~~~
Через несколько дней зверёк начал идти на поправку: рана потихоньку затягивается, лапка крепчает. Марку удавалось его кормить и поить, но практически всё время лис спал. Это заставляло волноваться, но объяснялось усталостью — неизвестно сколько времени он провёл на мёрзлой земле и как долго до этого скитался, голодая. Полярная ночь вступила в полную силу, но Марку пришлось отправиться в ближайшее поселение за продуктами. Такие вылазки совершались раз в несколько недель, только по нужде, потому что занимали они не меньше пяти часов. Единственное, что успокаивало это то, что встреча с родными здесь была невозможна, а местные встречали парня с улыбками. — Приходите к нам на рождественскую ярмарку, — говорит лавочник, заворачивая привычные продукты для Марка. — Гулянья будут с четырёх и пока силы не закончатся. Молодёжь устраивает и танцы, и конкурсы, и катания! На приглашение Марк привычно улыбается и говорит, что подумает. Но мысленно сразу отметает даже возможность согласия. Не для таких собраний он. Возвращение домой отнимает последние силы, и Марк может думать только о тёплой постели. Каждый раз он обещает себе, что купит снегоход или хотя бы несколько ездовых собак, но быстро забывает об этом. Первым делом подбрасывает дров в печку, ставит греться воду и развешивает мокрую одежду сушиться. В доме по-прежнему стоит тишина, а в комнате нет никакого движения. Керосиновая лампа, которая всегда горит в комнате, когда хозяин выключает электрогенератор или уходит из дому, почти погасла, поэтому парень решает развести огонь в камине, чтобы было тепло и светло. Слух улавливает тихое дыхание лиса и это уже привычно. — Когда же ты уже поправишься, лисёнок? — спрашивает себе под нос Марк и поворачивается к зверьку. Но взгляд натыкается не на привычную яркую шерсть, а на обнажённого незнакомого парня. — Какого дьявола? От шока слова сами вырываются, но не нарушают сон чужака. Марк тяжело сглатывает и внимательно осматривает его — руки спрятаны под головой, а спину ласкает свет огня, волосы цвета шерсти лиса, пушистые ресницы, мягкие черты лица, родинки и приоткрытые губы. Перед ним ещё совсем мальчишка, и как он оказался в доме — невозможно представить. Точнее, Марк может предположить, но даже малейшая мысль об этом кажется идиотской. У здешних народов ходят древние легенды о всяких шаманах индейцев и всевозможной нечисти, но о людях-оборотнях говорят только самые суеверные. Марк никогда не верил таким россказням и лишь скептически выгибал бровь, но как объяснить этого парня у себя без легенд, даже не представлял. Мальчишка не просыпается, поэтому Марк только заново перевязывает раны, укрывает его одеялом и уходит есть. Что теперь делать он даже не представляет. Одно дело лечить лесных зверушек и совсем другое… что он вообще такое? Теперь становится немного не по себе, ведь где гарантии того, что это существо не набросится на него, когда очнётся? Но отчего-то есть уверенность, что вреда ему не смогут причинить. От мыслей и усталости начинает болеть голова, поэтому Марк всё же возвращается в комнату. Она у него одна, придётся тесниться и в мерах безопасности парень оставляет под подушкой нож. Несмотря на напряжение во всём теле сон быстро накрывает его, но через несколько часов Марка разбудил вскрик. Он подрывается на постели и видит, что "лис" очнулся, и, видимо, не узнав места, где оказался, испугался. — Где я? Что ты от меня хочешь? Мальчишка забивается в угол и весь сжимается, пытаясь защититься. Его голос звучит грозно, но в глазах застыл настоящий животный ужас. — Я не причиню тебе боли или зла, — Марк медленно поднимает руки и спускается с кровати. Он не пытается подойти ближе, чтобы не испугать ещё больше. — Я нашёл тебя в лесу раненого пять дней назад, принёс к себе, чтобы ты не умер. Посмотри на свою рану, я пытался помочь. После его слов мальчишка немного успокоился, он опустил взгляд себе на живот и заметил свежую повязку. — Я думал, ты обычный лис и зла точно не желаю, — медленно продолжает Марк. — Меня зовут Марк. — Я Донхёк, — мальчишка расслабляет напряжённые плечи, но настороженность из его взгляда не исчезает. — Думаю, тебе можно доверять. Спасибо, что помог мне. — Я не мог тебя там бросить, — Марк тоже расслабляется и несмело улыбается. — Как себя чувствуешь сейчас? Что-то нужно? — Есть хочу, — взгляд Донхёка немного стыдливо опускается, он тянет на себя одеяло и прикрывает наготу.~~~
На часах только шесть утра, но Марк и Донхёк уже завтракают. Между ними ощутимая неловкость и никто не знает, как её прогнать. Донхёк забрался на табурет вместе с ногами, на нём только огромная маркова рубашка (надевать штаны он не захотел, и тогда Марк понял, что одеяло спасало его от холода, а не наготы). Он спокойно ест нехитрое блюдо из макарон и тушёнки, уверенно держит ложку в руке и в общем ничем не отличается от человека. Но он не человек. — Ты во мне дыру протрёшь, — бурчит Донхёк, не отрываясь от еды. Марк вздрагивает и торопливо отводит взгляд. Он и сам не заметил, что уже долго смотрит на гостя. — Если хочешь что-то спросить, не молчи. Я не буду обещать, что на всё отвечу, но какие-то вопросы закрою. "Хорошо. Ладно," — думает Марк и делает глоток горького кофе (сахар он и вовсе не покупает). Ему как-то неловко спрашивать всё, что вертится в голове, но с чего-то начать стоит. — Наверно, мне стоит узнать, что ты такое? — Наверно, — хмыкает Донхёк и поднимает лукавый взгляд на Марка. — Я уверен, что ты слышал местные байки о перевёртышах и можешь сложить дважды два самостоятельно. Губы лиса растягиваются в усмешку, и Марк бы обязательно рассердился на него за хамство, но сейчас думать об этом не получается. — Конечно могу, но… — он запинается, подбирая слова и кусая губу. — Ты буквально лис, который обернулся?.. — Донхёк утвердительно кивает и отрывает кусочек хлеба, чтобы отправить в рот. — Лис, который обернулся человеком, что означает, что ты существо из небылиц суеверных стариков? Да в это никто никогда не верил! — Но ведь я реален, — замечает Донхёк и опирается локтями на стол. — Ты не сумасшедший. Можешь об этом не беспокоиться, если доверяешь собственным глазам. — Уж спасибо за это. Они тихо смеются и становится и правда легче. Марк теряется под внимательным взглядом Донхёка, но принять факт его существования начинает получаться. — Расскажи мне об этом, Донхёк. О тебе. Как ты и тебе подобные возможны? Сколько вас? Как вы живёте? — Коротко? — Марк кивает. — Хорошо. Я оборотень, или перевёртыш. Мы — люди, которые могут принимать облик зверя — тотемного животного племени. Обычно мы живём в поселениях глубоко в лесу или горах, чаще по обычаям людей (я из такой общины), но есть те, кто выбирают путь зверя. Контактировать с обычными людьми нам запрещают, но никто за этим не следит, потому что такая встреча практически невозможна. Мы мирные, никому не вредим, но люди слишком жестоко обходились с нами прежде, поэтому сейчас оборотней сложно найти. Нас много, но мы прячемся. Да, что-то такое Марк и ожидал. Донхёк говорил это с каменным лицом, но очевидно, что не всё его устраивает. — Что за гадость ты пьёшь? — лис морщится и отставляет чашку со своим кофе подальше на стол. — Что означает тотемное животное? — спрашивает Марк, пока наливает в чистый стакан обычной воды. — Это дух — покровитель рода и защитник. Если относиться к нему с уважением и совершать все почести, то дух будет охранять всё селение и подпитывать наши силы. Также на нас отражаются некоторые черты характера и особенности нашего тотема. — У тебя это, значит, хитрость? — Нет, — чуть обиженно отвечает Донхёк и морщит нос. — У меня это ловкость, изобретательность и преданность семье. Ты мыслишь узко, Марк. — Прости, я не хотел тебя обидеть. На это Донхёк слабо улыбается и вновь замолкает. Его рассказ породил много новых вопросов, но сейчас это совсем неважно. Важно то, что привело этого лиса сюда и что с ним приключилось, но спрашивать о таком вряд ли хорошая идея. Поэтому они молча заканчивают завтрак, Марк сразу моет посуду под чужие жалобы на вкус кофе, после чего неловкость возвращается. Они идут снова в комнату. — Спасибо за гостеприимство и помощь, — говорит Донхёк и отводит взгляд в сторону. — Мне пора уходить, я и так задержался. Брови Марка резко сходятся у переносицы, а глаза направляются к окну. Там по-прежнему темно и воет вьюга, что страшно даже думать о выходе за пределы дома. — Куда ты пойдёшь? — грозно и немного сердито спрашивает он и переводит взгляд на сжавшегося Донхёка. — На улице зима, началась полярная ночь. Ты совсем сбрендил? Даже твои раны не прошли до конца, хочешь там умереть? Ответ от Донхёка так и не звучит. Видно, что и ему страшно уходить (он прижимает перевязанную руку к груди и кусает губы), но совесть, вероятно, не позволяет пользоваться чужой добротой. — Я тебя никуда не отпущу, — вздыхает Марк. — Я тебя спасал не для того, чтобы через неделю ты навсегда потерялся в буране. Останешься здесь хотя бы до конца ночи. А там потеплеет и уйдёшь. — Спасибо, — голос Донхёка звучит тихо и Марк понимает, что он безумно напуган. Лис молча опускается на пледы у камина, подтягивает ноги к груди и упирается нечитаемым взглядом в огонь. Что-то скользит в его фигуре, и это что-то заставляет оставить мальчика в покое. Марк наводит порядок в доме, приносит ещё дров и подогревает воду. Чугунная ванна, что спрятана за занавеской в кухне у печи, наполняется горячей водой и ждёт гостя. — Донхёк, я приготовил тебе ванну, чтобы ты смог привести себя в порядок. — Угу, — прилетает ему в ответ, но Марк ничего не спрашивает. Он показывает где всё нужное для мытья и оставляет оборотня одного. Что-то тревожное поселилось в чужой голове, но объясняться никто не обязан. Проходит четверть часа, когда Донхёк возвращается в комнату. Марк отрывается от книги, которую читал на полу у огня, и улыбается, с надеждой, что чужое настроение немного улучшилось. Донхёк ему тоже улыбается и садится рядом. — Тебе ведь интересно знать, что со мной случилось в лесу, но ты просто не можешь спросить, — он даже не спрашивает, а утверждает. — В общем, я поругался с родителями. Они не хотели даже слушать меня, а я так рассердился, что просто убежал, куда глаза глядят. Обернулся лисом и целый день пробегал, уснул в пустой норе под елью, а с утра набрёл на человеческих охотников. Не знаю, как мог попасть на их территорию, но они погнались за мной, пришлось убегать ещё дальше от общины. С перебитой лапой я смог оторваться от людей, но повстречал медведя и получил это, — он указывает на бок, где была рана. — Это чудо, что ты меня нашёл и выходил. Я ведь от бессилия даже не мог обернуться человеком. Тихий голос Донхёка стихает и на его губах появляется несмелая улыбка. Сквозь всю его хрупкую фигуру просачивается тоска, но вместе с тем и благодарность. — Никто не знает, где я и что со мной, — продолжает Донхёк. — Даже если кто-то видел, что я убежал, ни один лис не может подтвердить, что я спасся. Родители могут подумать, что я погиб, а в последний раз мы ругались. Они наверняка волнуются. — Всё будет хорошо, — Марк совсем не умеет поддерживать, особенно если это парень-оборотень, но чувствует, что нужно что-то сказать. — Ты вернёшься домой и вы поговорите. Он опускает ладонь на чужое плечо и ободряюще похлопывает. Донхёк поджимает губы, но старается улыбнуться, встряхивает головой и плечами, глубоко вдыхает и поворачивается к Марку с прежним лукавым взглядом. — Теперь твоя очередь, — он придвигается ближе. — Кто ты, Марк? Чем живёшь, чем отличаешься от других? — Боюсь, моя история не такая впечатляющая, как твоя, — Марк неловко хмыкает, даже не представляя, что отвечать на эти вопросы. — Это ты так думаешь. Может, ты самый обыкновенный в твоём мире, но для меня ты находка. Я впервые в жизни разговариваю с настоящим, живым человеком, — голос Донхёка становится всё тише, а в глазах появляется неподдельный интерес. Марка смущает изучающий взгляд. — Как скажешь, — хмыкает он и отворачивается к огню. — Наверно, я человек-отшельник. Мне двадцать пять лет, но я уже отгородил себя от социума. Мне нравится жить здесь, в лесу, и ни от кого не зависеть. Так намного спокойнее. — Чем ты здесь занимаешься? — Я лесоруб. По большей части это меня и кормит. Но также я мастерю на заказ из дерева: мебель, игрушки детям, сундуки. В светлую пору помогаю строить дома, делать ремонты. Этот дом первое, что я сделал своими руками. — Всё сам? — удивлённо спрашивает Донхёк и, после кивка, начинает вертеть головой во все стороны. — Это очень здорово! Такой большой и уютный у тебя дом, а мы в общине строим либо юрты, либо крошечные землянки. — Пришлось справляться самостоятельно, — хмыкает Марк, чувствуя, что щеками разливается румянец. — А где твои родители, семья? Почему ты одинок? — Донхёк спрашивает это тихо, осторожно, будто боясь задеть. Он не такой, как все знакомые Марка и от этого ему врать не хочется. — Я ушёл из семьи, — на миг Марк замолкает и осознаёт насколько жалко это звучит. — Папа мой шахтёр, хотел чтобы и его дети были настоящими мужчинами. Старшие братья сильные и здоровые от природы, поэтому пошли копать с шестнадцати лет. Я же в детстве часто болел, за что стал изгоем в родном доме. Конечно, обстоятельства вынудили окрепнуть и нарастить мышцы, но оставаться там я не хотел. Мать помогла собрать вещи на первое время, но никто меня даже не пытался остановить. Говорили, что одними мечтами и добротой сыт не буду и скоро приползу обратно. — Но ты справляешься, — замечает Донхёк и улыбается так, будто безмерно Марком гордится. — Ты очень смелый и сильный. Что говорить на такое Марк — не знает, поэтому лишь пожимает плечами и предлагает заварить чая.~~~
Уживаться с Донхёком одновременно невероятно легко и ужасно сложно. Марк не знает, связано это с сущностью лиса или просто юношеским характером, но его гость оказывается несносным капризным ребёнком. То ему скучно и нужно его развлекать, то хочется чего-то сладкого, то побегать по двору в обличии зверя… Марк уже не уверен, что оставить его у себя была хорошая идея. Но потом происходит чудо — Донхёк тихонечко лежит у камина, вытянув руки и ноги, и только лениво мычит под нос колыбельную. Ночью он, весь тёплый и мягкий лисёнок, жмётся к боку Марка (спят они на единственной кровати) и смешно сопит чёрненьким носиком. Иногда Донхёк покладистый и тихий, что выдаёт в нём нечеловеческую природу, и в такие моменты Марк не может оторвать от него взгляда. Просто поразительно, что оборотни существуют, и не где-нибудь, а совсем рядом. Сегодня погода, что бывает очень редко, улучшилась. Мороз спал до двадцати градусов, снегопад прекратился и небо показалось из-под облаков. Марк закончил мыть посуду после завтрака и заглянул в комнату, чтобы предупредить Донхёка, что он уходит убирать снег во дворе, но замечает чужой грустный взгляд в окно. — Донхёк? — лис вздрагивает и быстро поворачивается к вошедшему. — С тобой всё хорошо? — Да, нормально, — выпаливает он и нервно облизывает губы. Его плечи мелко дрожат, а взгляд становится всё испуганнее и испуганнее. — Ты уходишь? — Во дворе нужно снег убрать, — медленно отвечает Марк. Он понимает, что Донхёк не признается, что с ним. — Не хочешь размять лапки? Обычно Донхёк быстро соглашается с широкой улыбкой, но сегодня он немного зависает в мыслях и только тогда осторожно кивает. Это настораживает, но Марк ничего не говорит, выходя в сени. Он никогда не видел, как происходит перевоплощение: процесс кажется ему слишком личным для чужих глаз. Да, они с пареньком неплохо поладили, но до дружбы или даже приятельских отношений им далеко. Почему-то пропасть между ними остаётся непреодолимой — у них было несколько откровенных разговоров и много шуток, но с Донхёком Марк не чувствует себя свободно. То ли они до сих пор побаиваются друг друга, то ли просто слишком разные, но контакта нет, и это по странному расстраивает. Из мыслей вырывает тихий звук шагов когтистых лапок по половицам. Из небольшой щели в двери, что оставил Марк, выглядывают два острых ушка и весь Донхёк показывается взору. В лисьей шкуре он активный и шустрый, любит играть и часто крутится возле Марка. "Животные инстинкты сильнее, когда я перевоплощаюсь," — немного смущённо пояснил Донхёк, когда после первой совместной ночи на кровати Марк спросил, почему лис забрался на него во время сна. Странно осознавать, что Донхёк реальный. Снега немало — выше колен, но Марк привык работать руками и такой труд был рутиной. Холодный воздух щиплет щёки, что не прикрывает балаклава, и Марк раздражённо шмыгает носом. Донхёк же счастливо ныряет в сугробы и появляется у самого забора, обтрёпывается и снова исчезает. Он достаточно крупный, чтобы не терять его из вида, но Марк всё равно обеспокоенно каждые семь минут оглядывается. Вокруг дома много фонарей, которые питает генератор на топливе, поэтому света достаточно, чтобы было светло, словно днём. Когда Марк купил этот участок и построил дом, он понимал, что тут довольно опасно. Лес может быть полным неожиданных, приятных и нет встреч. — Здравья желаю! У калитки появляется высокий мужчина с фонарём и очень тепло одет. — Здравствуйте, — напряжённо отвечает Марк. Он бросает взгляд на замершего и наострившего уши лиса и делает несколько шагов в сторону незнакомца. — Что привело вас сюда? Он замечает, что с мужчиной ещё двое, но те выглядят младше и менее грозно. Нехорошее чувство тревоги сосёт под ложечкой. — Мы разыскиваем этого человека, — первый мужчина достаёт из кармана вырезку из газеты с портретом какого-то преступника и протягивает Марку. — Он сбежал сегодня, когда его перевозили в тюрьму. Это произошло совсем недалеко. Пока Марк рассматривает фото, Донхёк подходит ближе и прижимается к его ноге, грозно смотря на незнакомцев. — Ручной лис? — удивлённо спрашивает всё тот же мужчина. — Нет, я нашёл его раненым. Отпущу, когда поправится, — спокойно отвечает Марк, вспоминая, что так было совсем недавно. Лис прижимается ближе. — Нет, я не видел этого человека. Здесь редко кто появляется. — У Вас есть телефон? — Нет. — Просто будьте осторожны, если заметите что-то, сообщите комиссару. На это Марк кивает и провожает мужчин взглядом, пока они не скрываются в темноте. Донхёк остаётся рядом, всё также крепко прижимается тёплым боком к бедру и тычется влажным носом в ладонь. — Что случилось? — тихо спрашивает Марк и опускается перед оборотнем на корточки, снимает перчатку и осторожно гладит рыжую шерсть между ушками. — Испугался? Это пустяки, я смогу защитить нас, поверь. В лисьем обличии глаза Донхёка намного светлее человеческих карих — почти золотые. Сейчас они наполнены тревогой, которую хочется развеять, прогнать навсегда. Весь Донхёк завораживает, даже самим фактом своего существования, и Марк не может сдержать скупой улыбки, когда чувствует ладонью довольное урчание. — Мне нужно закончить с уборкой, Донхёк. Когда вернёмся в дом, поговорим, хорошо? Лис кивает, фыркает и снова исчезает в сугробе. В такие минуты он кажется совсем беззаботным, но уже через полчаса, сидя за столом с чашкой тёплой воды, в одной рубашке (уже привычный вид), заявляет, что видел беглеца. — Сегодня утром я проснулся раньше тебя и… тень промелькнула во дворе, — напряжённо говорит он и кусает губы во время коротких пауз. — Я испугался, но силуэт быстро исчез, поэтому я не стал тебя будить. Подумал, что привиделось, но лисье чутьё подсказывало, что чужак был здесь. Во дворе остался его запах. И тут до Марка дошло. Донхёк не просто так всё утро тихонечко сидел у окна, а потом оббегал всю округу. Он проверял территорию. — Думаешь, он всё ещё где-то поблизости? — осторожно спрашивает Марк. — Нет, сейчас нет, — быстро прилетает ему ответ. — Но ведь он может вернуться, — Донхёк выглядит потеряно, и это выдаёт в нём ещё совсем несмышлёного юношу, который живёт безопасную размеренную жизнь. — Это будет очень глупо с его стороны, — уверенно произносит Марк, смотря прямо в глаза напротив. — Здесь все его ищут, поэтому показываться местным слишком опасно. Он может уйти дальше на юг, чтобы сохранить себе жизнь. Но даже если появится около моего дома ещё раз, не уйдёт целым. Донхёк, я не позволю чему-то плохому случиться с тобой, пока ты под моей опекой. Свои обещания я держу. — Хорошо, я тебе верю. Эти слова вырываются из паренька мягким шелестом, почти шёпотом, но Марк прекрасно слышит и мысленно клянётся не подвести.~~~
— Марк, научи меня читать, — просит в один вечер Донхёк, когда Марк устроился с давно заброшенным романом у камина. — В общинах читать учат только шаманов и лекарей, а остальным запрещают "ерундой маяться". Пожалуйста, научи. Большие карие глаза Донхёка сияют золотом огня из камина и Марк понимает, почему оборотни не показываются людям. Такое невозможно спрятать или объяснить. — Ты уверен, что осилишь? — криво улыбается Марк. — Ты не сможешь сразу читать и всё понимать, нужно долго и много тренироваться. — Я буду стараться, обещаю, — лис подползает на коленках ещё ближе и надувает щёки. — Марк, пожалуйста. — Хорошо, давай попробуем. Марк пытается вспомнить, как сам когда-то учил буквы и складывать их в слова, берёт карандаш и листок бумаги. Он выводит большую и маленькую букву "а" и показывает Донхёку. — Это буква "а", — указывает кончиком карандаша на написанную на листке и находит несколько в книге. — А. Донхёк кивает и тихо повторяет. Марк выводит аккуратную "м". — А это буква "эм", но читается она как "м". — А почему по-разному? — Донхёк хмурится и между его бровей появляется маленькая морщинки. — "Эм" — это название буквы, но буквы обозначают звуки, поэтому читаются по-другому. Тебе нужно запомнить, как читается. "М". — Тогда не путай меня, называй только то, что нужно мне. — Хорошо, я понял. Марк выводит слово из четырёх букв и показывает Донхёку, который садится ещё ближе и смотрит, почти не моргая. — М-а-м-а, — по буквам читает Марк. — Мама. Видишь? Он поворачивает голову к лису. — Ма-ма. Мама. Да, я понял, — с улыбкой кивает Донхёк и смотрит на страницы открытой книги. — Здесь тоже, — указывает пальцем на слово, — "мама". За вечер они учат весь алфавит, у Донхёка получается читать простые короткие слова, но многое ускользает из его памяти уже через десять минут. Марк же его хвалит и обещает научить хорошо читать к концу зимы.~~~
На Донхёка всё время хочется смотреть. Марк ловит себя на этой мысли спустя месяц знакомства с самым настоящим оборотнем. Сначала он объяснял это себе нереальностью природы парня, потом — буквально неземной красотой, пару дней — необычными лисьими повадками, но всё это совсем не то. В груди сворачивается необъяснимое чувство нежности, стоит взгляду зацепиться за густые рыжие волосы или длинные пушистые ресницы, и уже невозможно смотреть на что-то другое. Разум медленно, но верно покидает Марка, а что делать с этим — не известно. Например, очень увлекательно наблюдать, как Донхёк разваливается на любимой куче из пледов у камина с книжкой и усердно читает. Вокруг него разбросаны листы и карандаши — делает пометки со сложными словами и разбирает их по буквам, а нога качается в бликах огня в такте неизвестной мелодии. Марк догадывается, что Донхёк мёрзнет в его доме, поэтому постоянно держится возле огня, а по ночам обращается в зверька — медного цвета шубка надёжнее одеяла. — Марк, а что такое "деградация"? — спрашивает Донхёк, прекратив качать ногой и подняв взгляд на мужчину. — Тут написано: "Деградация общества началась в момент первого научного открытия. Мы развиваемся, идём вперёд но вместе с тем возвращаемся к примитивным животным инстинктам — получить больше, быть сильнее, завоевать власть, территорию и авторитет, выиграть битву и уничтожить слабых. Человек теряет свой истинный облик, забывает о любви и чистоте души". Деградация? За это время оборотень научился неплохо читать. Он всё ещё делает ошибки и читает медленно, но этот результат невероятный, по мнению Марка. У обычного человека его возраста это заняло бы намного больше времени, но в этом и суть — Донхёк не человек. — Деградация — это развитие в обратную сторону, — медленно говорит Марк и опускает руки на колени (до этого вырезал узор на крохотный шкатулке — заказ дочки врача их посёлка). — Это когда становишься глупее, слабее, перестаёшь мыслить разумно. — Но почему здесь написано, что люди превращаются в животных? Разве это плохо? — голос Донхёка звучит немного обиженно и абсолютно непонимающе. Сейчас Марк думает, что было не лучшей его идеей давать оборотню книгу о судьбе общества. — Понимаешь, у нас, людей, есть теория о нашем происхождении, — начинает он и окончательно откладывает свою работу. — Наука не верит в Бога или магию, поэтому пыталась найти объяснение нашему существованию. Сейчас большинство твердят, что люди появились в результате постепенного развития обезьян — они начали работать руками, научились мыслить, ходить на двух ногах и строить. Так мы достигли этого, — указывает на себя. — Человек — высшее существо в природе, мы умеем разговаривать и думать абстрактно, что делает нас лучше. А деградация, по сути, возвращение в первоначальный вид. Он на несколько мгновений замолкает и внимательно смотрит на Хёка. Оборотень внимательно слушает, пытается понять, но между его нахмуренных бровей появились морщинки. — Но теперь я знаю, что есть ты. Перевёртыши, оборотни… Значит, наша теория ошибочна, — Марк усмехается. — Обычно про людей нам мало, что рассказывают, — медленно начинает Донхёк и подпирает голову ладонью. — Нам запрещено контактировать с вами в целях безопасности, но знать о вас мы должны. Это общая информация о ваших изобретениях, таких как электричество и автомобили, чтобы мы не боялись, также история последних десятилетий, система власти, вера. Я знаю не так много о жизни людей, но в то же время оборотни не сильно отличаются от вас. Да, мы можем принимать другое обличие, живём в лесах в общинах, преподносим дары духам и отказываемся от научного прогресса, но мы такие же внутри, в душе. Аккуратная ладонь Донхёка падает ему на грудь и несколько раз постукивает над сердцем. — Там есть чувства и эмоции, мы можем любить, ненавидеть, радоваться и огорчаться. А здесь, — палец указывает на голову, — есть разум. Мы верим в духов, которых никогда не видели, но который дали нам дар. Я говорю с тобой на одном языке, научился читать и писать. Но также я по сути лис — животное. Разве это плохо? Ты так думаешь? Марк замирает от неожиданности. Донхёк вывалил на него так много нового, но всё это меркнет перед отчаянием и затаенной злобой в глазах. Конечно, ему обидно за свой народ, которого даже не существует для людей. Они прячутся в лесах и горах, чтобы не стать жертвами охотников, хотя заслуживают нормальной и спокойной жизни. Мир обошёлся слишком жестоко с такими прекрасными существами, ведь люди боятся всего, что отличается от них самих. — Нет, я так не думаю, Донхёк. Я считаю, что ты невероятный, а о таких, как ты, должны знать все. Вы не заслужили, чтобы о вас забыли. — Да, не заслужили. Донхёк горько усмехается и возвращается к чтению, а у Марка на душе оседает чувство вины и недосказанности.~~~
Полярная ночь окутывала всю округу мягкими объятиями и не размыкала их бесконечно долго. Это ощущается так, будто ты греешься под жутко колючим одеялом — тебе неприятно, хочется сбросить противный груз, но в то же время тепло становится необходимостью. Нещадный мороз и отсутствие солнечного света давили на мысли, а тишина иногда казалась убийственной. Марк привык к этому всему, но ощущения никогда не менялись. Обычно люди не живут за полярным кругом больше пятнадцати лет, потому что длительный недостаток витамина D пагубно влияет на здоровье, но Марк не желает пока покидать родной край. Разлука со здешними лесами и привычным ритмом жизни кажется самым жестоким наказанием. Что он будет делать, если придётся отказываться от всего, что успело проникнуть в сердце? Его не держат здесь люди, но держит любовь и верность истокам. Стрелка часов, что еле-еле различалась на циферблате в слабом свете от камина, перевалила за два после полуночи. Уснуть всё не получалось из-за тревоги и усталости в голове. Привычное одиночество было нарушено странным рыжеволосым парнем, и это заставляло Марка напрягаться. Он не понимал, что его так беспокоит, ведь Донхёк не так плох и жить с ним веселее. Возможно, они с оборотнем могли бы стать хорошими друзьями, но как-то слишком много всего навалилось в один миг и неспокойная голова гудела круглыми сутками. За спиной послышалось копошение. Лисёнок мягко спрыгнул на деревянный пол и уже через миг Марк почувствовал, как матрац прогнулся под весом парня. Он не поворачивается, понимая, что Донхёк сейчас голый. Неловкость и стыд от собственного воображения, которое подбрасывало фантазии, что именно можно увидеть сейчас, и вовсе заставили притвориться спящим. — Марк, я знаю, что ты не спишь, — голос Донхёка сладкой патокой растекается по комнате, ласкает слух и выталкивает протяжный выдох. Марк сглатывает и поворачивается на спину. Перед ним сидит Донхёк, успевший надеть обратно рубашку, но вот волосы на макушке торчат в разные стороны. Видеть это становится уже родным. — Как ты это понял? — слова получаются хриплыми после долгого молчания, но говорить громко нет необходимости. — Моё чутьё подсказало мне, — Донхёк опускает взгляд, будто пристыжённый, и пальчиками перебирает ворсинки на одеяле. — Я хорошо слышу твоё дыхание и сердцебиение. Всегда. У спящего они ровные и медленные, а сейчас ты какой-то… взвинченный. Что-то случилось? На вопросе он вновь прямо заглядывает в чужие глаза и немного хмурится. У Марка сердце неожиданно щемит от нежности и, если бы перед ним сейчас был лис, он бы не удержался и погладил мягкую шерсть за ухом. Голос внутри говорит, что даже в человеческой форме Донхёк был бы не против, но остаётся умело проигнорированным. — Всё в порядке, не беспокойся обо мне, — всё-таки отвечает Марк на вопрос. — Каждый год полярная ночь подбрасывает мне испытания на выдержку, но я привык. — Что это значит? — Донхёк кажется совсем неудовлетворённым и придвигается ближе, чтобы давить не только взглядами и словами. — В этот период я провожу слишком много времени в мыслях, возвращаюсь к тому, что оставил позади. Не самые приятные вещи, но темнота обнажает их для меня. Наверно, это из-за меньшей подвижности в доме. Марк кусает губу и отворачивает голову в сторону, хочет хоть немного уйти от внимательных глаз и густого запаха трав, что исходит от Донхёка. Марк уже не выдерживает, ему будто тесно и не хватает свежего воздуха. Горло сдавливает стальная рука, которую ни сбросить, ни разжать. Ещё чуть-чуть и сердце остановится. — Прости меня, — снова тишину нарушает голос лиса, заставляя резко посмотреть на него. — Это всё из-за меня, да? — он поджимает пухлые губы и опускает плечи. — Я не хотел доставлять неприятности, прости. Мне стоило уйти раньше, но сейчас… мне страшно, ведь где-то может бродить бежавший преступник. И-и я не смогу н-найти дорогу домой из-за м-метелей. Слова начинают дрожать и замирать в воздухе из-за подступающих слёз Донхёка. Марк начинает паниковать, поэтому подрывается, садится на постели и судорожно старается придумать, как успокоить мальчишку рядом. — Марк, я могу обратиться в лиса и оставаться в шкурке до конца зимы. Спать могу в сенях, есть один раз на день, только, прошу, не прогоняй меня пока. Я там погибну. — Я не собираюсь тебя прогонять, — тихо отвечает Марк и берёт чужие дрожащие ладони в свои. — Я уже говорил и повторяю, я тебя не отпущу во время полярной ночи одного в лес. Я волнуюсь о тебе, поэтому не позволю попасть в беду, — на этих словах он прикусывает язык и задерживает дыхание. Слишком откровенными они были и могут выдать все мысли с потрохами, но Донхёк никак не реагирует. — На самом деле, твоё присутствие в моём доме помогает мне справляться с грустью и одиночеством. Поэтому спасибо, что ты нашёлся. Рваный всхлип срывается с губ Донхёка, когда его взгляд пересекается с марковым. Они оба замирают на несколько долгих и напряжённых секунд, Марку кажется, что он хочет поцеловать юношу перед собой. Глаза невольно опускаются на всё ещё приоткрытые губы и сердце в груди начинает замедляться в ожидании прикосновения. Сладость почти натурально ощущается во рту, но наваждение спадает. — Давай дальше спать, — хрипло выдыхает Марк и ложится обратно под одеяло. — Да, хорошо, — Донхёк бормочет себе под нос и, тряхнув рыжей головой, сползает на пол. Понимание, что сейчас Марк впервые может увидеть обращение оборотня, накрывает его с головой, но волнение собирается на кончиках пальцев совсем не из-за этого. — Донхёк, — тихо останавливает он лиса и облизывает губы. — Поспи сегодня так. Я… не против, чтобы ты остался человеком. На лице Донхёка расцветает смущённая, но благодарная улыбка. Он быстро оказывается рядом, заматывается в одеяло, как в кокон и поворачивается к Марку спиной. Из-за этого ребячества старший тихонько посмеивается и останавливает взгляд на спутанных рыжих волосах перед носом. Тусклый свет из камина подсвечивает их и кажется, что это настоящие языки пламени. — Можешь гладить меня, когда я человек, — сонно тянет Донхёк и двигается чуть ближе. — Мне нравится, как ты это делаешь. И кто Марк такой, чтобы отказаться от предоставленного шанса? Он вытаскивает руку из-под одеяла и медленно зарывается в густую шевелюру на затылке, пальцами массирует кожу головы и перебирает прядки. Слышится чужое довольное мычание и рука увереннее скользит к горячему ушку, скользит к тонкой шее и вновь поднимается к затылку. Так они и засыпают.~~~
На Рождество они всё же отправляются в посёлок. Марк, на свою беду, упомянул об этом во время их совместной готовки (Донхёк вычитал в книге, что люди иногда вместе пекут пироги и захотел сделать это с Марком. В итоге вся кухня и сам Донхёк были перепачканы мукой и ванилью, но вишнёвый пирог они таки испекли), и Донхёк выпросил этот поход. Это уже третий раз, когда Марк ловит себя на мысли, что этот дикий лисёнок, который теперь ведёт себя ещё более по лисьи, чем раньше, и не брезгует выпрашивать внимание и ласку даже в человеческом обличи, слишком много для него значит. Марк не может оторвать взгляд от сияющих глаз и гибкого тела, хочет слышать мягкий голос целыми сутками, а звонкий смех и милые улыбки вызывают смертельную тахикардию. Да, Марк по уши влип. Ему кажется, что Донхёк обо всём догадывается, но молчит. Лишь смущённо хихикает и обращается лисёнком, чтобы взобраться на крепкое плечо Марка и отправиться с ним во двор снег расчищать или принести дров. — Теперь я понимаю, что означает “мороз щиплет”, — Донхёк глупо улыбается, подставляя лицо ветру, когда они уже выдвинулись в сторону посёлка. Был полдень, но путь освещали лишь звёзды. — Обычно зимы мы проводим в норках и шубках, поэтому я впервые выхожу на мороз, — поясняет он, ощутив вопросительный взгляд. — Да, мороз щиплет, поэтому мы тепло укутываемся и носим балаклавы, — Марк поворачивает его лицо к себе и поправляет одежду, чтобы не замёрз. — Не делай глупости и веди себя естественно. — Естественно — это бегать и резвиться? — слова заглушает толстая ткань, но Марк разбирает и недовольно хмурится на оборотня. — Я пошутил, не злись. Я тебя понял, постараюсь быть лапочкой. — Будь любезен, — язвит Марк и двигается дальше, пока Донхёк сзади смеётся. К посёлку они добираются быстро, редко перебрасываясь фразами, но как только перед глазами появляются первые дома, Донхёка не остановить. Он удивляется и восхищается фактически всему, что видит, и спешит поделиться этим с Марком. — Марк, Марк, а что это такое? — он указывает на костёл и слегка подпрыгивает на месте. — Это храм. Люди здесь молятся и проводят религиозные обряды, — медленно отвечает Марк, задумываясь, можно ли так вообще говорить. Он-то никогда не был верующим, но его родители не пропускали ни одной воскресной мессы. — А каким богам вы поклоняетесь? Духи вам являются? — Мы верим в Единого Бога, Его Сына и Богородицу. Сегодня как раз Рождество Христовое — день, когда родился Сын Божий. Поэтому у нас праздник. Рот Донхёка складывается в “о”, но Марк не даёт ему спросить что-то ещё и тянет в единственный здесь паб. Вечер проходит на удивление хорошо. Донхёк во всю глазеет на каждого встречного, задаёт тысячу вопросов и осторожно, как диковинку, рассматривает технику и украшения. Он подхватывает незнакомые песни и откликается на приглашение потанцевать с девушками у костра, смеётся на всю округу, а Марк взгляда не может оторвать. — Это Ваш друг? — рядом оказывается незнакомая девушка с пышной тёмной косой. Марк, кажется, встречал её на улицах, но никогда не разговаривал. — Вы заботитесь о нём. — Да, Донхёк… не здешний, приехал погостить. — В этот период можно увидеть аврору. Чудесное явление, — мечтательно тянет незнакомка и разворачивается к Марку полностью. — Вам тоже стоит присоединиться к танцу. В стороне можно замёрзнуть. Она очаровательно улыбается и начинает приплясывать, но Марк отрицательно качает головой и вежливо отказывается. Только сейчас он полностью осознаёт, что пришёл сюда только ради Донхёка и его хотелок. — Эй, Марк! — перед глазами появляется запыхавшийся Донхёк. Щёки его красные, шапка сползла на макушку, но на губах широченная улыбка. — Потанцуй со мной! Проворные ручонки хватают Марка за одежду и тянут в круг раньше, чем звучит ответ. Оказавшись в толпе, Марк хмуро оглядывается и борется с желанием уйти, но почему-то поддаётся оборотню и начинает повторять за ним несложный танец. Ради него хочется быть здесь.~~~
Дорога домой занимает гораздо меньше времени. Снег медленно кружится в безветренном воздухе над головами, а Донхёк снова не затыкается. Уже привычный тёмный лес наполняется волшебство, когда мелодичный смех звенит между ветками, а руки соединяются, чтобы легче было идти. — Спасибо, что позволил мне увидеть это, — говорит Донхёк уже дома, устраивать у камина. — Я никогда не мог даже подумать, что буду так близко к людям и веселиться с ними. Это так необычно и интересно. Спасибо ещё раз. У Марка пробегает дрожь по позвоночнику от тихого и ласкового голоса. Он ловит взгляд Донхёка и от него становится дурно. Никто и никогда ещё не заставлял Марка чувствовать себя так. — Не благодари. Я рад, что тебе понравилось, — он слабо улыбается и отходит к выходу из комнаты. — Пойду развешу одежду сушиться. И выскальзывает на кухню. Сердце в груди бьётся раненой птицей, но от этого по всему телу разливается сладкая нега. Марк не хочет думать, что Донхёк ему нравится, в самом невероятном и бесстыдным смысле нравится, но всё естество внутри — девственное, но покрытое толстым слоем льда — тянется к этому пареньку, хочет его себе. Такого ещё никогда не было. Когда Марк возвращается, Донхёк уже в привычной тёплой рубашке все так же дрожит от холода и шмыгает носом. Чего-то такого и стоило ожидать после прогулок в тридцати восьми градусный мороз, но когда осторожность была присуща хоть одному из них? — Если ты человек, нужно защищать своё тело от холода одеждой, а не трястись полуголым, — беззлобно причитает Марк и, взяв плед с кровати, устраивается чуть позади Донхёка и укутывает его. — А если ты меня обнимешь, я согреюсь ещё быстрее, — Донхёк говорит это смело, но не слишком уверенно. Марк хочет сказать ему нет, он на это не поддастся, но руки сами обхватывают изящное тело и прижимают к своей груди спиной. В этот миг всё замирает, кроме тихого дыхания и тяжёлого биение сердца. Каждый нерв, каждая мышца напрягается, но эта неожиданная близость вызывает волну наслаждения. — Вот теперь тепло. Донхёк откидывает голову Марку на плечо и начинает тихонько мычать под нос песню. Его голос тихий, убаюкивающий, поленья трещат в огне и всё это расслабляет, склоняет на нежности. Это Рождество становится по-настоящему волшебным. — Моя мама всегда поёт эту колыбельную после праздничных дней. Так хорошо всегда становится от её голоса. Я очень скучаю, — Донхёк замолкает и прижимается ближе, меняет своё положение так, чтобы уткнуться носом в шею Марка. От этого приятная дрожь снова ползёт по коже и Марк тяжело сглатывает, сильнее обхватывая парня поперёк груди. Чужое тело под ладонями ощущается до невозможного правильно, как самая большая мечта. — Что это такое? — Донхёк пальцем поддевает цепочку на шее Марка и вытаскивает из-под свитера подвеску, рассматривая. — Здесь твоё имя и какие-то цифры. Марк Ли. Его внимательный взгляд медленно скользит выше и останавливается на лице. Марк на миг задумался, что, возможно, им любуются, но быстро выбросил глупости из головы. — Это мой военный жетон, — медленно и тихо отвечает на вопрос. — Их дают тем, кто служит в армии на случай, если военного убьют и нужно будет опознавать тело. — Так ты воин! — поражённо выдыхает оборотень и сильнее сжимает в пальцах жетон. — Ты способен защищать свой дом и своих близких от врагов. Значит в тебе силы духов. Марк не совсем понимает, что имеет в виду Донхёк, поэтому лишь неопределённо ведёт плечом. Он отслужил срок после достижения совершеннолетия и остался в резерве. Конечно, он готов защищать Канаду и… больше никого у него нет. Разве что этот лис. — Марк, у нас это большая честь, ведь воины рискуют жизнью ради других. Я всегда чувствовал в тебе эту силу, а теперь понимаю, что тогда в ноябре тебя мне послали Высшие. Закончив, Донхёк слегка покраснел и вновь спрятал лицо в изгибе шеи Марка. Жетон он так и не выпустил из пальцев.~~~
С Донхёком каждый день становится необычным. Независимо от того, что он делает: читает, бездельничает, лезет под руку на кухне, резвится лисёнком в снегу или что-то рассказывает. Марк будто учится чувствовать его, даже не видя. Донхёк становится константой. Из-за холода работать в мастерской не очень удобно, поэтому Марк устраивается на кухне. Ему заказали детскую колыбель, а такое изделие требует много сил. Светлое дерево легко поддавалось инструментам, в воздухе застыл приятный запах и под ногами собирались кучерявые стружки. Сегодня Донхёк был слишком ленив, поэтому с самого утра нацепил лисью шубку и таскался за Марком хвостиком. В его рыжей шёрстке запутались опилки, от чего он всё время забавно чихал, но всё равно оставался рядом. Из-за этого у Марка в груди становилось тепло, как у открытого огня. — Я хочу вырезать здесь что-нибудь, — говорит он, укладывая перед собой часть для изголовья. — Обычно это какие-то растительные или абстрактные узоры, но в этот раз у меня идея лучше. Улыбка появляется на лице от осознания, как на самом деле быть вот так с другим человеком (почти человеком) приятно. Донхёк забирается к нему на колени и заинтересовано выпрямляет ушки. Марк проводит по его загривку несколько раз и принимается за работу. Время проходит быстро и вот на дереве появляются маленькие сосны и два лиса. Марк не спешит, вырезает мелкие детали и, когда на хвостах достаточно волосинок, а на деревьях хвоинок, он выпрямляется и довольно выдыхает. — Всё. Что думаешь? Донхёк опирается лапками на край стола и ближе рассматривает рисунок, а затем протирается тёплым боком о руку Марка и поворачивается, чтобы взглянуть в глаза. Кажется, что он светится изнутри, сияет чистой радостью и смехом. Он просто невероятный. — Надеюсь, это значит, что ты в восторге, — усмехается Марк, чтобы прогнать ненужные мысли. Но Донхёк активно кивает несколько раз, тянется ближе, укладывает голову Марку на плечо и так замирает. — Ладно, я понял. Спасибо. Глубоко вдохнув, Марк осторожно прижимает мягкое тело к себе и решает вернутся в комнату. Плечи и спина начали болеть, поэтому нужно немного отдохнуть. Кровать принимает его в мягкие объятия, а Донхёк пушистым комочком сворачивается у него на груди. Марк нежно гладит его по шее и спине, ощущая быстрое сердцебиение и прикусывает губу. Это всё заставляет его задыхаться и дрожать от восторга. Прошло меньше двух месяцев с их встречи, но быть вот так близко почему-то уже не страшно. Пальцы массируют чужой загривок и Марк начинает ощущать что-то отдалённо напоминающее мурлыканье. Ему хочется пошутить об этом, но вдруг Донхёк приподнимает голову, заставляя замереть, и утыкается влажным носом в щеку. У Марка сердце замирает, когда горячий язык оставляет несколько дорожек на его щеке и касается уголка губ. Донхёк трётся о его лицо острой мордочкой и отодвигается, заглядывая в глаза. В его взгляде плещется что-то напуганное и в то же время надеющееся. Перед глазами, как наяву, появляется образ смущённого Донхёка — с краснеющими смуглыми щеками, горящими глазами и закушенной полной губой. Чувства взрываются в груди фейерверками и Марк даже не думает, когда приподнимается и быстро целует чужой вездесущий нос. От этого Донхёк чуть вздрагивает, опускает уши и зажмуривает глазки. "Совсем крошечный," — проносится в голове, но Марк вовремя прикусывает язык. — Пойду уберу там всё и жду тебя через пятнадцать минут готовить ужин, — он улыбается, аккуратно опускает лиса на кровать и, подмигнув, уходит. На кухне Донхёк появляется через полчаса, но о произошедшем оба деликатно молчат.~~~
Они решают не обговаривать произошедшее, но и прекращать не собираются. Всё чаще их плечи прижимаются друг к другу, голова Донхёка находит удобное положение на коленях Марка, а ловкий лис бесстыдно забирается на спину и плечи, мягкими лапками разминая мышцы. Марку уже даже почти не совестно оставлять быстрые поцелуи на остренькой морде. Это просто безумие, которое несёт его прямо к водопаду по горной необузданной реке. И Марк не в силах остановить ни себя, ни Донхёка, когда оборотень спрашивает про баню. — Покажи мне, — просит он с книгой в руках. Его дыхание нежно касается щеки Марка — настолько близко они сидят. — Я никогда не был в бане, а у тебя есть собственная. Прошло немало времени с тех пор, как Марк последний раз пользовался баней (слишком много мороки), но ради Донхёка соглашается. Это была его очередная ошибка. Смотреть на чужие обнажённые грудь, живот, плечи, которые блестят от влаги, настоящая пытка. Донхёк сидит прислонившись к деревянной стенке, его голова запрокинута назад, отчего на шею открывается невероятный вид. Капельки пота медленно стекают вниз по смуглому телу и исчезают в тонкой ткани простыни, которой Донхёк прикрывает лишь бёдра. Оторвать взгляд просто невозможно, и Марк волком готов выть от желания почувствовать всего Донхёка своим телом. — Марк, ты хорошо себя чувствуешь? — мягкий голос прорывается сквозь шум в ушах, заставляя посмотреть на лиса. — Ты какой-то мутный, может, хватит уже? — Не волнуйся, я в норме. Просто задумался, — Марк пытается улыбнуться, но снова теряет здравые мысли, когда Донхёк пододвигается ближе и опускает ладони на его плечи. — Что ты делаешь? — неожиданно севший голос еле проталкивает слова, а во рту резко пересыхает. — Хочу, чтобы ты немного расслабился, — Донхёк улыбается и есть в его взгляде что-то опасное, дикое, от чего нужно бежать, но тонкие пальцы начинают сжиматься на твёрдых мышцах шеи, ключиц, плеч. — Я только разомну тебя. От шёпота по коже пробегает дрожь, но лис игнорирует её. У Марка перед глазами пелена, но даже она не мешает видеть каждую родинку, каждый шрам и неровность на идеальном теле рядом. У Донхёка чарующие изгибы и изящные рельефы, хочется прикоснуться хотя бы разочек. Марк смог бы сделать так, чтобы Донхёк изнывал от желания и наслаждения, стоит только поднять руку. — Донхёк, — Марк крепко хватается за тонкие запястья, останавливая, и заглядывает в чужие полуприкрытые глаза. — Не надо. "Иначе я сорвусь" остаётся недосказанным, но ощутимым в твёрдом тоне. Донхёк послушно замирает, но в его глазах появляется азарт. Он скользит взглядом по лицу Марка и медленно облизывается, становясь ещё больше похожим на зверя. Страх и восторг смешиваются во взрывной коктейль внутри Марка и почти убивают его. — Неужели ты ничегошеньки не понимаешь? — томно поговаривает Донхёк и, не дожидаясь ответа, сбрасывает с себя чужие руки и поднимается с места. Простынь соскальзывает с его бёдер и тихо опускается под ноги, пока парень подходит к ведру с тёплой водой. Кажется, что для него нет ничего необычного, чтобы вот так голым ходить перед другим человеком, но вот Марк начинает сходить с ума. Он уже ничего не понимает, им движет желание. Сильные руки легко разворачивают Донхёка и его испуганный "ой" тонет в настойчивом поцелуе. Марк волнуется, Марк в панике, Марк теряется из-за своих же действий. Но он не останавливается, прижимает Донхёка ближе к себе, скользит ладонями по влажным бокам и спине и требовательно целует мягкие губы. Сознание плавится от изобилия ощущений, и это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Такие, как Донхёк, бывают только в красивом нуарном кино, они отвечают только смелым и уверенным героям, которые могут весь мир положить к ногам. Марк же совсем не такой, он в этом кино даже не появляется. Но ведь Донхёк здесь, рядом с ним. Он отзывается на прикосновения и ловко обвивает руками плечи. Его язык проникает к Марку в рот, превращая этот поцелуй в ещё более страстный и нереальный. О таком люди даже не мечтают, лишь читают в дешёвых романах на заправках. Когда наваждение спадает, Марк первым отстраняется и порывается позорно сбежать из комнаты, но Донхёк оставляет расслабленные кисти на его плечах и заглядывает в строгие глаза напротив. — Марк, ты не представляешь, как долго я этого ждал, — он сладко улыбается и прижимается губами к чужим (даже не целует), кончиком языка проводит по подбородку и мягко прикусывает кожу у кадыка. У Марка подкашиваются ноги. — Думал, небеса быстрее упадут, чем ты на меня посмотришь. Его смешок впечатывается в ключицу Марка, в которую Донхёк уткнулся лицом. Это чувствуется привычно, по родному и очень, очень желанно. — Прости, я не привык к отношениям, — хрипло отвечает Марк, облизывает губы и осторожно, словно молодое деревце, прижимает Донхёка к себе. Кажется, что он недостойный быть вот так близко к нему. — Мне вообще тяжело даётся общение. — Ничего, — Донхёк задирает голову, чтобы заглянуть в его глаза. — Я готов медленно становиться твоим. Они снова целуются, пока для этого есть время.~~~
В последнее время Марку снятся яркие сны. Это что-то тёплое, ещё с детства, когда жизнь казалась счастливой, а родная семья была самой близкой. В какой момент всё начало рушиться, Марк не знает, но возвращаться к ним он не хочет. В шестнадцать лет он стал их позором на весь посёлок из-за любви к всему живому, в восемнадцать ему пришлось всё время ругаться из-за ненавистной работы в шахтах, в двадцать он отслужил в армии и решил никогда больше не возвращаться в родительский дом. Все хорошие воспоминания рассеялись из памяти, как дым, после безразличных взглядов родителей и злостных братьев. Но теперь в его жизнь ворвался Донхёк и заставил снова видеть чуточку больше, чем хочется. Марк узнал о перевёртышах и познал влюблённость, которая сама ластится к нему в объятия и беззаботно улыбается после сна. — Доброе утро, Марки, — тянет гласные лис и обвивает руками и ногами Марка. Он проводит носом по его шее и продолжает бормотать: — Мне снилось родное поселение. Был праздник, огромный костёр, песни, пляски… Веселье в самом разгаре, а над старейшинами созвездие лисички. Это значит, что у них всё хорошо. Я очень скучаю, но верю, что они поймут меня. — Уже половина ночи прошла, — отвечает Марк и проводит пальцами по обнажённому бедру у себя на животе. Кожа Донхёка покрывается дрожью, когда пальцы поддевают край рубашки, но не проникают под. Так далеко они ещё не заходили. — Скоро ты сможешь вернуться к ним. — Но это значит, что я оставлю тебя, — Донхёк сильнее прижимается и прячет лицо на груди. — Мне с тобой хорошо. Очень хорошо. Я… — он запинается и переводит дыхание. — Ты можешь подумать, что это несерьёзно или что я веду себя слишком уверенно, но, — он приподнимается на локте и неуверенно смотрит Марку в глаза, — я хочу, чтобы ты был моей парой. Быстро, я знаю, но я всей своей душой чувствую, что ты будешь самым лучшим для меня. Марк пытается переварить услышанное, но не совсем понимает, что означают слова Донхёка, поэтому хмурится. — Что ты имеешь ввиду? — Когда оборотень хочет строить семью, воспитывать детей и обустроить свой дом, он должен найти себе пару. Это спутник жизни, самый верный товарищ, тот, кто готов на всё ради тебя. Возлюбленные, которых связывает сам Лис. Конечно, сейчас многие упускают условие настоящей любви, но священный ритуал сработает идеально только для искренних партнёров. Я знаю, что люди влюбляются медленнее, но, Марк, позволь мне верить, что это возможно. Сердце больно бьётся в груди, и Марк начинает задыхаться. Ему только-что признались, хоть и косвенно, но в любви. Донхёк нервно облизывается и смотрит с ощутимой кожей надеждой. Подвести его сейчас равносильно смертоубийству. Марк старается прислушаться к себе и сказать всё, как есть на самом деле. — Честно, для меня всё это впервые и я очень боюсь ошибиться, — начинает он, опустив ладонь на округлую щеку Донхёка. — Ты первый, кто смог заставить моё сердце трепетать. Я очень рад, что это взаимно, что тебе тоже со мной хорошо. Мне тоже хочется быть твоей парой, но дай мне время прийти в себя. Хорошо? — Пока я рядом, это время у нас есть, — кивает Донхёк и слабо улыбается. Он тянется за поцелуем и получает его. Конечно, Марк соврёт, если скажет, что не думал об этом. Им с Донхёком нельзя было узнать друг друга, а стать кем-то большим и подавно. Это так неправильно, грешно и просто невозможно. Они из разных миров, оба мужчины и природой не должны быть вместе. Но в груди у Марка сворачивается сладкой негой каждый раз, когда он ловит на себе взгляд Донхёка.~~~
— Ты восхитительно пахнешь, — мурлычет оборотень, тычась носом в чужую шею. Они сидят в обнимку возле кровати, Марк держит в руках книгу и читает в голос. Точнее, пытается читать, потому что Донхёк всё время отвлекает его. — Свежестью зимы, молодой древесиной и мятой. Напоминает лес… Марк, ты сводишь меня с ума. В каждом его слове звучит улыбка и удовольствие, а растянутые гласные вбивают гвозди в крышку гроба Марка. Быть с Донхёком — это всё время умирать от ласки и игривости. Теперь становится очевидно, что он настоящий лис. — Это комплимент? — вопросительно выгибает бровь Марк, стараясь не выдать своего волнения. — Однозначно, — шепчет в ответ Донхёк и принимается покусывать доступные ему части тела: ухо, линию челюсти, шею, ключицу. Марк покрывается волной дрожи, шумно выдыхает, прикрывает глаза и захлопывает книгу. Мысли начинают разбегаться. — Никогда я не встречал похожих на тебя. Донхёк забирается к нему на бёдра, упирается коленями в бока и обнимает за шею. Он выгибается и склоняется к плечу, чтобы оставить укусы и влажные поцелуи ещё и там, а Марк сжимает шершавыми ладонями бархатную кожу на донхёковых ногах. Прикасаться к чему-то настолько волшебному Марку страшно и стыдно. Из-за своих вечных мозолей и грубых рук, которые никогда и никому не дарили нежность. А Донхёк эту нежность заслуживает. — Чего ты добиваешься? — спрашивает немного резко, но Донхёк не отстраняется. — Я хочу доставить тебе удовольствие. И себе. Это то, чем занимаются небезразличные друг другу люди. Губы Донхёка спускаются ниже. Он задирает майку на Марке до груди, соскальзывает по ногам дальше и целует напряжённые мышцы пресса. Жар разливается по телу, а в ушах только шум собственных вздохов. Мокрый язык оставляет следы на животе, и Марка подбрасывает. Нет, это для него слишком. — Донхёк, не надо, — он хватается ладонями за шаловливые ручонки на завязках своих штанов. — Это не то, что стоит делать. — Почему? — оборотень искренне удивляется, хмурит брови и упирает тяжёлый взгляд Марку в лицо. Он садится на колени и скромно складывает руки, а на его щеках появляется румянец смущения. — Я недостаточно хорош для тебя? Ты не хочешь, потому что я не человек? Паника захватывает и Марка, и Донхёка. Это то, чего оба желают, но чего не могут себе позволить. Совсем скоро их жизненные пути разойдутся. Уже всё заходит слишком далеко и с каждым новым прикосновением становится хуже. Неизбежное прощание давит на сердце и даже приход весны не сможет облегчить участь Марка. Ему придётся остаться одному, в этом далёком доме на окраине леса, где воспоминания о Донхёке будут окружать его. После появления его здесь, аскетическая душа Марка начала жаждать людского тепла. — Мы не можем, Донхёк, — он качает головой и болезненно хмурится. Мысли причиняют физическую боль. — Нам будет больнее позже. Я не хочу жалеть о нас с тобой. — Жалеть? — Донхёк выпрямляет плечи и приподнимает подбородок, чтобы казаться воинственнее. — Это всё для тебя ошибка? Я… Марк, ты издеваешься надо мной? Весело глумиться? Чёрт! Он вскакивает на ноги и убегает в дальний от Марка угол. Его фигура сжимается, пытается спрятаться в тени, слиться со стенами. В этот момент Марк снова видит того напуганного, потерянного мальчишку, который впервые очнулся в незнакомом доме. Сердце от этого неприятно сжимается. — Донхёк, я не это имел в виду, — Марк тоже подрывается с места, но не подходит к злому оборотню. — Для меня мы с тобой, наши чувства очень, очень важны. Я впервые привязался к кому-то и не хочу терять тебя. Но этого не избежать, и мне уже больно из-за этого! Мы с тобой расстанемся, понимаешь? Полярная ночь закончится, но мои чувства — нет. Близость с тобой станет последней каплей, которая переполнит меня, и я больше никогда не буду прежним, Донхёк. Я боюсь этого. Я боюсь тебя и того, что ты после себя оставишь. — А обо мне ты подумал? — голос Донхёка хрипит. От него по коже ползёт холодок отчаяния и безысходности. — Я ведь тоже буду страдать, не меньше тебя. Не делай из себя мученика, Марк, потому что это эгоистично с твоей стороны. Ты думаешь только о себе и о том, что будет когда-то. Но я ведь здесь, Марк, рядом с тобой! Сейчас мы можем быть самыми близкими и счастливыми, будто в мире ничего больше нет вообще. Но ты не позволяешь этого ни себе, ни мне. Ты просто жалкий трус и подлец, которому нет дела до других. Злые слёзы смешиваются с обидой и скатываются по щеках парней, но они остаются незамеченными. Марка всего трясёт от боли, что причиняют чужие слова. Внутренности сковывает от ледяного холода. — Возможно, ты и прав, — тяжело выталкивает из себя слова Марк, проводит ладонями по лицу и облизывает губы, решаясь. — Я никогда не был хорошим человеком, с чего бы теперь стать таким? Прости, что разочаровал. Больше он не ждёт слов Донхёка — бросает на него взгляд и уходит из дому. Ноги сами несут в мастерскую, мороз обжигает неприкрытую кожу лица, шеи, рук, но дыхание спирает не поэтому. У него всё внутри пронизывает иглами боли. Произошедшее является полностью его виной, из-за него плохо и Донхёку. — Идиот, — зло шепчет Марк и ударяет кулаком по дубовому столу. Потом ещё раз и ещё, на пол летят инструменты и заготовки, из груди рвётся крик неудержимого отчаяния. Он всё только портит.~~~
Когда Марк решается вернуться обратно в дом, стрелки часов переваливают за шесть вечера. Близится время ужина, поэтому он остаётся в кухне готовить и даёт себе ещё один шанс всё обдумать. Ведь Донхёк оказался прав. Марк чёртов эгоист и лицемер, который хотел счастья только для себя. Через час он осторожно приоткрывает дверь в комнату, тихо заходит внутрь и замечает лиса на кровати. Факт, что Донхёк не хочет говорить с ним ранит, но не удивляет. Острые ушки настораживаются от звуков шагов, но голову лис не поднимает. Марк это заслужил. — Донхёк, я хочу извиниться, — медленно начинает Марк, опустившись возле кровати на колени и опершись локтями на её край. — Я не должен был вот так уходить и оставлять тебя, прости. На это Донхёк поворачивает голову к нему и взгляд золотых глаз очень похож на что-то типа "серьёзно?". Марк неловко прокашливается, переводит дыхание и продолжает: — Мне стыдно перед тобой за своё поведение. Ведь ты оказался прав, я поступил подло по отношению к тебе. Мне бы радоваться, что небо подарило возможность встретить тебя, узнать, пустить в свою жизнь и сердце. А я думал только о себе и этим сильно обидел тебя. Мне очень жаль. Ты не заслужил этого всего, прости. Изменить прошлое или мои чувства невозможно, что будет в будущем мы тоже вряд ли поменяем, но я хочу, чтобы ты знал, что я никогда не буду жалеть о нас с тобой. Никогда. Марк останавливается, когда чувствует прикосновение влажного носа к ладони. Донхёк подползает ближе и прячет мордочку под рукой, выпрашивая ласку. Это вызывает улыбку и Марк принимается гладить мягкую шёрстку. Его простили, похоже. Лис начинает поскуливать, а потом вылизывает ранки на другой руке Марка. — Всё хорошо, маленький. Я заслужил, — криво улыбается Марк, за что получает укоризненный взгляд от Донхёка и новую порцию нежных прикосновений. — Спасибо.~~~
Больше всего Марку нравится работать с деревом. Будучи одиноким чудаком у леса, он должен был придумать действенный способ заработка для элементарных потребностей. Получить разрешение на рубку и продажу леса было не так сложно, Марк пишет отчёты и прилежно платит налоги, но эта работа только немного удовлетворяет парня. Ему хорошо в лесу, на свежем воздухе, но душа хочет чего-то возвышенного. Конечно, иногда стругать стулья или тумбы не такое уж и увлекательное дело, но Марк обожает делать что-то необычное. Он всегда вырезает узоры, раскрашивает насыщенным цветами и прикрепляет резные украшения. Донхёк тоже находит это увлекательным, о чём не раз говорит самому Марку, наблюдая за его работой. — У тебя талант, Марк-и, — шепчет он, наклоняясь близко-близко к покрытой лаком рамке (в костёл попросил священник). — Я никогда такого не видел. Духи наделили тебя прекрасным даром. — Уверен, ты мне льстишь, — хмыкает Марк и откидывается на спинку стула. — Но спасибо, мне приятно. — Ух, какие вы люди… — немного раздражённо шипит Донхёк. — Почему ты упрямо не хочешь замечать то, что я тебе говорю? Он надувает щёки, пыхтит и морщит нос. Марк на это только улыбается и не может сдержаться — тянется вперёд и чмокает пухлые губки. В животе всё переворачивается от восторга и обожания. — Я верю тебе, можешь в этом не сомневаться, — продолжает он разговор, принимаясь наводить порядок в кухне. — Но ты единственный, кто верит в меня настолько сильно. Донхёк недовольно цокает. Такая реакция только забавляет Марка, который уже привык к оборотню, как к самому родному. Прикипел к нему душой и сердцем, привязался всем естеством и утонул в глубине его тёплых глаз. Отрываться от него становится больно, будто от рваных ран. — Марк, твоя семья… — начинает Донхёк, запинается, когда замечает напрягшегося Марка, но продолжает: — Не хочешь с ними, не знаю, помириться? Или хотя бы попробовать наладить контакт? — Никому из нас это не нужно, — резко отрезает Марк и глубоко вдыхает. — Они меня не принимают, а я… не хочу стучаться в закрытые двери. Я стал для них позором. — Они на самом деле так не думают. — Думают… — Нет, Марк, — Донхёк обрывает его и берёт за руку, привлекая к себе внимание. — Что бы не случилось, семья всегда остаётся самыми близкими людьми. Они любят тебя, а тогда поступили на эмоциях. Боялись, что ты пропадёшь в этом мире. Но ты смог доказать, что способен жить собственным умом и, я уверен, они гордятся тобой. Просто попытайся понять их. Что-то в глазах и голосе Донхёка заставляет Марка пообещать подумать. Чужая уверенность передаётся и ему, поэтому идея заседает в голове. Донхёк же ему улыбается довольно и тянется помочь с уборкой.~~~
Новая ссора случается через три недели. Февраль не сбавляет обороты зимы, но между Марком и Донхёком всё становится жарче и более страстно. Оборотень жмётся ближе, чаще забирается на колени и соблазнительно оголяет плечи, грудь, бёдра. Это сводит с ума, заставляет думать о постыдных вещах и чувствовать жар во всём теле. Марк не сдерживается, когда пылко целует манящие губы и шею, своими грубыми руками проникает под собственную рубашку на стройном теле. И в последний момент — ещё секунда и дороги назад не будет — одёргивает себя, отстраняется через силу и возвращается к предыдущему занятию. В определённый момент Донхёк срывается — обидно отсаживается подальше и краснеет от сдерживаемой ярости. У них двоих дрожат руки и дыхания сорванные, но Марк ставит между ними стену — не позволяет стать единым целым. — Я так больше не могу, — напряжённо говорит Донхёк, оттягивая свои волосы. — Ты меня убиваешь, жестоко и медленно. Это намного хуже, чем если бы ты оставался неприступным. Даёшь укусить, но не съесть, ради поддержания жизни. Марк, я схожу с ума! — Успокойся, — хрипло отвечает Марк и облизывает пересохшие губы. — Донхёк, ты драматизируешь. — Драматизирую? Что ты хочешь этим сказать? — в тоне лиса проскакивают стальные нотки. — Мы уже говорили об этом. Нам не обязательно переходить эту черту, чтобы насладиться друг другом. Давай не будем усложнять? — Это ты вечно всё усложняешь. Я же предельно честный в своих желаниях. Не успевает Марк что-то ответить, как Донхёк поднимается и выходит из комнаты, хлопнув дверью. Этот звук отрезвляет, но парень не двигается с места. Ссориться с Донхёком ему не нравится совершенно, но сделать этот последний шаг ему навстречу не может. Слишком сильно боится остаться с разбитым сердцем. Подпустить кого-то настолько близко к себе было слишком тяжело и легко одновременно. Марк привык никому не доверять, но этот лис смог очень быстро подобраться к самому потаённому в его душе. Глупо отрицать, что между ними что-то большее, чем обычная симпатия. Теперь Марк никогда не сможет быть тем собой, кем был до встречи с Донхёком, потому что он любит этого мальчишку. Безумно сильно и предано. Так что же его останавливает от последнего шага? Почему он делает больно любимому? Хуже уже точно не будет. С этими мыслями Марк подходит к двери и готовится извиниться перед Донхёком, но не обнаруживает его на кухне. Страх скользкими щупальцами сковывает его, когда ни лисёнка, ни рубашки не обнаруживается. Марк надевает шубу и выскакивает во двор. — Ты сдурел? — кричит, когда замечает Донхёка в одной рубашке среди сугробов. Он дрожит, но упрямо не двигается, стеклянными глазами уставившись в небо, где переливается полярное сияние. — Сорокаградусный мороз! Ты умереть хочешь? Он хватает оборотня за руку и тянет за собой в дом, но тот сопротивляется. — Отстань от меня! — кричит Донхёк и вырывает руку у оторопевшего Марка. — Не хочу тебя видеть! Мне больно, Марк. Я просто в ужасе, потому что остался один месяц. Скоро я уйду и неизвестно, что станет с нами. Но ты всё время меня отталкиваешь! Я уже не знаю, что для тебя значу, а от этого начинаю сомневаться в своей привлекательности и важности для тебя. — Донхёк, глупый ты лисёнок, я люблю тебя! — срывается Марк, а когда Донхёк замирает в удивлении, затаскивает его внутрь дома. Приводит в комнату к открытому огню, укутывает в несколько пледов и подаёт тёплую воду. И только тогда садится напротив и серьёзно смотрит ему в глаза. Слов назад не воротить, но этого и не нужно. — Теперь повторяю ещё раз: я люблю тебя, — твёрдо говорит Марк. — Люблю всего тебя и не представляю жизни без наших с тобой моментов. Без нашей единственной ночи. Но, чёрт возьми, всё в жизни конечно. Осталось действительно слишком мало времени, и мне уже не может быть хуже. Поэтому… Фраза остаётся незаконченной, а донхёково "что?" тонет в настойчивом поцелуе. Марк придвигается ближе и уверенно проникает языком в рот Донхёка, который с готовностью отвечает, опускается на спину и позволяет делать с собой всё, что так давно копилось только в смелых мечтах. Они не спешат, Марк делает всё осторожно, боясь причинить боль. Но Донхёк и не торопит его, поддаётся под ласки и изгибается в сильных руках. Он быстро согревается и горячо выдыхает в губы после каждого плавного толчка и тихонечко стонет от наслаждения. Марк никогда не забудет этот момент их истории.~~~
Сказка обрывается с рассветом. Донхёк шепчет на ухо Марку, что всё было чудесным сном, который может стать явью. Марк предпочитает игнорировать его слёзы — лишь сильнее обнимает и предлагает посмотреть на солнце с чашками горячего кофе. Полярная ночь рассеивается, но они стараются продлить момент упоения и не назначают никаких дат. Просто в один момент Донхёк говорит, что это последний раз, когда они занимаются любовью перед его уходом. Марк сильнее прижимает его к себе, а потом на руках приносит лисёнка на поляну и проводит взглядом, пока рыжая тень не исчезает между деревьями. Весна стирает все воспоминание теплом и солнцем. Лес расцветает — медленно и не так бурно, как на картинках с других стран, но Марк проникается чувством очищения и возрождения. Он не позволяет себе тосковать, поэтому собирается с духом и наведывается к родительскому дому, где мама плачет в его руках, а отец и братья по-доброму улыбаются и спрашивают о жизни. Всё меняется и Марк старается двигаться дальше с верой и твёрдым знанием, что счастье к нему вернётся. И однажды на закате сентябрьского дня из леса показался рыжий лис с острыми ушками и хитрым взглядом золотых глаз. — Донхёк, — подхватил ветер шёпот Марка и разнёс по всей округе вместе со счастьем.