закостеневшую челюсть, проверила живот. Штанина от её костюма отчасти сдерживала в ней жизнь. Кровь пусть и текла, но совсем не тем буйным потоком. Она скатывалась по ее белой ткани слабым ручейком. Крови было много, но пуля, кажется, не прошла навылет — это хорошо. Ви касается живота и белая ткань отзывается угрюмым хлюпаньем. Женщина, точно! Что она сказала? Лорри? Что? Она же может мне помочь, я только попрошу и. Ви поднимает глаза на неё и тут же чувствует, как в её животе завязывается узел. До этого такие светлые, почти детские глаза, которые Ви посчастливилось разобрать в сумраке разрушения, уже были затянуты тонкой плёночкой — глаза рыбы полежавшей на солнце, но хуже всего. было. видеть Её голову. Она была повернута под углом не совместимым с жизнью. Шея девушки вся перетянута, передушена и покрыта кровоточащими, лопнущими в натяжении складками. Звук, что слышала Ви, принадлежал рухнущему с потолка обломку. Только теперь Ви, хоть ей и было трудно исполнить даже такой сущий пустяк, как просто перевести взгляд с одного предмета на другой, огнула её взглядом с ног до головы. Её рыжие кудри заволокло штукатуркой, они просто накрывали её лоб, свисали до самых губ и болтались, как елочная пышная мишура, губы побелели. Краску на этом мраморном лице разводила, разве что, кровь её стянутой шеи, проступившая на ней ниточкой красных бус. Мне не привыкать к смерти. Ви давно свыклась с ней, злилась, ненавидела и лишь иногда — ждала. Вот как сейчас, но эта девушка. То, как она ушла. Ви и сама не заметила, как из глаз её брызнули слёзы. Она так давно была знакома со Смертью, с тем, что она делает с людьми, но эта смерть. Она просто ударила её в под дых. Ви почувствовала себя такой маленькой и ничтожной, что с радостью бы сжалась в комок, если бы могла. Если бы она могла, Ви бы перестала плакать по чужой, абсолютно постороней девушке, она бы перестала. Она бы перестала злиться, перестала чувствовать, что это она. Она, Ви, забрала её жизнь. Она виновата. Наверное, только сейчас Ви поняла, что исчезнет также — безвозвратно. Просто растворится. Больше не будет её воскрешения, никто не придёт на помощь, никто не вытащит её, не заставит вернуться, вздохнуть глубоко грудью и жить. Ви почувствовала, что на этот раз. На этот раз, для неё это будет точка. Никаких запятых или двоеточий. Не останется ничего. Ви, на щеках которой мокрыми полосами бежали слезы шумно вздохнула. Её жалкими попытками на плакать громче, в горле росло напряжение. Пухло, билось, стискивало всё её нутро. Ви было больно настолько, что она закрыла рукой рот. Что нормальные люди делают перед смертью? Прощаются? Ви плакала по чужой душе. В её глазах стоял дурман, во рту кислое сожаление. Звонить уже давно никому не было. Ви хватала ртом воздух. Весь мир будто стал ей далёк, померк в полутонах. Мир стал меньше, обратился в эту комнату. Покрылся пеленой, закрылся от неё. Неужели, всё действительно происходит так быстро? Так легко? В любом случае, думать об этом у нее давно не было сил. Все силы Ви были брошены на попытки совладать с собственной скорбью, мигренью, воздухом, да со всем этим миром. Воздух отравлял её, мысли отравляли, болезнь. И эта женщина, показавшая ей путь, так пристально смотревшая на Ви в последние минуты жизни, стала для неё последней каплей. Мне вдруг захотелось забыть её. Будто, если бы я не видела то, как легко она проиграла и. Умерла. У меня самой был бы шанс подняться.? Теперь то Ви уже точно знала, что ей суждено здесь остаться. Нет у нее больше выбора, кроме как оставить этой клинике свое тело в качестве компенсации, приклеиться к ней, срастись с этим полом. Кабелями, присохнуть к нему на собственной крови. Лежать, вставать и вести свой последний бредовый путь по коридору до первого падения. И Ви встала и пошла. Если её вялые попытки вообще можно считать за шаги. Ви часто просто висла на стене, как пьяненькая содержанка на перспективном возлюбленном. Шаги ее получались разбросанными, неаккуратными и выворачивающимися, Ви шагала ногами тряпичной куклы, выкидывая ноги то вперед, то оставляя их позади. Ви столько раз падала на стену, липла к ней щекой, что совсем скоро потеряла надежду отойти от нее хотя бы на шаг. Совсем скоро, эти безумно широкие окна, за которыми была лишь пустота, обратились в оплывшие контуры. Все углы сточились, а ее собственные руки превратились в вытянутые белые линии. Пространство кувыркалось перед ней, изворачивалось и совсем скоро, очередной раз облокотившись в темноте на стену, руки Ви прошли насквозь. Она упала в пространство на вытянутые вперёд руки, пролетела по ступенькам и влетела в стену. Ребра жгло адским пламенем. Она вся израненная, крошилась по лестнице, как бьющаяся гипсовая статуэтка. Когда она вновь, кое-как полнялась и встала на четвереньки, её сердце тут же сжалось. Ви тут же окатила волна паники. Она почувствовала, что в этой темноте она едва ли может отличить, где верх, а где низ. Шутка, но именно в этот момент ей действительно стало плохо. Болезнь раззявила пасть и решила укусить её именно сейчас. Она ударила по вискам. Темнота вспыхнула в ее глазах пронзительным звоном, в глазах заметались светлячки-мушки. Звон был таким утробным, таким интенсивным, гулким, закладывающим уши, что Ви, отчасти, была к нему готова. Мозг её умирал. Эта мука, боль, она всегда начиналась со звона, кромсающего все в ней на кусочки. Но сейчас, сидя на полу, в окружении лишь темноты, Ви даже почувствовала облегчение. Никого рядом не было. Никто не смог бы испугаться от того, с какой силой ногти Ви впивались в ладони. Она больше не могла побеспокоить Джуди, скрючившись от боли посреди ночи, больше не видела жалости, долбящей в зубы скорби и сожаления в глазах Вика. Она осталась одна и могла больше не прятаться в туалете, не нужно было врать. Ви, с силой зажмурившись, чувствует, что от боли готова вывернуться наизнанку. Боль бьет ее по всему телу. Единственное, о чем она способна сейчас думать, так это о том, как лечь на спину и изогнуться под таким углом, чтобы боль эта оставила ее, наконец, прекратилась? Что сделать, как выбить, как уничтожить её в себе? Ви разжимает кровоточащие руки, изрезанные пунктиром собственных ногтей. Охваченная безумным шумом в ушах она закрывает их руками, мнет свои синие волосы, пачкает их. Этот звон будто вытаскивает из неё все внутренности через уши, молнией сотрясает её тело и единственное, на что она ещё более менее способна, так это болезненно жаться, вытягиваться и извиваться под ритм боли. Очень скоро, кроме нее не остается ничего. Боль становится такой интенсивной, что Ви выпадает из реальности, а затем лишь через какое-то время находит себя вжавшуюся в угол. Пространство все еще резиновое, безразмерное, нечеткое и абсолютно доверху наполнено шумом, но сейчас его меньше. Пуля. Все ещё там. И теперь ее очередь проявить себя. Металлическое нечто, соринка, а ощущается как раздувающийся в животе, напичканный иглами шар. И делай с ним что хочешь. Ви касается пальцами вязкой, черной в темноте крови, слышит шаги и вялым полуприкрытым взглядом смотрит в пустоту. Ее лоб покрыт испариной, губы белые. Нет сил, чтобы пошевелиться, дать отпор или вновь подняться. Она вяло подтягивает к себе согнутую в коленке ногу. Ничего не происходит. Ви подносит к своим сухим, покрытым пылью губам руки и отчаянно пытается их согреть. Её колотит настоящий озноб, но дыхание Ви пусть и рваное, но достаточно теплое. Руки в нем тонут моментально: Горячий воздух обволакивает ладони и промерзшие пальцы девушки начинают оттаивать. Ви трёт руки друг о друга, поднимает взгляд к потолку, ей кажется, что с него освисает какая-то материя и требуха из металлических труб. Меня не хватит на долго. Кто бы это не был, они за мной. Вот же… — Твою мать! Ви! — кто бы это не кричал, у Ви нет сил, чтобы распознать его. Голос мужской. Он ей незнаком. Темнота берёт Ви за руки. А она всё гадает, как они смогли вычерпнуть её? Здесь так темно. Неужели. Они видят? Видят в темноте? А я почему не вижу? Я ничего не вижу. Я ничего не.. — Ви! Эй, эй, эй, Ви, — я чувствую, будто в моем горле застревает лампочка, сожми меня чуть сильнее, и она разрежет мне горло изнутри. Одно мое слово и она лопнет. Ви вяло кружит взглядом по темноте, бросает невидящий взгляд в сторону, где когда-то должна была сидеть девушка. Я все равно ничего не вижу. Будто я больше. Не. Нет. Я.. Не может быть… Ви ничего не отвечает. Она не способна выдавать из себя и слова, у нее нет и шанса на сопротивление. Кто бы это ни был, она перед ним беспомощна. Ви просто слышит приближающиеся шаги и выставляет руки вперед, дабы хоть как-то защититься. Но этот человек.. Просто..? Останавливается, молча сгребает ее в охапку, придерживая за спину, и тут же лихорадочно, грубо, бесцеремонно стискивает руки Ви в своих слишком жилистых ладонях. Этот странный человек, которого Ви просто не способна была увидеть, остается с ней и греет своим дыханием её промёрзшие руки. От него пахнет стиральным порошком, сыростью, сигаретами и духами с апельсиновыми и сугубо мужским удушающим одеколоном. Я не могу его увидеть. Я его не узнаю. А узнала бы я своего знакомого? Эта мысль загорается в ней на секунду и тут же потухает, прерываемая каким-то суматошным импульсом пришедшего. Ви дышит очень часто, отрывисто, сумбурно. — Эй, эй, смотри на меня, не закрывай глаза, Ви, — мое имя звучит так истерично, когда этот кто-то так произносит его. Звучит так надрывно, больно, что и мне от этого вопля становится тоскливо и больно. — к.уд.а? — её собственный голос звучит хрипло, неправдоподобно, убийственно незнакомо. Это я сказала? Неужели я могу так? Это не мой тон, не мой голос, не моё, не моё. — Она ничего не видит, — Ви чувствует, как он оборачивается, легонько утягивая её руки за собой. К кому он обращается, их здесь много? Почему так трескается его голос, почему так грустно и обречённо? Ви прикрывает глаза. В любом случае, я с ними не справлюсь. Я никого не узнаю, мне хочется выть от безысходности, пихаться, только не назад. Я не могу вернуться в свою палату. Нет! Этот «просто человек» ничего не отвечает. Ви накрывает очередной виток боли, она чувствует, как из глаз её вырываются слезы, а тело инстинктивно сжимается, стараясь уйти в свою раковину. Сознание Ви едва остаётся на поверхности, но ей кажется таким соблазнительным просто..уйти. Сдаться.. Провалиться внутрь и больше ничего из этого не видеть. Ему я не понравилось? Он понял, что перед ним не та? Это не могу быть я. С таким голосом. Человек находит во мне дефект, я чувствую, чужие касания относительно моей мокрой раны, но не могу увидеть их. Ви вяло ловит чужие руки и также понуро убирает их от себя. Не могу это больше выносить, мама.. Ви вздрагивает от новой боли, жмурится, голос спирает от боли, ударившей по всем её нервным окончаниям. На мне будто ебанный ошейник с электрошокером. Вот-вот моя операционнка, моя голова вспыхнет вслед за тлеющим телом. И вот теперь Ви точно отрывают от земли. Кто-то берёт девушку на руки и она тут же пытается отпихнуть его. Ви пихает человека, на чьих руках находится, но как-то очень вяло. Её жест больше похож на безобидную смену положения затекших рук. Сознание Ви варится в каком-то мареве, слышит она все как через толщу воды, сквозь дремоту. Девушка слышит, как он спускается с ней по ступенькам. — по.оложи. м.е.ня. Странно, но человек и правда возвращает Ви. Она чувствует, как спиной возвращается на ровную поверхность такого маняще прохладненького пола, ну, и черт с ним, что пол в воде. — Инжектор, быстро, он должен быть, хоть какой-нибудь, здесь должен быть. Инжектор, использованный, да еб твою мать, любой. ИЩИ НЕМЕДЛЕННО! Он почему-то очень нервничает, Ви слышит его возню и сбивчивые метания из стороны в стороны. Сама же она просто отворачивает голову, чувствуя щекой холодок и прохладу от воды, и если рай существует. То он для Ви холодный, как этот пол. Ей хочется запустить в него пальцы, зарыться в него лицом. Но о нет, спокойствие Ви не по душе этим людям. Человек вновь отделяет Ви от небытия, куда она так стремится. Она же чувствует себя жвачкой, отскрёбанной от пола. С намокшиэ волос девушки начинает капать вода. Этот человек с настоящим трепетом поднимает голову Ви, придерживая ее за затылок. Ви действительно пугается, насколько это возможно. Неужели мы могли быть когда-то знакомы? Мне им нечем помочь. Я знаю, что ухожу. Её глаза сами собой закатываются. Не представляю как плохо все это выглядит со стороны, но я больше не могу сопротивляться. Это его, их, да не важно, вводит в дикую истерику. — Эй, эй, солнце, ну, потерпи ещё чуть-чуть, умоляю, Ви, пожалуйста. Слова обращаются в кашу, не знаю, как, но я едва ли могу приоткрыть глаза. Тонкие пальцы человека остаются на моем лице мгновение, странно, что это вообще происходит со мной. Почему они вообще здесь? Кто этот человек, кто эти люди? Я вообще не соображаю. Кажется, что глаза мои открыты, но я ничего не вижу? Неужели это галлюцинации умирающего мозга? Мое сознание утихает. Так, слегка, медленно моргая сквозь кромешную темноту, я открываю глаза. Какая разница, может я так и не смогла открыть глаза? Ведь для меня все одинаково — так и так — темнота. Непрохлебная, попавшая мне не в то горло. Свернувшийся в моих глазах кисель. Пленочка. Я все равно не вижу ни черта. — Умничка, да, пожалуйста, оставайся в сознании, мы сейчас все исправим, слышишь? Но Ви слышит только от части. Да, она правда слышит его, но едва ли Ви хоть что-то из происходящего понимает или способна отреагировать. В темноте сверкают мушки. Такие разноцветные огоньки, кружащиеся перед глазами Ви, словно картинки из калейдоскопа. Боль я больше не способна перенести или хотя бы сжать её в себе. Не способна. Ви вжимается, ведомая судорогой, в пол. Человек оставляет её на полу. Руку её он, как и прежде, держит в своей. — Не будем тебя мучить, рана сильно раскроется, если я попытаюсь унести тебя с нами на поиски аптечки, понимаешь, Ви? Допустим. Ви тяжело дышит и редко моргает. — Просто потерпи немного, эй? Ви, блять, сейчас совсем не время помирать! Не могу ничего с собой поделать, я дышу очень странно, как загнанный зверек. Я с силой, самой невероятной, вцепляюсь в руку этого человека, с рвением кота, вцепившегося в отламывающуюся ветку. Я слышу странные звуки, будто треск? Мне сложно понять, что это. — Так, будет больно, просто адски, но, по возможности, не сжимай челюсть, руку мою сжимай, — я вновь оказываюсь между чужих рук, я не хочу, чтобы было еще хуже, поэтому как тряпичная кукла, подвешенная на веревочках, треплю своей головой из стороны в сторону. Но ему кто-то помогает, слишком много рук. Эти люди развязывают штанину, впитывающую кровь из кровоточащей, пульсирующей раны Ви. Что же это? С меня сейчас последние крохи высыпятся. Ви не может их остановить, трясется и, глотая воздух, пытается отсрочить неизбежное. Она что-то выплёвывает, кажется, попадая на его рукав, бормочет, что-то говорит, но слова совсем не получаются. Мозг Ви неизбежно отходит ко сну. Он не соврал, я дохожу в своей боли до самого пика. Как только ткань снимают, я буквально чувствую, как моя раны дышит всей этой гадостью. Всё. Я не только не вижу, я и не слышу больше. Уши закладывает до болезненных постреливаний. Этот "добрый" человек начиняет мою мокрую рану чем-то мягким. Рубашка? Я чувствую, как чужие пальцы входят в эту страшную, открывшуюся рану. Что он делает? — Держишься? — спрашивает он. А что мне ответить? Солгать? На сколько вообще способна Ви слегка сжимает его ладонь в знак согласия, сжимает чужие пальцы как мамины в детстве. Свободной рукой Ви находит пальцами рану, она забита тканью. — Ви, теперь не шевелись, мы буквально за углом, найдем тебе инжектор, тебе станет лучше и мы тут же вернёмся домой, слышишь? Он ещё что-то говорит про какое-то Васаби, а я чувствую облегчение и ужас, как пару минут назад, тогда, на лестнице. Знаю, что ведь не успеют, я больше не способна удержать свою душу на поводке. Пора ее выпустить. Пора выгулять, но Ви хочет, чтобы они ушли. Она давно решила, что они это должны сделать одни. Ви не хочет никого рядом с собой, когда она, наконец, уйдет. Дальше девушка вообще проваливается глубоко в сознание. Видит яркие сны.. Время будто больше не существует. Человек и его шаги уменьшаются и тут же увеличиваются. Неужели, так быстро вернулся? Он и его молчаливый компаньон. В голове крутится мое брошенное растение, я так хотела пересадить его в новый горшок. На глаза наступают слёзы, уже какие-то давно безумные, наболевшие, детские, капризные. Ну, почему я никак не уйду? Сил нет. Нет сил. Инжектор. Этот человек все же возвращается и вдыхает в девушку жизнь. Она сбивчиво моргает и вдыхает целебный пар полной грудью. Блаженное забытье. Лекарства, этот пар, кутает её в облачко наркотического забвения. Она чувствует, как он клубится внутри нее витками, блуждает по ней и находит выход через ноздри. Ви чувствует парящий дух инжектера и то, как подслеповатая темнота обретает знакомые черты. Перед ней нависает косо улыбающийся дядька. К Ви возвращается зрение, пленочка на глазах расторяется, а пространство корчится в помехах, но даже они лучше, чем кромешная тьма. Ви лежит на спине, смотрит на него и только и может, что чувствовать нарастающую угрозу. С чего бы это, да? Ви накрывает тень нависающего над ней мужичка, который ранее уже успел представился ей Ричардом Найтом. — Пора на выход, спящая красавица, конечная, — его большие, тяжёлые руки сгребают меня. Руки. Просыпаюсь я только в ави. Мы парим над незнакомой, чужой мне землёй.