***
Когда Паудер было десять, Вай разрешила ей выбраться на сушу. Её русалочий хвост был достаточно крепким, чтобы проскочить все подводные заграждения и выбраться из сетей на подступах к Пилтоверу — как же, богатые люди считали таких, как Паудер, порождениями нечистой силы и думали, что острая леска сможет их сдержать. У богатых были смешные «ноги», их город пах пылью и машинным маслом, и многие из них думать не думали, что прямо под их портом — за счёт которого они жили и преумножали богатства — выстроился такой же, зеркальный город. Город подводных чудищ и нефтяных пятен, город заиленных потерь и маслянистой скуки. То был Заун. Хаос, который двуногие безуспешно пытались сдержать оружием, давно забыв, как без презрения общаться с веками живущими здесь русалами. Паудер смотрела вверх, на размытые фигуры, сквозь мутную рябь. Кто-то маленький заметил её и с таким же интересом посмотрел в ответ. — Мама, мама! Там подводная фея! — ребёнок потыкал пальцем в вонючую пучину, но вместо синих глаз взрослые увидели только поднявшиеся со дна тучи песка. Банда из подводного города скрылась в ядовитых разводах, под ржавыми днищами кораблей. Их гигантские тени нависли немой угрозой, скрывая солнечное небо. Паудер почему-то вспомнилась та кровавая ночь и рычащие железные махины над головой. — Идём, — Вай подмигнула сестре, и та сразу воспрянула духом. Первое приключение! Первый оборот! Да, подводные жители придумали, как становиться двуногими. Всего на пару часов, для которых приходилось травить себя пилюлями, созданными из человеческих же отходов: из радужной нефти, из горько пахнущих масел. Заун — безумный город — подстроился под двуногих, научился пользоваться тем, что богачи называли мусором; и теперь, проглотив пилюлю, русалы становились неотличимы от людей, пугая их этим до чёртиков. Люди теперь не могли различить, где свой, где чужой. В кого можно стрелять, в кого нельзя. «Интересно, — задорно думала Паудер, — а можно ли нам стрелять в людей?» — Нет, точно нельзя! — это поодаль Вай спорила с друзьями, но те не слушали: бредили безумной идеей, что можно пробраться в королевский дворец. — Смысл вылезать ради парочки утащенных кошельков? — смеялся Майло. — Обчистив дворец, мы точно вернёмся богачами! — Короля нет в замке, много кто из стражи уехал с ним. Наводка верная, — поддакнул Клаггор, и Вай сдалась под их напором. Паудер улыбнулась грядущим приключениям. Человеческая одежда была странной и жёсткой. Ноги дрожали, и Паудер, если честно, не совсем осознавала их наличие. Её шатало из стороны в сторону, и падать было... жёстко. Родные волны больше не подхватывали девочку — она уже скучала по ним. На суше было боязно. — Идём, — Вай понимающе протянула руку, и Паудер потянулась за ней, обретая равновесие. Пока сестры были рядом, где бы они ни очутились — страх исчезал. Дворец и впрямь был полупустым. Паудер сама не поняла, как это они оказались в центре города: вроде совсем недолго петляли по плесневым катакомбам, соединёнными хитрыми лазами с Зауном и доками. Просто вдруг раз — и редкие солнечные просветы подземелий и переулков сменились светлым буйством, да таким, что русалочьим глазам стало больно. Вместо городской пыли Паудер вдохнула чистый древесный запах: они попали в большой королевский парк. Зелёные дорожки были аккуратно подстрижены, буквально вылизаны до последней травинки, но вокруг не было ни души. Некому было наслаждаться обустроенным великолепием. Паудер тронула рукой тёплую кору дерева — кажется, то ещё не знало человеческой ласки. — Пригнись, — шикнула Вай. Но она зря беспокоилась: вокруг было спокойно, никому не нужный парк утопал в тишине. Паудер прислушалась к доселе незнакомому звону — это безоблачное, бескрайнее небо игралось с ветрами. Сверкающий золотом дворец вторил его песням. У ребят жадно загорелись глаза, когда богатый блеск показался совсем близко. Страшно было до чёртиков — у Паудер дрожали коленки уже совсем не с непривычки, — но она упорно кралась вслед за сестрой, предвкушая веселье. Солнце внутри коридоров было таким же воздушным и игривым, что и в парке. В просторных комнатах — таких Паудер не видела никогда — лучи преломлялись, и солнечные зайчики резвились в лабиринтах, созданных хрустальными ловцами ветров. Сотни подвесок позванивали под потолком — и заглушали шаги заунцев: неуклюжие, не приученные красться. Сквозь этот воздушный звон, прерываемый только шорохами жадного воровства, просачивалась беда. Надвигалась неслышной тенью. Мерцала в укромном углу, переливалась синими всполохами. По чуть-чуть, по искорке — беда тянула Паудер к себе, и та не в силах была противостоять. Под тревожный звон хрустальных ловцов она открыла неприметный сундучок — и увидела там морские слёзы, собранные со всех уголков океанических глубин. Какой поразительный экспонат. Какое сосредоточение горя. Паудер пришла в восторг! Море таило в себе много печалей, и те иногда прорывались в ураганных валах, сметали всё на своём пути... Увидеть морские слёзы, а тем более собрать, разложить вот так в коробочке, было сродни сказке! Конечно же, она взяла пару шариков с собой. — Чего ты там застряла? — Клаггор пыхтел под тяжестью набитого богатствами рюкзака. — Сворачиваемся! — Стража близко, — напряжённо прислушалась Вай. И впрямь: хоть мелодичный звон прятал топот военных сапог, жители подводного города чуяли врага даже по вибрациям, будь то дрожь воды или воздуха. Ребята проглотили ещё по пилюле, и маслянистый яд придал им силы: они побежали, едва разбирая дорогу в солнечных бликах. Перед глазами стояло синее, глубокое небо; когда ещё удастся увидеть такое? — Стоять! — стража была ещё далеко. Вкус свободы разлился по венам, маленькая банда смеялась заливисто. Однако смех быстро прервался. К ребятам наперерез бросился какой-то смуглый юноша. За ним, отставая из-за хромоты, тащился тощий мальчишка. — Стоять! — крик юноши получился совсем жалобным. В руке у него дрожала шпага, в которой драгоценных камней было больше, чем боевой стали. Вай нервно фыркнула, не веря глазам: — Ваше Высочество? Серьёзно? Принц Пилтовера слыл ещё большим чудаком, чем сам король (а тот был личностью одиозной). В нижнем городе его высочество прославился в основном благодаря безумным идеям: построить очистительные станции для воды, сделанные из чистого серебра (ведь, как известно, нищие заводы с нищими рабочими прямо-таки изобилуют драгоценным металлом), или создать представительный совет Зауна (из кого? из наркобаронов или головорезов?), или организовать школу с преподавателями из Пилтовера (ах, как жаль... он не учёл, что двуногие под водой не дышат). Русалы и русалки всех мастей только и делали, что травили байки о том, что эдакого выдумает принц в следующий раз, и предположения были одно смешнее другого. В конце концов, после бойни, в которой сёстры потеряли родителей, принц прекратил попытки реформ. То ли детские мечты наконец-то вытравились из бестолковой головы, то ли противостояние двух городов сделало взаимодействие русалов и двуногих небезопасным. Принц стоял напротив ребят, и звон трясущейся в его руках стали резал тонкий русалочий слух. «Всё взаимосвязано», — подумалось Паудер. Резкий звон будил морские слёзы. Те будили в обращённых русалах тоску по дому. Тоска накликала беду. Вай почувствовала опасность первой и среагировала чисто на инстинктах. — Бежим! — её не волновало, что крик привлечёт стражу, что дворец — не место для риска: с моря дул солёный ветер, и его гнилые нотки предупреждали всех русалов, заплутавших в пыльном Пилтовере, о скором горе. Принц замахнулся, хотя у него в глазах блестел страх, а не решимость — и сталь взвизгнула, и одна из морских слезинок ответила ей неистовым плачем. Майло едва успел вытянуть синий кругляш из сумки — но выкинуть не смог: тот пронзил русала горем, растворил в орущем безумии. Раздался взрыв. Это океан в синем шарике иссыхал и превращался в соль, и обращал в соль всё вокруг. Вай одёрнула Паудер, подмяла под себя, не замечая солёных ожогов на спине, и бросилась бежать: потому что взвыли другие слёзы. И вот уже они рыдали в унисон. По ту сторону растворился и Клаггор, а мальчишка с тростью едва успел оттолкнуть принца, отдав визжащую шпагу на растерзание синему вихрю. Дворцовый парк содрогнулся под синими вспышками. Стих стальной визг, расплавилось дорогое золото рукояти — и морской плач утих. Одна только выжженная пустошь, вся в соляных разводах, чёрной пропастью смотрела в небо. Оно отвечало магическим свистом беснующихся ветров.***
Если бы принц не пострадал, сёстрам не удалось бы уйти из дворца живыми. Но судьба не дала сегодня пролиться ещё большей крови — и потому переулки с подземными лазами ложились слаженной дорогой, без единого препятствия и прохожего. Вай запрещала себе оглядываться. Запрещала думать о чём-либо, кроме отрывистых: «Направо. Влево. Вниз». Вниз. Надо быстрее добраться до привычных теней и мутных водоворотов. Затаиться, залечь на дно, как трусливым подводным змеям, потому что только в гнилой воде можно было почувствовать безопасность. И ещё горе. Безудержное горе, которое море вынесло на сушу какому-то безумцу, а тот оказался достаточно удачлив, чтобы не умереть от шариков, лопающихся от любого неверного звука. — Что за чёрт! — Вай ударила по поверхности воды, и та замерцала радужными пятнами. Сёстры добрались до убежища вовремя. Обратная трансформация была болезненной, и Вай колотила ладонями по маслянистым разводам, испытывая боль и физическую, и душевную. Паудер притаилась рядом, в тени, напуганная и тихая. Она всегда переживала боль в тишине. Её выдавал только остекленевший взгляд: иногда там лениво скользила сдерживаемая, дикая боль. — Это же... не из-за меня? — тихий голос был едва слышен за хрустом трансформирующися костей. Ноги становились хвостом, сухожилия медленно ворочались под кожей, обрастающей чешуёй. Вай не знала, что ответить. Нужно было сказать «нет», конечно же, нужно было это сказать. Но всё произошло так быстро. Она сама ещё ничего не поняла. Они с ребятами выходили из этого стока буквально пару часов назад — все вместе. Сливы, заросшие мхом, ещё помнили их хулиганский смех. Где это всё? Где? — Я ничего не понимаю, — Паудер водила пальцем по радужным узорам, лишь бы не смотреть на сестру. — Они же... звали нас. Они плакали. Я просто... хотела выпустить их на волю, — голос девочки сорвался, но глаза были по-страшному пусты. — Я просто хотела вернуть их в море. Вай подплыла ближе и обняла, игнорируя собственную пустоту в груди. — Знаю. «Ты не виновата» она произнести не смогла. Не потому, что считала Паудер виноватой, а потому, что любые мысли поглотил страх: такой огромный, такой всеобъемлющий ужас, что волосы вставали дыбом и начинало дрожать всё тело. Вай как будто вернулась в день, когда тащила за собой Паудер сквозь алые воды, сквозь обрубки мяса и тучи чешуи. Паудер пела песенку, а Вай дрожащей рукой разгребала им путь, трогая чьи-то внутренности. Ей было тогда двенадцать. С тех пор она ненавидела и ржавый вкус, и ржавый запах, напоминавшие кровь. Терпеть не могла скрипящие от старости корабли в порту. Не жила в остовах затонувших кораблей — предпочитала каменные пещеры либо криво собранные, по человеческому подобию, дома. И не выносила кровь. Наверное, потому океанский плач, его взрыв, вызвал недоумение вместо отвращения. Он просто распылил их друзей. Превратил в соль. За долю секунды. Никакой крови, никаких ошмётков. Один только священный ужас перед древней магией. Вай было шестнадцать, когда она решила, что убьёт всех, кто вздумает играться с магическим хаосом. Ведь если его подчинят — кто знает, может, двуногие заставят рыдать маслянистое море, гниющее у них под ногами?