Одержи́мость — частичное или полное и всеобъемлющее подчинение разума человека чему-то, какой-либо мысли или желанию.
***
— Какие необычные вещи вы стали замечать за Сынмином? — грифель карандаша быстро скользил по поверхности бумаги, оставляя за собой шлейф из непонятного шуршащего звука. — Может, какие-либо привычки, которых ранее не наблюдалось? Особенности поведения? Голос человека, сидящего в большом кожаном кресле, был мерным и успокаивающим. Обстановка в помещении располагала к такому спокойствию: стены светло-серого цвета, малое количество мебели в светлых оттенках, какие-то незамысловатые вещицы на стеллаже с кучей книг про познание себя — их явно не открывали уже довольно давно, ведь на корешках можно было заметить тонкий слой пыли, — большой и внешне мягкий ковер, светильник на высокой ножке с лампой, что противно и желто светила. Диван непонятного зелено-коричневого оттенка с кучей декоративных подушек, потрепанных по краям. — Привычки, которых ранее не наблюдалось… — медленно и тихо бубнел себе под нос один из сидящих на диване, будто бы смакуя слова психолога и пытаясь понять, что у него спрашивают. Парень лишь почесал выбеленный затылок, а после тяжело вздохнул. Видимо, так и не смог подобрать нужных слов. Ведь в голове так много мыслей, пытающихся вырваться наружу. Ему на помощь пришел товарищ, сидящий справа и теребивший край бледно-розовой подушки, что лежала на его коленях. — Он стал закрытым в себе. Иногда задашь ему вопрос, а он молчит, будто и не слышал вовсе, — пожимает плечами темноволосый парнишка с выразительными щеками. — Когда мы собираемся компанией, обсуждаем что-то, от Сынмина иногда и слова не дождешься. Он просто молчит. — Будто воды в рот набрал, — подытоживает слова друга светловолосый. — Ещё он часто смотрит в одну точку бездумно. Или же в телефоне что-то печатает, — парень показывает жестами сценку набора текста на телефоне. Машинально происходит, — будто сообщение кому-то пишет. Дальше следует молчание, сопровождаемое лишь мерным тиканьем часов, висящих на стене над дверью. Молодые люди смотрят на мягкий ковер, в голове отсчитывают секунды ровно в ритм тиканья. — Он никогда с вами не делился тем, с кем общается во время переписки? — сухой врачебный голос почему-то неожиданно стал раздражать Феликса, что до этого был максимально спокоен. На лице блондина появились мимические морщины, выражающие недовольство. Его эмоции можно было прочитать невооруженным взглядом. Почему-то он стал ерзать на диване, перекладывая одну ногу на другую по несколько раз и складывая руки перед собой, будто бы это поможет успокоиться. В нос резко ударил жасминовый аромат зажженной палочки благовоний, что использовалась для различного вида терапий и должна была обладать успокаивающим эффектом, собирать все мысли воедино и очищать сознание от негатива. Только вот Феликса эти благовония вовсе не протрезвляли и от негатива никак не избавляли: всё было ровно наоборот — ему хотелось что-нибудь разбить или кому-нибудь прописать, ведь все вокруг так неимоверно бесило. Особенно — этот тупой дядька-психолог в узких очках, что свисали на кончике носа. Феликса поражало то, с каким спокойствием и хладнокровием специалист продолжает задавать тупые вопросы, выуживая информацию, что должна как-то помочь в будущем лечении Сынмина. Сынмин никогда не был особо шумным парнем, но после того случая он стал тише обычного. Казалось, что жизнь в нем начала непрерывно угасать в тот же миг, как угас он. И в том, что яркий луч света по имени Хван Хёнджин перестал светить, Сынмин винил только себя. Он жил с этой «виной», что каждый день будто бы его ко дну тянула; он с каждым рассветом и закатом все сильнее погрязал в пучине своих мыслей, будто бы пытаясь как-то себя наказать за то, что осознание пришло к нему слишком поздно, когда ничего поменять уже было невозможно. Но наказания придумывать нужды не было — жизнь сама расставила все по своим местам. Самым страшным и тяжелым наказанием для Сынмина была жизнь без Хёнджина. Феликса внутри от обиды распирало, что хотелось подраться, а потом волком завыть на луну, что была особенно яркой последние ночи, словно кто-то нарочно заставлял ее светиться сильнее обычного. Успокоиться и чуть прийти в чувство Ли заставила только рука Джисона, крепко сжимавшая его запястье. Взгляд друга, полный поддержки, помог чуть расслабиться. — Никогда, — всё еще с раздражением отвечал Феликс, но практически сразу в его голове начали всплывать воспоминания чередой сменяющихся друг за другом картинок. Еще какое-то время феликсово «никогда» сопровождалось томящей разумы тишиной, пока Джисон снова не отозвался: — Ему никогда не приходили сообщения в ответ на те, что он писал, — заключает Хан, поджимая после губы и нервно покусывая их изнутри. — Он постоянно писал сообщения, но ответа на них не получал. Ни вибрации, ни звука о пришедшем уведомлении, — снова молчание. — Ощущение, будто он пишет в диалог без собеседника. За окном высокие деревья стали склоняться под потоками сильного ветра, громко шурша большим количеством листьев. Психолог сканировал взглядом эмоции на лицах и в движениях близких людей своего пациента. — Доктор, а почему вы позвали нас? Почему не родителей Сынмина, почему не его самого? Какой от нас толк? — задумчиво спросил Джисон, откладывая подушку со своих колен и устремляя взгляд на психолога, на лице которого появилась улыбка, что казалась такой же фальшивой, как и все его эмоции. — Вы знаете больше других, — еле шевеля губами, поясняет врач, а после мелко кивает несколько раз подряд. — Самого пациента трудно растормошить, особенно, когда он отказывается рассказывать что-либо о своем прошлом. Родители ничего не знают о жизни в университете, о том, что происходит в общежитии, — Джисон понимает, что задал дурацкий вопрос, из-за чего теперь чувствует себя крайне неловко и даже пристыженно. — Это такой вид терапии. Вы его близкие друзья. Вы хотите для него всего самого лучшего, я прав? — он смотрит поверх очков, вскинув брови. На вопрос парни отвечают кивком, выпучив глаза. — Вы лучше знаете о том, что заставило Сынмина обратиться ко мне. Потому что фраза «я расстался с любимым человеком» имеет внутри слишком много подводных камней, не находите? На этом моменте парни переглядываются и понимают, что врач прав. — Может тогда, — Феликс переводит взгляд на Джисона, нервно сглатывая и ожидая какого-либо сигнала или знака от друга, который покажет согласие на дальнейшее длительное повествование, — нам стоит рассказать все с самого начала и по порядку? — Я думаю, да, так будет правильнее, — кивает врач, а после переворачивает листок в своем блокноте, готовясь записывать ключевые моменты, что могут быть важными в лечении Сынмина. — Нам предстоит длинный разговор. Располагайтесь удобнее. Может, вы хотите чаю?