Русалочка

Джейс пригнулся от оглушающего взрыва. Палубу под его ногами закачало; он не сразу понял, что это корабль дал крен. Что-то вокруг шумело, слышались человеческие крики — но как-то приглушённо, как сквозь воду. Принц вдруг вспомнил, совершенно не к месту, как такие же далёкие крики преследовали его, пятилетнего, когда он упал за борт... Всё казалось таким ненастоящим. Именно такой — ненастоящей — подкрадывается погибель. Вдалеке послышался ещё взрыв, и ещё. Это были не пилтоверские снаряды. Синие вспышки мелькали в чавкающем нефтяном кольце, вздымали десятилетиями не двигавшуюся массу — и та вздувалась на морской поверхности, как резина. Это слёзы прорывали блокаду, в которой Заун находился так долго... Русалы лишались оков, платя за свободу своим собственным горем, своими жертвами, необъятным страхом. Каждая слеза выла и стенала. Джейс не успел в полной мере почувствовать стыд за то, что это он должен был быть освободителем. Помирить два народа. Принести мир из Пилтовера, откуда всегда Зауну приходил только вред... Начать новую эпоху. Но всё, что Джейс начал — это новую войну. Его корабль кренился к воде, готовясь осесть прямо на головы заунцам. Запах морской соли и горящей нефти становился всё гуще. Нефтяное кольцо начинало дымить. Джейс не пытался сопротивляться концу. Перед глазами промелькнули все его реформы, все его надежды и мечты, оказавшиеся такими крохотными перед реальной проблемой. Они с Виктором стоили друг друга — два дурака, два мечтателя. Принц страны-угнетателя. И изобретатель наркотиков, всю жизнь работавший над противоядием к своему изобретению. «Как тяжело тебе было, милый», — с горечью подумал Джейс, безвольно соскальзывая в воду. Хотелось снова почувствовать его объятия, услышать его утешения. Погрузиться обратно в сладкий яд мечтаний. Но этому больше не суждено было случиться. Джейс сталкивался с реальностью: так жёстко, так больно. Ровно так, как когда ты падаешь в воду с большой высоты. Принц снова чувствовал себя пятилетним мальчиком. Он слышал глухие крики на поверхности, видел мелькавшие внизу хвосты. Вот только в этот раз русалы приплыли не спасать. Джейс разглядывал тёмное дно своего корабля, десятилетиями ржавевшее от налипшей на него крови. Прощение? Примирение? Два народа ждал только тёмный, неумолимый конец. «Вот и всё», — принц закрыл глаза. Маслянистая вода неприятно заливалась в нос. Он чувствовал шершавые чешуйки задевавших его хвостов. Русалы приплыли мстить.

***

Из морионовой стены будто кто-то выгрыз кусок. Такой огромный, неровный — но открывающий дорогу к чему-то новому. Туда, дальше, где вода была непривычно синей, без гнилого привкуса. Русалы сначала не знали, что делать. Остатки нефти, которые не разорвало слёзным взрывом, загорелись от бомбёжки двуногих. Вода сразу нагрелась. Алые всполохи нагоняли тени на русалочьи пещеры и лачуги, навевали атмосферу конца времён. Бомбы, брошенные с корабля, достали до исполинских монстров — символа древнего Зауна, — и те, мёртвые, всплыли брюхом кверху. Корабль пилтоверцев, наоборот, как новый монстр, опустился на дно. «Так вот в чём был твой план?» — всхлипнула Джинкс, расцарапывая себе грудную клетку от ярости. Силко снова не сказал ей. Хотя она была его. Она — Джинкс — была собственноручно выращенным им монстром. И он ей не сказал. Ближайшие соратники Силко поняли быстрее всех: «Так вот в чём был план». Неважно, прятались бы в тех заводах сподвижники Вандера — главное, что те заводы были ближе всего к нефтяному кольцу. Естественно, оно загорелось — и дым пошёл на Пилтовер, на сиявшие чистотой и счастьем улочки. Чтобы стереть их с лица земли. Чтобы отомстить за все годы мучений, за лицемерное игнорирование того, где сами и нагадили. «Мы покажем им всем», — твердил Силко. Он снова всех переиграл. Глупые попытки Джинкс не шли ни в какое сравнение с гением старого барона. Мелкие шавки делили теперь его место: перебрасывались титулами и короной, грызли друг другу глотки. Кто-то пытался поохотиться на синеволосую, но после пары метких выстрелов охотнички умерили пыл. Всё это стало неважным. Всё это стало агонией. За пылающей под водой стеной — синел океан. Безграничный. Непознанный. Такой чистый, что с непривычки было тяжело дышать его солью — без намёка на радужное масло, обволакивавшее лёгкие заунцев. Все ринулись к проходу, по пути разрывая захватчиков с тонущего корабля. Заун пустел. Русалам, в общем-то, и терять особо было нечего. Любой, кроме наркоторговцев, бросал старый дом без сожалений. Все те, кто боролся с наркотрафиком, должны были сегодня веселиться. Они избавились от проблемы — разрушив оба города. Погубив оба народа. На руинах не растут проблемы — лишь тает пепел. Над головой Джинкс уже замелькали яркие вспышки небесного порта — в панике покидающие Пилтовер дирижабли. Люди спасались от ядовитого дыма, с криками бросали своё богатство, лоснящиеся залы особняков, улицы в солнечной пыли. Красивую картинку заволокло густым смогом — стремительно, на множество долгих лет. «Ничего-ничего. Ведь верхний город построен на костях», — злорадствовали заунцы, точно так же покидая свои дома — только с чувством свободы. С чувством, что они вырвались из ловушки. Нищее, грязное, полное унижений прошлое оставляло их. Раздирающие друг друга бароны, не желающие уходить; гниющие заживо наркоманы — вот и всё, что осталось от Зауна за неполные сутки. Джинкс рыскала по городу-призраку, по завалам, оставшимся от заводов: «Лишь бы ты был жив. Лишь бы... вы оба были живы?» Лишь бы. У них — у Силко, у ненавистного Вандера — было столько планов. Столько хитрых схем в голове. У них было столько прожитого вместе, столько не высказанного друг другу. Разве всё могло закончиться... вот так? Бестолково, без логического конца. Когда в их системе координат всё только начиналось, когда они оба только вступили в игру. Они же так долго не играли друг с другом. Лучшие соперники. Лучшие короли, что знавал Заун. Джинкс, душа подступавший к горлу ком, всё рыскала и рыскала по пустой промзоне — часами, без устали. Обугленные ржавые руины в сумерках стали казаться древними скелетами. На их раскуроченные рёбра мягко ложились синие вспышки: это небесный порт не стихал даже ночью. «Зато проще искать при свете», — зло подумала Джинкс. Так, в неоновых вспышках, под навеваемыми внешним океаном течениями, она искала свою семью. Всё то тёплое, что не удалось отобрать пустоте — но получилось уничтожить горю. Не было больше маленькой девочки. Не было больше её слезы. Не было прошлого. Бомбы стёрли любые узы. «Лишь бы ты был жив», — и они уплывут отсюда к чёртовой матери. Без планов, без титулов, без прежнего дела. Просто уплывут далеко-далеко, в солёные безграничные глубины. Отпустят любые воспоминания. За спиной у девушки сдавленно вздохнула Вай, сдерживая слёзы. Если честно, Джинкс успела забыть про неё. Она уплывала, кажется? Приплыла обратно? Мозгу Джинкс было всё равно. Мозг Джинкс принимал её как сестру, только когда Вай напоминала, что она сестра. Всё то робкое, всё то жадное, что хотелось бы вернуть Джинкс между ними, — мог ли мозг запомнить это? Запомнить, что у Джинкс снова есть кто-то помимо Силко? Могло ли всё это вернуться сейчас? Когда в руины превратилось всё? Вай, мертвенно-бледная, совершенно непохожая на «сестру из образов Джинкс», указала куда-то вдаль. Очередная неоновая вспышка — и из-под обломков высветилась обугленная рука. Теперь стало понятно, чего Вай так испугалась. Джинкс такое было привычней. Во время поисков она волновалась, но стоило найтись хоть чему-то (хоть кому-то) — и включился рабочий режим. «Это просто тело. Ты такие видела кучу раз». Скрежет завалов, тяжёлые плиты, придавившие раненого, — ничего не давало надежды, что хоть кто-нибудь там будет жив. Но сёстры хотя бы нашли их. Всех в крови, с ошмётками вместо хвостов. Силко пьяно улыбнулся, стоило ладоням Джинкс прикоснуться к его лицу. Он даже с закрытыми глазами узнал эти ладошки — потому что они единственные могли гладить его шрамы. — Добей меня уже, — с облегчением попросил он: боялся, что никто не придёт и придётся дожидаться смерти в одиночку. Джинкс сцепила зубы, чтобы не закричать. Рабочий режим. Рабочий режим. Рядом Вай рыдала в голос, склонившись над телом здоровяка. Тот едва дышал. Рабочий режим. «Ты такое видела кучу раз. Ты знаешь, что делать», — Джинкс достала фиолетовую пробирку. Жидкость внутри светилась по-особенному. Под неоновые вспышки она ввела обоим раненым дозу. Это не залечит всех ран. Это не восстановит их, возможно, никогда — сколько сывороток ни вводи. Но это было всем, что осталось от наркотических разработок Силко. Больше не было лабораторий; никаких гениальных учёных, способных подлатать босса. Только бесконечная дыра вдали, мерцавшая синевой. И душное ожидание в горячей от пожара воде. Всё рушилось. Сёстры сидели, застыв в ужасе. Прижавшись друг к другу. — Ты уплывёшь отсюда? — хрипло спросила Джинкс. На пробу. Если честно, она знала ответ. — Нет, — Вай потерянно смотрела в пустоту. Даже если Пилтовер разрушил всё. Даже если семья Кирамман покинула город в числе первых, уносясь в небесные просторы. Вай была призраком прошлого — поняла Джинкс. Она была сестрой — но сестрой из воспоминаний. Из тёплого детства, похороненного сегодня под неоновыми вспышками. — Тогда нам надо попрощаться, — хотя бы в этот раз. В прошлый терять сестру без предупреждения было болезненно. Вай тепло сжала чужую ладонь в руке. Улыбнулась скупо. Вот и всё прощание. Вот и конец их истории.