Дорога сна

Дыхание леса пахло плесневелой сыростью. Дождя не было больше недели, и даже если жаркое летнее солнце берегло силы, влага все равно должна была испариться с путаных глиняных дорог. «Это не из леса. Пахнет прямиком с того света», – шепнул мерзкий голосок, живший в голове Весеи всю ее сознательную жизнь. Большая птица вспорхнула к небесам, и крылья ее на мгновение закрыли от незваной гостьи молочный лунный свет, трусиха дрогнула, прикрыв затылок рукой. Просто птица. Или, может, прибожек балуется? Весея невольно повела плечом, оглядевшись по сторонам в поисках двух светящихся глаз. «Чертята», – подумалось ей. Ведунья говорила, что прибожки рождаются из душ умерших детей, но только если родители погребли их по-человечески, по всем правилам. Ежели правила не были соблюдены, из бездыханных тел несчастных младенцев рождается нечто другое, то, чего не захочет видеть смертный. Дочь батрака сморщила носик, так и не увидев никого в наступающей мгле. «Это вовсе и не так страшно», – уговаривала себя девушка, смотря за тем, как просыпается ночной лес. Деревья клонились в сторону, а после возвращались обратно, на свое место, их мощные старые ветви хрустели в густеющей темноте. Девчонка смотрела за тем, как дымок тонкой лентой вьется, покидает трубу погребальной избы вместе с духом погибшего. Грустно. Неделю назад умер Колоб, молодой сын кузнеца, он расшибся, полетев кубарем с горки. Староста замерил ему ноги, и правая оказалась длиннее на две фаланги. «Значит, следующей в деревне умрет женщина», – обозначила ведунья, искорки света рассыпались в воздухе, едва она закончила говорить. «А вдруг это – я?», – спросила себя Весея, встретившись в тот момент взглядом с женой старшего из братьев. Марфа ненавидела ее всей душой. Высокая, широкобёдрая, крепкая, она вот-вот разродится таким же крепким сыном, будет рожать каждый год, пока все лавки в доме не заполнятся ее отпрысками… Весее не будет места под родной крышей, и тварь эта позаботится о том, чтобы младшую из сестер поскорее выгнали за дверь. А ведь все, чего Весее хотелось от жизни, – свой дом, любящие ее люди, семья, что не позволит умереть в одиночестве… Страх стайкой мурашек пробежал по ее плечам, заставил невольно дернуть рукой, спрятанной под рукавом льняной рубахи. Но лучше уж умереть, чем остаться вековухой. Из родителей у несчастной дочери батрака осталась лишь старенькая мать, Весея была нежеланным поздним ребенком. Отец, что большую часть жизни трудился наемным рабочим на чужой земле, умер пять лет назад, три старшие сестры давно уже вышли замуж, два старших брата привели в общий дом молодых невест, и теперь пришел черед самой младшей покинуть насиженное гнездышко. Только были с этим определенные трудности. Весея понимала, что хороша собой, но ей хватало ума понять и свои шансы на удачное замужество. Невеликие. Из приданого у нее лишь сундук с кривой вышивкой, немного посуды да раскрашенных отваром моркови деревянных бус, а род ее слишком уж разросся. Каждый второй молодой мужчина в деревне приходился ей родственником, а на такой брак никогда не дадут согласия ни староста, ни глава семьи – старший из братьев, строгий Златояр. Он не даст ей опозорить отца, давно сгнившего в чаще старого леса. – Вот же заладила… Ну свозим тебя в соседнюю деревню, – утешал ее брат, когда Весея делилась с ним своими печалями. – На них скифы нападали тут давеча, девок всех умыкнули. И кривую загребут, – не слишком-то любезно отозвался старший братец, не пытаясь расстроить сестру. – Найдется тебе жених. Но нельзя уповать лишь на удачу. Марфа уж точно не будет ждать подходящего случая, подстережет ее у колодца с камнем в руке… Весея видела это в ее холодном взгляде. Вот и сейчас, стоя вплотную к испускающей дух погребальной избе, дочь батрака подбадривала себя лишь этим воспоминанием. «Пусть этой козе будет пусто», – подумала она, осторожно прикусив губу. «Пусть родится у нее криворукая девочка, пусть Марфа сама побегает лет через пятнадцать в поисках женишка». В кустах громко зафыркал еж, к своему счастью обнаруживший неосторожную полевку или жабу, и Весея вновь повела плечом. Нервы. Она должна сделать все, что велела ей сделать старуха. Утром отчаявшаяся дочка старого батрака подождала ведунью после похоронной службы, она стояла у старого бука, смотря за тем, как народ медленно расходится по домам. Боговеда заканчивала обряд, раздавала последние свои указания, прежде, чем опустить юнцу веки. Старуха была ведуньей деревни столько, сколько Весея могла себя помнить. Когда девчушка только появилась на свет, Боговеда уже была старой до неприличия. Она никогда не была замужем, потому не носила платка, выставляла напоказ свои уже полностью седые тусклые волосы, едва-едва прикрытые сухими цветами… Только никто над ней не смеялся. Весея с детства знала, что нет участи страшнее, чем участь старой девы, их ведь не зовут ни на свадьбы, ни на дни рождения, дети кидают в них камни, а взрослые обходят стороной, боясь дурного глаза. Чего дочери батрака не дано было понять – так это особого положения Боговеды, такой же старой девы, но, в то же время, совсем другой. Наверняка тут замешаны чары, магия. Там, где замешано колдовство – все идет совсем по-другому. – Дырку во мне проглядишь, – прошипела старуха, бросив взгляд в сторону задумавшейся девчонки. – Ну? Что у тебя в голове творится? Излишне храбрая Весея вздрогнула, услышав старуху. «Глаза на затылке у тебя что ли», – подумалось ей, только губы не зашевелились, чтобы задать волнующий разум вопрос. Девушка подобралась ближе, понимая, что и дальше стоять в сторонке не может, неприлично. Весея подобрала подол старенькой серой юбки и мелкими шажками подошла ближе к ведунье, чувствуя, как тяжелая русая коса скользит по плечу. Руки старухи оказались бледными, пальцы – костистыми, но Весея не увидела на них ни единого узелка. Только родинки, жмущиеся друг к другу ближе и ближе, шрамы, поставленные острым серпом. – Молодой совсем, – зачем-то сказала дочь батрака, смотря за тем, как покойника выносят из избы в новенькой белой рубахе. – И чего он упал… Уж не от сглаза ли? – Нет. Бедный мальчик не успел никому перейти дорогу. Просто не всем дано крепко за землю держаться, – ответила ей старуха, чуть присвистывая. – О чем ты хотела говорить со мной, дитя? Ты ведь не просто так стоишь здесь, на мертвецов смотришь. – Не просто так, – подтвердила Весея, не зная, впрочем, правильно ли поступает. – Я уже приносила свои соболезнования его родителям, и сейчас пришла не к ним. Я хотела попросить у вас помощи. В одном деле… Старуха тихо хохотнула. Во всяком случае, Весее показалось, что она услышала именно смех. Старый бук заскрипел за спиной девчонки, ветер выбил из него этот гнусный звук, спустил с макушки дерева пару зеленых листьев. «А, может, это – предки просят тебя отказаться от своей затеи?», – робко спрашивал голос разума. Боговеду нельзя назвать доброй колдуньей, в деревне говорили, что противоположная сторона света манила ее куда сильнее, что темные искусство давались ведьме легче светлых, и похороны под ее руководством шли лучше, чем свадьбы. «Ну и что?», – спрашивала себя девушка. «Пусть служит хоть самому Чернобогу, главное, чтобы нашла мне жениха». Воздух пах ладаном, привезенным с той стороны леса, птицы резвились в голубых небесах, хватая нерасторопных мошек. На груди старухи Весея разглядела бусы и ожерелья из птичьих костей, в самом центре наряда виднелся кроваво-красный знак темного бога. Навник. Такой носят все колдуны. – Я… Я хочу выйти замуж этим летом. Мне ведь уже семнадцатый год, – начала Весея кротко. – А жениха все нет. – Не рябая, не косая, вон какие груди округлые… А жениха нет, – улыбнулась ведунья. – Давно тебе шестнадцатый год пошел? – старуха прищурилась, и только сейчас дочь батрака разглядела: глаза ее зелены, словно болотный мох. – С зимы? – Нет, нет, с марта. Я весной родилась, – пояснила девчушка. – В начале начал. «Она, наверное, не помнит моего имени», – подумалось Весее. Долго думать над именем мать не стала, она надеялась на очередного сына, чтобы поровну было у нее живых сыновей и дочерей. Стоит быть честной, к младшей из сестриц никогда не относились с особенной нелюбовью, но времени на нее много не тратили. Пожалуй, семья вообще не ждала, что младшей дочери отмеряно так много лет, родилась она хилой и синеликой. Благуша, мать ее, уже успела похоронить четырех младенцев, рожденных с теми же симптомами, но младшей удалось выжить и всех удивить. Особенными талантами Весея не обладала: вышивка у нее выходила криво, ткать девчонка не научилась, готовила с большим трудом. Больше гордиться ей нечем. – Ты пришла узнать, выйдешь ли ты замуж в этом году? – спросила старуха, выгибая свою серую бровь. – Это мне неведомо, дитятко, я же не провидица. Если Урисница шепнула тебе на ухо замужество, так тому и быть, ежели шепнула тебе одинокую долю… – Плевать мне на Урисниц и их волю, я не хочу слышать предсказание! – Весея повысила голос, она и сама не знала зачем. – Мне все равно, предначертано это судьбой или нет, Боговеда. Я не могу остаться без мужа, вот и все. Она заставила себя взглянуть старухе в глаза, не отворачиваться, не уводить взгляда к теплому летнему небу. Мужики уносили тело юноши, мать его плакала глубоко в темной сырой избе, а отец стоял у входа, держа в руках соломенную шапку. «У него больше нет сыновей», – вспомнила Весея, и из леса точно выбрался холодный по-зимнему ветер. На этих проводах хоронили не только Колоба, но целый род. Через полчаса все вернутся в работу, девки пойдут за водой, мужики на охоту, загонять кабаниху, принесшую ранний приплод. Весее тоже нужно будет вернуться, сегодня ей придется загнать домой коз и расчесать собранную шерсть. – Я хочу, чтобы ты подсказала мне, что нужно сделать, чтобы жених ну уж точно нашелся, – Весея улыбнулась самым краешком губ. – Заговор. Боговеда молчала. Она не разрывала зрительного контакта, сверлила девчушку взглядом, и Весея понимала: старуха удивлена ее напором. Младшей в семье ничего не дается легко, дочь батрака брала свое боем, отчаянно стараясь доказать всем вокруг, что и она не зря топчет землю. Жизнь преподнесла ей неплохой урок, и девушка благодарила судьбу за столь щедрый подарок. Она знала, что должна взять дело в свои руки, чтобы оно кончилось успехом. – Хочешь выйти замуж, – заговорила старуха, и бусы шевельнулись на ее обвисшей груди. – Любыми путями. Что же, – женщина оглянулась назад, мужики волочили по траве несчастного Колоба, несли к погребальной избе. – Есть один обряд, что тебе поможет, девочка. Только страшный он до жути, как бы тебе не сгинуть со страху. – Страшнее всего мне в вековухах остаться. Матушка помрет – меня на улицу выгонят, – ответила Весея с легкой грустью. – Тогда тебе должно быть все равно, ведь в случае неудачи – одна дорога, – веселилась старуха, взглядом указывая на погребальную избу, скрытую за деревьями. – Подойди ближе, если так уверена в своей затее, я тебе сейчас все расскажу. Весея набрала в грудь побольше воздуха. Она выслушала старую ведунью, запомнила все ее наставления, и теперь плотно сжимала губы, набираясь храбрости. Ночной лес дышал жизнью, сверчки пели друг другу песни, не боясь быть пойманными хищными птицами, и лягушки кричали о чем-то с болот. «Страшно?», – что-то спросило незваную гостью, но та не дала ответа, упрямо поджимая тонкие губы. Либо так, либо сразу в могилу, к сынку безутешного кузнеца. Рыжевато-русые волосы девчонка вновь убрала в косу, прикрыла ее маминым шерстяным платком. «И дались тебе женихи эти. Если бы мне суждено было остаться вековухой, Весея, я бы пошла в услужение к какой-нибудь вещунье. Я бы девкам плела заговоренные нити, жгла свечки из настоящего воска, гадала по смоле…», – сказала дочери батрака соседка. «Как пожелаешь. Но я всю свою жизнь мечтала не о запретной магии, а о семье», – отвечала ей отчаявшаяся подруга. Весея и сама не могла понять, когда именно желание это прочно поселилось в ее разуме. Казалось, оно сопровождало девчонку всю ее жизнь. Мечты о большой любви, о тихом домашнем уюте, о детишках, играющих у ночного костра. Большой любви, малой или средней – в жизни ее еще не было, но дочери батрака оставалось надеяться на предстоящий брак. Иной раз Весее казалось, будто ее лишили чего-то, забрали любимого, не дали осуществиться мечтам… Словно в далеком прошлом ее случилось что-то плохое. Ведунья не велела, но Весея все равно подвела свои светло-серые глаза угольком, чтобы злые духи не проникли в ее тело через прах усопшего. Об этом ритуале она слышала у другой ведьмы, приходившей из соседних земель. «Выйдешь замуж, уедешь отсюда далеко-далеко, нарожаешь детей себе целую кучу», – подбадривала себя девчонка. Под ногами успокаивающе-тихо шуршала приминаемая ею трава. – Прости, Колоб, – шепнула Весея, заставляя себя делать следующий шаг. – Старуха сказала, что тебе-то уже все равно, а мне это очень уж нужно. Она шла к погребальной избе, исполняла волю ведуньи, надеясь на благосклонность мироздания. Лишь луна освещала ей путь: старуха настрого запретила приносить с собой источники света. Весее должна была помочь темнота, а пламя отпугивает ее, грызет во мраке дыры, нарушая природное равновесие. «Конечно, без света нет и тени», – говорила ведунья, пока дочь батрака благоговейно ловила ее слова. «Но ночь – время тьмы и холода, дитятко». В погребальной избе тлели угли, сухая трава оборачивалась пеплом и дымом, пахнущим самой смертью. Весея знала, что дым этот указывает душе покойного путь, сопровождает его в мир Нави, а там уж боги подскажут, во мрак сынку кузнеца идти или к свету. Но пока Колоб еще не ушел, он ведь может забрать с собой ее отчаянную просьбу? Что ему стоит? Не стал женихом, так пусть поможет жениха обрести. Весея сглотнула слюну, собравшуюся под ее языком. Коса, спрятанная под платком, вытащенном из материнского сундука, показалась вдруг слишком тугой, и девушка оглянулась назад, желая удостовериться в том, что никто не тянет ее за волосы. Человеку нельзя ночью ходить в лес, об этом Весея знала с детства, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Однажды она видела косматого лешего на краю поляны, поклонилась ему да пошла дальше… А ведь не всем так везет. Старуха не велела оглядываться после начала беседы, пришлось окинуть пространство взглядом в последний раз. – Изба, изба, встань к лесу задом, ко мне передом, передай слова мои покойнику в уши, вложи в руки его просьбу мою, – зашептала Весея, прижимая руку к груди. – Колоб, – позвала она тихо. «Будет говорить с тобой покойник, будет спрашивать, а ты отвечай, не лукавь. Будет звать с собой, а ты не ходи, не смотри на него, не дразни». Только Колоб молчал, оставил Весею без ответа. Ничего. Боговеда предупреждала дочь батрака о том, что покойник услышит ее просьбу, если Весее и правда суждено обрести счастье в другом человеке. Молчание накрыло старый лес, и многовековые деревья скрипуче качались из стороны в сторону. Старая ведунья не велела говорить, пока покойник не согласится выслушать, и ночная гостья ждала, окруженная темнотой. «Будешь трепать языком без разрешения – будешь молчать до следующей с ним встречи», – наставляла она. «Колоб», – имя умершего лежало на кончике языка, но не слетало с него, плотно приклеенное страхом. Ждать. Ждать, пока он ответит. Звуки, окружившие Весею, точно стали громче, даже самая тихая лягушачья песня звучала все напористее. Звезды плыли над головой, их далекий холодный свет не сулил ничего хорошего. Дочь батрака слышала, как воздух со свистом покидает ее легкие, как он смешивается с холодным ветром и летит прочь, чтобы попасть в чужие уста. Сердце забилось чуть громче, как слух различил в шелесте листвы второе дыхание, совсем близко, совсем рядом с ней. «Колоб не должен дышать, ведь так?», – спрашивала себя дочь батрака. «Он же умер». Растерявшись от внезапного приступа страха, Весея подняла взгляд к избе, лежавшей на вбитых в землю стволах. Дым, шедший из трубы всего мгновение назад, пропал, словно погребальное пламя стихло. Темно-синее ночное небо не было разрезано полосой его движения, и покойник теперь не мог оставить мир живых, мир Яви. «Он забыл, куда идти», – шепнул мерзкий голос, живший где-то внутри. Отвратительный гнилостный запах коснулся слуха Весеи, и девушка едва удержалась от желания согнуться в рвотном позыве над примятой травой. Ужина ей не досталось, и то – к лучшему. – Зачем ты… Меня… Тревожишь, – тихий, но хорошо знакомый голос зазвучал совсем близко, словно умерший наклонился к ее уху, едва не касаясь губами горячей от страха мочки уха. – Мне так больно… Говорить. «Он стоит у меня за спиной», – поняла Весея, почувствовала идущий от его мертвого тела холод. Она внезапно вспомнила рассказы подруг, несчастных свидетельниц гибели кузнецкого сына. Колоб упал с горы, упал точно на голову, и шея его надломилась ровно посередине. Говорят, он пытался что-то сказать еще, умер не сразу, но единственным изданным им звуком было кровавое бульканье. – Колоб, – шепнула Весея, от страха немея. – Я… Я ищу жениха. – Меня… Выбрала? – говорил голос, человек или призрак, стоявший за спиной ночной гостьи. – Нет, нет, – поспешила девчушка, ей не хотелось отправиться за покойником вслед так скоро. – Я хочу, чтобы ты… Чтобы ты передал в Навь, что я хочу выйти замуж, что мне нужен жених. Живой, настоящий. – У тебя уже… Есть жених, Весея, – отозвался Колоб после долгой паузы, покойник думал над ответом. – Я уже был там, я его видел… Пока ты… Не позвала меня обратно. Ему… Ему не понравится, если… Если ты… – О ком ты говоришь? Весея прищурилась, она пристально смотрела в сторону избы, последнего пристанища каждого из покойников ее рода. Она закрыла глаза на мгновение, пыталась вспомнить голос сына кузнеца, понять, он это или бес, вышедший из врат Нави. При жизни они с Колобом почти не общались, не было ни желания, ни возможности. Кузнецкий сынок не любил тратить зря время, словно знал, что смерть ждет его за развлечением. Кто же знал, что именно Колоб станет ее ключиком к большому женскому счастью. «Ты – не первая собеседница мертвеца», – услужливо подсказал ей внутренний голос, теперь он хотел успокоить девчонку. В каждой деревне раз в десять, в пять лет кто-то тревожит души усопших, просит о помощи или проклинает на последнем пути. Весея знала, они ведь жили совсем близко к погребальной избе, видели, как в ночи кто-то шастает мимо. – Он тебя… Ждет… Долго ждет… – кровь булькала в горле у сына кузнеца, стекала с его синих губ. – Долго… Долго… Ищет. «Да о ком ты?», – спрашивала себя девчонка. Ветер крепчал, и за раздумьями, за страхом, сковавшим тело, Весея не заметила ползущих по небу туч. Свинцово-серые облака заполняли пространство, они закрыли собой круглый лик луны, и рядом с отчаявшейся невестой не осталось источников света. Звезды мерцали далеко над головой, а Весея пыталась понять, не сыграли ли с ней злую шутку друзья и подруги старшей невестки. «Нет», – подсказал голос, родившийся в самом центре ее гулко бьющегося сердца. «Марфа тут ни при чем, ей умишки не хватит выдумать такую хохму». Покойник, словно по слышимой ему одному команде, положил руку на плечо Весеи, и девушка едва удержалась от крика. От ладони его шел холод, запах тлеющей плоти ударил в нос, и дочери батрака пришлось зажать бледные губы взмокшей ладонью. – Он придет за тобой… – громче произнес Колоб, и кровь вновь забулькала в его мертвом горле. – Зря ты… Спросила… Он теперь знает… Где тебя… Искать. «Шутка, розыгрыш старой ведьмы», – сказала себе Весея. «Она просто забавляется моим страхом, ей весело от того, что люди тревожатся попусту…». У дочери батрака задрожала губа. От злости или страха – этого Весея не знала, не знала она и как унять эту мерзкую дрожь. Рядом с ней вскрикнул ворон, и девчонка совсем забыла о том, что птицы эти не должны бодрствовать к середине лунной ночи. Что-то пробудило его ото сна, заставило расправить крылья и покинуть насиженное место. «Может, и мне нужно бежать?». Весея не забыла наставления Боговеды, она знала, что к покойнику оборачиваться нельзя… Но к шутнику – можно. Да, может, в своей надежде встретить любовь, Весея шагнула далеко, но ведь это – не повод для издевательств. Дочь покойного батрака положила свою ладонь поверх руки, сжимавшей ее плечо, кожа оказалась удивительно мягкой на ощупь, словно она вот-вот отделится от кости вместе с оставшейся плотью. Весея обернулась, и громкий крик сорвался с ее губ. – Он знает, – побулькал Колоб. – Где ты. Он идет… Идет за… Тобой. Торопись. Это – он, старуха заболталась с Весеей и забыла закрыть покойнику глаза. Колоб смотрел на девчонку с жалостью, со страхом, с тревогой, и глаза его подернулись мутной дымкой, подсохли без защиты век. Серые губы не улыбались, но обнажали ряд чуть искривленных зубов. Несостоявшаяся невеста скинула с себя ладонь мертвеца, чтобы броситься прочь по проложенной ранее тропе. Луна спряталась, а без света дорогу различить тяжко, но дочь батрака изо всех сил неслась вперед. Позади слышались шаги, чьи-то быстрые, быстрые движения. «Хоть бы волк, хоть бы просто стая собак», – думала Весея, зная, что именно за ней гонится. «Тут хоть ясно, чего хотят твари». Ветви деревьев хлестали ее по щекам, по груди, по бедрам, высокая трава таила за собой острые коряги, впивающиеся в пальцы ног. Весея дышала тяжело и часто, она прислушивалась к недостающим позади шагам. Пот собирался над верхней губой, соль обжигала старые ранки. «Беги, беги, беги», – шептал голос, живший в ее голове. «Беги, если хочешь жить». – Сгинь, сгинь, сгинь! – крикнула Весея, – поворачивая к знакомой дорожке. – Возвращайся в Навь, убирайся прочь! Отцовская хата показалась за пригорком, и беглянка ощутила прилив сил, в ней проснулось второе дыхание. Страх пульсировал у висков, он лился по ее венам вместо крови, и голос несчастного Колоба все звучал в голове. «Он знает… Где ты. Он идет за тобой». Жаль, что Весея понятия не имела, о чем именно говорил ей гниющий сосед. Девушка дернула на себя дверную ручку и спряталась в сеннике, стараясь скорее восстановить дыхание. «Если такая она… Магия… То точно – только замуж», – поняла девушка, поджимая губы вновь.