"Очаг" Или о том, как сложно возвращаться в пекло

«А помнишь?..» Этот вопрос с годами мелькает всё чаще, становясь всё трогательнее и всё грустнее. Юрий Поляков, "Замыслил я побег…"

      Снаружи дом выглядел как некая серая масса. Жители расчёски не понимали его и не принимали, он был для них белой вороной. А дом не понимал расчёску и был сам по себе. Он оберегал своих воспитанников от чужого мира, от опасной наружности. Так думали жители интерната. Они накручивали себя этим, с каждым разом всё больше убеждая самих себя. А тех, кто считал это бредом, дом отвергал. Они не становились его детьми и знали, что после выпуска уйдут в наружность и будут жить своей жизнью, не вспоминая про Дом. Но всегда есть исключения из правил...       Огонёк стоял прямо за воротами дома, будто решая, идти внутрь или же остаться снаружи. Он смотрел на голые стены Дома пока в голове крутились сотни разных мыслей. Дом помнил маленького огонька, помнил вечную ребяческую улыбку, помнил его красноречие, помнил его любовь. А сейчас огонёк стал взрослым, зрелым и больше не светился ребяческой улыбкой. Дом не знал, что делать с ним. Вроде бы огонёк оставался ребёнком дома, а вроде насквозь пропах наружностью. Дом решил подумать над этим немного, посмотреть на то, как будет себя вести выросший ребёнок.       Огонёк устало вздохнул и зашёл на территорию интерната, таща за собой небольшую сумку с пожитками. Хотя, наверное, сумку нельзя было назвать небольшой, учитывая то, сколько там было разного добра. Например, тот же мёд разных видов, несколько огромных банок с кедровым вареньем, коллекция чая. Помимо этого в сумке таились несколько блоков сигарет и два полностью забитых портсигара. И, чёрт возьми, огонёк был уверен, что этого не хватит даже на полгода. В любом случае, она сможет обратиться к летунам и заказать что-то для себя. Или попросить у воспитателей, которые будут уезжать на выходные домой.       Прямо у главного входа в Дом огонёк остановился. Теперь ему было до ужаса страшно. Он не хотел затухать снова, когда только начал снова гореть. Но он уже приехал сюда, Дом уже заметил его. Пути назад не было. Огонёк поднялся по ступенькам на крыльцо и рывком открыл огромную дверь. Дом впитал образ огонька. Огненные волосы до плеч, глаза цвета спелой травы, аккуратные черты лица. Зелёный вязаный свитер, повидавшее многое, и серьги из засушенных и покрытых лаком цветов. А цветы... — Ромашка! — да, именно из ромашек были серьги. Девушка вздёрнула голову, посмотрела на того, кто назвал её по кличке старых времён. Она была даже немного рада, что её назвали именно по ней, а не создали новую. Ромашка ни за что не променяет свою крёстную. — Задумалась?       Чёрный Ральф был как всегда до ужаса понятлив. Ромашка даже не удивилась этому, она знала этого мужчину уже много лет. И хотя прошли годы с их последней встречи, в последний месяц они связывались куда чаще, учитывая новую должность девушки в Доме. Ральф узнал о её планах одним из первых, он помог ей связаться с новым директором. А потом он долго и упорно разговаривал с Акулой, убеждая, что ему и Крёстной нужна помощь в виде сменщика. Интересно даже, зачем ему это, они никогда не были настолько близки, чтобы Ральф просил у Акулы за неё. Спрашивать было бы как-то странно и, наверное, неуважительно. — Тебе стоит прекратить витать в облаках, мы уже почти дошли до кабинета Акулы, — внезапно прокатился голос воспитателя по безлюдному коридору. Девушка непонимающе подняла голову, осматриваясь. И в правду, они уже шли по длинному коридору первого этажа. Ромашка удивилась, как она могла задуматься до такой степени, что не заметила, как ушла от входа. Но потом поняла, что в Доме нечему было удивляться, там может случиться вообще что угодно. Она уже и забыла это за столько лет. — Как этот ваш Акула, адекватный человек? — с тяжёлым вздохом спросила Ромашка. Она до последнего надеялась, что директор просто не видел смысла принимать нового человека в коллектив воспитателей за год до выпуска. Но, судя по лицу Ральфа, она прогадала. — Чудаковатый он и странный. Непостоянный и иногда раздражает. В общем, ничего нового. Очередной директор, который каждый вечер прямо по расписанию уезжает к себе домой на такси, дом таких видел немало, сама знаешь, — девушка понимающе кивнула Ральфу, больше не задавая вопросов. Вот, что ей нравилось в этом воспитателе — он говорил всегда кратко, но по существу. Не пытался отвертеться от ответа или слукавить. Если не хочет отвечать, просто промолчит или так и скажет. Прямолинейность — это то, чего иногда многим не хватает. — Иди, он уже ждёт тебя. Постарайся не сильно дерзить. Твои вещи я отнесу в твою комнату на втором этаже. Она рядом с моей, не перепутаешь.       Ромашка немного отстранённо кивнула и легко постучала в дверь кабинета. По другую сторону раздался до скрипа зубов раздражающий голос. Ромашка сдержалась, чтобы не скривиться, и вошла внутрь, натянув лёгкую улыбку. В общем-то, она сразу же исчезла, стоило ей только увидеть кабинет Акулы.       Он был под завязку увешан разноцветными стикерами с напоминаниями. Стол директора стоял прямо посередине стены, будто его расположение отмеряли рулеткой. И прямо над самим Акулой висел его портрет, причём так ненадёжно, что казалось, будто он упадёт от малейшего ветерка. — Ну, чего тебе, девочка? — раздражённо спросил Акула, отмахиваясь от неё, словно от назойливой мухи. Ромашка опешила, ошарашенно глядя на мужчину. Кажется, он принял её за воспитанницу интерната. — У меня дела, давай быстрее! — Прошу прощения? — Ну, что, что? — Акула даже бровью не повёл, только перестал на неё смотреть, вновь начиная заниматься своими делами. — Я новая воспитательница, помните? — директор замер, а потом поднял взгляд на неё, оценивающе рассматривая, будто мясо на рынке выбирал. — Ах, точно-точно, присаживайтесь. Вы меня простите, уж больно молодо вы выглядите, — немного насмешливо проговорил мужчина и указал ей на деревянный стул напротив него. Ромашка опустилась на мебель, чувствую себя очень неуютно здесь. — Как вас там зовут, напомните? — Р... Ева Вавикович, — девушка вовремя спохватилась, произнося своё настоящее имя, а не кличку. Акула кивнул сам себе и перевёл внимательный взгляд на Ромашку. — По документам вы в своё время были воспитанницей нашего интерната, и поэтому я долго не хотел брать вас сюда на работу. В вашей здешней мед.карте написано, что вы инвалид и страдаете эпилепсией. Как вы собираетесь работать с детьми в таком состоянии? — Чтобы я проживала здесь, мне за некоторую сумму приписали некоторые болезни, вам ли не знать, как это делается, — о да, это был жирный намёк на такую же деятельность акулы, но осуждения в тоне девушки не было слышно. Но мужчина напротив всё же поморщился. — Понимаю, да. Так почему ты, Ева, решила вернуться сюда работать? — Тянет сюда, — коротко и ясно. Ромашке не нравился этот диалог, и она хотела поскорее его закончить. Да уж, с директором они точно не сработаются. Акула еле видно поморщился и кивнул. — Ладно уж, иди. Только ознакомься с правилами, иначе вылетишь отсюда быстрее, чем пройдёт полгода, —директор вновь опустил свой взгляд на бумаги, начиная размахивать своей рукой, как бы прогоняя девушку. Она только сжала зубы покрепче и вышла из кабинета, зло щурясь.       Удивительно, что на первом этаже было так пустынно. Конечно, и в её время он не пользовался особой популярностью, но сейчас была прямо-таки пустыня. И лишь один раз Ромашке удалось увидеть двух ребят в кожанках и то, лишь около лестницы. Завидев её, они замолкли, воровато улыбаясь. Они остановили девушку громким свистом, от которого аж уши заложило. — А ты кто такая? — спросил нагло один из них, скаля зубы. В сочетании с его сочными прыщами, покрывшими всё лицо, это выглядело не очень хорошо. Ромашке подумалось, что ему больше бы подошла обычная улыбка, искренняя и добрая. — Новая воспитательница, приехала в подмогу Ральфу и Крёстной. А вы, стало быть? — девушка довольно ухмыльнулась, смотря на ошарашенные лица парней. Удивительно, её уже второй раз перепутали с подростком. Кажется, с выпуска Ромашка не очень-то изменилась. Машинально поправила кудрявые волосы. — Конь, — придя в себя, сказал второй парень, подёргивая зубоскала за рукав кожанки. Тот будто продумывал свой злодейский план, не обращая внимания абсолютно ни на что. — А он Лэри. Ну, мы это, пойдём. До свидания, — сказал Конь, и они вместе с Лэри убежали на второй этаж, громко перешёптываясь. Ромашка пожала плечами и пошла за ними.       Прошлась немного по этажу и остановилась напротив стены. Её покрывали десятки, а то и сотни надписей. Все будто новые, а может так и было. Обитателей в Доме много, и каждый из них написал на стене хоть что-то. Со временем места должно было перестать хватать, а, значит, нужно закрашивать старое и писать новое. Жаль, конечно, что по такой же схеме, наверняка, закрасили совсем старые надписи. Или же их постигла участь другая, но не лучше. Судорожно вздохнув, Ромашка сунула руки в карманы светло-синих джинс и пошла осматривать своё новое место обитания.       Впрочем, внутри не было ничего необычного. Шкаф, старая кровать, тумба и комод. Но самое главное — это маленький холодильник на второй тумбочке. Он, конечно, был старым и, наверное, уже разваливался, но он был и даже работал. Вещи были обнаружены рядом с кроватью, а на них лежала небольшая записка, содержащая в себе лишь одно предложение: «Завтра в 14:00 у меня в комнате».       Ромашка тихо хмыкнула, но записку положила на прикроватную тумбу, чтобы не забыть. Девушка только сейчас поняла, насколько же устала с дороги и как хочет спать. Может, это из-за того, что этой ночью она так и не уснула, прокурив на балконе всю ночь, а, может, это воспоминания так давят. Не раздумывая, Ромашка плюхнулась на кровать, не разбирая вещи. Они даже не удосужилась заправить постельное бельё. Всё завтра, сейчас ей нужен был только крепкий сон.