За прекрасным всегда скрыта та или иная трагедия.
Уже неделю Хенджин не выглядывал из конуры. Два дня назад он перестал есть. Пустота в желудке, пустота в сердце, пустота в голове. Гармония полнейшая. Он понимал, что умрет, если продолжит в том же духе. Он не знал где Феликс, что он чувствует. Енбок не вернулся, не проверил состояние своего старшего. Хенджину хотелось покончить с собой только ради мести. Умереть и оставить Феликса на земле мучиться, винить себя все оставшееся ему время, но он не хотел такой участи для Ликса. В конце концов Хенджин сам виноват. Это он затащил младшего в этот ад, только его вина, больше ничья. Смерть ничего не решит, она только усугубит ситуацию. Хенджин лежит на кровати и ему не хватает сил встать, когда он слышит громкий стук в дверь. Посетитель настойчив, после нескольких ударов дверь слетает с петель. Хенджин слышит нецензурную брань в коридоре. Дверь в спальню открывается, под лучом света из коридора видно слои пыли, она повсюду: на мебели, на полу, в воздухе. В комнату входит Кристофер. — Хенджин? Ты здесь? — Бан Чан подходит к окну и раздвигает шторы. Хенджин корчится как вампир. — Закрой! — Тут воняет как в мусорном баке, Хван, — Крис поднимает его и сажает на кровать, — Ты пьешь свои таблетки? — Нет, — Хенджин не видит смысла врать. — Я пришел не ради тебя, это ради моего брата, — своими сильными руками Крис обхватывает Хвана и несет в ванну. Он включает теплый душ и начинает раздевать Хенджина. Когда он расстегивает рубашку и видит тело Хвана, его охватывает ужас. — Ты примешь ванну и мы поедем в больницу. Хенджин хватает руку друга и с непонятно откуда взявшейся силой сжимает ее. — Я не хочу и ты меня не заставишь. Под властным взглядом Хвана, Крис немного млеет. Голый Хенджин сидит под душем, стоять у него не вышло. Чан, закатав рукава рубашки, купает его. Он нежно проникает пальцами в волосы Хенджина, смывая пену. — Я все еще беспокоюсь о тебе, несмотря на то, что ты сделал с моим сердцем, — Крис прячет глаза, когда Хван хочет в них взглянуть, — Это не только ради Феликса, это ради нас всех. Кристофер обматывает Хенджина большим махровым полотенцем и ведет его в гостиную. — Будем обедать, Джинни, — Чан достает овощи из пакета, который принес с собой, — Поедим свежий салат с курицей. Хенджин внимательно наблюдает за Крисом, который готовит салат и делает свежевыжатый яблочный сок. Когда они учились на филологическом вместе Чан также заботился о своем однокурснике. Как они упустили момент перерождения дружбы в секс? Крис был активом. Он был единственным, кому Хван позволил трахать себя. Не потому что он не любил этого, а потому что пассивность приравнивалась к потере контроля. А такого старший себе позволить не мог. Крис наклоняется к Хенджину, чтобы проверить в сознании ли тот, слишком долго Джинни сидел без движения с закрытыми глазами. Вдруг губы Хенджина накрывают губы Чана. Кристофер замирает, но не останавливается, а проникает языком в такой забытый, желанный рот. — Кристофер… — мычит Хенджин, — с тобой я могу отпустить поводья и расслабиться. Сделай мне приятно, хочу, чтобы нам было хорошо… — руки Хвана находят пуговицы на рубашке и начинают их расстегивать. — Ты же хочешь… хочешь меня… Хенджин целует твёрдую грудь, проводя языком по соску. Он всасывает его и слегка кусает. Вдруг осознание происходящего сбивает Кристофера. — Нет, ты болен Хенджин. Ты помешанный на сексе невротик-мазохист… теперь еще стал и садистом, — Чан встает, — Я помогу тебе. — Ты поможешь мне, если вставишь свой член в мою задницу, — Хенджин хватается за джинсы Криса. — Прекрати… Ты любишь Феликса, — Чан отходит и возвращается с тарелкой салата, кладет ее на столик перед Джином, а сам садится рядом, — Ешь или мне придется тебя кормить. — Я никого не люблю, Крис, — Хенджин отворачивается от вилки с едой. — Врешь! Заткнись и открой рот. Хенджин повинуется. — Раньше я не понимал, почему ты бросил меня, за что? Потом, обдумав все, я оценил твое благородство. Не сделай ты этого тогда, это позже сделал бы я или не сделал бы и мучился до конца дней наших. Моя юношеская любовь была для тебя катализатором твоих наклонностей. Ты понял, что люди многое тебе позволят, только чтобы обладать тобой. Я рад, что между нами все кончилось, Джинни. Я не знаю откуда это в тебе, ты не делился со мной своими воспоминаниями или мыслями… — Крис замолчал, размышляя стоит ли сказать то, что он собирается сказать, — Феликс не рад. Он как живой труп, он не живет, а существует. Он перестал разговаривать с нами. Только Джисона подпускает к себе. Хан рассказывает мне обо всем. Ликс любит тебя. Я знаю, что твое сердце не камень. Ты не не можешь любить, ты не хочешь, ты боишься, что тебя и твои чувства растопчут. — Остановись, ты не мой личный психолог. Хенджин встает на колени перед Чаном и раздвигает его ноги, губами прижавшись к бугорку в штанах. Кристофер гладит его по голове. — Ты пахнешь ванильным мороженым, как и всегда. Не люблю сладкие запахи, мне нравится свежесть... В этой позе Хван начинает рыдать. — Все, одеваемся и уходим.***
Джисон практически жил с Феликсом в доме его отца и брата. Когда друг узнал обо все, он не осудил, не скривил лицо в отвращении, а просто обнял Ликса. Они вместе ходили на занятия, вместе обедали. Хан рассказал, что встречается с Минхо. Целую неделю парочка не виделась из-за Ликса. Младший не хотел быть яблоком раздора, но подпускать Минхо ближе не собирался. Джисон говорил, что все в порядке. Хенджин не появлялся в университете, его замещала какая-то женщина с кафедры английской литературы. «Значит ему тоже плохо. У меня есть Джисон, а у Джинни нет никого», — эта мысль не давала покоя. Ничего не могло дать покой. Феликс решился попросить Криса навестить Хвана и брат согласился. Он уехал часа три назад и до сих пор не отписался. В лесу Хан позировал для курсовой работы Ликса. Художник писал для галочки, а так делать нельзя. В теории, конечно, можно, правда за результат никто не ручается. — Это не работа, это какая-то хуйня, — Феликс опускает руки и краска с кисти падает на землю. — Что? Я настолько уродливый? — Джисон весело подбегает к мольберту, — Ликси, как здорово, я здесь такой… такой живой, но такой, сука, гейский. Ты уверен в этом венке на голове? — модель снимает цветочный нимб и надевает на творца. — Я ни в чем не уверен. Феликс хочет писать только своего любимого, для него не существует искусства вне его, потому что Хван и есть произведение искусства. — Хан, знаешь почему ты такой гейский на картине? Потому что только благодаря тебе я понял, что я нормальный, что любить нормально, — Ли проверяет свой пульс, —Я ведь тоже гейский. Джисон заливается смехом. — Давай продолжим завтра, скоро закат, пойдем домой, — Джисон снимает с себя простынь и надевает свою одежду, — Я плюс ко всему зад уже отморозил, ради твоего шедевра. — Я бы посмотрел на закат, — вслух произносит Ликс. «Но не с тобой», — добавляет он мысленно. У дома стояла машина Кристофера. Парни переглянусь и Ликс побежал домой. В коридоре их встретил взволнованный Крис. — Как он? — с порога выпалил Феликс. — Все хорошо, я отвез его в больницу. — Все хорошо и больница - понятия несовместимые, Крис, — Ликс бросает мольберт, — Где он? Я хочу навестить Джинни. — Не сегодня, дорогой, дай ему месяц на терапию, пожалуйста, хотя бы месяц, — Кристофер крепко обнимает младшего брата, — Джисон, сегодня можешь пойти домой. Феликс кивает и Хан собирается уйти. — Я напишу тебе с утра Ликси. — Хорошо, доброй ночи, Хани, — Ли обнимает друга, — Я благодарен, за все!***
Хенджин сидел в кабинете Чанбина. Они уже месяц пытались добраться до точки невозврата. До того места в памяти пациента, которое бы раскрыло причины болезни. Врач использовал нечто похожее на гипноз, погружая Хвана в сон и вытягивая всю боль, которую он прятал сам от себя. Диссоциативная амнезия скрыла от Хенджина насилие по отношению к нему, скрыла болезненную травму. — Хенджин, где вы находитесь? — Я нахожусь в своей детской комнате, в доме отца. — Что ты чувствуешь? — Мне страшно. — Почему? — Потому что отец поднимается ко мне в комнату. — Что происходит? — Он хочет открыть дверь, но не может, потому что я подпер ее стулом. — Продолжай. — Он внутри… нет… папа, пожалуйста, я случайно… — Говорите со мной, Хенджин. — Он бьет меня ладонью по лицу и за волосы тащит вниз по лестнице на первый этаж. — За что он так с вами поступает? — Я не знаю… не знаю. — Спросите его. — Папа, почему? За что? — Хенджин начинает дергаться в кресле и кричать. — Просыпайтесь. Хенджин пробуждается. Он весь мокрый от пота и он все вспомнил. Первый раз, когда Хван получил удовольствие от боли - это когда его бил отец. Отец ненавидел мальчика. Мать умерла при родах и муж не мог простить сыну потерю жены. Со Чанбин проводил его в палату. — Доктор Со, когда мы закончим? Я устал, я хочу домой. — Мы закончили Хенджин, теперь дело за Вами, — врач достает лист и пишет длинный рецепт, он поднимает его вверх, — Вы можете взять этот листок, пить таблетки и пытаться жить нормальной жизнью, или вы можете взять листок, не следовать рекомендациям и через короткое время снова оказаться в этой палате, но уже не на месяц и не на два. Вы понимаете? — Да, доктор, — Хенджин берет в руку рецепт, — Я смогу вернуться к работе? — Не прямо сейчас, помнится вы обещали мне уехать к морю. — Да, я так и сделаю, — Хенджин немного мнется, — Отец оставил мне дом, на берегу. — Через пару дней я подготовлю вас к выписке.***
Солнце заходит за горизонт. На берегу моря сидят два человека. Голова младшего покоится на плече старшего. Сразу после клиники Хенджин пришел в дом Чанов. Феликс ждал, как щеночек, которого оставили одного дома на долгое время. Сейчас они нежились в объятиях друг друга, все ужасы остались за спиной, изредка напоминая о себе приступами удушья. Ученик потихоньку залечивал все раны учителя, но что важнее, Феликс научил Хенджина любить. — Я люблю тебя, Ли Феликс! — Хван целует Ликса в висок. — Я люблю тебя, Хван Хенджин!