Дорога сна

Глиняная посуда издавала тихий глухой стук, опускаясь на новенький стол. Младшая из детей почившего батрака угощала родных, и руки ее мелко дрожали. Сейчас Весея уже не могла вспомнить, как пробралась ночью в избу, как улеглась на колючее сено, как смогла, наконец, уснуть. Всю ночь ей слышались голоса, скрежет чьих-то ногтей, пытавшихся пробить бреши в стенах, всю ночь Весея пыталась выкинуть из памяти лицо Колоба, его булькающий кровью голос. Утром девушка обнаружила на своей рубахе пятно, темно-серое… Там, куда легла ладонь мертвеца. – Чего-то ты бледненькая, – заметил старший брат – Златояр, едва Весея прошмыгнула мимо него, надеясь занять свое место за столом. – Во сколько ты вчера вернулась из лесу? – Да не была она в лесу, целый день где-то околачивалась без дела, – ответила за младшую из сестриц его молодая женушка, Марфа. – А я вот, между прочим, целое ведро черники принесла, пока эта где-то прохлаждалась! – Лучше бы ты за собой вышивку убрала для начала. Вся изба в обрезках, – запричитала стареющая мать, по-доброму посмотрев на Весею. – И кошка жрет ее… Если кошка издохнет, за новой сама пойдешь в город. Весея невольно потупила взор. Ей и вчера хватило потрясений, слушать ругань с самого утра – не то, чего ей хотелось теперь. Благуша одарила дочь мягкой улыбкой. У матери редко хватало времени на Весею, но, когда все же выдавалась свободная минутка, девочка получала свою порцию родительской любви. Марфа смолчала, плотнее сжала свои пухлые губы, чтобы не отвечать старой хозяйке дома. Златояр хорошо воспитан, он чтил родителей и не позволял беременной жене раздражать мать. – Покорми кур, прежде чем идти за черникой, – попросила Благуша, когда Весея села рядом с ней. – А Марфа уберет курятник к обеду. Тебе сегодня нельзя испачкаться. – Почему бы это? – недоверчиво спросила Весея. – Ведунья со свахой велели тебя привести. Говорят, со свадьбой твоей вопрос решать будут, – ответила мать, не в силах сдержать радостную улыбку. «Чего?», – пронеслось в голове Весеи. Девчушка невольно оглядела всех присутствующих, искала во взглядах их какой-то подвох, признак шутки. Старшие братья улыбались, жена Златояра поджимала губы, держала руки на своем круглом животе, вторая же невестка хлопотала в кухне. «Они все знали об этом», – поняла Весея, не чувствуя особенной радости. Выходит… О предстоящей помолвке она узнает самой последней! Потрясения прошлого дня позабылись, тут же вылетели из головы, вытесненные радостной вестью. Воздух пах пшенной кашей, чуть подгоревшей у донышка: ее работа. Весея схватила мать за льняной рукав, придвинулась к ней ближе, чувствуя, как от волнения краснеют щеки. Благуша прожила больше полувека, она была одной из самых старых жительниц этих мест, не сильно уступая все той же вещунье. Матушка одарила дочь еще одной улыбкой, Весея же улыбнулась лишь сейчас, лишь сейчас окончательно поняла смысл материнских слов. – Кто он? – спросила девчушка, потянув на себя рукав родительской рубахи еще сильнее. – Кто-то из нашей деревни? Из соседней? – Ты меня с лавки так скинешь! – рявкнула на нее мать, понимая, что игра затягивается, а ответить ей нечего. – Ешь побыстрее, да иди уже к вещуньей избе. Еще работы на день много. – А вы, что, не пойдете? Вы уже с ним познакомились? – спрашивала Весея, и пыл ее чуть поостыл. – Кто-то из наших молодцев? – Нам не велено было приходить, староста сказал, что сам во всем разберется. Видать, кто-то видный, – рассказал Весее Златояр. – Ты только ничего не бойся, мы тебя в обиду не дадим. «Как же, как же», – подумала Весея, искоса глянув на матушку. Как только ее не станет… Уж Марфа-то позаботится, нальет Златояру воды в уши, и Весею тут же выгонят за дверь, просить милостыню да уповать на доброту местного люда. В лучшем случае. Ее вполне могут отравить или прибить острым камнем, чтобы не казаться соседям такими уж бессердечными. «Когда собственным детям негде спать, о снохе думаешь меньше всего», – думала девчонка, поглядывая на живот Марфы. Сколько таких случаев было, сколько еще будет… Никому не нужна обуза в доме, двух молодых девок хватит на все хозяйство, а там и дети подрастут, помощников будет навалом. В раскрытые ставни забегал теплый солнечный свет, Весея видела, как белая бабочка впорхнула в окно и тут же вернулась обратно на улицу. Признак удачи, но… Почему она ушла? К чему бы это? Сегодня младшей дочери не пришлось убирать со стола, не пришлось тереть колючей соломой пригоревшую ко дну кашу. Сразу после завтрака она отправилась в курятник, раскидала сор-траву вперемешку с горелыми хлебными корками и ушла, вернулась в избу. К вещунье нужно явиться в лучшем виде, раз уж там ее ждет судьба. Тем более, если речь пойдет о скорой свадьбе. Может, бабка ее пожалела? Нашла где-нибудь жениха и поспешила заключить этот брак, пока невесте невтерпеж. Весея смотрела на длинное белое платье, подпоясанное ярко-красным шнурком. А что… Что, если в женихи ей нашли старого деда? Девушка посмотрела в отполированную медную плюшку, отражение улыбнулось ей, когда дочь батрака напрягла губы. Тратить молодость на старого деда – невеселая доля, но все лучше, чем остаться одной. Да и долго ли ей придется жить рука об руку со стариком? Русые с рыжим отливом волосы пришлось смазать маслом, чтобы коса блестела на ярком летнем солнце. Весея не страдала малокровием, щеки ее румянились сами собой, но сегодня – не лучший день для риска. Дочь батрака окунула руку в чуть подкисший от жары свекольный сок, чтобы потереть щеки тонкими пальцами. Хорошо, что веснушек у нее не было, но загар все же портил картину. «Зато глаза светлее и ярче», – подумала Весея, глядя в свое отражение. «Не очи, а морозная стужа», – любила говорить матушка, украдкой смотря за младшей из дочек. «И в кого ты такая хорошенькая?». Весея заставила себя улыбнуться, чтобы посмотреть, появляются ли на щеках ее ямочки. Красный поясок пришлось затянуть не слишком туго, талия не должна быть такой уж тонкой, под нижнюю рубаху Весея запихнула свернутое много раз тряпье. Грудь у нее не слишком большая, но до свадьбы жениху знать об этом незачем, а уж после он от нее никуда не денется. «Я пошла», – хотела рассказать она хоть кому-то, но изба уже опустела. Большое хозяйство требует большого внимания. «Ладно. Во всяком случае, Марфа не успеет брякнуть мне что-то злое. Корова», – подумалось дочери батрака, и улыбка снова расцвела на ее лице. Жена старшего брата сразу ее невзлюбила, приревновала Злата, не иначе. В конце концов, он всегда проявлял к Весее особенную заботу, старался заменить девочке умершего рано отца. На малиновых кустах уже отцвели цветы, белые лепесточки опали, кое-как укрывая рыхлую землю. Скоро пойдут ягоды, и Весею загонят в лес с парой ведер, дадут наказ не возвращаться до самого утра. В прошлом году она так наткнулась на косолапого медведя, смотрела на него, стараясь не шевелить даже волосами на ветру, а тварь возьми да пройди мимо. И взгляд его… «На медведя собаки лают так, как на человека лают, не на зверя», – говорил ей Златояр, уходя на охоту, и в миг встречи Весея поняла, почему. Что-то в глазах его было весьма и весьма осмысленным, словно зверь вовсе не был лишь неразумным животным. – Хоть бы молодой, – шепнула Весея себе под нос, смотря за тем, как облака плывут над ее головой. Странно. Она, казалось бы, с самого детства мечтала о замужестве, о собственном доме, собственных детях, а сейчас шла к хижине ведуньи без особенной радости. Что-то подсказывало дочери батрака, что все происходит не так, все неправильно, даже если причин для паники у нее не было. Едва воспоминания о вчерашней ночи подбирались к ней ближе, девчонка отгоняла их прочь. «Ничего не было, причудилось, приснилось от страха», – отвечало спасительное подсознание, когда в памяти всплывало то чувство… Тяжесть холодной ладони на ее теплом плече. «Забудь, просто забудь об этом, как обо всех других причудах мироздания», – подговаривала себя Весея. Это воспоминание могло бы отравить ей жизнь, если не выбросить его из головы прямо сейчас, не похоронить в густом лесу, шумевшем за закрытыми ставнями. Она никогда не хранила скорбные воспоминания, стараясь избавляться от них как можно скорее, Весея желала прожить счастливую жизнь, полную радости и любви. Даже если в разуме ее обитал таинственный шепот, даже если что-то жило там, в недрах сознания, если что-то наговаривало ей страшные мысли… «Забудь!». Путь ее скоро должен был оборваться у порога чужого дома. Старенькая избушка начинала гнить. Некогда безупречно белый сруб тут и там покрылся зелеными вкраплениями мха, солома сыпалась из-под крыши, и посеревшие от дождей ставни тихо поскрипывали на легком летнем ветру. Возле дома старуха посадила подсолнухи, и их мощные зеленые стволы напитывались жизненными соками. Раньше здесь росла и береза, но ее срубили пару лет назад, когда Боговеда решилась. Весея преодолела пару ступенек, застыла у порога, изучая резной узор. Петух гнался за зернышком, курочка бежала ему навстречу с другой стороны, и так по кругу. Зернышко, курочка, зернышко, петух. Наверное, это – что-то значит, но дочь батрака не сильна в гаданиях и магических ритуалах. Однажды она пыталась найти суженого с помощью венка, сплавленного по реке, но ничего у нее не вышло. Едва ее работа выплыла в центр реки, как подводное течение сцапало венок и затянуло вглубь, ближе к склизкому зеленому илу. – Боговеда! Это я, Весея, – заговорила девушка громко, чтобы хозяйка избы точно смогла услышать. – Ты велела мне сегодня явиться, и вот… Я пришла! Вокруг ее скромного жилища не было других домов, люди уважали покой своей вещуньи. Лес мягко шумел где-то за спиной, соловей заливался радостной песней, и день обещал быть самым солнечным. «А на месте ли вообще эта старуха?», – подумалось дочери батрака. Матушка говорила, что Весею собираются кому-то сосватать, но сватов что-то не было видно. Не шел из избы и тихий женский лепет, обычно сопровождающий подобные события, по избе не бегали детишки с радостными воплями. Что-то напряглось в груди девушки, натянулось, подобно струне под пальцем гусляра. Что-то не так. – Зайди, деточка, – прошелестел знакомый голос старухи. Так громко, словно она все это время стояла здесь, под дверью. Мурашки пробежали по плечам. «Береза хранит дом от темных сил», – говорила девочке мать, когда Весея была еще совсем маленькой. Зачем же Боговеда срубила ее? Девушке показалось, будто дверь чуть приоткрылась после зова старухи, будто меж ней и дверным косяком тут же образовалась тонкая щель, пустившая в лицо Весее поток дыма. «Жгут мяту с березовыми ростками», – поняла гостья по запаху. «От злых помыслов». Повторять не пришлось, Весея отворила дверь шире и протиснулась внутрь, погрузившись в непроглядную тьму. Стены сырого дома оказались густо увешаны нитями сушеных грибов, связками чеснока и лука, колечками моркови, привязанными под потолком. На стенах стояли бесчисленные каменные и глиняные ступки, в непрозрачных сосудах, казалось, что-то булькало и сейчас. Весея чувствовала в воздухе пыль, пыль и запах сухих трав, ничего больше, серым пеплом она осела в руках многочисленных статуэток, вырезанных из дерева разных пород. «Много тут медведей», – подумалось гостье, окинувшей полки любопытным взглядом. Интересно… Какое-то давно знакомое чувство на мгновение вспыхнуло в груди девушки, но тут же погасло, точно залитое водой. – Вот и ты. Опоздала, – прищурившись, заметила старуха. – Ну да ничего, присаживайся, мы тут как раз успели переговорить между собой. Мы очень тебя ждали. Весея не сразу заметила саму Боговеду, а уж спутников ее ей удалось разглядеть только после упоминания. Старики. Все они сидели чуть поодаль друг от друга, скрытые тенью низко нависшего потолка. Белые одеяния отражали скудный свечной свет, на длинной лавке оставалось еще много места между каждым из пришедших. Староста уже был знаком дочери батрака, а вот остальные… Седовласые старцы и старухи, закутанные в льняные рубахи с изображением древних рун. Все они смотрели на Весею с легким презрением. Они всегда так делают. Тяжесть прожитых лет словно давит на веки, заставляет глядеть на молодежь почти враждебно, завидовать силе и красоте тела, не сломленного годами. Девушка потупила взор, инстинктивно скрестив на груди руки. Неужели кто-то из них станет ей мужем в ближайшем будущем? – Садись, садись, – прошамкала какая-то бабка, указав Весее в сторону лавки за ее спиной, лавка располагалась ровно напротив сборища стариков. – Разговор будет долгий. Рассказывай нам, дитятко, когда же ты родилась. – Весной, – ответила девушка, послушно опускаясь на деревянную лавку. – В самом начале весны, после масленицы. Шестнадцать лет назад, семнадцатый год мне идет. – Весной? – переспросила незнакомая старуха, тряхнув головой, и тихий шелест мелких колокольчиков в ее волосах прозвучал под крышей. – И ничего ты не путаешь? – Она родилась в начале года, – пояснила Боговеда, ведунья деревни. – Перепрыгнула через зимний порог на несколько часов. – Тогда все ясно, – глухо отозвался старик, сидевший совсем близко, глаза его подернулись белой пеленой слепоты. – Мы потому и не могли найти ее так долго, что искали среди зимних дев. – Он, очевидно, совершил ту же ошибку, – не без веселья в голосе отозвалась одна из гостей. – Искал не там. И не ту, – добавила старуха, окинув Весею недовольным взглядом. – Волосы больно светлые, кожа розовая, совсем уж не белая… – Что происходит? – тихо спросила девушка, устремив на Боговеду непонимающий взгляд. «Может, это – сваты? И они не особенно-то довольны увиденным», – невесело подумала невеста. Она не могла осознать не только характер происходящего, Весея не могла понять и в каком настроении говорят о ней все эти люди. Они на что-то злятся? Из-за чего-то грустят или радуются чему-то? Дочь батрака поджала губы, чувствуя, как занозы впиваются в ее ладони. «Сильно сжала край лавки», – подумалось ей. Со стариками нужно вести себя уважительно, почтительно молчать, говорить вежливо, но… Весея никогда не отличалась ни терпением, ни покорностью. В одном из глиняных горшков что-то затрещало, и дочь батрака хорошо понимала: это – не мышь. Что-то странное творится в этой хижине. В селении говорили, что Боговеда иногда занимается наговорами, практикует злые искусства. Отец ее умер при загадочных обстоятельствах, мать онемела, братья и сестры пали от неведомой хвори. Если она заплатила Чернобогу эту цену за свое темное искусство… Могущественной должна быть ведьма. – Дитя, – произнесла ведунья четко, взгляд ее зеленых глаз придавил гостью к полу. – Нам бы следовало сказать тебе раньше, но… Мне приходилось сомневаться. Ты то показывала свой истинный лик, то прятала его за детской невинностью, – рассказывала Боговеда, не отворачиваясь. – Ты то с тоской смотрела в сторону темной части болота, то радостно резвилась на летнем лугу… Я гадала: она ли это? Но произошедшее вчера расставило все по местам, дело ясное. Прибожки рассказали мне о Колобе и вашей беседе. – Прибожки, – одними губами повторила за женщиной Весея. Духи, охраняющие лес? Дочь батрака поежилась, не зная, верить ли словам старухи. Магия сопровождала жизнь каждого ее односельчанина, и, все же, должны же ей быть пределы. Девушка снова вспомнила огоньки, озарившие мрак ночи. Неужели, и правда – два глаза в кромешной темноте? Весея вновь обвела взглядом всех присутствующих, и к страху своему поняла: старики слушают вещунью и кивают своими седовласыми головами. – Покойник восстал из мертвых, чтобы передать тебе привет. От суженого, – закончила Боговеда. – С обычными людьми умершие говорят из избы, но если связь твоя с миром Нави сильна, они могут пойти навстречу, выйти на крыльцо… Но чтобы бежать за тобой до самого дома, чтобы коснуться тебя, говорить, как при жизни… Самими губами. Мертвая плоть не станет живой просто так. – Неслыханно, – прошипел незнакомый Весее старик. – Ты в большой, в огромной опасности, девочка. И мы в большой опасности из-за тебя. – Ты – дитя тьмы и света, многоликая ведьма, живущая тысячи лет, – шептала Боговеда, и на лице ее не светилась улыбка, слова не были похожи на шутку. – Ты росла у меня под боком, не проявляя тяги ни к одному, ни к другому лику Всебога, не тянулась к свету, не шла во мрак… Весея пыталась не засмеяться. Сердце ее пропустило удар, после забилось быстрее обычного. «Кто-то же рассказал ей о произошедшем», – подумалось гостье. Она разорвала зрительный контакт со старухой, чтобы снова оглядеть всех присутствующих. Староста глянул на девушку с опаской, остальные старики испытывали скорее смятение. Дочь батрака не выдержала, и с губ ее сорвался тихий смешок. Нужно ведь смеяться, правда? Весея прыснула снова, брови ее чуть приподнялись вверх, девушка подалась вперед на своей лавке. – Вы решили надо мной посмеяться? – спросила девушка, и в голосе ее звенела обида. – Из-за того, что я вам рассказала, как хочу замуж, да? – Мы хотим спасти тебя, дитя, – ответила ей старая ведьма из соседней деревни. Женщина встала с места и вышла вперед, платье ее было белым и длинным, странная ткань мягко блестела в скудных солнечных лучах. Ставни в домике Боговеды были маленькими и хлипкими, они редко отворялись настежь. Десятки восковых свечей, дорогое удовольствие, не исправляли проблему, не разгоняли мглу, прочно засевшую в этих стенах. В помещении все еще царил мрак, и лица стариков, испещренные морщинками, тонули в серых тенях. – Ты – перерождение Мары, невесты Чернобога. Это он ищет тебя, он идет по твоим стопам, хочет забрать себе в жены, – прошелестела старуха, не сводя глаз с лица Весеи. – Ты нужна ему, чтобы обрести полное могущество, силы, утраченные с твоим уходом. Мара. Конечно же, Весее уже приходилось слышать это имя… В страшных сказках. Мара – создательница зимы, молодая девушка с приходом декабря и безобразная старуха к концу марта, чучело Мары сжигают в масленицу на костре, в начале зимы ее просят о милости и задабривают молоком и хлебом. Дочери батрака приходилось слышать и сказку о том, что когда-то она была простой вещуньей, как Боговеда, просто в один миг встретила нужных людей, могущественных колдунов и колдуний. Ну, как людей… Весея прикусила губу, чувствуя, как голова ее закружилась. «Изба, изба», – ее собственный голос вновь всплыл в памяти, и Весея дрогнула всем телом. Это точно говорила она, ее уста шептали заветные речи? В детстве, бывало, Весея находила ягоды там, где их не видел никто, забирала из курятника больше яиц, не была укушена ни псом, ни диким зверем. Но покровительство темных сил, перерождение… «Ерунда, ерунда», – уверяла себя девушка. Она никогда не была ни вещуньей, ни ведьмой, ни заклинательницей, не было у нее связи с миром Нави, только с нашим миром, миром живых. – Если это – шутка, то она затянулась, – говорила Весея, смотря старосте в глаза. – Я бы не тратил ни свое, ни твое время зря, если бы хотел повеселиться, – с грустью в голосе ответил ей мужчина, он когда-то был другом ее покойного ныне отца, вместе вел с ним дела, был частым гостем в доме. – Ты в большой опасности, милая, и мы собрались здесь, чтобы помочь тебе уйти от грядущей беды. – И упасти нас, людей, населяющих Явь, от силы Чернобога, – запричитал старик, бросив в сторону Весеи растерянный взгляд. – Если ты попадёшь в его лапы… Ты – ключ к замку, не дающему Чернобогу жить в мире смертных. – В тебе заключена огромная сила старой колдуньи. – Нет во мне никакой силы, нет во мне ни магии, ни духа старой ведьмы! – Весея поднялась с лавки, развела в стороны руки, чувствуя себя полной дурой. – Я думала, меня позвали на смотрины! Я просто хотела выйти замуж! – Как Мара хотела выйти замуж за Чернобога. Ее предали, не дожила пары недель, умерла невестой, – улыбнувшись, ответила Боговеда. – Потому мысли о семье так навязчиво липли к твоему черепу, дитя. Когда Мара переродилась вновь, Чернобог изменился, она уже не узнала его, восстав из могилы. Чем дольше Мара жила вдали, тем тяжелее становились планы Чернобога. Весея плотнее стиснула зубы. Нет, нет, они все – только кучка скоморохов. Девушка оглянулась по сторонам, никто не шутил, ни тени улыбки не светилось на старых лицах, только Боговеда излучала странный свет, точно лучилась изнутри. Весея вжалась в стену спиной, она чувствовала, как мурашки бегают по затылку, как пальцы начинают мелко дрожать. Она хотела семью не потому, что жила сотни лет назад, нет. Она хотела семью потому, что в ее собственной Весее всегда было неуютно. «Брось, ты же знаешь, что особенная. Знаешь, что лучше всех этих девок, что уже ходят в женах, знаешь, что можешь лучше», – подсказывал мерзкий голос, шедший из-под клетки ребер. Весея потупила взор. Темный, почти черный пол преломлял свет, сужал и без того маленькое пространство. Старики перешептывались, запах заморского ладана усиливался. «Березовая смола?», – спросила себя девушка, почувствовав и еще один знакомый ей запах. – Мы поможем тебе все вспомнить, мы спрячем тебя от Чернобога, проведем обряд изгнания, и Мара исчезнет навсегда. Душа ее, – старик осекся, взглянув в глаза Весеи снова. – Твоя душа снова станет только твоей, ты освободишь от груза прошлых жизней и сможешь жить счастливо. Один раз. – Не приближайтесь, – ответила Весея, когда мужчина поднялся с места. Он замер, будто у девушки в руках таился меч, одной ей видимый клинок. Весея прикусила губу, чувствуя себя последней дурой. Люди, позвавшие ее сюда, явно нездоровы, чего еще следует ждать от кучки ведьм и провидцев, от старосты, на плечах которого слишком много ответственности. Если каждый божий день болтать с мертвецами, как вчера болтала Весея, волей не волей поедет крыша. Девушка круто развернулась, она вновь побежала вперед, как вчера, в ночном лесу. Она сорвала пару ниток с сухими грибами, пока открывала скрипучую дверь. Трава шуршала под босыми ногами. Позади слышались голоса, старики подняли шум, и соседи начали к нему прислушиваться. Весея видела, какими взглядами ее провожали до самого поворота к лесу. «Украла чего?». – крикнул кто-то из толпы. «Это они, они у меня украли! Украли репутацию, украли здравый взгляд на вещи, возможность создать семью!», – думалось беглянке. Домой дочери батрака идти не хотелось, потому путь она теперь держала к лесу, к тому самому лесу, что вчера встретил ее сырым ветром. «Вранье, вранье», – пронеслось в голове, и непрошеные слезы подобрались к глазам.