На пересечении взглядов

Синчэнь глядит на Сюэ Яна украдкой, словно между делом. Так, чтобы тот, не дай бог, не заметил, не поймал с поличным. Иначе всё: похабных шуточек и намёков не избежать, как ни пытайся. Ещё и Цзычэню, как пить дать, расскажет во всех подробностях, которых нет и не было. Так, для красного словца. А уж Цзычэнь своего не упустит. Заведёт на два часа свои монотонные нравоучения, от которых клонит в сон и голова сама собой опускается все ниже. Хотя сам нет-нет, да и посмотрит в сторону младшего, грызущего очередное яблоко с проворством изголодавшейся белки. Но нет, то, что позволено Сун Ланю, не позволено больше никому. И всё потому лишь, что он старше. И умеет держать себя на людях. Хотя, если честно, в последнем Синчэнь давно сомневается. Судя по тому, как меняется в лице Цзычэнь каждый раз, когда Сюэ Ян словно нарочно проходит мимо в своих непозволительно облегающих плавках вызывающе красного цвета. И по тому, чем старший потом занимается в ванной. Потому что сдавленные стоны говорят о многом. Слишком о многом. И их слышно даже на кухне, куда Синчэнь уходит, дабы не дай бог не попасться на глаза Сюэ Яну, который постоянно караулит Цзычэневские концерты под дверью. И улыбается до жути довольно. Так, словно их со старшим не разделяет ничего, и Сюэ Ян может воочию наблюдать за тем, как Сун Лань выстанывает его имя, упираясь лопатками в прохладный кафель. А ему, Синчэню, остается только одно — сидеть на кухне, зажав в ладони горсть конфет в ярких фантиках, и злиться на самого себя. Что не может позволить себе подобного. Что кроме взглядов украдкой и робких касаний рукой у него и нет ничего. Хотя Сюэ Ян не раз намекал, что он, в общем-то, не против. Сюэ Ян глядит на Синчэня так, что всем и каждому становится понятно, что дело нечисто. И улыбается так, что Синчэнь инстинктивно жмурится, отходя подальше. А Цзычэнь уже привычно закатывает глаза с таким видом, словно это он, а не Сюэ Ян виноват. Сюэ Яну всё равно, что о нем подумают. Особенно Сун Цзычэнь. С его мнением он считается реже всего. И нарочно поддразнивает старшего, бросая в сторону Синчэня настолько недвусмысленные взгляды, что бедняга готов провалиться сквозь землю. Не без помощи Цзычэня, конечно, который мысленно желает, чтобы Синчэнь сгинул с глаз долой и не провоцировал Сюэ Яна на подобные подкаты. Просто Сюэ Ян свой выбор давным-давно сделал. И не скрывает этого, заставляя Сун Ланя бессильно потирать переносицу, так и не смирившись с тем, что его обошёл Синчэнь. Причём по всем фронтам. Потому что именно его руки касается Сюэ Ян, перебирая в ладони бледные пальцы, словно нарочно вызывая на щеках Синчэня неяркий румянец. И именно для него каждое утро заваривает свежий чай. Хотя Сюэ Ян сова ещё та, он всё равно встает ровно в пять утра, буквально поднимая тело из сонного небытия. И, запустив в тёмные вороньи пряди пятерню, тянется за банкой с любимым напитком Синчэня, отмеряя ровно столько, сколько нужно. И, лишь удостоверившись в том, что поднявшийся вслед за ним Синчэнь блаженно жмурится, отпивая из любимой чашки, удаляется досыпать, бросив короткое: «Доброе утро, Син-син», — хрипловатым голосом, пробирающим, кажется, до самого нутра, выстывшего за ночь. А вот Цзычэнь ни на Яна, ни на Синчэня не глядит вовсе. Ему и не надо. Он их обоих и так под контролем держит. Чует за версту, где они и что делают. От него не скрыться, не спрятаться. Только вот в одного он вроде как втрескался по уши и спать не может. Всё думает о том как, когда и в какой позе его бы разложил. Благо Сюэ Ян дает слишком много намёков на то, как с ним лучше всего поступить. Вызывая острое желание впиться в тонкие, насмешливо изогнутые губы. Стянуть с острых плеч вылинявшую футболку и исследовать спрятавшееся под ней жилистое, угловатое тело. До умопомрачения, до фейерверков, разрывающих грудь на сотни кровавых осколков, застревающих под кожей разрывными пулями. Тогда как Синчэнь заставляет Сун Ланя изрядно понервничать. Так, что костяшки пальцев противно белеют, а зубы сводит от зависти к тому, насколько по-другому относится к Синчэню несносный мальчишка. Мальчишка, забравший сердце и душу, а взамен оставивший лишь противный вкус пепла на губах, которых не коснется озорной поцелуй, невыносимо сладкий и до безумия горький одновременно. Нет, Цзычэнь не ненавидит Синчэня, ни в коем случае. Он любит его, до самозабвения, нежно и остро. Но он так же любит и Яна, язвительного, невозможного во всех смыслах этого слова. Совсем по-другому, нежели Синчэня, но ничуть не меньше. И выбрать не может, так и мечется между ними, день ото дня сходя с ума. А ведь всего-то нужно — признаться самому себе, что ему хорошо с обоими. Мелочь, правда? Однако дойти до этой простой истины самостоятельно Цзычэнь не может. И даже подсказки Сюэ Яна не срабатывают. Хотя младший изо всех сил старается свести воедино линии, что связывают их троицу уже не один год. И только когда Синчэнь на пару с Сюэ Яном, застывшим в дверном проеме насмешливой тенью, вдруг подходят ближе, дотрагиваясь ладонями до плеч, и улыбаются до странности одинаково, он понимает, что пути назад нет. И, закрыв глаза, позволяет свершиться тому, что было предначертано давным-давно. Обжигающее тепло тонких длинных пальцев Сюэ Яна резко контрастирует с морозной прохладой касаний Синчэня, рождая поистине божественное сочетание, возносящее к Небесным вершинам. И Сун Лань шепчет теперь уже не одно, а два имени, повторяет их, как чёртову мантру. На выдохе, чувствуя вкус крови во рту, истерзанном чужими губами. Вкус крови и счастья, что заполняет его полностью. Вместе с чувством, которое никому и ни за что не описать.