Walk Me Home

Елена Белова была самосознательным человеком. Не в том смысле, как это делают тренеры по "стилю" жизни, и не в том смысле, как это делают фальшивые буддистские цитаты в социальных сетях. Она буквально осознавала свои мыслительные шаблоны, внутреннюю работу своего мозга и то, как они меняются под влиянием внешних и внутренних факторов. Она внимательно наблюдала за собой, изучая собственный разум, до тех пор, пока у нее была такая возможность. Ее мотивы были бы очевидны для любого, кто страдал от последствий психохимического порабощения, которое лишало ее свободы воли на протяжении большей части ее взрослой жизни. И по сей день, она была постоянно начеку в поисках любых признаков воздействия. Постоянный самоанализ служил ей сторожевым псом, обеспечивая уверенность в том, что ее воля остается герметичной и защищенной от любых внешних факторов. Она слышала о людях, обладающих определенными способностями к контролю разума, и пообещала себе никогда не приближаться к ним на близкое расстояние до тех пор, пока она жива (а это может быть не очень долго, смирилась она, учитывая её нынешнее занятие). Сдерживать свои мысли вначале было утомительно, но это быстро стало второй натурой. Это помогло ей справиться с травмой, связанной с целыми томами ужасных воспоминаний, которые были ее собственной проблемой, но никогда не были ее собственным решением. С другой стороны, весь этот самоанализ был не слишком полезен, когда дело доходило до личного общения. Она не говорила много, только если это было действительно необходимо, потому что иногда слова имели неприятный способ ускользать, обходя ее строгий контроль. Излишняя болтливость часто означала неспособность тщательно контролировать свои мысли, и это ее очень тревожило. Поэтому чаще всего она говорила только то, что имела в виду. Елена Белова создала подробную карту своих внутренних привычек, безошибочный план спасения от любых нежелательных размышлений, выход из лабиринта нежелательных эмоций. Так и было, конечно, пока в один прекрасный вечер она не встретила очень высокую, раздражающе наивную, смешную (без всякого смысла), правоверную и хвастливую, удивительно умелую, голубоглазую лучницу. Первый визит в ее квартиру не был связан с Клинтом. Да, Елена планировала расспросить ее о его местонахождении, но после их драки на крыше стало ясно, что Кейт никогда не предаст его. Елене также было ясно, что ни один из аргументов девушки не сможет изменить ее мнение о нем, заставить ее простить человека, убившего ее сестру. Но она все равно спросила бы; дала бы ей преимущество сомнения, потому что была заинтригована. Из всей собранной ею информации, Кейт Бишоп казалась по-настоящему хорошим и умным человеком, и Елене хотелось узнать, почему такая, как она, могла попасться на удочку такого человека, как он. Но была и третья причина, и Елена прекрасно это понимала, и не могла лгать себе об этом. Ей нужен был еще один шанс тщательно изучить то, что она увидела там, на крыше, в глубине этих сверкающих голубых глаз. Что-то настолько абстрактное, что она не могла определить, что именно. Что-то более бесплотное, чем мысль или эмоция; настолько мимолетное и непостоянное, что она не могла ни воспроизвести его, ни назвать, ни уверить себя, что оно было реальным. И эта неуверенность в собственном восприятии тревожила ее. Ей нужно было разобраться в этом, чтобы вычеркнуть это из своего списка. Она должна была снова посмотреть в эти глаза. "Спасибо за девичник. Правда". Только когда холодный зимний воздух ударил ей в лицо, она поняла, как сильно она в этом нуждалась. Она снова и снова воспроизводила их разговор, пока пробиралась по улицам Нью-Йорка, окутанная характерным запахом еды и мусора, смешанным со звуками транспорта и прерывистыми праздничными огнями. Она чувствовала какую-то едкую, липкую меланхолию, которую узнавала всякий раз, когда думала о доме в Огайо, но не могла точно определить, на что она была направлена. У нее было сильное чувство, что это связано с отсутствием чего-то, кого-то, но кто или что это было, она не знала. Это не было связано с ее сестрой, это она знала точно. Хотя разговор о ней вслух все еще вызывал у Елены сильные эмоции, она овладела искусством быстро и эффективно запихивать эту боль обратно в маленькую аккуратную коробочку. Коробку она позволяла себе открывать только тогда, когда оставалась одна, имея достаточно времени и пространства, чтобы как следует оплакать сестру, утонув в каждой унции содержащейся в ней душевной боли. Она еще раз прокрутила в памяти их разговор, внезапно осознав, что Кейт Бишоп, несмотря на то, что все это время была настроена довольно враждебно и настороженно (она не могла ее винить, правда), все же казалась ей одним из самых человечных людей, которых она когда-либо встречала. Да, так оно и было. Именно эта мысль снова вызвала у нее приступ грусти. Было бы здорово, если бы рядом был кто-то, кто умел бы быть человеком. Кто мог бы даже научить ее. Но, конечно, этого никогда не случится, потому что завтра Клинт будет мертв, а маленький Сокол станет лишь далеким воспоминанием о ее первом пребывании в Нью-Йорке. Елена знала, что бесполезно и больно держаться за то, чего нет, поэтому к тому времени, как она добралась до своего убежища, она уже отбросила это глупое чувство. Пришло время сосредоточиться на задании, и ей предстояло проделать большую подготовительную работу. Конечно, она ожидала увидеть Кейт Бишоп на вечеринке; несмотря на то, что предупреждала её о маленьких убийственных делишках Элеоноры, в конце концов, это была рождественская вечеринка ее матери. Чего она никак не ожидала, так это того, что ей действительно... понравится? Да, наслаждаться их встречей. Она планировала, что Кейт будет небольшим неудобством, возможно, заставит ее уклониться от нескольких стрел и других слабых попыток покушения на ее жизнь, но их импровизированный спарринг был, по правде говоря, самым веселым, что она могла вспомнить за последние несколько месяцев. Дружба Елены с другими бывшими вдовами, если их можно было так назвать, держалась на связи, основанной на травме, их общий опыт часто был слишком тяжелым грузом, чтобы отложить его в сторону, когда они проводили время вместе. Даже во время светской беседы их прошлое в Красной комнате всегда оставалось в памяти, как мрачный фоновый шум. Но Кейт Бишоп была сделана из другого теста. Несмотря на обстоятельства и то, что она немного замедлила выполнение своей миссии, Кейт пробудила в Елене чувство игривости, которое ей очень нравилось. Она воспринимала ее как собаку: В целом добродушная, с легким сердцем, временами раздражающая, возможно, немного навязчивая, но незамысловатая. Чистая и любящая, как большой, красивый пес, который просто хотел, чтобы его называли хорошим мальчиком. На краткий миг, в середине их встречи, она даже позволила себе поверить, что Кейт может как-то участвовать в ее жизни, даже после того, как она убила Клинта. Как наивно с ее стороны, ругала себя Елена позже тем же вечером, даже думать о том, что кто-то вроде Кейт может вписаться в жизнь такой, как она, только потому, что она предложила ей выпить в качестве неубедительной стратегии, чтобы отвлечь ее. Может быть, раздражающее обаяние Кейт как-то связано с тем, что она провалила свои первые две попытки с Клинтом. Может быть, это была сама Наташа, вмешавшаяся, чтобы защитить свою младшую сестру от чувства вины за убийство человека, которого она, возможно, любила больше всех в своей жизни. Да, эта идея казалась безумной и неразумной, но Елена видела в своей жизни достаточно безумия, чтобы поверить во что угодно. Что бы там ни было, но все планы на то, как должна была сложиться эта ночь, изменились при звуке свиста. Её свиста. Их тайного свиста. И вот так, в третий раз в своей жизни, Елене снова пришлось обнаружить, что то, как все было на самом деле, и то, во что она твердо верила, не совпадает. Она медленно пошла прочь от Бартона, слезы все еще текли по ее лицу, мысли метались слишком быстро, чтобы в них можно было разобраться. Прежде чем добраться до убежища, она отогнала боль, чтобы позвонить Валентине и попросить о временном отпуске. Инкриминировала (прим. пер. - "обвинила") ли она Клинту смерть Нат только для того, чтобы побудить Елену взять задание, или у нее были скрытые мотивы, она со временем выяснит, но это может подождать. Сейчас ей просто нужно было время. Время, чтобы перестроить историю, которую она рассказывала себе о смерти Наташи. Время принять то, что ее сестра решила пожертвовать собой, отдать свое будущее и свою драгоценную жизнь, ради всех остальных. В том числе и ради Елены. К тому времени, как она вошла в квартиру, она сделала еще пару звонков, чтобы убедиться, что сможет оставаться там без перерыва, по крайней мере еще неделю, и отменила свой рейс обратно в Огайо. Бутылка водки, оставленная в морозильнике, защемила ей губу, когда она сделала длинный глоток, и с удовольствием ощутила мягкое жжение в горле, когда начала расстегивать молнии на своем тактическом костюме. Она легла на кровать и прокрутила в голове весь день, как она всегда делала перед сном, внимательно изучая эмоции, которые возникали при воспоминаниях, проплывающих на экране ее сознания. Она знала, что ей придется еще раз пережить свою боль о Наташе, чтобы аккуратно сложить ее обратно в метафорическую коробку, но сначала... Сначала она ненадолго задержалась на своем маленьком спарринге с Кейт Бишоп, ее голубые глаза стали такими же ясными, как потолок комнаты, в которой она лежала. Она поднесла левую руку к правому запястью, нащупывая синяк в том месте, куда Кейт ударила ее в последней тщетной, почти детской попытке, помешать ей пойти за Клинтом. Она сильно надавила на него, и боль вызвала мягкую улыбку на ее губах. Это действительно было весело. По дороге в квартиру Кейт Бишоп на следующий день, она собиралась купить коробку шоколадных конфет в знак благодарности. В конце концов, Кейт все время была права насчет Бартона, и Елена считала, что Кейт заслуживает благодарности за это. Поскольку слова не были ее сильной стороной, пришлось обойтись шоколадом. Вот только оказалось, что все магазины на коротком пути к дому в то утро были закрыты. Именно отсутствие Лаки впервые натолкнуло ее на мысль, что Кейт не просто ушла, а уехала. И вот снова это чувство, подкрадывающееся по животу к горлу, едкая меланхолия, которая была столь же неоспоримой, сколь и раздражающей для очень расстроенной Елены, у которой впереди было много свободного времени. Конечно, это было рождественское утро. Конечно, Кейт Бишоп, экстраверт экстраординарный, не стала бы проводить Рождество в одиночестве в своей квартире, как какой-то одинокий урод, несмотря на то, что только что посадила в тюрьму свою маму. Конечно, Елена должна была отследить её телефон, прежде чем идти туда. И конечно, теперь, когда она застряла в Нью-Йорке одна, причины, по которым она решила остаться, вдруг стали до боли очевидными. Да, там она действительно чувствовала связь с Наташей, и ей нужно было время и пространство, чтобы по-настоящему оплакать потерю того идеального будущего, которое она представляла себе вместе с ней. Но было и что-то еще. Что-то, что она не могла признать или просто не могла понять. Елена была очень самосознательным человеком. Она никогда раньше не затуманивала свой острый ум глупыми, неожиданными, подлыми чувствами к кому-то другому. К кому-то вроде нее.