* * *
— …я теряю последнюю надежду на этот никчемный клан. Учтивый и взвешенный Учиха Итачи прямо сейчас мог бы пригвоздить к месту стадо гонных бизонов — одной только застывшей во взгляде презрительной яростью. — …закованы в рамки собственной узколобости… — цедил он, ступая по дорожным плитам главного квартала Учиха. — …не разумеют своих настоящих границ… Идущий рядом Шисуи примирительно фыркнул и положил руку ему на плечо. — Даже не думал, что тебя настолько заденет вопрос потенции. Мне казалось, тебе это чуждо. — «Это»? — не понял Итачи. — Х-м… Мужская гордость. Несмотря на гнев друга, черные глаза Шисуи задорно поблескивали. — Не в гордости дело. Они зацикливаются на незначительном и упускают из виду по-настоящему важное. Возьми сегодняшнее собрание. Сегодняшнее собрание практически от и до было посвящено нежеланию одного убежденного девственника размножаться. В то время как… — У нас полно действительно серьезных проблем. Деградация сенсорного барьера, безопасность внешних границ Конохи, продовольственный кризис… Вдалеке грязно-рыжие закатные облака заволакивали парящую платформу с капустным полем. Целые острова, пыша природной энергией из реакторов, витали вокруг Открытого порта Листа в поисках места посолнечнее и пожирнее. Уязвимые, едва защищенные источники продовольствия… — Точно, — согласился Шисуи. — А еще мы так и не стрясли с этого проходимца Орочимару нормальных драконов. Или хотя б неустойку за порченых. Клан давече закупил у гениального исследователя-генетика партию яиц «грозных и уникальных огненных змиев» — мифических драконов. Оные были бы кстати для укрепления военной мощи Учиха. Над яйцами тряслись, тщательно блюли технологию инкубирования, но по итогу навылуплялось что-то неуклюжее и невнятное, больше похожее на кур в чешуе. — Орочимару… я прижму к ногтю, — Итачи прикрыл веки. — Рано или поздно. «Драконов», однако, нужно куда-то деть. Жалкий ненужный актив. Такие принято было отправлять вниз по Небу — разбиться куда-то о скалы Нижних Земель. Но куры-драконы, пусть и чихали отравленным пламенем, поджигающим ноги, и мочились на полы едкой водой, все же были живыми. Маленькими. Печально глядели из-под тяжелых чешуйчатых век, по-детски повизгивали и урчали. Учиха Итачи, признанно жестокий убийца и непризнанно великодушнейший человек, не хотел убивать этих тварей. Хотя в крайнем случае мог бы. Во имя мира. Они миновали железные блоки забора с изображениями клановых монов, оставили позади главно-квартальные ворота и вышли к Площади Восстания. — Йо, Саске, — оживился Шисуи, приметив фигуру младшего брата Итачи. — Ждал нас, значит. — Патруль, — емко ответил Саске. Он даже не обернулся — не оторвал глаз от полотна с красно-белым веером, распоротого прямо по центру. Кто-то из жителей Конохи опять надругался над символом клана. — Это приведет их в бешенство, — констатировал Итачи, имея в виду радикалов вроде Яширо, которые самолично завешивали площадь такими полотнами после победы в гражданской войне с Сэнджу. Глупцы. Захваченный народ Открытого Листа, загибающийся под тиранической властью Учиха и Патриция Мадары, естественно проявлял недовольство. — А-а, — ровно подтвердил Саске. И развернулся. — Идем. Он двинул прочь от площади, от реющих на столбах и выступах Башни полотен. Шел слегка впереди: Итачи и Шисуи могли видеть все тот же клановый веер на его черной форменной безрукавке. В теории Саске, совсем еще юноша, должен был идти следом за старшими родственниками, но чем дальше он рос, тем упрямее и пренебрежительнее к правилам становился. Уголки губ Итачи слегка дернулись — впервые за время после собрания. Гордость младшего брата откликалась в нем не праведным возмущением, а каким-то насмешливым теплым чувством. Дитя гражданской войны, Саске с ранних лет был поставлен перед удушающим выбором: превосходство клана или общее благо народа Листа. Восторженный и скромный малыш гордился Учиха и старшим братом. Переживший восстание семилетний ребенок убеждал себя, что отец не так плох, клан не потерян, а месть фанатикам Сэнджу заслужена. Двенадцатилетний подросток, впервые вышедший в патруль, осознал, что жители были правы в своей полубессильной борьбе. Сегодняшний семнадцатилетний Саске отрицал все. «Их борьба тупа и бессмысленна, — говорил он Итачи. — Как и шовинизм нашего клана». Они дошли до упора. По западному краю платформу Листа омывало густейшим протоком помойного воздуха, который местные поэтично звали «Небесной рекой Нака». За рекой парила платформа-резервация: тюрьма, старый штаб Военной Полиции да каторжное поселение, где некогда жили сами Учиха. — Ну что, Саске, — Шисуи усмехнулся. — Наш с тобой последний патруль? Под его началом юный Саске служил и обучался пять лет. — А-а. Теперь же, на пороге восемнадцатилетия, Саске получил право отделиться и на равных правах работать с новым напарником. — Уже знаешь, с кем тебя поставили? — Мне плевать. Шисуи вновь прикусил щеку, потому что оба этих брата иногда бывали чертовски смешными. — Учиха Мичи, — поведал он. — Вот кого подобрал тебе штаб. Борзый шкет, но талантливый. Не удержавшись, Шисуи добавил: — Прямо как ты. Саске презрительно фыркнул. — Я сам подберу себе напарника. — Ввиду твоих целей… будет лучше, если возьмешь самого способного, — предупредил Итачи. — Талантливый напарник поможет тебе быстрее продвинуться вверх. Из юношей клана Мичи самый талантливый. Саске бросил твердый пробирающий взгляд исподлобья. Почему-то сейчас стало особенно ощутимо, что он вырос, раздался в плечах. Что он не такой уже и маленький брат. — Никто не говорил, — вымолвил Саске. — Что я возьму напарника из клана Учиха.* * *
А на другом краю Неба облака отсвечивали свежей зеленью. Солнце затекало за вершины гор Мёбоку. Жабы, крупные, мелкие, с чистой шкуркой и в крапинку, сидели на матрасах из сочных листьев. Они пыхали трубками, отдыхая после трудового дня и лениво вслушиваясь в речь их духовного наставника. Гаматацу то и дело проверял лапами чайник со стынущей настойкой и внюхивался в едкую струйку пара, взвивающуюся от носика. Мудрец Фукасаку, крошечный жабий старик, рассуждал прямо со шляпки высокого мухомора: — Сколько циклов минуло… сколько раз полнолунье ложилось дорогой на наши болота, — голос его дедовский растроганно дрогнул. — Вы стали такими большими, Гаматацу-чан, Гамакичи-чан… Наруто-чан… остальные мальки… «Мальки» оживились. Сегодня был последний день их учебы, они вот-вот должны были вступить во взрослую жизнь и стать настоящими членами жабьего общества. Наруто, пышущий здоровьем румяный пацан, радостно перекатился на заднице. — Ну что, ну что, де? Какую взрослую работу ты нам поручишь? — он ткнул себя большим пальцем в голую грудь. — Назначишь меня хранителем гор, да? Я ж не зря учился сигналам их кваканья! — Терп-пение, — проскрежетал старый жаб. — Наруто-чан… по правде… Фукасаку покосился на супружницу Шиму, чтобы набраться мужества. Но мужество не явилось, не на глазах у соплеменников. Сознавая, что откладывать дальше некуда, он все-таки прошамкал: — Наруто-чан… нам нужно поговорить. Наедине. Растерянно моргая и хмурясь, Наруто заполз под кровлю гигантского лопуха. Поднес ухо к мордочке деда и осторожно спросил: — Что не так, де? Зачем это мы ускакали от остальных? Фукасаку помялся. — Послушай, ты… никогда не замечал в себе ничего необычного? — Необычного? Наруто хорошенько призадумался. Необычного было в нем достаточно, но он не понимал, к чему именно клонит дед. Да, он был странный. К примеру, в отличие от других жаб не любил личинок. В детстве он был слишком большой, а сейчас — особенно по сравнению с Гаматацу — слишком маленький. Может, он просто не вырос еще? Деда хотел сказать, что ему рано в хранители жабьих гор? «Он будет долго грузиться», — понял дед. — Наруто. В общем, — Фукасаку глубоко вздохнул и наконец сказал это: — Ты не жаба. У Наруто откинулась челюсть. — Что-о-о-о?! В см… в смысле не жаба, даттэбайо?! А кто я тогда, человек?! Ах-ха-х… По мере осознания его издевательский смех угасал. — …хы… ха… ох. Вообще-то, на Отшельника-извращенца, единственного человека, заглядывающего на Мёбоку, он был похож больше, чем на любого из своих сородичей. Да и жабьи девчонки ему не очень-то нравились, а вот человеческие… те, с картинок Отшельника… — Хм, — Фукасаку наморщил седые брови. — Можно и так сказать. Ты человек. В некотором смысле. Правда, скорее нет, чем да. Только смирившегося со своей новой сущностью Наруто перекосило. — А если в нормальном смысле, а не в «некотором»? — отчаянно выспросил он. — Кто я, дедуля? Фукасаку ощутил себя феей-крестной из человеческих сказаний, которая вот-вот должна была объявить вчерашней крестьяночке, что та — наследная принцесса. — Послушай, Наруто-чан, только не пугайся… Право, лучше бы этот шкет был наследной принцессой. — …ты — Девятихвостый Демон-лис. Собственной персоной. — Э-э?! Фукасаку скептически уставился в круглые от шока глаза подопечного. — Ты правда ничего такого не подозревал, Наруто-чан? Я имею в виду, раз в месяц, кха… В полнолуние, когда Плоскость Эклиптики под прямым углом рассекала пласт Луны, Солнца и Атмосферы, сердце жизни било ключом. Из-под контроля рвалась природная энергия, и демоническая суть Наруто непроизвольно выбивалась наружу. Фукасаку истратил порядочно сил, чтобы хоть как-то обучить парня балансировать внутри себя человечную часть, внешние силы природы и чакру монстра. — Раз в месяц? Ты про моменты, когда я превращался в здоро-о-овое такое чудовище? — резко уточнил Наруто. — Так ты ж говорил, что это прост пубертат, дедушка! Долгие годы непосредственность и наивность этого демоненка играли Фукасаку и другим старейшинам на руку, но сейчас встали глухим забором, не пропускающим в лопоухую голову парня вал Осознания. — Я тебе врал, — не стал увиливать жаба. — Нам нужно было оградить тебя. От других и тебя самого. Поэтому ты и здесь, собственно. В затерянном измерении Мёбоку. — А как я… — Наруто ошарашенно пялился на свой кулак, машинально сжимал его, разжимал и пытался собрать в кучу все штормящие разум вопросы. — Как я вообще у вас оказался? Если я не из ваших… Во внешнем мире эта история превратилась в легенду. Легенду о чудище, мощным махом девяти здоровенных хвостов создающем приливы и крушащем горы. — Чтобы защитить Небо от этого чудища, человечество, жабство и другие благородные расы собрали в поход девять сильнейших воинов. Вернулся только один. Джирайя-чан… Джирайя и вынес из битвы новорожденного лисенка. В отличие от родителя-монстра малыш мог бы социализироваться в каком-нибудь обществе. — …но че сразу жабьем-то обществе, де? — не понял Наруто. — Если я больше на человека похож. Ну, если ток не по полнолуньям. — Внешний мир, в котором живут люди, полон… нет, не зла. Но разные там живут особи. В том числе те, кто мог возжелать уничтожить тебя за то, кто ты есть, — жаб опустил глаза. — Мы решили, что разумнее будет вырастить тебя здесь. Наруто горько и испуганно сморщился, сверкнул расстроенным взглядом. А потом усмехнулся, бравируя, и хлопнул кулаком по ладони. — Но теперь-то я сильный, да, де? Уже не лисенок. Большой и сильный, даттэбайо! — Именно поэтому, прежде чем впускать тебя во взрослое жабье сообщество, мы решили дать тебе выбор. Ты можешь остаться на наших болотах, хоть всю жизнь работать на нас. А можешь уйти и попробовать себя отыскать. Наруто нравились болота и горы. Нравилась зеленоватая пленка жаркого воздуха, кроющего полуденное солнце. Жабий мир был уютный, в нем его принимали. Но при мысли о новых землях и других существах в груди предвкушающе колотилось. Да и, уж верно, в огромном остальном мире найдется что-то вкуснее личинок.