Полумейстер

      Роберт поморщился, когда к ним с Недом подковылял Мизинец. Последнее время у него не ладились дела ни с золотом, которого отчего-то никак не было — должно быть, Тайвин не успел насрать достаточно перед изменой, — ни, к слову о сранье, с дерьмом. То он в собственную ночную вазу носом приземлится, то вон под ним нужник сломался, и верная смерть была бы(1), кабы там внизу не поставили как раз стог сена на заготовку компоста. Но ходить это ему серьёзно помешало, да и запашок пока не отмылся.       — Деньги изыскать пока не удалось, ваша милость, — сказал он сокрушённо.       — Как и прошлые три раза.       — Они не берутся из воздуха, ваша милость.       Разговор совершенно бессмысленный, только лишний раз взбесить и мог. Роберт проследил взглядом, как Мизинец ковыляет в сторону новоявленной дорнийской княжны и мысленно пожелал ей удачи и хорошего платочка с благовониями.       — Все сволочи, Бриенна, — сказал он своей невесте, плюхнувшись на кровать в её комнате.       Кровать почтительно скрипнула. Бриенна даже не удивилась его визиту, не стала смущаться и шарахаться, по крайней мере, что он решил считать добрым знаком.       — Нед мне врал годами, братья меня не любят, на тебе я жениться никак не могу, что за жизнь-то такая!       Она нахмурила брови:       — Вы рыцарь, государь. Вы должны не оплакивать неудачи, но встречать их грудью во всеоружии и повергать в пыль. Вы побили вашего друга?       — А то ты наши физиономии не видела!       — Ну вот. Значит, и делить вам больше нечего. Если ещё гневаетесь на него, то побейте ещё раз. Я когда била своих женихов, мне это очень помогало. Я их тогда сразу прощала, как в "Звезде" написано: не держи зла на обижающих тя, но оставь справедливость Отцу.       — Чтоб он ещё накинул?       — Ну да! — она улыбнулась своей кривозубой, но такой ясной улыбкой, и Роберт вспомнил, что они же ещё не целовались ни разу.       Но приступить к поцелуям вот прямо сразу, с места в карьер, он не решался: ручка у его ненаглядной тяжёленька, это он на тренировочной площадке твёрдо уяснил. Поэтому он сначала уточнил, а не против ли она поцеловаться-то, и был вознаграждён абсолютно красной физиономией Бриенны.       — Нет, — наконец осилила она выговорить. — Не против. Только я не умею.       — Надо же, первый раз такое встречаю, — покачал головой Роберт. — Девчонки же вечно в поцелуйчики играют...       — Я одна росла, с септой и папенькой, ну и экономками его.       — Ну да, с ними не поиграешь, — он расхохотался, представив Селвина Тарта и игру в поцелуйчики: кто первый добежит до дуба, тому целовать проигравшую семь раз и тому подобная чушь. Хотя у них в Пределе тоже не было девчонок для игры, а Ренли что-то такое упоминал... может, потому и вырос трубочистом, а Станнис от женского пола шарахается, как от нечистой силы?.. — Ладно, учиться никогда не поздно!       Он решительно накрыл её губы своими и сделал вывод, что её пухлые губы для поцелуев отлично приспособлены, а отмеченное еще при поцелуе в щёку приятное совпадение в росте всё ещё приятно. Бриенна дрожала в его руках, как девчонка — а впрочем, девчонкой она и была, не только воином, и отчего-то эта мысль очень грела Роберту сердце. Что это его воин, и его девчонка.

* * *

      Леди Шелла Уэнт Бриенну пугала. Даже на Тарте ходили байки о ведьмах и колдунах из Харренхолла, и о Чёрном Рыцаре, что в новолуние покидает замок судить преступников скорым судом Линчей(2). А уж когда леди надевала на седые волосы свою тиару из блестящего чёрного металла, в виде двух воздетых крыльев летучей мыши, она и в самом деле казалась чем-то из страшной детской сказки.       Но если леди Шелла и была ведьмой, то доброй — по крайней мере, доброй к Бриенне. Она ни разу не назвала её уродиной, и даже напротив, постаралась сразу утешить, сказав, что девушки не бывают некрасивыми — только неудачно наряженными.       — Вот ты, милочка, конечно, хорошо смотришься в доспехе, но мужиковато, — сказала она. — А на свадьбе девица должна быть сама Дева, понимаешь?       Бриенна понимала — как и то, как далека она от этого идеала. Но леди Шелла не давала ей унывать, прикладывая к ней то один, то другой отрез ткани, закручивая водоворот из портних и модисток вокруг себя и неё, перебирая украшения, которые одно за другим подносил её верный Элфрид.       — Я не позволю какому-то неназываемому пальцу лишить меня чести провести королевскую свадьбу! — говорила она. — Он у меня ещё не в том искупается, сутенёр драный! — язык у леди Шеллы был не только остёр, но и весьма грязен. — Элфрид, сапфиры! Вот так-то лучше, эти камушки — прямо как твои глаза. Ты у нас ещё сведёшь женишка с ума. Хотя платье сделаем без особых прикрас: между нами говоря, недолго ему жить.       — Вы о... о провожании? Да? — мысль о нём, о том, что целая толпа народу увидит её уродство и наготу, Бриенну пугала.       — Конечно. Весёлое это дело, милая моя. Я ещё помню, как меня провожали, не оставили ни единой ниточки срам прикрыть... — мечтательно сказала она. — Ты, главное, не бойся. Когда девица в постели, она первая красавица для того, кто с ней, верь старухе. А когда её провожают, о красоте тоже не думают. Им лишь бы платье подрать да пошутить пошло, ну может по заду шлёпнуть. Так ты и сама по рукам дать можешь. Можешь ведь?       Бриенна краснела, но кивала.       Она не думала, что когда-нибудь выйдет замуж. То есть, думала, конечно. Мечтала. Но знала, что скорее всего это будет поздно, когда ей будет сильно за двадцать, и её мужем станет кто-нибудь ещё более старый и такой же урод, как она сама — потому что нельзя позволить старинному роду прерваться, надо подарить ему наследника, а лучше — и не одного.       Но стать королевой? При человеке, который дрался с ней, как с рыцарем, и целовался, как с женщиной? Она любила Роберта всего, от смешливых и печальных синих глаз до его дурацкой нестриженой бороды, такого похожего на лорда Ренли и такого другого — грубее, старше, но в чём-то — и добрее, и справедливее. Настоящего старшего брата, который соединяет в себе всё лучшее в младших.       Когда леди Шелла, выступавшая её проводником, пристроила ей плащ на левое плечо — тот был слишком мал, чтобы носить его как плащ, зато сгодился, как изящная пелерина — и потянула в сторону двери из железного дуба, ей стало страшно. Но она надеялась, что всё будет хорошо.       — С этим поцелуем...

* * *

      — ...я отдаю тебе себя, — Роберт приобнял теперь уже жену за талию и разумеется не стал ограничиваться целомудренным касанием губ.       На радость всем собравшимся.