***
Принц бродил по пляжу в респираторе. Прошло так много лет… Впервые во время восхода небо казалось не грязно-серым, а просто серым. Приятного серого оттенка. Даже слегка розового? Или Джейс хотел так думать? Он ведь так и не выехал из Пилтовера ни разу. Другие горожане, наводнив соседние полисы, время от времени возвращались сюда. Размытой толпой сновали по небесному порту: забирали остатки брошенных впопыхах вещей, или сменяли коллег в научных экспедициях, или просто прилетали поплакать о прошлом — и рано или поздно улетали вдаль. Ибо невыносимо было каждый день смотреть с высоты на город, застывший памятником самому себе. Наверное, Джейс тоже стал частью этого памятника. Кожа его посерела, сам он будто постарел лет на десять. Порой он думал, что так наказывает себя. Порой — что так защищает город. На самом деле ни его покаяние, ни его защита никому не были нужны. Джейс это знал. Но, может, он делал это всё для себя самого? Для своих разбитых мечт? Для своего неприкрытого позора? Может, только работа в этом сером городе, где ему хотелось одновременно удавиться и всё исправить, — может, только это придавало его жизни смысл? Безумный учёный, благородный рыцарь, вечный принц. Таким он казался людям. Одинокий мечтатель — таким он казался самому себе. Мёртвая вода, отвратительно-тёплая от бесконечного пожара, лизала носки сапог. Мужчина не брезговал, не боялся чем-нибудь от неё заразиться. Даже сейчас, когда он не чувствовал моря, он знал: его оно не обидит. — Джейс? — послышался слабый голос. Принц поначалу подумал, что это призраки шумят где-то в смоге. Или что он принял за чужой голос собственное дыхание в респираторе. Только через пару окликов он, не веря, обернулся. Токсичная дымка соткала пред ним прекрасный мираж. В серо-розовом рассвете, подставивший лицо ветру, сидел Виктор: истончавший, с облезлым и кривым хвостом — но бесконечно мягкий. И его улыбка. У Джейса перехватило дыхание, стоило её увидеть. — Вик... — воздуха не хватало на слова. Он не смог закончить. «Невозможно. Невозможно», — билось в голове у Джейса. Он смотрел на родной образ и не мог поверить в его реальность. Будто всё это было десятилетия назад. А может, вообще было сном. — Ну, иди ко мне, — раскрыл объятия Виктор, явно стесняясь своей наготы и выступающих косточек. Джейс бросился к нему незамедлительно, не замечая, как тёплая прибрежная вода заливается в сапоги. Только чтобы стянуть с себя громоздкий респиратор и, задыхаясь от смога и слёз, целовать каждую чёрточку рёбер: чтобы почувствовать. И чтобы дать почувствовать русалу — что тот любим. Они оба хрипло дышали: Джейс — от шока, Виктор — от болезни. Принц боялся сжать объятия чуть сильнее, будто хрупкое тело могло сломаться прямо в его руках. — Как ты... здесь? Виктор смущённо пожал плечами в ответ. Оглядел розовеющий в рассвете смог, потрогал противно тёплую воду, в которой умирало всё живое. Джейс читал отчёты специалистов: сгоревшая нефть оседала тяжёлой массой на дно, а на её место приходила новая нефть с нижних слоёв огромного кольца. Непрекращающийся огненный круг. Как говорили специалисты, никто в Зауне не сможет жить в таком аду: русалы либо уплыли, либо задохнулись. Силко сущий идиот, если думал, что русалы выживут в такой воде. Ещё пара лет — и в Зауне умрут даже бактерии. Если бы не чудо в виде прорванного кольца (если бы не Виктор, создавший это чудо) — на руках Джейса оказалось бы ещё больше смертей. Тем невероятней казалась сегодняшняя встреча. — Мне знакома пара местечек, — мягко улыбнулся Виктор. У Джейса защемило сердце. — Прячусь в пещерах. Еды полно: набрал после массового бегства, ещё тогда, во время бомбёжки. Сколько уже лет прошло... почти пять? Сложно считать, сидя под водой. И снова его улыбка. Застенчивый взгляд, бегающий по песку. Виктор редко смотрел на кого-то прямо. Но если уж смотрел — в груди всё переворачивалось от глубины его янтарных глаз. — Почему ты не уплыл с остальными? Джейс понимал, что не имел права искать чужого взгляда после всего, что совершил. Но он упрямо держал хрупкие ладони в своих, заклиная: посмотри на меня. Посмотри. Хоть ненадолго дай забыться. — Я всё равно долго не протяну. И тот океан... дикий, какой-то необузданный. Не как море вокруг Зауна. Я мог бы не пережить путешествие из-за болезни. Карие глаза наконец-то встретились с Джейсовыми, причиняя боль своим всепрощением. «Это из-за меня ты травил себя?» «Это из-за меня ты не уплыл?» «Как я могу помочь тебе?» «Сколько тебе осталось? Сколько нам осталось?» «Всё закончится сегодня? Или ты ещё придёшь навестить меня?» Джейсу было так стыдно за свои эгоистичные мысли. За желание никогда не расставаться. Но он ничего не мог поделать. — Почему... только сейчас? Почему мы не виделись раньше? Виктор снова опустил взгляд, как-то сжался. Готовый в любой момент отпрянуть и сбежать. Принц сжал его руки покрепче. — Потому мне было стыдно? — то ли утвердительно, то ли вопросительно. — Потому что с меня начались наркотики, с меня начался Силко и та безумная девочка, готовая сжечь Пилтовер. Я привёл Заун к бомбёжкам, хотя просто хотел... мира? Выхода из этой нищеты? У Джейса перехватило дыхание: какой же прекрасной души был этот русал. Разве он не понимал, что вражда существовала и до него? Что зачистки, кровавые стычки стали делом привычным ещё до их с Виктором рождения? Даже если принц с другом привели эту ненависть к безрадостному концу, они точно не были теми, кто её начал. — И потому ты травил себя этими пилюлями? Почему ты не... — в голове вертелось очень много «не» о прошлом, но Джейс понял, что задай он все эти вопросы, у них уйдёт много дней, чтобы разобраться во всём. Поэтому он сказал главное: — Почему ты появился сегодня? Пожалуйста, скажи. — Потому что... — в глазах Виктора стояли слёзы, — слишком долго сидел в своей пещере? Однажды я проснулся и понял, что так и умру там, в этой темноте. Что я проиграл. Он зло выдернул ладонь из смуглых пальцев и вытер слёзы. Дыхание стало ещё тяжелее, чем было. Дым жёг его больные лёгкие, но ещё больше нутро жгла вина. Джейс прекрасно понимал это чувство. Чувство поражения. Чувство краха. Хаоса, созданного по своей же вине. Чувство безысходности от потраченных впустую сил. Грызущая Виктора пустота вылилась в тихий скулёж. Джейс всё понимал. Он через всё это проходил. — Я так рад тебя видеть, — принц нежно обнял рыдающего русала. Хотя хотелось каждую секунду твердить «Прости меня», «Прости меня», «Прости меня» — Джейс выбрал тишину. Виктор и так всё знал. Они были просто парой мечтателей, натворивших уйму дел. Они — руины, оставшиеся доживать тут свой век. Отныне они — скелеты: окольцованные чёрным дымом, повенчанные смертью. — Я так рад, что ты жив, — всхлипнул Виктор куда-то в Джейсову грудь. — Погоди, разве ты не убедился в этом, когда вытащил меня на сушу? — хмыкнул Джейс. Несмотря на смог и отброшенный куда-то респиратор, ему стало как будто легче дышать. Нежась в объятиях и рассветной дымке, он хотел встречать так каждый следующий день. — Я такого не делал, — удивлённо прогундосил русал, шмыгая Джейсу куда-то в подмышку. Он хрупким комочком свернулся у принца под боком, и на такого усталого, отбросившего любые барьеры Виктора не было жалко ни времени, ни промоченных сапог. — Тогда сочтём это чудом, — пожал плечами мужчина. Может, это море пожалело его. Хотя он помнил чьи-то руки... А, неважно. Прошли годы. Память затёрлась, затянулась копотью. У Джейса были проблемы стократ важнее. — Я хочу остаться, — в голосе Виктора не слышалось былой решимости. Скорее, обречённое желание вернуться к прошлому. Даже если возврат будет иллюзией. — Не могу больше прятаться в пещерах. Не могу вспоминать об одном и том же. Хоть я слаб, но могу ещё принести пользу. Джейс рассеянно кивнул. Он не стал говорить слабевшему на суше Виктору об исследованиях учёных. О том, сколько десятилетий будет гореть нефть, насколько ядовитее станут вода, земля и воздух. Возможно, ещё пять лет — и даже на огромной высоте, в небесном порту, будет невозможно находиться без противогазов. Принц натянул громоздкий модифицированный респиратор. Лёгкие уже жгло — он не мог терпеть даже ради Виктора. Русал под его боком устало прикрыл глаза, воспалённые ядовитыми парами. Лишь слабая улыбка Виктора вселяла надежду, что что-то ещё будет. Что их дуэт вернётся в былое русло. Что наука — всё ещё двигатель к счастью, а не к новым безумствам человечества. Пускай он посидит в неведении ещё немного. На руинах золотого города помечтает о будущем, встречая рассвет. Джейс слушал тихий рассказ — планы будущих экспериментов — и чувствовал себя счастливым. Хотя и очень, очень старым.***
Кейт вернулась ещё позже, чем Виктор. Хотя думала, что не вернётся никогда. Город был пуст. Давно похоронен под серо-жёлтыми клубами. Они шевелились, как какие-то щупальца. Сам Пилтовер выглядел нелепым: с высоты небесного порта он казался накрытым гигантской медузой. Виктор, плескавшийся в скромном бассейне на высоте нескольких километров от моря, казался нереальной, призрачной картиной. Он и был призрачным: весь какой-то истускневший и истёршийся о время. Джейс, бледный от недостатка света и ядовитых газов, всё время был где-то рядом с русалом. Вот таким, избитым и слишком нереальным образом предстал перед Кейт бывший дом. Она, конечно же, спустилась в город, хотя мать была против. Госпожа Кирамман и так не хотела ехать в Пилтовер по делам, но долг вынудил. А бывшая миротворица... ну, если честно, она не знала, что искала тут. Любое воспоминание казалось Кейт тусклым, не стоящим внимания. Её мимолётная влюблённость в одну смелую русалку... Чем она была по сравнению с годами новой жизни? Кейт не могла тогда, перед бомбёжкой, смириться, что Вай так легко покинула её ради сестры. Ради безумицы, готовой изничтожить целый город из-за детских обид. Интересно, уничтожила ли её слеза Виктора? Не задело ли Вай?.. Кейт так молилась в тот день, чтобы всё прошло удачно. Чтобы стал оправданным её тайный донос Виктору — единственному русалу, которому она доверяла полностью (и, к её стыду, единственному, кого она поймала за всю жизнь). Откуда бы другие узнали о безумной (и гениальной) синеволосой девочке. Никому в той суматохе уже не было до неё дела, а Кейт волновалась. Слушала рассказы Вай о сестре — и понимала, что эта «Паудер» пойдёт до самого конца, лишь бы заполучить желаемое; что та уже погубила множество душ, в том числе сослуживцев и друзей Кейт. То, что Вай сможет сдержать или исправить Джинкс, было всего лишь иллюзией русалки. Вай оставила Кейт ради самообмана. Кейт же не была так глупа. Она, в конце концов, была миротворица, работавшей с преступниками по сей день. Ни один безумец на её памяти не исцелялся. И каждый прожитый день она всё больше убеждала себя, насколько был правильным её выбор предать? пойти в обход? одной русалки. Работа Кейт — уничтожать угрозы, предотвращать преступления. Кто знал, что устранение Джинкс совпадёт с устранением целого Зауна. Было ли это предотвращением? зачисткой? как там у миротворцев ещё называют убийство преступников? Кейт было легче жить, думая, что всё это было оправдано. Что с нефтью сгорели и наркотики, и бароны, и просто мелкие убийцы, пролезавшие в своё время из канализационных щелей в Пилтовер. Они были гнилью. Они были кошмаром мирных граждан. Женщина стояла на страже Пилтовера, даже если он стал руинами. Она до сих пор с гордостью носила значок миротворицы, пусть и состояла на службе совсем в другом городе. Какая разница, в какой ты форме. Борются со злом везде одинаково: жёстко, беспощадно. Именно такой с годами Кейт и стала. Резкой, разочарованной в мире. Она стала настоящим солдатом, и она знала, какую цену она за это заплатила. Иногда, во снах, ей мерещились алые волосы, солнечные дни, проведённые вместе — но со звоном будильника всё выветривалось из головы. Солдаты, чья война не прекращается, очень быстро разучиваются долго размышлять над своими и чужими поступками. В каждодневных стычках, допросах, боевых вылазках разум начинает чётко размечать добро и зло, отметая любые полутона. Заун был злом в голове Кейт. Потому она, по приезде, без энтузиазма выслушала робкие планы принца по улучшению ситуации. Сухо поприветствовала Виктора. Даже не взглянула на русала во второй раз, не поинтересовалась, как всё прошло с Джинкс. Чью сторону Виктор выбрал: уничтожить? защитить? Какая теперь была разница. Поначалу Кейт размышляла об этом, но прошло уже лет десять. Как бы там ни сложилось, это стало делом минувших дней. Для неё с Зауном было покончено. С Пилтовером, увы, тоже; однако ни одна победа не обходится без жертв: в конце концов она смирилась с потерей дома, и это закалило её. Один только образ алой макушки, уходящий от Кейт к безумной сестре, не давал покоя.***
Кейт сама не поняла, зачем спустилась к пляжу. Песок хрустел под армейскими ботинками — какой-то пересушенный и скрипящий тусклыми ракушками. Когда пожар начался, морские животные массово выбрасывались на сушу, поэтому через столько лет их перемолотые кости непривычно шуршали под ногами. Женщина вглядывалась в морской горизонт, силясь разглядеть хоть что-то за чёрным горящим кольцом. Серый купол закрывал небо, вечерело — и поэтому было почти темно. Пора было возвращаться. Кейт почти дошла до места, где когда-то нашла искусанного, бессознательного Джейса. Тёмные скалы нависали над ядовитой водой. Миротворица читала отчёты. Никто не мог уже жить в такой воде, даже бактерии. Она действительно не понимала, зачем сюда пришла. Зачем стояла и всматривалась в эту мёртвую воду, кого ждала. У неё был вылет через пару часов. Она знала, что никогда больше сюда не вернётся. Сумерки накрыли пляж, слегка притупляя жар, исходивший от моря. Зазвучал тихий голос. На грани слышимости, на грани миража. Непонятно, женский он был или мужской. Он пел об илистых глубинах, где масляные водоросли служили периной кораблям. Где собирались призраки и искали потерянную пустоту. Теперь им негде было уснуть. Песня была и весёлой, и грустной. Какой-то нелепой, нескладной — как и всё в этом городе. «Там есть дом, в нём вместо стен — разноцветные бутылки. В хрипящем патефоне крутится пластинка. Там пусто, лишь за барной стойкой сидят двое. Два призрака, что ждут кого-то. Два призрака, что смотрят в разные стороны. Один слушает далёкий океан. Другой — небесные корабли». Какая странная песня. Кейт вытерла подступающие слёзы. Яркий образ обрёл в её голове пугающую чёткость. Она вспомнила: когда поднимала окровавленного Джейса, когда кричала и звала на помощь — она видела. Призрака с алыми волосами, исчезнувшего в морской пене. Кейт развернулась и ушла. Не оборачиваясь, хотя очень хотелось — удостовериться? Вернуться в прошлое? Но она знала: стоит обернуться — как в ней разрушится что-то. Тут же надломится. Армейские ботинки выдавливали следы на пустынном пляже. И в каждом из следов собирались мерцающие слезинки. Крошечные. Плачущие. Поющие. Нескладные, нелепые песни. Но каждую — для Кейтлин-миротворицы. Для повелительницы призраков, богини войны с пустотой вместо сердца. Для новой хранительницы моря.