Дай мне услышать тебя.

Дверь легко поддаётся и мужчина в чёрном входит в холодную квартиру. Всё-таки надо было включить отопление, а то его жильцы могли очень сильно замёрзнуть. Мужчина срывает с головы капюшён, являя его пустому миру красивый лик, чёрные, словно ворона крыло, волосы и слишком усталый взгляд. — Сладость моя, ты где? — он старается звать тише, а то не дай бог его редкие соседи услышат их. Дима фыркает, когда никто не отзывается. Мужчина заходит в гостиную, ожидая увидеть диван, на котором наверняка расположился его Куромаку, но замирает. Где он? Агатов рвано выдыхает, сглатывая. Он кидает быстрый взгляд на окно, открытое окно, и подбегает к нему, чуть ли не вываливаясь, стараясь разглядеть хоть что-то в кромешной темноте на улице и слабый свет фонарей совсем не помогает. Чёрт! Да не мог же он... Да ну, четвёртый этаж же. Куромаку не настолько глупец. Дима борет желание выбежать на улицу и успокаивает себя, осматривая другие комнаты квартиры. Куромаку умный мальчик. Агатов медленно подходит к ванной комнате, потянув дверь на себя. Хм, не открывается. Да, его Куромаку совсем не глупый мальчик. — Маку, открой дверь. — Мужчина снова поворачивает ручку, но та до сих пор не поддаётся, ничего не ожиданного. Дима чувсвует себя хищным котом, а там, за дверью, надеется спрятаться его серая мышка. — Надеялся обхитрить меня? — Дима выдыхает в стеклянную часть двери, оставляя там мокрый след. — Спешу обрадовать, у тебя почти получилось. Я уже хотел искать тебя на улице. А ты бы, наверное, сбежал бы в это время, да? — голос притворно нежен. — А теперь открывай! — Но за дверью ответа так и нет и Дима даже думает, что он ошибся и там действительно никого нет. Игры уже поднадоели и он поворачивает ногтём хлипкий замочек и тот легко поддаётся. Однако, когда он толкает её, дверь оказывает новое нехилое сопротивление. — Хей, Куро, зачем ты так со мной поступаешь? — Дима смотрит через щель на чужие руки толкающие дверь и серые пряди волос. И смотрит он на это с ласковым смехом в глазах. Стоит сильнее толкнуть дверь, как человек с другой стороны, всеми силами держащий её, отлетает, больно ударяясь о что-то, скорее всего о ванную. Дима медленно входит в узкую комнату, смотря сверху вниз на скрючевшегося на полу Куромаку. — Вот ты где, мой милый, ты заставил меня поволноваться. — Дима подходит к Трефу, который стараться не двигаться, испуганно смотря на протянутую руку парня. — Да ладно! - он встряхивает своей ладонью и рывком тащит мужчину перед ним за итак растянутую футболку. Тот очаровательно вскрикивает. — Угадаешь кого я видел? — Куромаку испуганно молчит, а руки Димы на его талии грубо сжимают её. — Неправильный ответ. Я видел Пика. — Агатов замолкает, наблюдая как по родному лицу напротив распознаётся плохо скрываемые страх и переживания за чужую жизнь. — Хоть я и люблю тебя, но ты меня раздражаешь своим отношением к этому менту. — Дима разочарованно вздыхает, утыкаясь носом в основание шеи Куро. — Но мы и это исправить сможем! Брюнет подхватывает Трефа за исзудавшие бёдра, прижимая мужчину к груди, а Куромаку пытается оттолкнуть его, за что получает болезненный укус в плечо. Зубы того яро вгрызаются в мягкую плоть, разрывая тонкую кожу и пачкая одежду в крови. Куромаку болезненно стонет, а рана на теле щиплет и горит одновременно. — П.. Бо..л..но.— Куромаку хнычет тихо, коряьая ногтями кожу Дмитрия на его шее. — О да, Золотце, говори по-чаще. — Агатов сладко улыбается, укладывая мужчину на разложенный диван. Расстянутая до невозможности футболка спадает с плеч, на щеках свежие дорожки слёз и глаза покрасневшие, теперь особо выделяющиеся на худом лице. И вся эта прекрасная картина расплрсталась прямо под ним. — Ты прекрасен. — Дима улыбается, оставляя влажные прикосновения губ на ключицах и зализывая недавний укус, стараясь уменьшить боль. Тело под ним замирает, а серые глаза ставились в потолок. Нетнетнетнетнетнетнетнетнетнет! В голове Куромаку набатом звучит это слово, пока он чувствует чужие губы на своём теле. Его руки везде. На щеках, руках, плечах, талии, бёдрах. Везде. И обжигают они подобно раскалённому металлу. Тихие болезненные стенания тихого голоса. Холодная комната. И прикосновения, сжигающие его кожу и внутренности. Ангелы всегда выглядели особенно очаровательными, когда впадали в грех. * * * Внизу всё горело адским огнём и Куромаку смотрел в пустоту, хотя перед лицом мелькала сумасшедшая мина Димы. Агатов садится, перед этим оставляя влажный поцелуй у того на лбу. Куромаку, до сих пор не движущийся, переводит взгляд на широкую спину перед собой. Тонкая рука медленно движется к тумбочке, на которой стоят разные предметы, но самое главное, там стоит ваза. Тяжёлая, продолговатая и тонкая. Куромаку медленно подымается, пытаясь сесть на больную филейную часть. Он наверняка привлекает к себе внимание. Руки оглаживают стекло вазы и он берёт её в руки. Она пустая и пыльная. — Что? — Дима поворачивается к нему. — Нравится? Я сам выбирал. — Брюнет сидит перед ним и Куромаку смотрит на него изподлобья, не желая произносить даже обычного нечленорвздельного звука. Куромаку помогает переместить ноги, чтобы те не болели так сильно, пока на них трескаются дорожки красной крови, что уже давно засохли. — Не.. Нена.. Вижу. ¯ Слово даётся трудно. — Не-на-ви-жу! — он вскрикивает, замазиваясь со всей силы чёртовой вазой на брюнетка, однако тот отмазиваетчя, из-за чего ваза бьётся о жёсткую душку дивана и разбивается. Осколок стекла попадает в бедро, но Куромаку, ослеплённвй яростью, не обращает на этого внимания. — Хэй, Малыш, не зли меня своими глупыми выходками. Он толкает Диму со всей силы так, что тот валится с дивана. Треф держит в окровавоенных руках останки вазы и садится на Агатова, ударяя острыми концами стекла прямо в шею. Раз. Два. Три. Тело под ним бьётся в агонии, а кровь брызжит прямо на его голое тело. Крови много. Боли нескончаемый океан. — К-Куро.. — последний вздох и чужие руки, держащие его за колени ослабевают, опадая на пол с глухим стуком. — Уаааа, — Крик в пустоту. никто не слышит, не воспринимает всерьёз. никто не ответит. Куромаку трясло изнутри. Он не пытался успокоиться, отдавая всего себя отчаянию: руки не слушались и дрожали, ноги и вовсе обмякли. Улёгшись на мёртвое тело мужчины под ним он заорал, глотаясь слезами и чужой кровью. Крепко зажмурившись и скривившись от головной боли, Треф сорвался и заплакал сильнее. Солёные капли текли за шиворот, капали на колени. но боль никак не утихала. Не выдержав, Куромаку закричал и ударил кулаком о бездыханную окровавленную грудь. Ещё раз — громче и отчаяннее. Он подавился своими же слезами и зашёлся в кашле. Он не хотел плакать. Не хотел чувствовать эту безнадёжность. Но слёзы текли, а тело трясло — ни то от жара, ни то от холода — и так больно было в груди, будто сердце сжала чья-то тяжёлая, холодная рука. Так плохо ему не было ещё никогда. В пустую голову не приходило ничего. Даже осознание того, что он стал убийцей его явно игнорировало. Как же, мать твою, больно телу. Но как же легко душе. Но разве может быть легко, когда ты убил человека? Человека, который хотел жить. Ты лишил его жизни, хотя не имел на это право! Разве не ты должен был умереть?! Да, я должен был умереть. Ты монстр! Монстр? — Куромаку! — Он поднимает свой ртутный взгляд на свет, что внезапно появился в этой тёмной комнате и замирает, понимая кто перед ним. Умереть? Пик не стоит в дверях и идёт к нему на еле движущихся ногах. Идёт. Куромаку опирается о грязный пол дрожащими руками, желая встать, но ладони скользят по крови и он падает, обрызгивая своё лицо ещё больше. Кожу неприятно стянуло, но он смотрит на Пикового, что сел перед ним на ослабших ногах и снова не сдерживает слёз. — Прости. Прости. Прости! — Куромаку соскальзывает с трупа и словно умалишённый ползёт к Пику на ослабших конечностях. — Я монстр. Я убил его. — Куромаку утыкается лицом в пол и громко ревёт. — Прости меня, Пик. — Поднять взгляда он не решается, боясь увидеть в полюбившихся глазах отторжение и ненависть. — Прости. — Дрожащие руки тянутся к толстым осколкам вазы, чтобы сжать их в кулаке со всей силы, причиняя себе ещё больше боли, однако Куромаку был остановлен. Его холодной кожи коснулась чужая. Тёплая, грубовая на ощупь, но родная. — Куромаку. — Пик с ужасом смотрит на тело возлюбленного. Смотрит на его истерзанные голые бёдра, по внутренней стороне которых текут ручейки крови и не сдерживает громкого всхлипа. — Куромаку.. — он прижимает дрожащее тело к себе, стараясь укрыть его от всех. Чтобы не знал он больше такого понятия как боль, муки и страдания. Пик стаскивает с себя тёплую куртку и укрывает ею Трефа, который доверительно льнёт к нему. — Прости меня. — снова шепчет родной голос и Пик закрывается носом в сальную макушку, вдыхая металлический запах крови, от которого режет глаза. — Не извиняйся. — Пик поднимает взгляд на труп, лежащий перед ним, и рвано выдыхыет. В глазах нет испуга, совсем нет. В глазах его разжигается огонь сумасшествия. — Он должен был умереть. — Нет. Не должен. Я виноват. Нет. — Да. И если бы это не сделал ты, то это бы сделал я. — Пик прижимает Куромаку к себе ещё сильнее и тот совсем не сопротивляется. — Я люблю тебя. — Шепчео тихо Куромаку. — Я люблю тебя. — отвечает Пик, на глаза которого наворачиваются слёзы За окнами здания играют сирены, однако эти двое не думают ни о чём, кроме как друг о друге.