***
Сегодня был новый день в новой школе, поэтому Жожо очень сильно боялся опозориться, или как-то там себя показать в непристойном свете. На новом месте всегда жутко — он давно это понял, особенно когда перевёлся уже в третий раз. Причины умолчать лучше, ни к чему это. Просто глупости. Неприятные воспоминания охватили его с головой, стоило только начать о них думать, но сильный толчок об чье-то плечо вдруг резко отрезвил его. Парень дёрнулся, заметив, что человек, с которым тот столкнулся — остановился, весь напрягся, потом холодным покрылся: в голову ровным строем заползли ворочающиеся червями старые добрые воспоминания, которые частенько теперь преследовали его на протяжении нескольких месяцев. Сейчас этот высокий жуткий парень обернётся к нему, потянет худощавые, цепкие руки к шее, и… Пешкова ноги не держали, были ватными, вечно норовили подкоситься, стыдливо заставляя упасть его от гложущего страха избиения или же нападения… Этот парень действительно обернулся к нему, только вот лицо его выражало скорее дружелюбие, чем какую-то там ярость, что сразу же успокоило Жожо. Русый парень, стоявший аккурат перед ним, был немного уставшим: мешки под глазами, нервно дёргающиеся глаза. Но на губах играла загадочная улыбка, красиво выделяющаяся на бледном лице. Руки спрятаны в карманы куртки, взгляд зелёных глаз почему-то бегал по его взлохмаченным кудрявым волосам, кои он сегодня так тщательно причёсывал с утра. Но Сергей не предал этому значения, в душе радуясь тому, что не наткнулся на какого-то там грузного хмыря, что одной левой свернёт ему шею — пискнуть не успеешь. Всего лишь лицо довольно-таки симпатичного парня, что, видимо, трогать его уж точно не собирался. Спасибо господи, хоть где-то повезло. Может быть, с этим парнем он, как раз таки, и познакомится? Может, даже с друзьями будут? Ведь у Пешкова совсем не было друзей в старой в школе, да и в новой тоже. Он всегда был один. Одинокий. Даже девушки не было, не то что там друга. Может быть это судьба даёт ему шанс? Шанс что-то исправить, найти в семнадцать лет свою судьбу? Глупые мысли, учитывая то, что они просто столкнулись. — Извини…– юноша напротив виновато склонил голову, смотря теперь уже не на кудрявые волосы, а в чужие глаза. — Я сильно тебя задел? Совсем не высыпаюсь, не знаю, как так вышло. Иду куда-то напролом. Прости. — такой мягкий, виноватый голос и тихие слова, такой хороший человек… А у Сергея есть чуйка на хороших, в самом то деле. Ну он на это, хотя-бы, надеялся. Во всяком случае, эта чуйка может в дальнейшем помочь от того, что парень не попадётся маньякам. Снова же — это, очень глупо, но Жожо всегда чувствовал, что когда-нибудь один из таких маньяков-психопатов обязательно его навестит, и убьёт самым жестоким образом. Но навряд ли это случится очень скоро. А сегодня он просто будет наслаждаться новым днём в новой школе, и, возможно, найдёт друзей. Вот как, например, вот этот вот парень. Интересно, а как его зовут? Стоит ли спросить? Будет ли он говорить? Хороший, да, нужно использовать этот неожиданный момент, использовать удобный шанс, и… Всё наладится. У него уж точно всё наладится!Определённо.
— Да что ты, нет-нет! — Сергей быстро замахал руками в попытке показать, что этот человек здесь точно не виноват, а виноват только Пешков, который никогда не смотрит под ногами, и вообще слишком рассеян, всегда в своих мыслях: думает о плохом, вечно перебирает эти триггеры, вечно ноет, канючит, скулит, говорит, как ему плохо, визжит. Именно поэтому виноват здесь никто иной, как он, точка. — Это я не уследил за ногами, ты тут не виноват, прости. Видишь ли, я здесь новичок, и не особо понимаю, куда мне идти. Не мог бы ты мне помочь, как тебя там… Извини. — ну вот, первый шаг уже был сделан, остаётся лишь надеяться, что его не пошлют нахуй тут же, с порога. Было бы довольно прискорбно, знаете ли. — Оу… Меня зовут Ваня. Ваня Бессмертных. Для друзей Дипинс, Дип. Не знаешь, как пройти в свой класс? — парень оглядел пространство, и подошёл ближе к новому знакомому, не прекращая улыбаться. — Знаешь, давай я тебя провожу, и этим как раз искуплю вину. Ты, кажется, одного со мной возраста? — рука с лёгкостью охватила чужое плечо, и Серёжа тут же был прижат к тощему телу таким образом, будто бы они с этим Дипинсом до этого были закадычными друзьями. Но это Жожо только на руку, что уж говорить. Отлично всё складывается, не правда ли? — И как тебя зовут, друг мой?Вот оно!
Пешков никогда не был мразью, лицемером или же просто манипулятором. Но вот только иногда приходилось играть с такими добрыми людьми по типу Вани, говорить наводящие слова, чтобы прийти к конечной цели. Вот и сейчас, стоило парню только попросить проводить до кабинета, а этот добряк уже приписывает ему пометку «друг». Славно. А сейчас стоит сделать красивые глазки, поднять голову и с улыбкой посмотреть в бледное лицо. Так он и сделал. И получил такую же улыбку в ответ, прижимаясь чуть ближе к разящему теплу. — Сергей Пешков. «Для друзей» — Жожо. — последние слова позаимствовал у Бессмертных, но тот, кажется, даже и не заметил. — Мне семнадцать. Слушай, а давай в честь знакомства пойдём в кафе? Тут недалеко. Нахуй эту школу. — В самом деле? — на лицо Дипа наползла ухмылка, и… Жожо даже не знал, как её охарактеризовать. Не могла же это быть глумливая насмешка, в самом деле? Да нет, точно нет. Ему показалось. Парень пригляделся поближе, и с облегчением выдохнул. Да нет, всё нормально. Милая, тёплая улыбка, не более. Наверное… — Это же твой первый день, нехорошо прогуливать. Может, после? Что-то внутри кольнуло, он хотел возразить, что нет, сейчас прямо, не важно, прогульщик Серёжа хороший, но… Эта ухмылка. Она случайно всё поменяла, оборвала тонкие ниточки в паутине сомнений, колыхнула чуйку, заставляя боязливо поморщиться и уже более увереннее взглянуть на измученное лицо Вани, ловя на себе взгляд потемневших, озабоченных чем-то глаз, чёрных, наперекор тем зелёным, кои он заметил прежде. Может, снова кажется? Может, заметил маниакальный блеск только потому, что у того затуманенное усталью сознание? Да, да, да… Просто кажется. Просто… — Я… Я д-думаю, что ты п-прав. — чёрт. Гребаный голос. Может выдать его страх, если уже не выдал. Попытки звучать спокойно просто в лету канули. Как и контроль над дрожащими руками. Пешков мысленно поблагодарил самого себя за то, что догадался спрятать их за спину. Только вот — вдруг он уже себя выдал? — Пойду, пожалуй. Да о чём он думает? Какие жуткие вещи, какое-то шестое чувство… Что за сюр? Нет, просто воображение расшалилось, спал мало, прямо, как этот… А почему Бессмертных спит мало? Чем-то ночью занимается? Наверное сидит за компьютером. Точно, это ведь привычка большинства подростков, нечего стыдиться. Да? Развернулся, хотел было шагнуть, но… — Эй, стой. Подожди-ка. Против воли, ну или из вежливости, Сергей тут же послушно замер на месте, не решаясь даже тронуться вперёд хоть немного, гулко сглотнул и тупо уставился перед собой глазами аккурат так в пол, чувствуя себя почему-то так хило, будто вновь произошла передозировка антидепрессантов. Что ему нужно? А может, всё-таки, сбежать? — А? Ты что-то хотел? — Да я глупый. Я же тебя до класса не проводил, Жожо! — снова эта виноватая улыбочка, и Дипинс, опять же подходя к нему практически вплотную, закинул руку на плечо и, проталкивая нового знакомого за собой вперёд, быстро пошёл по направлению нужной цели, то бишь к классу, в котором учился и Иван, и Сергей. А глаза его всё также пялились на волосы парня, будто бы тот парикмахер, что увидел какие-то редкосного вида локоны. А может быть, Ваня действительно работает в этой индустрии, и просто интересуются волосами именно в таком плане, а не в том, о котором он подумал? Пешков на это искренне надеялся, хотя бы. Ведь надежда всегда умирает последней. Но только вот ещё есть одна фраза. Внешность обманчива. Но ему хочется друга, не хочется этой вечной лжи, одиночества, и вечного чувство тревоги, что постоянно окутывало его в прошлом. Поэтому он честно-честно надеялся, что ошибается, и что жуть в зелёных глазах ему просто-напросто показалась. И Иван Бессмертных очень даже добрый парень, который мило, не наигранно искренне улыбается другим своим знакомым. Да и первым встречным тоже. А также прижимает к телу так, как будто бы хочет задушить, толкает так, как будто ты не человек, а животное какое-то, и практически не дышит, не разговаривает, идёт тишине, и всё это так тихо, что в сердце проглядывается чёртова жуть. Грёбаное месиво сомнений, которое и раньше окутывало его, стоило посмотреть на людей. Не на тех людей, ни как Ваня, других, более злых, более уверенных в себе, хулиганов, маньяков, психопатов, да кого только не было! Кого только он не раскусывал, кого только не ловил, но только вот… Сейчас всё было иначе, и он четно не понимал, что же ему делать. Ведь этот паренёк был очень даже милым, добрым, спокойным, хорошим, и ещё он согласился проводить его, да? А после смотрел так, будто хочет убить. Да это всё бред, мысли, стукающие по темечку, не верить лучше им, и вообще он ошибается, всегда ошибается. Всегда ошибается, ошибается, ошибается. Хотя и оказывается прав в последствии. Грёбаная осень. Так холодно. Моросит, и пальцы начинают дубеть, будто по ним бьют острым основание ножа, словно их режут, колют шприцом с бензодиазепином — так больно, дрожь берёт. Но страшнее всего не осень, страшнее тот парень, что сейчас у него под боком. И от этого мутного человека нужно избавляться как можно скорее, пока он не поглотил его полностью. Хотя есть надежда, что он всё-таки заблуждается, но проверить стоило. Спросить у кого-нибудь, ведь люди знают друг друга, и Ваню тоже кто да и знает, ну, должен знать. Если он только не отшельник какой-нибудь, который держится от всех подальше. Как можно дальше. Какой-нибудь интроверт, что всегда молчит, не разговаривает, не улыбается никому, не объясняет примеры около доски, игнорирует других. В голове только мысли о том, что и спрашивать у него ничего нельзя. Но это всё не вяжется с одним только фактом: почему начал с ним общаться, почему нельзя было просто уйти, извиниться, пройти мимо? А может, он специально это всё сделал? Может, это какой-то… Кажется у него уже начинается паранойя. В любом случае — проверить стоило.***
К счастью Пешкова, Дипинс сел не рядом с ним, а вместе со своим другом на первую парту, совершенно позабыв о новом знакомом. Сам же Жожо решил уместиться рядом с каким-то тихим пареньком на третий ряд, внимательно не сводя взгляда с русой головы Вани. Затем его чуть раскосый взгляд озадаченно переместился на хилого парня, что сидел рядом с ним, и Сергей начал внимательно разглядывать заставку его телефона, думая о том, стоит ли спрашивать, или же подождать В итоге он, всё-таки, решился и, придвинувшись ближе, начал негромко допрашивать: — Привет. Слушай, не мог бы ты рассказать мне про вон того парня. — Пешков быстрым жестом с помощью указательного пальца ткнул на хохочущего над чем-то Бессмертных, и сразу же убрал, выжидая ответа. Его сосед обернулся, оторвавшись от экрана, и глянул туда, куда указал Жожо. После его блеклые, сухие губы расплылись в понимающей ухмылке, которую Серёжа никак не мог ни с чем интерпретировать, и, чуть склонив голову в бок, внимательно оглядел нового знакомого. — Ты тут новенький, как погляжу. Только пересёк школьный порог и притолоку, и сразу же лезешь на рожон, спрашивая о человеке, которого все опасаются. — Опасаются… Вот этого спокойного, уравновешенного человека, что на первый взгляд и мухи не обидит? А может, он всё-таки был прав, когда думал, что тут не совсем безобидный случай, и что под маской доброго одноклассника скрывается что-то плохое и тёмное? Довольно странный, жуткий. Нужно его, всё-таки, опасаться, раз другие говорят такое. — Так значит, Ваня опасный, да? С чего это такие выводы, он что, кого-то… убил? — прежде чем сказать последнее слово, Пешков сделал небольшой паузу, жуткими глазам смотря на русую макушку. — Или что похуже? — Что? — удивлённый смех, отчего кудрявый тут же чувствует себя пристыженно и как-то даже глупо. — Что похуже? Убил? Нет, нет! — буквально слёзы начали брызгать из глаз того, что будто бы измывался. И точно! — Это шутка была, расслабься, чувак. Ванёк пиздец какой-то добрый, ну видно же по лицу. Да, депрессивный, мешки под глазами размером с реальные, но это ничего вообще не означает! — и сосед, закончив эту свою короткую, но довольно весомую тираду, так же резко отвернулся от Сергея и принялся тупо пялиться в телефон, оставив собеседника на истязание мыслям, что заворочались и начали гадко бить по темечку, напрягая всё сильнее. Взгляд снова засверлил русую макушку, а в голове крутились такие стремные мысли, что захотелось сбежать в сортир и тут же всё это сблевать, оставляя за собой плотные комки из старой грязи, что так долго копилась. Добрый и хороший. И мухи не обидит. Жожо — параноик, всего боится. Это лишь ОКР, навязчивые мысли. Это… Голова Дипинса вдруг обернулась, и странный знакомый сразу же нашёл место, где сидел Жожо. Нашёл и улыбнулся так жутко, что затряслись поджилки. И тряслись до того времени, пока Иван не удосужился вернуть лицо обратно, не прекращая мутно улыбаться в своей безумной манере. Сразу же отпустило. Никогда не встречал настолько жутких людей, а им ещё сегодня вечером встретиться надо. В кафе. Которое он сам показал.Встреча, которую он сам спровоцировал.
И отказаться более нельзя. Вот же ж!..***
Серёжу этот длинный мутный типок перехватил сразу же у порога школы, хлестко таща того за собой, хотя Жожо очень сильно надеялся быстро юркнуть куда-нибудь за угол, чтобы тот не смог хоть как-либо его заметить, и аккуратно после последовать в квартиру, тем самым обезопасив себя от последующих событий, что градом могли уложиться в его кудрявую голову. Возможно даже как-то навредить. К сожалению, именно так это и произошло. Чёртов ублюдок, и как только перехватил так быстро? Как только просёк? По-любому же после уроков стоял да ждал его. Только вот зачем ему это? Может, он хочет… — Ну что? — Ваня ухмыльнулся своей, так сказать, милой улыбочкой, и сжал его обеими руками за плечи, утягивая куда-то дальше. Кажется, это было другое кафе — кафе-мороженое, о котором Пешкову доводилось только слышать, а сам он там не бывал, категорически избегая потому, что редко баловал себя мороженым — зубы побаливали. Но перечить как-то Ивана Дипинсу было за гранью его трусливых принципов, которые будто бы в гомон били жуткими звуками-слова о том, что делать так не надо, и что говорить просто так Бессмертных свои пожелания и недовольства лучше не стоит.Всё-таки этот человек ему не нравился, сколько бы тот не улыбался.
Но у него такие мягкие руки, что с неким трепетом и осторожностью сжимают плечи, и… Как только можно совмещать две такие разные черты: нежность и безумие? Никогда не понимал. А может, здесь что-то одно, может это человек такой же добрый, каким его видят другие? А может, он ненормальный? Такой, каким ощущает его чуйка? Кто знает? Точно не человек, у которого одна лишь сплошная паранойя, вечно преследующая его на протяжении всей жизни.Грёбаная жизнь, грёбаный мир.
Грёбаные люди, что вечно лезут не в свои дела, люди, кои так и норовят сунуть свой нос куда ни попадя, в то место, куда вообще не надо, вечно наслаждаются, услаждают брюхо своей болью, то есть страданиями твоими, мучениями. Уроды моральные. Уроды, что очень похожи, если честно, на человека, который идёт рядом с ним. Человека, что ровным тоном шепчет: — Отлично. Просто прекрасно, что сегодня я встретил тебя, потому что идти в это кафе одному было бы довольно скучно, а все мои друзья, как назло, кто куда поуезжали. По разным сторонам Земли. Видел, сколько человек было в классе, мало, да? Ну так вот и не было никого, ты, я, и ещё парочка человек. Букашки. Сердце вдруг от страха заколотило, остро забилось в грудной клетке, заставляя трястись всем телом от резко ударившего током по чреву чего-то такого, что становилось до ужаса страшно. Да… Животный страх. — Что? — Бессмертных тут же расхохотался, заметив выражение лица своего одноклассника. — Ты что, испугался? Забавный. — склонился ниже, и вдруг неожиданно запустил длинную руку в аляповатые кудри, дёргая и оттягивая, каждую прядку. Ничего сделать с этим остолбеневший Пешков не мог, лишь стоять да глядеть перед собой, посекундно заставляя себя вдохнуть воздух, чтобы на месте буквально не упасть. — Такие прекрасные… Они настоящие? Почему-то у Жожо появилось смутное ощущение, что нужно сказать правду. Но рот волей неволей захрипел: — Да. Самые, что ни на есть. А что, такие же хочешь? — Я? — смешок, и Ваня быстро поправил свою причёску, не прекращая шагать вперёд. — Ну ты шутник, Серж, какие у меня кудри могут быть? — Да уж… действительно. — «Серж» сглотнул, тоже не прекращая бесконечное движение ногами, и ему было слишком некомфортно от того, что этот чмырь его толкает, трогает и всячески лапает, хотя тому не разрешено и грамма взгляд задерживать, не то, что касаться. Но Бессмертных всё равно, Сергей принципиальный, давно понял. Но главное то… Понял ли его проницательность сам Дипинс. Понял ли, что жертва чувствует ловушку? Хотя если бы чувствовала — стала бы идти хищнику прямо в руки?.. Но у него была одна, всего одна мизерная причина, чтобы снова сказать это «да». Ему хотелось узнать, как же далеко зайдёт этот парень, чтобы утолить эту жажду, перейдёт ли грань… А ещё это бесконечное безумие в зелёных глазах. Красиво, утонуть можно. И лицо такое доброе…Лживая мразь.
Но вот уже и само кафе-мороженое, и парни, отчего-то начав ненастояще смеяться и вести себя, словно давнишние друзья, завалились в заведение, сразу же устраиваясь на последнем столике. Иван сделал заказ на два ванильно-шоколадных мороженого, после чего Пешков пообещал себе никогда больше не есть эту адскую смесь, что этот чёрт предпочитал, и уселся напротив него — а напротив, как раз таки, и сидят враги. И никак иначе. Но сидят ли так жертва и хищник? Определённо нет, ведь хищнику надо впустить в горло жертве свои острые клыки сразу же, без подготовки и прелюдий — да и какие прелюдия могут быть у этих тварей? Но вот Дип сел не рядом, сел напротив, и это ещё одно доказательство, что он, возможно, просто ошибается, и что после последующего диалога может что-нибудь да проясниться, они смогут поладить, или даже подружиться. Да они и не ссорились, просто… — Просто что? — Что, прости? — стоп, неужели он… — Да, ты размышлял вслух. — улыбнулся так нежно, что скрутило несчастный желудок и заставило прикрыть рукой рот. — Думаешь, сможем? — Ч-что сможем? — Жожо опешил. Его мысли лихорадочно заработали, голова стала будто ватной: а с какого момента Ваня всё это слышал? Но страх улетучился сразу же — не до конца, конечно же, — когда он услышал спокойное и, возможно, даже ласковое: — Подружиться, или даже больше. Ну как, хочешь?Что ответить? Блять, что же ему ответить?!
Но кудрявого спасла подошёдшая официантка, что принесла два мороженого, и Дипинс сразу же забыл, о чём он говорил. Вернее, так может показаться на первый взгляд, но этот человек точно не наивный растяпа-идиот. Списывать его со счетов нельзя, как и вестись тоже. Русый парень пододвинул к себе стаканчик с дикой смесью, маленькой ложечкой стуча по краю, и с ребячливой улыбкой запустил ту в сладкое, подчерпывая чуть ли не половину. Вернее, мог бы, если бы ложечка здесь не была настолько мелкой. Ёмкость для дозировки лекарств где-то под 5,5%, а не для какого-то высокосортного мороженого. — Почему ты не ешь, Серёжа-Жожа? Попробуй, очень вкусно. — и отчего эти, казалось бы, такие «заботливые» слова звучат будто пропитанные ядом, с насмешкой противной и желчной. Он будто бы даже и не пытался скрыть своё презрение, будто бы специально небрежно выдавал себя, выставляя Пешкова Буратиной недоструганным. Или же дубиной стоеросовой, неважно. Просто идиотом. Типа, смотрите: какой-то чмырь сидит здесь, рядом со мной, непонятно зачем, а я милосердный, я его пою и кормлю. Вот так вот звучали эти слова. Милые, хорошие слова. — Ваниль с шоколадом — отличное сочетание. Он сейчас реально блеванёт, ведь улыбочка этого дёрганного настолько приторно сладкая, что и мороженко на его фоне кажется дерьмом последним. И рука уже медленно передвигается к его трясущимся пальцам. Медленно глядит, нежно касается, видя, что сопротивления нет, и подушечками трогает костяшки, а потом… До побеления сжимает. У Вани красные круги под глазами, он глядит кровожадно, дёргается, ест с чавканьем гребаное мороженое с таким широко открытым ртом, что буквально трясутся поджилки в желании его закрыть. Показывает, какой же Сергей гнилой, какой же скучный, да практически ломает руку, пока… Пока Жожо, наконец, не приходит в себя и не отмирает, сразу же вырывая её нахуй, резким рывком, и часто-часто начинает дышать, прижимая руку к груди, будто кот маленькую ушибленную лапку, в страхе потирая. Но глаза его не сводили взгляда с умиротворенно расслабленного лица своего собеседника, кое было настолько спокойное, что становилось гадко. Он и не дрогнул даже, когда резко из ласковых касаний превратил сей акт в жестокую попытку сделать человеку больно. Да что это за человек такой? — Знаешь как убивают мышей, дорогой мой? Вот что он спросил сейчас. Вот что ему было интересно: поиграться с жертвой. Перед самым началом. Перед чем-то ужасным… — Нет. — голос разума в голове визжал буквально слова: бежать, но никто не собирался даже ступать по холодной плоскости этого кафе. Никто тут не сдастся, не сбежит отсюда. Даже если кому-то вывернут кишки. — Им в мышеловку подкладывают сыр. Но акцент здесь не на сыр, а на… — Иван оставил мороженое в сторонку, и чуть облокотился на стол, стараясь оказаться как можно ближе к чужому уху, ладонями опираясь на синий стол. У кудрявого глаз задёргался, затряслись желваки, но а мразь всё ближе и ближе приближалась, вставая уже, и шевельнуться не получалось, а Иван всё ближе и ближе наклонялся, пока не оказался в поле слышимости Пешкова. — Заранее подготовленную ловушку. Спланированную заранее. Продуманную очень умным человеком, что приноровился избавляться от грязи и ненужных существ. Избавляться от тварей. Но у мышек есть шкурки, а что есть у тебя? — В каком это смысле? — судорожный глоток, с трудом прошедший по горлу. — Что ты можешь мне предложить, Сергей? — прищуренный взгляд, что тут же оказался выше. Кажется, на кудрях. — Такие красивые, можно мне потрогать? — Ваня запустил руку в волосы вновь, снова дёргая и вновь оттягивая мягкие прядки тёмного цвета. — Можно, я же знаю. Вот что у тебя есть… — Не трогай их! — хоть какое-то сопротивление оказать он смог, неловкое, небольшое, но что-то сделать он, всё же, смог, и это нескончаемо радовало. Радовало до тех пор, пока Бессмертных не зашипел ему в лицо прямо: — Сейчас ты встанешь, и не будешь сопротивляться. Пойдёшь со мной, мой хороший. Слышишь? И, не дожидаясь согласия, схватил за волосы, кинул деньги на стол, игнорируя недоеденное ванильно-шоколадное. Без права начал вести туда, куда надо. Они перешли дорогу, перебежали светофоры, покинули территорию рядом со школой, шли туда, куда Серёжа даже не предполагал. Ничего не понял и не знал. Лишь мог ощущать холодный ветер, который бил в ноздри, резал несчастные глаза и лохматил причёску так, что она становилась ужасной. Кудри, бедные-бедные. А вдруг Ваня их всех оторвёт? Да, Жожо находился от страха в прострации, не мог думать нормально, потому что если бы мог, обязательно понял, что волосы оторвать ну просто невозможно. Зато можно их поджечь. Мразь не останавливалась. Было буквально всё равно, какого там этому парню, было всё равно на ощущения и чувства, боль, избивавшую чужое тело физически и морально. Просто его тащил. Тащил за собой, по лестнице, и Дипинсу не было ни холодно — даже чуток, ни плохо, ни жарко. Никакого чувства стыда да вины. У этого человека не было жалости. Да что это за человек такой, разве не слышит, как он от боли визжит?! Разве не… Да это не человек, это зверь какой-то. Гадкий зверь с огромными когтями, острыми зубами и зелёными глазами цвета болотного дерьма. Тины. Грязи. Пустота… Вот что внутри скрывалось этих глаз, этой души. Да ничего, никакой ненависти, боли. Лишь монотонная, одноцветная скука, которую могла заглушить лишь одна вещь. Даже мимо автобусов Иван проходил так, будто этот транспорт страшился его. Будто этот мир слушался его, пока он шёл мимо всего этого пыльного воздуха. Жира. А вот Пешков просто боялся, не более чем. Просто хотел домой, не встречать этого человека никогда. И пока тот тянул его по высокой и, казалось бы, нескончаемой лестнице, Серёжа дико проклинал себя: за то, что снова повёлся, за то, что такой дурак, и за то, что не послушался своё дико бьющееся сердце, толкучкой трясущееся внутри, будто бедная рыба в аквариуме. А кудри всё тривиально болели, будто были частью несчастного тела… — Сейчас покажу тебе кое-что! — как-то даже восторженно вдруг зазвучали уверенные слова. Иван дошёл до последней ступеньки, и они тут же вдруг оказались в следующем месте: в месте, где всё скоро может закончиться.А будто и начиналось бы?
Цепкая хватка расцепилась, и Жожо с облегчением почувствовал, как волосы теперь на свободе. Люк, ведущий на крышу, теперь был плотно захлопнут, а его «мучитель-маньяк» давно уже был где-то рядом с краем, смотря прямо куда-то вниз. Борясь с желанием столкнуть Ваню вниз, парень медленно пробрался к нему со спины и с удивлением оглядел тот мир, что неожиданно раскрылся ему. Тысячи фонарей, что светились вокруг: квартиры, лавочки и машины… Так прекрасно и красиво, и… И русые волосы в этом свете были просто ирреально притягательными, как бы аморально это не звучало. Светлые, чистые… По отношению с Ваней это глупо — думать о таком. Но что-то не так сейчас с ним, и, кажется, это атмосфера влияет на пульсирующие болью мысли. Совсем уже сошёл с ума. Совсем уже тронулся умом… А сам Дипинс не выглядел пораженным или восторженным. Ему было плевать, что здесь так красиво, и что свет плетёт блики в его забавных прямых волосах, кои будет нельзя никогда превратить хотя-бы в отдалении кудрей. Было плевать, просто потянулся рукой в карман да просто извлёк зажигалку, играючи поднося эту жигу к лицу. Чирк, чирк, чирк — дошло вдруг до Жожо. Дошло, и он понял, что мучитель собирается закурить. Ну не спалить же ему лицо, ей богу. Наверное… Но Бессмертных действительно извлек из другого кармана пачку дешёвых сигарет, ловко раскрывая её, развеяв тем самым эти глупые мысли и сомнения. Длинные, желтоватые пальцы, явно испачканные чем-то по типу засохшей крови — крови?.. — вытащили из упаковки две сигареты поштучно, и одна из них сразу же перекочевала в руки Сергея. Принял беспрекословно, принял только потому, что при взгляде на них неожиданно появилось непреодолимое желание закурить да успокоить нервишки, что явно были у парня на грани срыва. Если судить по трясущимся рукам, холодным губам и плотно сжатым в полоску зубам, будто бы пытающимся стереть в кровь друг друга. Да, нужно закурить… Определённо нужно закурить. — Этот мир, он такой… тёмный и странный. Я всегда хотел стать чем-то большим, не жаждал просто так здесь жить. — сигарета оказалась во рту, всё ещё сухая и не закуренная, но зажигалка уже дала огоньку. — Хочешь первым? — кивок на яркое пламя, красиво горящее в левой руке. Пламя, что освещало кудряшки Сергея Пешкова, делая те будто бы светлыми в этом до ужаса тёмном месте. А Дипинс… Хотя свет тоже падал и на него, и на его лицо, всё равно этот парень ни на грамм не излучал из себя ярких лучей. Лишь дикая, вязкая грязюка да темь. Лишь смерть. Лишь тлен. Густопсовая тень… Нужно скорее бежать, надо… — Давай, я не против. Подпали её. — лицо апатичное, безликое. У Жожо уже не было никаких чувств, лишь только желание не быть здесь. Ну и почувствовать сладкий вкус сигарет, окутывающий внутренности и глубокие дебри. Скорее, скорее, скорее. Почувствовать зефирную лёгкость. Ощутить приятную истому, наполняющую лёгкие. Иван хмыкнул, утвердительно кивнул и начал исполнять чужую просьбу — большой палец вновь черкнул по кремню, вновь возвращая жаркое пламя, ласкающее лицо и пальцы, кинул ничего не выражающий взгляд на Серёжу и, стал неспешно подносить зажигалку к подставленной сигарете.Медленно, неспешно, тихо, и снова неспешно.
Неспешно до того момента, пока вдруг резко не прибавил темп, и жгучее пламя маленькой жиги впечаталось в белую щёку, больно опаляя кожу. Пешков отчаянно вскрикнул, отклонился от Вани в порыве уклониться от агонии боли, но тот тут же вцепился в кудри, притягивая и не давая даже и шагу назад ступить. Пламя начало чернить, обугливать тонкую кожу, прожигая до мяса, а из глотки так громко вырывались настолько жуткие крики, что у любого здесь лопнули бы от напряжения глаза. Жожо было больно, ему было невыносимо больно, даже пошевелиться как-то парень не мог, только лишь плакать, дёргаться и скулить от насильного акта инквизиции, кою принялся с ним Дипинс совершать с абсолютно бесстрастным, равнодушным лицом, не убирая с щеки зажигалку. — Выпусти, выпусти, блять, меня! Психопат, ебанат ебаный, руку убери! — пытался как-то приструнить, спасти себя Пешков, только вот у того были руки и сила, а вот у него — абсолютно ничего. Совершенно бесполезное дело, однако он почувствовал, как лицо больше не жжется. Это было как глоток свежего воздуха, как жизнь после смерти, его окутало нереальное облегчение и такая свобода, что захотелось кричать. И всё это до того момента, как кожа на волосах внезапно не потянулась, и Жожо не почувствовал обугленный запах гари да аромат палёной куриной кожи, забивающий глотку.Он жгёт его кудри, жгёт волосы…
Внутренности перевернуло, будто раскалённое железо пустили по капиллярам, наполнив кишки до объёма. Гадость внутри, трусость в груди. А глаза — одна сплошная слепота… Иван Бессмертных заманил его в ловушку, и не отпустит уже никогда. Никакие попытки, никакие просьбы и мольбы, крики, слёзы и угрозы статьёй, расправой — здесь не поможет уже ничего, зови не зови свою маму. И будет он держать его до такой степени, пока кожа с желанными кудрями не сдёрется окончательно. — У тебя очень красивые волосы… Я люблю такие. Ты, кажется будешь двадцатым чуваком, что пополнит мою коллекцию. Ты знаешь… — значит, их был двадцать?.. После этого признания его повалили на бетонный пол, отчего Серёжа больно ударился палёной головой о поверхность крыши, вынуждая тем самым прикрыть заплаканные глаза, лишая возможности смотреть на своего инквизитора. Дипинс присел на корточки, подползая к несчастной жертве, и также, как и когда-то в кафе, оказался аккурат подле уха Пешкова, гадко зашептав уже в раковину: — Мне нравится убивать. Но больше всего приятно чувство то, что вы делать то ничего и не можете. А вот ты проницательный. — зажигалкой без огонька он потыкал по обожжённой щеке. — Сразу всё понял. Лишь смелости сбежать не хватило. Вы все трусы, все… — Ты больной…– кудрявый зашипел, заерепенился в ярости, пытаясь отодвинуться от Вани, но тот вдруг припечатал его шею к крыше с такой злобой, что пульс забился жутким шумом в уши. — Я больной? Я самый что ни на есть здоровый. — кривая ухмылка, вызывающая ту привычную тошноту. — Это ты больной какой-то, ведь пришёл сюда, зная, что тебя может ждать. Понравилось моё милое личико? Понравилось, как я смотрел на тебя? Жадно, озабоченно? Ну так вот, ты знай — мне просто понравились твои волосы. Прядей вокруг валялось достаточно, парень подцепил их пальцами и демонстративно поднял над собой, осыпав обугленными волосами русую голову. Сыпал и смеялся, смеялся, смеялся до такой степени, пока окончательно не закашлялся. А как закашлялся — сразу же со всей своей утробной, накопившейся за годы злобой и отвращением подхватил валяющуюся где-то внизу красную пачку и извлёк оттуда три штуки сигарет, сразу же поджигая. Дождавшись, когда те прогорят хотя-бы меньше середины, забрался на чужое тело так, чтобы грудь сдавило, и протянул свободную руку к губам, широко открывая чужой, грязный рот. У Жожо не осталось даже миллиграмма чистого разума, он не видел ни лица психопата перед собой, ни приближающихся к пасти горящим сижкам, быстро плывущим к нему. А ещё этот дым… гадкий, мерзкий дым, что блевать заставляет любого человека, если не отточено под привычку. Серёжа же просто хотел уже скорее проблеваться и забыть эти ужасные мгновения, кои совсем недавно прожил, или даже плюнуть суке в ебало, после смеясь с этого дико, но только вот не выходило. Что-то обожгло и наполнило глотку. Язык, десна, щеки защипало, заболело, он почувствовал на губах кровь, агонию дикую, будто ты всё это просто взяли и… Подпалили. Да. Он чётко все просчитал. Если не откашляться, то Бессмертных просто возьмёт и задушит его. Заставит захлебнуться, задохнуться пламенем. Осознав всё это, принялся было открывать рот, дабы спасти глотку, как резко ощутил грубый пинок в плоский живот, что больно перевернул все абсолютно внутренности. Сигареты в глотке, сожженное лицо, волосы, а ещё и злые удары по органам невозможно уже было терпеть.Пешков погрузился в сон.
Но а его убийца, с застывшей на лице улыбкой и пустыми, стеклянными глазами резво подхватил полумертвый труп под руки, волоча тот в темноте. Тело Серёжи оставляло за собой грязную дорожку из смеси волос, гари и крови, что густо вытекала из чуть приоткрытого рта Пешкова, стекая на пол да пачкая отрывочно крышу. Обугленные кудри валялись везде — их можно было увидеть даже на одежде, они прилипали к ногам, рукам, фалангам пальцев, если их подобрать. Пепел и пыль будто бы витали в воздухе вместе со сладковатым дымом, который когда-то оставили недокуренные сигареты, коими Иван наполнил глотку юродивого. Встал у самой границы, на конце крыши. Холодно посмотрел вниз. Светло… фонари. А тело в его руках такое трепещуще тёплое… такое мягкое… Фу. Нужно поскорее от него избавиться, ведь то, что Дипу было надо, он давно уже получил. И это не хлеба и зрелищ — это обычного пополнения в свою коллекцию. — Знаешь, всегда мечтал иметь такие же волосы, как у тебя. Но возможности нет, и не было никогда. И я начал завидовать таким, как ты, начал ловить себя на мысли, что хочу идеальный парик из идеальных волос. Да, ты не ослышался, если вообще имеешь возможность слышать — твои волосы идеальны. Как ты думаешь, они будут идеально смотреться именно на мне, а не на тебе? Ведь такие идеальные люди, как я, просто созданы для того, чтобы носить идеал. Нет, я не самовлюблённый ублюдок, не маньяк. Просто я хочу иметь то, что хочу, неважно, нравится тебе это, или нет. А теперь –… Ваня снова подхватил одноклассника подмышки и облокотил на край крыши, а после, согнув ногу в колено, пихнул его по спине, сталкивая вниз, прямо в чёрную гущу, да в свет жёлтых фонарей, кои ярко грели всех грешников светом. И глаза его при этом не выражали ничего, абсолютно, только лишь наслаждение тем, что он когда-то получил. Получил то, что хотел — обычные кудри, с которыми делать он будет не пойми что, непонятно зачем. Ну кто поймет этих маньяков-психопатов? Никто абсолютно, если вы сами не являетесь таким маньяком. А Серёжа даже не представлял то, что сейчас с ним происходит. Он просто спал. Спал, пока разрывал своим телом атмосферу, падал вниз, через гущу холодного ветра, что кружил его оставшиеся сожжённые кудри, которые раньше были просто прекрасными.А сейчас нет. Абсолютно.
Теперь они в руках человека, которого Жожо хотел записать в друзья. Человека, который мог помочь найти себя. Но тот просто заманил его, чтобы удовлетворить свои желания, получив что-то от тебя, того наивного человека, что вдруг попал в ловушку. Мышка и шкурка. Ваня улыбнулся, отошёл от края крыши, и побрёл вперёд, сжимая в кармане маленькую зажигалку, которая сегодня очень хорошо ему помогла, и гримаса эта не сползала с лица его до того момента, пока он не дошёл до лестницы, пока не добрался до своей квартиры, своей комнаты, пока не настало утро, не наступил следующий день. Это улыбка больше никогда не смывалась с трупного лица, и даже тогда, когда Бессмертных услышал про труп, лежащий комом внизу под многоэтажкой с обугленными кудрями да сожжённым лицом, навсегда замолкший, не способный как-либо кривиться или противно улыбаться. Хотя раньше он мог делать всё, что угодно. В этом мире люди такие наивные, такие слабые и беспомощные, милые, добрые дети… Так жаль, что все они такие красивые, и настолько — что умирают. Иван сейчас просто возьмёт новую зажигалку и пойдёт навстречу следующему человеком, у которого будут такие же прекрасные, как и у Сергея Пешкова, кудри, чтобы скорее собрать новый материал для своего собственного парика. Внешность обманчива. Какие восхитительные слова.