Полумейстер

      Тиена лежала на покрытом тканью столе, глядя в потолок каменными глазами.       Рана от копья была скрыта под платьем, светлые волосы заплетены и уложены, а на указательном пальце красовалось кольцо, как если бы она была помолвлена. Её лицо казалось сейчас даже более юным и тонким, чем при жизни. Искусные руки молчаливых сестёр заставили его застыть в нарисованной улыбке, но ничто не могло стереть с него ту печаль, которая всегда приходит к покойникам.       Оберин невольно вспомнил свою мать, княгиню Лорезу, и душный зал перед входом в домашний храм, наполненный запахами курений и специй, которые не в силах были прогнать сладковатую мерзость тления. Ей тоже нарисовали такую улыбку, и это было столь же фальшиво: при жизни она улыбалась совсем иначе, то лукаво, то игриво, но никогда не так.       Лорды и леди подходили прощаться с ней и каждый, как положено, говорил о ней добрые слова, септоны и септы по очереди читали молитвы, но Оберин стоял и пытался понять, как вдруг его мать, полная жизни и огня, может лежать так спокойно и равнодушно, не пытаясь разогнать веером дым от курильниц, заставить лордов и леди соблюдать очередь или септонов — читать громче и ровнее.       Тела сестры он так и не увидел — только её кости.       Может, и к лучшему.       Он выпросил дозволения похоронить свою дочь, хотя по закону её тело должно было достаться хищным зверям. Её тело — и тела тех глупых мальчишек, которых заболтала глупая, самовлюбленная Арианна. «Пламя и кровь», боги и боги, чем она только думала? Зачем она это сделала?       Дорн потерял десять тысяч человек в Восстании Баратеона, потому что проклятый Эйрис держал их Элию. Дорн потерял ещё пять тысяч по глупости самого Оберина, в его бесполезной попытке воевать за Визериса. Сколько они потеряют теперь? Двадцать, тридцать тысяч? Да останется ли у них кто-нибудь — войны ведь забирают молодых и сильных, наивных и страстных, тех, кто мог бы вырасти в лучших лордов и леди. Остаются старики, малые дети, подлецы и трусы, и Арианна отдавала Дорн им в руки.       Что сделало её такой?       Недостаток любви?       Доран не любил своих детей, это верно. Видел в них вечную помеху — сначала браку с Мелларио, потом своим большим планам, потом своей неторопливой жизни и своим попыткам не дать никому выйти за границы рассудительного покоя. У Квентина хотя бы был воспитатель, бедняжка Ари и малыш Трис росли уж совсем как трава в поле. Но так ли много может изменить любовь?       Его любовь не помешала Тиене стать близнецом Ари во всём, кроме внешности — столь же самовлюблённой дурочкой, мнящей себя коварной соблазнительницей. Его любовь не помешала Нимерии затащить в свою постель мальчишек Иронвуда и отправиться с ними вместе убивать детей Ланнистеров. Судя по всему, убили её саму. Оберин не хотел знать, чья рука нанесла удар; как отец, он обязан был возненавидеть убийцу, но как человек он готов был понять и простить любого, кто встал на защиту невинной девочки.       Его любовь...       — Эллария, когда я успел стать стариком? — тихо спросил он, сам удивлённый своими размышлениями.       — Никогда, — она поцеловала его в шею за ухом. — Ты просто вырос, солнце. Это случается с большинством людей, рано или поздно.       — Я думаю о судьбах Дорна и о своих ошибках как отца, — поделился он.       — Ты был им хорошим отцом. Не твоя вина, что они выбрали быть дурными дочерьми. У наших детей есть своя воля, солнце, и не всегда она ведёт к добру. Я годами пыталась научить Элию вести себя, как леди — и что?       — Она всё ещё копьеносная дева, — грустно усмехнулся он и подумал, что Элия слишком много общалась с Ари, как и все его змейки.       Что может быть, отсюда многие беды. Поэтому и Обара, и Сарелла не подвержены общему безумию: одна слишком взрослая, у другой есть мать и свои интересы. Арианна из книг любила только любовные романы и повести о скандальном поведении великих людей прошлого.       Он погладил руку Тиены и тихо сказал:       — Её мать не простит меня. Она будет ставить за меня свечи Неведомому.       Он дружил с Тарпеей, и потерять эту дружбу было бы грустно. Он вообще старался дружить с теми, с кем больше не спал — потому что слишком часто, как теперь понимал, спал с теми, с кем хотел бы дружить. Они встречались, когда он навещал Старомест — он часто ходил именно к Тарпее на исповедь, доверяя её совету и её молитвам больше, чем советам и молитвам толстопузых ханжей из Звёздной Септы. Теперь больше никаких встреч не будет, только холодная ненависть во взгляде.       «Если, конечно, ещё останется Старомест». Самозванец шёл на Простор, в конце концов.       — Она слишком хорошо тебя знает, чтобы не простить, солнце, — возразила Эллария. — Но она будет оплакивать свою дочь.       — Я тоже.       Оберин из прошлого сейчас вскочил бы на коня и погнал его неведомо куда, лишь бы хоть примерно в сторону Арианны, ища крови и мести. Оберин сегодняшний был старше и умнее, он понимал, что хитростью часто даётся то, что не даётся наскоком. Он был готов подождать, пока Тайвин Ланнистер вылезет из своей норы, чтобы поймать его и заставить покаяться, корчась от боли. Он был готов подождать и сейчас — благо, долго ждать не было нужды.       Визерис сказал ему о своём плане.       Арианна направлялась к самозванцу.       Всё просто.       Мальчишка, конечно, пытался его отговорить — кажется, он пытался отговорить всякого, кто просился с ним в эту авантюру. Никто не должен рисковать собой, кроме него одного — где бы он мог такого набраться? «Кажется, я и правда вырос: научился самоиронии».       — Пойми, — сказал Визерис наконец, — Эллария тебя одного не отпустит. Более того, будет очень странно, если её с тобой не будет. Мы ведь не военный отряд, мы вроде как я и моя свита, прибывшие выразить любовь и почтение родственнику. А Эллария...       — Не могу тебя не понять. Но, — Оберин развёл руками, — она взрослая женщина и у неё своя воля и свой разум. Она решает сама, под какой нож подставить свою несравненную шею. И давай сразу внесём одну небольшую коррективу в твой план.       — Я ещё даже не согласился на твоё участие.       — Ты уже исчерпал все аргументы против. Так вот, корректива. Ты приедешь к нему не союзником, который ему не нужен. Ты приедешь к нему как его чистокровная невеста, которая ему совершенно необходима. Не Визерисом, но Дейнерис.       Его лицо было бесценно.       Но возражений не поступило, тот только вопросительно указал пальцем на повязку.       — Заживёт совсем скоро, а шрам прикроем чёлкой, — махнул рукой Оберин. — Будешь рассказывать, как ужасные псы Узурпатора пытались тебя изуродовать.       — Она официально в Эссосе.       — Это ложь, чтобы сбить псов со следа и дать ей встретиться с долгожданным женихом.       — Я женат.       — Кому это когда мешало одеться в женские тряпки и дурить голову молодым да ранним?       Тот помолчал, видимо, ища хоть какие-нибудь аргументы против, и наконец обречённым тоном сказал:       — Но снова перешивать рукава я не буду, ищите платье, к которому подойдут эти!