* * *
Арья распахнула глаза, садясь на кровати. Она проснулась, потому что проснулась Нимерия; Нимерия проснулась, потому что в воздухе что-то изменилось. Не запах и не вкус, что-то неуловимое, непонятное для человека, но совершенно ясное для лютоволка. И тот старик на алтаре... Арья поёжилась. Чего только не приснится под утро. Рядом спала Дени, обняв своё ненаглядное яичко, укутанное шерстяным покрывалом, чтобы случайно никого не обжечь. С той истории в криптах, Арья решила не оставлять подружку надолго, особенно ночью — ночью та часто кричала, металась по кровати, но затихала, если её обнять или погладить по спине. Последнее время она успокоилась. Последнее время плохо спала сама Арья — плохо спала Нимерия. Странное в воздухе, странное во снах, кругом странное, но мама говорила, это нормально. Все девочки нервничают перед встречей с женихом, говорила она. Маме вот, когда её обручили с дядей Брандоном, снилась мокрая женщина в венке из тростника, гладила её по голове и плакала. А потом снова снилась, уже перед свадьбой с папой — водила её под воду и наряжала в свадебный плащ, вышитый серебряными рыбами. Лучше бы Арье снилась мокрая женщина. Жених был ничего так. Прибыл утром со своей матерью, леди Ализаной Мормонт — здоровенной, коренастой, похожей на каменные статуи, которые стоят в пустошах. Только статуи голые, а леди Ализана была вся в мехах, и жених тоже. — Не жарко вам? Лето на дворе, — спросила Арья. — Мы привыкли, — ответил жених. Он был мелкий, худенький и веснушчатый. Мама сказала — вырастет и станет красивым, но это не важно. Главное — когда они подрались во дворе, он неплохо держался и не ныл, что не хочет бить девочек. Свой человек. — Имя у тебя дурацкое, — сказала она. — Девчачье. Жениха звали Джен. — Сама ты дурацкая, — ответил он. — Меня Бенджен зовут. Просто все мужчины-Мормонты должны быть с именами на "дж", вот мать и сократила. — Тогда твоя мама дурацкая, если дала тебе девчачье имя! — резонно заявила Арья. Так они и подрались. Потом помирились, конечно — когда сидели вместе на лавке с красными надранными ушами. Мама сказала, не за драку, а за испорченную одежду. — Юные лорды и леди в вашем возрасте должны уже понимать, сколько сил, времени и денег уходит на то, чтобы вас одевать и обувать, — сказала она. — Посидите пока, подумайте, а потом мейстер Лювин вам объяснит всё в цифрах. Это была угроза, но Арья любила цифры. Плохо только, что её не пустят гулять с Дени и Роббом в богороще — отпускать Дени одну не хотелось. Хотя... с Роббом — это не одна, и они опять будут смотреть друг на друга и делать глазами "вжух" и глупо хихикать, как взрослые или Теон. — Взрослые иногда такие дураки, правда? — сказала она жениху. — Редкостные, — ответил он. И вдруг Нимерия завыла.* * *
— Арья плохо спит по ночам, — сказала Дени Роббу, опираясь на его руку и перебегая ручей по мостику из бревна. — Я тоже, — ответил он. — И Серый Ветер. Снится всякое странное, — он покачал головой. — Вроде ворона с тремя глазами. — Тебе тоже? — вскинулась Дени. — Три глаза, два красные, а один чернее, чем его перья? И что говорит? — Ничего, только смотрит на меня и смотрит, — мрачно ответил Робб. Прихватил её за плечи, развернул к себе: — Не бойся. Я тебя никаким птицам в обиду не дам, будь у них хоть три глаза, хоть тысяча три! Дени хихикнула, прижимаясь к его широкой груди: — Храбрый Робб Старк, гроза пернатых! Они гуляли вместе почти каждый день, и никто пока не ругался. То ли не замечали, то ли не было дела — у леди Кейтилин хватало забот, теперь, когда пришлось трудиться и за себя, и за лорда Старка, сьер Родрик мало интересовался происходящим за пределами двора, а тётки-служанки... кто их слушает! И с каждым днём Робб нравился ей всё больше. Конечно, он никогда не смог бы взять её замуж, как Джон Сноу; но ведь ей и нельзя замуж, замуж — это дети, а дети — это валирийская кровь, которая может всё разрушить. А если быть любовницей, то лучше Робба, чем Теона — Робб добрый, он смеётся без злобы, не над кем-то, а вместе со всеми. И у него есть Серый Ветер, и рыжие кудряшки, и глаза, прозрачные, как небо над богорощей. — Знаешь, куда мы идём? — спросил он. — К сердце-дереву? Робб быстро покивал. — А знаешь, что я несу с собой? — через плечо у него была сумка, совсем как у неё. Но у неё там лежала Ежевика, а у него? — Не знаю. Обед? — Плащ, — ответил тот серьёзно. — Я его нашёл на чердаке. Он лежал там, в сундуке, вместе с платьем и ещё одним плащом, с гербами Флинтов. «Нет. Нет, не может быть», — Дени помотала головой, отгоняя наваждение. — Ты сошёл с ума. Что скажет леди Кейтилин? — Она не узнает, — ответил Робб. — Пока что. Только мы и сердце-дерево. Глаза у него горели, улыбка была почти что бешеной. — Дени? — Ты не хочешь, — ответила она. — Ты не знаешь. — Чего? Тебя? Я знаю. Ты сестра Вериса, ты лучший друг Арьи. Мы выросли вместе. Я знаю тебя, Дени. И я люблю тебя, которую я знаю. Люби меня в ответ, пожалуйста! — Дурак... — Так что там я не знаю? Что ты крутила с Теоном и Джоном? Я знаю. Мне всё равно. «Я кровь дракона, Робб». Серый Ветер потёрся об неё, мазнул хвостом по сумке с Ежевикой. Как будто знал, как будто говорил: «Не бойся. Расскажи. Всё будет хорошо». — Я кровь дракона, Робб, — сказала она послушно. — Ты кто? — Я кровь дракона, — терпеливо повторила она. — Дейнерис Таргариен, дочь Эйриса. Сестра Визериса. Принцесса. Робб, ты... — Принцесса! — он рассмеялся и обнял её, крепко, крепко, так что воздух застрял в груди. — Тогда всё проще. Ты — принцесса, я — сын гранд-лорда. Мы равны, мы можем жениться по закону, никто нас не осудит. — Нас все осудят, — поправила она. — Я не та принцесса, которая тебе нужна. Зачем жениться? Можно просто спать, а женишься на леди, как положено. Которая подарит тебе наследников, а не как я — драконье отродье, выродков с лиловыми глазами. — Я не хочу наследников от леди, — ответил Робб. — Только тебя. Возьмёшь меня, принцесса Дейнерис, сестра Визериса? Плащ, старый и потёртый, с серебряным шитьем, блестел на солнце. Шелестели листья чардрева, обещая что-то... что-то. Дейнерис протянула руку вперёд, шагнула... поскользнулась в грязи, скатилась вниз. Бездонный Пруд, бездонный, там нету дна, там не на что опереться. Её тянуло вниз, вниз, сумка была всё тяжелее, и юбки, и яйцо. Но отпустить его нельзя, ведь это Ежевика, её дитя. Наверху, где солнце играло на воде, был человек. Робб, он прыгнул за ней, он тянул к ней руку. Возьмёшь меня, принцесса? Она потянулась в ответ, ловя его ладонь своей. — Возьму. Возьму!* * *
Робб, тяжело дыша, упал на берег, держа в руках Дени... Дейнерис, мокрую, дрожащую. Живую. Её сумка зашевелилась, оттуда раздался клёкот. Существо — лиловое, нелепое, худое, покрытое какой-то слизью, кожа да кости, правда больше кожа — вылезло оттуда и поползло навстречу к ним. Он нашарил рукоять меча, но Дени его остановила, осторожно подобрала тварюшку, поднесла её к лицу. — Робб... это Ежевика.