Обретая свободу

— Я родилась в 1993 году. В конце ноября. Сам факт рождения уже был отнюдь не под счастливой звездой. Родители ждали сына, а родилась я. Отец был расстроен этим, отчего мать просто возненавидела меня. Сейчас бы это назвали послеродовой депрессией, но это была не она…конечно, может эта депрессия и была, но вряд ли может длиться на протяжении всего моего существования. Казалось бы, в чем проблема родить ещё ребёнка? А меня просто забыть, как страшный сон? На самый худой конец сдать в детский дом и жить дальше? Моей матери нельзя было больше рожать. Слишком повышенный риск, что вторая беременность закончится выкидышем. Я — первый и последний ребёнок своих родителей. Единственный, черт бы их подобрал. Но они относились ко мне так, будто я избитая жизнью тряпичная кукла, которая будет готова плясать под их дудку и терпеть унижения. Они хотели, чтобы я стала удобной для них, — я пожала плечами. — Я не знаю, что такое материнское молоко (ведь мне наняли кормилицу, которая кормила меня для того, чтобы прокормить своих детей), колыбельные, сказки на ночь и та нежность и любовь, которые дают малышам просто по факту их рождения. Я вообще узнала об этом уже в осознанном возрасте от своих сверстников, и уже тогда была крайне удивлена, ведь думала, что все семьи идентичны моей. И что это отношение родителей к своему ребёнку абсолютно нормальное. А насчёт молока…они просто не желали прикасаться ко мне лишний раз. По мере того, как я взрослела, отец и мать начали ненавидеть меня еще больше. Я получала за каждую мелочь, за каждую вещь, где могла провиниться даже немного, будь то крик или любая невинная шалость, оправдывающаяся юными годами. Я даже получала за то, что ела не так, как ели остальные. Если блюдо, приготовленное мамой, мне не нравилось, то оно непременно оказывалось на мне. Уже будучи в школе, я получала за оценки, чуть ниже средних. За 4 я могла стоять на горохе и рыдать, а ко мне никто не подошел бы. А если и подошёл бы, то только для того, чтобы с презрением и лютой ненавистью посмотреть на меня и скривить противное лицо, будто одно только присутствие меня в доме могло испортить им настроение. Даже бабушка и дедушка не лезли в этот процесс воспитания. Они всегда говорили, что такой тупице, как я, еще очень повезло с такими родителями. Я боялась сказать кому-то о том, что происходило дома. Никаким социальным службам, ибо знала, что даже если я окажусь в приюте, то они найдут меня там. А что будет после того, как они меня найдут, я не хотела и не хочу даже сейчас представлять. Они всегда были недовольны мной. Отец, из-за того, что мать не родила ему наследника, бил ее. Всегда. При любой возможности. Иногда я запиралась в своей миниатюрной комнате, потому что боялась его гнева, как он до крови избивает кричащую от боли маму, бьет посуду и ломает все в доме… Я не раз могла услышать осквернения в мою сторону, о том, какая я ненужная мразь, во всем виноватая сволочь и шлюха. Тогда мой возраст не достигал и 6 лет. Эти шрамы до сих пор остались на ее теле, словно бугристые полосы. От этого мать срывалась на мне и всегда со злостью говорила, словно выплевывала каждое слово: «Надо было делать аборт, если б я знала, что родишься ты!». — Как часто они это говорили Вам? — спросил Ким Тэхен и что-то пометил в блокноте. — Постоянно. Это очень сложно. Я ведь любила их просто потому, что они есть у меня, но они не смогли полюбить меня. А точнее, я любила просто из-за того, что должна была. Все твердили, что нужно уважать, боготворить своих родителей, и, безусловно, любить. Я соблюдала эту инструкцию, однако мои родители решили пренебречь общепринятыми правилами. Этакая игра в одни ворота, — горько ухмыльнулась я. — Тем не менее, в школе, как и в садике, я была любимицей воспитателей, но изгой для ровесников и учителей. Недостаточно хороша… Недостаточно старательна… Ты могла бы сделать лучше… Не самая худшая, но ни в чем и не лучшая… Недостаточно усердная… Недостаточно выносливая… Слишком эмоциональная, взбалмошная, шумная, слабая. Слишком громкая, слишком тихая, слишком глупая, слишком всезнайка, слишком вульгарная, слишком уродливая… Не такая, как все… Недостаточно стойкая… Подруга второго плана… Третья лишняя… Ненужный игрок… Резервная студентка… Незаметный друг… Боже, спросите у стен моей комнаты, сколько они слышали и впитали в себя мой, никому ненужный шёпот, и поймёте эта сомнениями пропитанную душу…сомнениями и болью. Да, это и есть я… Полное разочарование для родителей и сплошная неполноценность для окружающих меня людей… Это я. Я всю жизнь была недостаточно хороша, чтобы быть для кого-то значимой. Однажды меня очень жестоко избили в школе, и я пришла домой в слезах. — Картинки начали всплывать одна за одной: — Мамочка, прошу, смените мне школу, — я сидела у ее коленей и молилась, истерично просила, наконец, смилостивиться. — Я не могу так. Они просто убьют меня! Мам, пожалуйста. — Какая же ты никчемная и беспомощная, однако, — мать хохотала, как сумасшедшая, и этот хохот я помню до сих пор… Она пнула меня ногой, и со всем презрением, каким только можно было. — Смена школы проблемы не решит. Не можешь постоять за себя тут, значит не сможешь и там. Да и, может, твои дружки по насилию тебе вправят мозги. Я им могу посодействовать. Иди делать уроки и больше не появляйся на моих глазах! Я тогда еще получила сверху от отца. Он орал, что я никчемна и веду себя, как тряпка. И чтобы я даже не надеялась, что они с мамой пойдут в школу, чтобы разбираться, ибо избиение пойдёт мне на пользу. Вы знаете, что я чувствовала, когда окончила школу? — Что? — негромко спросил врач. — Счастье. Неимоверное счастье от того, что я больше не увижу эти лица одноклассников и учителей. Что меня больше не будут трогать. Что кровь больше не будет растекаться по моему телу, что я буду в безопасности и смогу дышать так, как я хочу! Я расцвела и наконец ощутила дозу счастья, самого окрылённого на свете счастья! После получения Аттестата зрелости, я подала документы в Мюнхенский институт рекламы. И знаете, меня взяли. Я была на седьмом небе от счастья. Родители тогда сказали, что рады за меня только потому, что не будут видеть меня постоянно. Как же я туда уезжала!.. Меня не мог остановить в тот момент даже метеорит, который летел бы к Земле. Я порхала и горела так, что могла бы осветить всю Германию! — Но, как известно, всегда есть есть большое НО… — Тэхен смотрел внимательно, ведь, рассказывая о переезде, я не заметила, как села. — Да, есть. Вы правы. Это большое но — мой бывший муж… — Давайте Вы расскажете о нем на следующем приеме? — предложил Ким Тэхен и положил карандаш на блокнот. — Я как раз обдумаю, основываясь на том, что Вы рассказали мне сегодня, как мы будем продолжать лечение. Я Вас запишу на следующую неделю в это же время. Хорошо? — Да, договорились. — Только у меня к вам задание. Нарисуйте ваше детство. Вот теми цветами, которыми вы его видели. — Боюсь, доктор, что вся картина будет черной. — Не вся, — он улыбнулся. — Ведь было же что-то светлое. К примеру, переезд. Буду ждать. Я вышла и увидела, что дождь закончился. Встала на остановке и вдохнула полной грудью. Это было впервые, чтобы после первого сеанса мне немного стало легче. Ведь прописать таблетки проще, нежели выслушать… Но мне стало обидно, что время так скоротечно. Я хотела говорить, как будто открыли кран с водой и не могли закрыть. Я погружалась в воспоминания почти без страха. Странно, но после первого приема я поняла одно: доверие есть. И оно большое. А это значит, что я готова открываться и закрывать все то, что так долго меня душило. Приехала домой и села на диван, даже не раздеваясь. От пережитых воспоминаний на сеансе прямо там и уснула. — Ли, — я смеялась от его гримас, — перестань! Сейчас приедут гости, а мы ничего не приготовили. — Мишель, все в порядке. Тем более, что у тебя уже все готово! Осталось дело за малым — накрыть на стол и ждать гостей. Смотри, что покажу, — Ли выбежал из кухни и принес сверток внушительного размера. — Я заказал это у нашего мастера фотографий. Надеюсь, что ты оценишь. Он развернул и взору предстал наш с ним портет. Но не классический, где люди просто стояли и улыбались, а цветной и живой. Мы стояли оба, окутанные дымкой и держались за руки, улыбаясь глядели друг на друга. — Ли… - я потеряла дар речи, восхищённо оглядывая каждую деталь картины, — это так красиво! Давай повесим этот портрет на самом видном месте в доме? — Командуй куда! — улыбаясь, сказал он и взял картину. — Думаю, что он будет хорошо смотреться здесь, — я указала на место над диваном в гостиной. — И все будут видеть, как мы счастливы и любим друг друга. — Разве счастье не любит тишину? — усмехнулся Ли. — Любит. Но в нашем случае это лишь констатация фактов! Звук будильника вырвал меня из оков Морфея, и я встала, не понимая, что я сейчас видела. Возникли вопросы, на которые я бы хотела знать ответ. Кто такой Луи, и кем была я там? И почему я так живо чувствовала все, что было там? — Мишель и Ли… Кто же вы? — моя голова гудела от мыслей и непонятных эмоций. И ведь вся картинка была такой красочной, такой родной и притягательной... — Может, это мои фантазии и желание быть любимой? Не думала, что после одного сеанса начну сходить с ума. Я встала и пошла готовить себе завтрак. Стояла, варила кашу, и воспоминания вдруг настигли меня вновь: Это было утро. Я пришла с работы и готовила завтрак Марку, ведь он только что проснулся. Но встал он не с той ноги, как всегда. Каждый день я лицезрела недовольного Марка… — Кэти, черт возьми! Где завтрак? — раздраженно крикнул Марк, сидя за столом. — Почти готово! Я с ночей, Марк, уж яичницу ты и сам себе мог пожарить, — по-доброму улыбнулась ему в ответ. — И вообще, у меня просьба: пока ты дома, то приберись везде, пожалуйста. Смотреть страшно. — А ты что будешь делать? — спросил он, глядя на меня в упор. — Спать? Ты слишком много это делаешь! — Конечно! Я ведь работаю, чтобы оплачивать счета и выживать, пока ты ищешь работу. — Тварь! — он влепил мне по щеке. — Я ищу! Но нет подходящего варианта! А ты вечно меня попрекаешь едой! Жри сама! Марк встал и опрокинул мне на голову завтрак, а тарелку разбил о пол, отчего мелкие осколки разлетелись по всей кухне, задев и меня тоже. Я рыдала. И пыталась оправдаться, но я была последней тварью для того, кто обещал, что не тронет меня пальцем. Кто защищал меня и любил когда-то… Я почувствовала запах гари, и моментально воспоминания ушли. — Черт! Каша сгорела, — я выкинула кастрюлю в помойку и, тяжко вздохнув, решила, что сегодня позавтракаю в кафе на работе. *** Как только дверь захлопнулась, а моя новая пациентка исчезла, я с тяжким вздохом потянулся. Интересно. Довольно интересно. Безусловно, мне уже попадались люди с похожими историями: несправедливые родители-твари, насилие, и тд. Но в этот раз мне казалось, что все иначе. Будто у этой девушки (как ее там, Кэти вроде?) отняли все силы, какие только можно было. Если вы вдруг подумаете, что работать психологом — дело довольно скучное или наоборот, интересное и захватывающее, то я, как истинный профессионал своего дела, отвечу так: каждому своё. Но я больше склоняюсь ко второму варианту, психология действительно интересная наука, привлекавшая меня ещё с детства. Поэтому я готов слушать даже самую избитую биографию своих пациентов. Мой поток мыслей прервал телефонный рингтон, исходящий из задних карманов брюк. — Але? — Короче, тут такое происходит. — И тебе тоже привет, Хосок. — Ой, оставь на пару минут свой приветливый нрав и слушай меня… Я засмеялся и, поудобнее устроившись на диване, стал слушать россказни моего лучшего друга. Все равно сейчас перерыв, а спокойно поесть мне Хосок не даст. — …поэтому, возможно, ей придется переехать. Эй, ты меня слушаешь? — Да. Мие придется переехать в Чехию, чтобы работать. Но я не понимаю, почему ты так волнуешься. От Дрездена до Праги рукой подать. — И что?! Тэ, Мия — моя сестра. Конечно я буду переживать! Даже если бы это был какой-нибудь соседний район, — вознегодовал Хосок, слишком переживающий из-за переезда своей единственной сестры в чешскую столицу. — Да и вообще. Чехия, Прага…вот уж не знаю, как ты, а мне эти места не по душе! — Хосок, вообще-то в Праге безумно красиво! Ты так пренебрежительно относишься к Чехии из-за того, что Мия туда переезжает. Будь это какая-нибудь шикарная страна без изъянов, ты говорил бы так же. — Опять эта твоя психология! Иной раз мне кажется, что еще чуть-чуть, и я сам буду готов давать людям советы. — Чтобы давать людям советы, необязательны знания психологии, — я улыбнулся. — Просто надо быть уверенным в себе и в своих советах. — Ладно, Тэ, ты лучше скажи мне, когда к нам приедешь? Я заканался тебя ждать, правда. И не только я. Мама с папой так и рвутся поскорее с тобой повидаться, а про Мию вообще молчу. — Ой, Хосок, тут я правда не знаю. Пациентка интересная попалась, хочу закончить сеансы с ней. Довольно необычная история, жду ее продолжения. — Знаешь, что я скажу тебе? С твоими пациентами ты скоро сам превратишься в психа. — Эй! Сколько раз я тебя говорил, психами занимается ПСИХИАТР!!! И если ты это не запомнишь, я самолично передам тебя в психбольницу. Или сразу в морг. Услышав знакомый рингтон, говорящий о завершении звонка, я рассмеялся. Мда, вот что-что, а угрозы насчёт морга всегда действенны, ведь у меня ещё остались дружки-патологоанатомы из универа. Не успел я и взглянуть на записи приемов, как в кабинет влетела женщина лет 30 и начала свой рассказ. Включив свой психологический анализатор, я стал внимательно слушать историю, не слишком отличавшуюся от миллионов предыдущих.