Полумейстер

      Она пришла к нему во сне — совсем не такая, какой он её помнил. Взрослая, стройная, как деревце, с длинными косами в дорнийском стиле. Такие носила её мать. В красном и чёрном придворном платье. Такое носила его мать. На красной ткани чёрные косы и золотые нити в них смотрелись, как узор. Занятный сон, странный сон, неожиданный.       «Всё лучше, чем огонь — огонь на голове, огонь на улицах. Всё лучше, чем старый Старк и молодой, кричащие навстречу друг другу.»       — Здравствуй, Рейенис. Давно не виделись.       Как это бывает во сне, он сразу её узнал, несмотря на возраст.       — Здравствуй, Визерис, — она кивнула, села рядом с ним. — Красивый сад ты себе придумал.       — Я не придумал. Это Лимоновый Сад, поместье в Дорне. Мы там жили, я и Дени, и леди Эллария, а княжич Оберин нас навещал.       — Ты был там счастлив?       — Не знаю. Наверное.       — Ты никогда не знаешь, — Рейенис рассмеялась. — Помнишь, я приходила к тебе ночью, когда шёл дождь? Боялась ройнарских водяных. Я спрашивала: «Братик, тебе страшно?», а ты мне отвечал: «Не знаю, наверное». Не знаешь, счастлив ли ты, не знаешь, страшно ли... о чём ты знаешь?       — Что ничего не знаю, как Софронискид из Матариса?       Они молчали, шагая по дорожке между лимонов.       — Почему ты мне снишься, Рейнис? Ты мне не снилась очень много лет.       «Не снилась такой — ни разу. Мёртвой — слишком часто. А маленькой — давным-давно, когда я ещё не был родителем Дейенерис, а просто мальчиком».       — Ты скоро женишься, не так ли? А я всё-таки твоя невеста. Помнишь?       Он помнил. Мама дала ему младенца и сказала: «Твоя невеста, Рейенис. Береги её». Но он не уберёг. Ни Рейенис, ни Элию, ни маму, никого. Только Дейенерис, и то случайно.       — Я знаю этот вид! Ты снова печалишься, Визерис-плакса!       — Рейенис-задавака, — откликнулся он, не думая. — Рейенис-зануда. Мне есть о чём печалиться. Мы живы, а жить непросто. Очень много дел.       — Ты всегда был лентяем, — согласилась та. — Но никогда не звал меня дорнийкой, чернушкой и уродиной. За это мы с мамой тебя и любили.       — Твой дядя как-то звал меня дорнийцем. Мы жили в Дорне, — объяснил Визерис. — Что до печали... думаю о свадьбе, вот и печалюсь.       Он сорвал лимон, подбросил на ладони. Подцепил ногтем у основанья, начал чистить.       — Не любишь? — Рейенис склонила голову набок, так что косы показались ещё длиннее.       — Не знаю, — он рассмеялся, спрятал лицо в ладони. — Да, опять не знаю! Не смейся! Она красивая и властная, неглупая, решительная... но ей четырнадцать, и я всё время пытаюсь от неё сбежать, она права. Она не хочет, чтоб я сбегал — и тут она права, опять же, но...       — Но ей четырнадцать, и ты влюблён скорее в саму любовь, чем в эту девушку? — спросила Рейенис. — На тебя похоже.       — Я хотел однажды выдать её замуж, печально посмотреть ей вслед, и чтобы любовь осталась памятью о светлом и нежном, — честно ответил он. — Рейгарщина какая-то, — скривился.       — Не без того. Но ты её хотя бы не похитил и не обрюхатил — пока что.       — И не собираюсь. Ближайшие пять лет так точно. Просто, кхем, не смогу.       Он щедро протянул ей половину и сунул дольку в рот. Лимоны в этом саду были отменные — не кислые, а кисло-сладкие, медовые. Такие бывают только в Дорне.       — Зато есть один плюс! Герб Старков. Он лучше герба Дарклинов. От этих ромбов рябит в глазах, мой брачный плащ похож на шутовской.       — Да и девиз у них... «В служенье счастье» не про тебя, мой маленький король. Ты слишком любишь решать за себя сам и направлять других.       — Не люблю, не надо. Я восемь лет служил и был счастливее, чем в детстве.       — Это несложно, милый мой жених. Я думаю, что в доме Старков не жгли людей к обеду и не душили за ужином, — Рейенис коснулась его щеки. — Придумай новый герб. Возьми короны Холлардов, а может звенья своей цепи. А ромбики пусть будут как поклон Баратеонам, чёрный с золотым же, — она задумалась. — Здесь краски есть? Можно попробовать прикинуть на бумаге, что лучше смотрится.       Они сидели, согнувшись, над резным столиком и рисовали гербы — один уродливей другого. Оба рисовали довольно сносно — он набил руку как раз таки копируя гербы из книги в книгу, она — за вышиванием. Просто герб Дарклинов был безнадёжен.       — Ты точно будешь Дарклин, а не Холлард?       — У Холлардов есть Донтос, — он вздохнул. — Но герб у них приятнее.       Когда-то в детстве они всем делились: секретами, конфетами, печалями. Между их комнатами был тайный ход, который открывался близко к полу, и они ходили тайно в гости друг к другу, лежать в обнимку и шептаться. Всё это было так давно, что почти уже неправда.       — Ты знаешь, какую я хочу себе жену?       — Какую? И учти, я буду ревновать!       — Такую, как Мормонтихи, ты знаешь. Суровую и крепкую, которая спокойно укатает любого, но при этом крепко стоит на твёрдой земле, — ответил он.       — Чтобы не волноваться? За скольких ты волнуешься, Визерис?       — За многих. Я глава семьи, король, Таргариен. Я должен нести ответственность.       — Ты будешь видеть её в кошмарах, да? Свою невесту?       — Она порывиста, как её дядя Брандон. Я часто вижу...       Рейенис обняла его, прижала к груди.       Они кружились в танце, а вокруг кружились лепестки цветов лимона. Во снах есть своя прелесть; над ними не властно время, времена года — ничего кроме воображения.       — Если тебе нужна такая, зачем другая?       — Она меня любит.       — «Она влюбилась в меня, я обязан ответить ей, иначе как-то неправильно, иначе я не дракон, а так», да? Визерис, любовь так не работает. Она рождается сама, от сердца к сердцу. Её нельзя принудить.       — Если бы ты была жива...       — Но я не воин.       — Но мы бы дружили, это главное. Делили бы лимоны, бродили бы по валирийским дорогам и заболоченным полям. Спали бы в грязи, боялись Элларию, слушали, как Оберин нас учит убивать.       — Ты был бы не один?       Она сказала — и он впервые понял, что в сущности ведь так оно и есть. Вокруг него есть люди — друзья, враги, родня — но так сложилось, что он один, когда приходится решать, один, когда нет выхода. Он будет один у алтаря. Он мимолётно пожалел беднягу Узурпатора — всегда один, навеки без Лианны, на троне, который ему не нужен. Теперь-то рядом лорд Старк, но надолго ли?       — Я дам тебе подарок, — сказала Рейенис. — Он странный, но пригодится в будущем.       Поднявшись на цыпочки, она поцеловала его в левый глаз, и глаз прошило болью.       Сон рухнул, как домик поросёнка под порывом зимнего ветра, унёсся запахами лимонной цедры и лимонных цветов, теплом её ладони, касанием её волос.       Почти не просыпаясь, он выхватил свой нож и ткнул вперёд, туда, где должен был быть... кто-то. Кто-то, кто сделал больно. Нож вошёл по рукоять — отлично, теперь надо вести налево, по направлению изгиба лезвия. Налево. Кровь хлынула — чужая, тёплая, противная.       — Всё будет хорошо, — сказала Рейенис. — Не сомневайся. Всё будет хорошо.       Визерис был жив, убийца нет. В глазнице горел огонь.       — Ты орал, — это Джон. — М-мать, я бы тоже орал, у тебя сейчас не глаз, а дырка, мейстер! Кто этот тип? Откуда у него такой отменный нож? Он из валирийской стали, чудо, что ты живой!