В чужих руках.

Ночь сегодня выдалась и вправду холодной. Что ж… наверное, такая погода в декабре свойственна Петербургу. В конце концов, не забыли еще, в какой стране живем. Екатерина настояла на том, чтобы Салтыкова осталась во дворце до вынесения окончательного решения. Так вышло, что ночь предстояло провести здесь же. Благо, Дарью ни в чем не ограничивали. Кофе, сигареты, книги… всего этого у императрицы в достатке. Еще бы. Время уже давно перешло за полночь, а барыня все никак не могла заставить себя лечь в постель. А впрочем… не впервой, Дарья Николаевна. В конце концов, Вас скоро казнят, так что… наслаждайтесь, пока есть время. Помещица в очередной раз прошлась по тексту цитаты, про себя усмехнувшись. Я без ума от женщин, особенно если они красивы и податливы. В какой-то момент гробовая тишина была нарушена. Сначала неразборчиво, но спустя полминуты до слуха донеслось тихое: «Будь проклят тот день, когда я набрала этих идиотов…» Еще через несколько секунд дверь в покои резко распахнулась, и на пороге появилась… Екатерина. На ней лишь белый шелковый халат. Отсутствие каблука и длинные серебристые волосы, что свободно плывут, спускаясь по тонким плечам. Даша не может сдержать тихое «Оу…», что вырывается из груди в привычной этой женщине манере. Кажется, только теперь Ее Величество осознает, где находится. Неосознанно оглядев Салтыкову с головы до ног, Катя все же приходит в себя. — Простите… ошиблась. — императрица отступает на пару шагов, собираясь выйти. Но помещица оказывается немного быстрее. Дарья медленно поднимается с кресла, подходя ближе. Екатерина успевает подметить невероятную грацию ее движений. Подобная «плавность» свойственна далеко не каждой женщине. Впрочем, не каждая женщина придает этому значение. В одно мгновение холодная рука падает на талию, не давая возможности сделать и шага. Катя невольно вздрагивает, поднимая глаза. Дарья ухмыляется, поражаясь такой поистине детской пугливости. И эта женщина способна управлять огромной империей… Вкус на женщин — скорее всего, единственное положительное качество Сергея. Эта мысль заставляет Салтыкову слабо улыбнуться. Соблазн — все, на что он хоть как-то годился. Не сказать, что Даша хуже. Даже наоборот. — Не переживай, — говорит она шепотом и протягивает руку, проводя двумя пальцами по острой скуле государыни. — тебя его участь не постигнет. Затем Катя чувствует чужие руки на спине. Салтыкова, абсолютно не стесняясь, отталкивает ее от себя, позволяя упасть грудью на ледяные белоснежные простыни. Барыня оказывается сверху, но не спешит что-то предпринимать. Наоборот — ждет. Ждет и заставляет ее метаться между животным страхом и предвкушением. Наклоняется, касаясь губами бледной кожи плеча. Катерина невольно прогибается, откидывая голову назад. Податливая, про себя усмехается помещица. Руки скользят выше и останавливаются только на уровне лопаток. Дарья надавливает, резко заламывая руки за спину. До такой степени, что императрица не может сдержать глухой вскрик. — Тише. — шипит Салтыкова, немного ослабляя хватку. Ее Величество пользуется предоставленной ей возможностью и, перевернувшись, встречается с хищным взглядом лазурных глаз. Появляется какое-то странное чувство любопытства. Даша провела ладонью по ягодице, еле ощутимо царапая ногтями нежную кожу, а затем спустилась ко внутренней стороне бедра любовницы. Помещица делала все безумно медленно. Мучила ее, тем самым продлевая собственное удовольствие. Ей нравилось видеть ее такой. Нравилось быть выше самой императрицы. — Даша… пожалуйста! — умоляет Катерина, переходя на крик. Она никогда никого не умоляла. Каждый делал то, чего хотелось ей. Но не сейчас. Сейчас власть явно в чужих руках. Дарья знает это. Именно поэтому позволяет себе эту роскошь — видеть слабость Царицы. Но в конце концов, видимо, почувствовав удовлетворение, вводит палец. Неожиданно. Резко. Екатерина вздрагивает. Пальцы с дикой силой сжимают холодную ткань простыни, а из груди вырывается истошный крик. Салтыкова ухмыляется, наклоняясь ниже и впивается в губы любовницы, что насквозь пропитаны терпким кофе и дорогим табаком. Катя охотно отвечает, обхватывая руками шею помещицы. Не верится, что совсем недавно клялась отправить ее на эшафот. Даша, не думая сдерживаться, ввела второй палец, не отрываясь от чужих губ. Императрица дергается в некой судороге, тут же расслабляясь. Помещица проводит свободной ладонью по животу любовницы, отчего кожа покрывается мурашками. Салтыкова в последний раз целует, стараясь задержать дыхание как можно дольше, после чего выпускает пальцы, позволяя Кате расслабиться окончательно. Та падает на подушку, закрывая глаза. Она все еще чувствует еле уловимый аромат парфюма этой женщины. Этой безумной женщины. Ее женщины. — Что я скажу людям? — спрашивает вполголоса императрица, все еще не до конца веря, что это происходит с ней. — А ты промолчи, — тихо отвечает барыня, и Екатерина может четко представить эту самодовольную ухмылку, которой ее одарили, как только она вошла. Что ж… наверное, это правильно. По крайней мере, они обе знают, что никакого наказания Дарье уже не светит. Да Катя и не против. Прижимается ближе, утыкаясь в шею. Рука Салтыковой падает на талию, бережно поглаживая. Это действует куда лучше любого успокоительного.