Summer Heatwave in Ottawa

В Оттаве было непривычно знойно даже для всегда довольно жаркого лета. И этот день раннего августа не был исключением, он застал одного почти взрослого парня лежащим лицом вниз на кровати в его старой комнате. Ланга намного лучше переносил холод, так что теперь, когда жара догнала его даже в небольшой квартире, постоянно охлаждающейся несколькими вентиляторами и кондиционерами, он чувствовал себя не просто перегретым, но просто распекшимся и расплавленным. Так и маялся целый день, пытаясь спастись от вездесущего тепла только прохладным фруктовым льдом, ледяной водой и ежедневным просиживанием шортов перед вентилятором. Было душно и дышалось тяжело. И тот факт, что все его сознание уже неделю, месяц, а то и больше горело леденящим медленным огнем прямиком из ада, периодически отзываясь как нервные приливы энергии, стыд или даже апатия, нисколько не помогал. Мама периодически косо поглядывала на него и пыталась разъяснить ситуацию вопросами о том, почему «сынок» не выходит на улицу или не играет в игры на телефоне, в конце концов. На что Ланга с ленивым усилием отвечал ровным голосом: «жарко». И этим ответом маму было не провести, так что, посоветовавшись с фотографией Оливера, она постановила «или хандра, или любовь». Она часто приходила к такому выводу и все же часто была не права, но этот раз — исключение. Потому что это все-таки была любовь. Больше, чем хандра. Ланга присел на кровати и тупо уставился на экран телефона: 7 августа, 27 градусов тепла. Оба этих числа заставили его с тяжелым грудным выдохом откинуться обратно в лежачее положение. Он обещал себе решить все свои проблемы до восьмого, но восьмое наступало быстро и тот факт, что там, дома оно это делало на целых тринадцать часов быстрее… Нет, тот факт, что Ланга был на расстоянии в тринадцать часов сейчас только еще больше душил его. Обычно он бы бросил пустые раздумья, взял свой любимый скейт и дал мягким потокам встречного ветра разогнать все ненужные мысли, мешающие сконцентрироваться на бегущей дороге, на равномерном вибрировании колес на асфальте, на периодических запинках. Но сейчас это было невозможно, потому что невозможно скейтить без Рэки или без мыслей о Рэки. Невозможно и абсолютно бесмыссленно. А думать о нем не хотелось, хотя и отчаянно хотелось в то же время. Ланга снова посмотрел на экран без единого уведомления и снова тяжело выдохнул. В комнате было еще более душно. А восьмое число близилось. Это был важный день, отмеченный у Ланги с завидной тщательностью во всех календарях. На телефоне, на домашнем календаре со сноубордистами, даже в школьном дневнике в таблице с каникулами. Потому что восьмое августа — день Рэки. А, значит, автоматически день важный. И Ланга всегда поздравлял его первый, даже если это будило сонного Рэки в полночь. И это не было бы проблемой, несмотря на то, что он сейчас в Оттаве, а не в Окинаве. Если бы только он, Ланга, тридцать первого июля этого года не поцеловал своего «друга» после их гонки на скейтах вниз по пустому закатному парку Окинавы. Возможно, немного более настойчиво и долго, чем думал. Он точно не понял. К такой катастрофе привело две вещи: прогноз, говорящий об аномальной жаре и тот счастливый адреналин, который снова сбил их с ног так, что они лежали слегка покоцанные на песке вместе. И было так хорошо. А остальные воспоминания были закрыты лихорадочно повышенной температурой и гремучей смесью стыда, вины, страха и самого приятного удовлетворения в мире. Единственное, что осталось — лицо Рэки, настолько красное и растерянное, что его волосы начали сливаться с ним. И Ланга винил во всем солнце и чертову влажную островную жару. А потом он, как трус, улетел домой в Оттаву «на недельку или две» и так и не имел смелости снова набрать добавленный в избранное номер. Иначе его сердце бы точно не выдержало жары и нехватки воздуха. Но восьмого он точно должен был все решить. И извиниться, оправдаться, объясниться или, наконец, признаться. Но точно позвонить, потому что он не может ничего не сказать, когда так скучает и так мучается. Ланга перевернулся на спину, посмотрел в потолок, потом опустил взгляд на свой стол и свой шкаф, на старый вентилятор подключенный к удленителю, на шторы и на все знакомое с детства. Нет, это больше не его место и не его дом. Его дом остался там, на остраве. А его место рядом с его Рэки и, наверное, больше нигде. К обеду солнце становилось все более агрессивным. В комнате было душно.