Полумейстер

      Визерис лежал на койке и смотрел в темноту, туда, где, далеко-далеко, прятался потолок комнаты мейстеров — каморки, в самом деле, угла библиотеки, отделённого тоненькой стенкой. Изначальная планировка Винтерфелла явно не учитывала серых братьев.       Он не собирался подслушивать разговор лорда Старка с королём.       Он вообще не любил подслушивать, и он собирался просто пойти и поспать, потому что сегодня был тяжёлый, нервный день. Форма, в которой Санса сообщила всему миру неприятную новость... стала сюрпризом, да. Хорошо, что её никто не заподозрил; плохо, что надпись на стене увидел не только король, но и всякий, кто не совсем ослеп.       И едва ли хоть кто-то не совсем тупой поверил в байку про короля Брандона Безграмотного, обречённого делать ошибку в каждом четвёртом слове, чей беспокойный дух терзает Винтерфелл. Хотя Визерис очень постарался и придумал вескую причину для беспокойства (и весьма забавные ошибки для воображаемых приказов). Он даже нашёл подходящей свирепости статую — с тоской во взоре и ненавистью в кривой улыбке.       Но всё это было уже слишком поздно. Всё утро Визерис пролежал в кровати — мейстер Лювин не позволял вставать до десяти утра. И был прав, наверное. Конечно, вчерашняя рвота не была ни отравлением, ни болезнью, нет, это просто мерзкий запах горящей ткани и горящей плоти, Визерис не выносил их, не выносил...       ...но мейстеру Лювину это знать неоткуда и он поступил правильно. В отличие от некоторых, ради своих великих идей о королевской справедливости подвергших опасности ребёнка и не способных даже перенести исполнение своего собственного приговора. Пёс должен был сдохнуть, как собака, а не слегка обгореть и очень удивиться, получив на башку ведро песка. Но Визерис не выносил огонь, и запах горелой плоти, и крики, которые издаёт человек, загораясь. Даже если этот человек — Пёс.       Значит, пусть живёт. Значит, так решили Боги.       Но из-за своей собственной глупости Визерис всё утро провалялся в постели и упустил возможность что-нибудь сделать до того, как свиновеличество освиндомился. Как результат, расследования не удастся избежать, а расследование — это опасность, и придётся всё бросить и бежать...       Если кто-нибудь не признается сам, первый.       Например, он.       Например, завтра утром.       Например, лорду Старку.       «Здесь решено, что дальше?».       Дальше был король. Король, как выяснилось, ненавидел королеву — ещё бы, она Ланнистер — и собирался с ней развестись. Ежу понятно, что с такими планами он или разведётся здесь, или не доживёт до столицы, и в любом случае будет война.       «Нет ничего хуже войны».       Война — это огонь и дым, убитые дети и опозоренные женщины.       Король Визерис не хотел войны.       Он хотел мирно жить на Севере, воспитывать детей и смотреть, как они превращаются в юношей и девушек, в мужчин и женщин, в лордов и леди. Он хотел утром и вечером преклонять колени перед Матерью и видеть в её лице то Элию, то маму. Он хотел однажды проводить Сансу к её супругу и улыбнуться вслед печально и радостно, запечатывая в сердце свою любовь и всё то счастье и горе, которые она ему принесла.       И если уж приходится ехать назад, на Юг, в столицу — в Красный Замок, который он помнил слишком хорошо (и часто видел в кошмарах), к улицам, орошённым кровью Элии и её детей, — то только ради того, чтобы проклятый город не стал кошмаром для дорогих его сердцу старкушат.       Впрочем, если — когда — будет война, им только сильнее понадобится Верис-полумейстер, разве не так?       Он вздрогнул и сел в кровати. Война, столица, король, развод...       ...он знал, что делать.       Воронья башня была недалеко, мейстер Лювин уже спал и не проснётся ещё пару часов. Конечно, напрямую письмо не послать, но напрямую и не надо — передадут. Дорнийский ворон недовольно каркнул, но спорить не посмел, расправил крылья и улетел, унося в сторону Звездопада частично шифрованное послание:       «Оберину Мартеллу», — гласил адрес. И шифром: Встретимся у Рубинового Брода по важному делу — В.Т.