Пепельный реквием

Переплавились струны в кипящем котле Бесконечных попыток понять, кто сильней. И разбитый витраж станет символом нашей любви — Мы осколки друг друга удержать не смогли. Земля Легенд — Стеклянный утес

Мама верила в ветер перемен. Она говорила: когда где-то в мире случаются плохие вещи, ветра разносят вести об этом по всей земле. Тот, кто умеет слушать ветер, готов ко всему. Элизия до сих пор не забыла: в день, когда не стало ее дорогого друга, дул холодный северный ветер. Он пришел на смену южному, хлопал в рукавах, хлестко швырял ей в лицо собственные волосы, вынуждал крупные песчинки оседать на ресницах и покалывать губы. Тогда Элизии не хватило чуткости, и она пропустила момент, когда зловещий вой превратился в заунывную песнь о грядущей гибели. Но с тех пор прошло уже много лет. Обойдя целый мир, Элизия привыкла к разным ветрам и научилась различать среди них те, что несли с собой неизбежные перемены. Холодный порыв прилетел со стороны моря. Море было далеко, но ветра не боятся расстояний. Ощетинились пожухлыми листьями дубовые ветви. Встревожилась, покрывшись рябью, озерная гладь. Влетев в шатер, ветер запутался под пологом, смел со стола страницы недописанной пьесы. Они спорхнули на пол опавшими листьями, и Элизия, провожая их взглядом, вдруг отчетливо осознала: за этим ветром следуют не просто перемены — катастрофа, которая прокатится по миру и подобно обрывкам неоконченного сценария сметет чужие жизни. Пока Венни резвилась между вешалок с костюмами, пытаясь представить себя актрисой театра, Элизия приподняла полог и выглянула наружу. Над чертой горизонта нависла туча, такая темная, будто в ней концентрировалась вся злоба мира. Изредка свинцовую черноту рассекали всполохи молний. Там, за осенней рощей и полосой поросшего цветами поля, плескалось буйное море, как копьями окольцованное утесами. Там друзья искали истинного владельца Шепота Порчи. И Элизия боялась, что прямо сейчас там случаются непоправимые вещи. — Погода меняется, — раздался голос рядом со входом в шатер. — Не к добру. Элизия повернула голову. На ящиках расположился Клод. У его ног уютно растянулась пушистая черная кошка. Всякий раз, когда мимо кто-то проходил, она лениво приоткрывала один глаз, дергала хвостом, но в остальном сохраняла предельное спокойствие. Элизия не могла ей не завидовать. Ей тоже хотелось лечь посреди теплой травы и ни о чем не переживать. Увы, только кошки способны сохранять спокойствие на пороге катастрофы. — Я думала, ты ушел с остальными. Клод чуть усмехнулся. Он не отрывал взгляд от горизонта, и по выражению его глаз Элизия догадывалась, что он тоже размышляет о ситуации на морском берегу. — Кевин попросил остаться. «Кеви… Когда ты только находишь время обо всем подумать?» Элизия качнула головой, не сдержав слабой улыбки. Его забота теплой волной смыла с души тревоги — но этот сладостный миг длился короткое мгновение. Она переживала. Сначала из-за того, что другой Кевин был похож на ее прежнего друга. Теперь из-за того, что другой Кевин тоже стал ее другом — и разумеется, очень по-каслановски постоянно находился в опасности. — Я надеюсь, у ребят все в порядке, — тихо вздохнула Элизия. — Они могут за себя постоять, — ответил Клод. Элизия кивнула. Слова Клода не успокоили, но звучали разумно, и она попыталась зацепиться за них, как за спасательный круг. — Знаешь, — сказала она. — Ты немногословен, и поэтому я могу ошибаться. Но мне казалось, раньше у тебя была любопытная привычка начинать каждую фразу с односложного предложения. Будто… — Она в задумчивости приложила палец к губам. — Будто ты отчитывался перед командиром. «Принято», «положительно», «отрицательно». Клод опустил глаза. Очередной порыв холодного ветра взметнул его волосы, обнажая на почерневшей коже рваные фиолетовые шрамы. — А теперь ты так не делаешь, — закончила мысль Элизия. — Что изменилось? Или, может, я неправильно все поняла? Клод взглянул на нее. Элизия ответила на этот взгляд прямо, без стеснения. Она успела заметить, как косятся на странного человека актеры странствующего театра, как они с опаской посматривают на его почерневший глаз, на руку, исчерченную страшными следами скверны. Элизии казалось, Клод не заслуживает этих взглядов. Вне зависимости от того, как скверна изменила его облик, Клод оставался человеком. И потому там, где другие видели уродство, Элизия различала под отталкивающей жуткой маской красоту его стойкого сердца. Губы Клода на миг скривились. Возможно, он хотел промолчать или перевести тему, но что-то заставило его передумать. — Когда вещи сыплются у тебя из рук, хочется установить над ними контроль. Но порой вещи просто не поддаются контролю. Тогда пытаешься убедить себя, что ты не беспомощен, что ты обладаешь силой… — Он коснулся седой пряди у виска. — Сделать хоть что-нибудь. Это глупо, но мне казалось, пока я могу сводить свои реакции к одному-единственному слову, я все еще контролирую ситуацию. Ну, знаешь… Будто стою выше любых сил, которые пытаются меня сломить. Брови Элизии изогнулись, но она не стала перебивать. Клод же наклонился, почесал за ухом кошку, и та от удовольствия вытянула вперед обе лапы, запустила когти в траву. — А теперь уже нет смысла притворяться, — продолжил Клод. — Теперь остается только признать, что я давно ничего не контролирую, просто несусь вперед по потоку времени в ожидании, когда поток превратится в водопад и наконец сметет меня навстречу скалам. — Ты хочешь уйти из жизни, — догадалась Элизия. Клод вздохнул. — Не забивай голову. Мы ведь даже не из одной вероятности, так что пускай это не имеет для тебя значения. — Да что у вас за пунктик по поводу других вероятностей? — возмутилась, уперев руку в бок, Элизия. — Какая разница, из какого я мира? Наши вероятности соприкоснулись. Мы встретились. Все. Этого было достаточно, чтобы ваши жизни стали иметь для меня значение. Клод наградил ее странным взглядом. Сначала Элизия решила, что он посчитал ее глупой, но потом он спросил с искренним недоумением: — Почему? Какое тебе до меня дело? Ты догадалась, что я хочу сделать. Значит, поняла, кто я. Мы бывшие враги, Элизия. У тебя ведь даже нет уверенности, что я не предам вас, что все это не окажется хитро продуманной ловушкой Принца Бездны… — Клод, — мягко оборвала Элизия. — Если бы мы были врагами, ты бы не сидел сейчас здесь и не пытался убедить, как ты опасен. Клод открыл рот, но не нашелся с ответом. — А что касается твоего вопроса… — Элизия подняла голову к небу. В такое время звезд было не видать, но ей казалось, она видит их всегда — или может, это они всегда за ней присматривают. — Ты верил, что можешь контролировать ситуацию силой одного слова. Ну а я верю, что могу принести миру немного добра и любви. Люди сложны и многогранны. И часто причиняют боль другим, потому что страдают сами. От нехватки добра. От нехватки любви. От того, что в самые страшные периоды их жизни рядом не оказывается тех, кто мог бы осветить им дорогу. Клод слушал ее молча. Элизия заметила, как он потер дрожащими пальцами висок, как скользнул взглядом по роще, за которой темнела угрюмая туча. — Я не могу остановить этим слияние вероятностей или Принца Бездны, — признала Элизия. — Слепо верить в силу любви — это порой обрекать себя на гарантированное поражение. Ты многое пережил. Сам наверняка знаешь, как мало может сделать вера против чужого умысла. Зло не перестает происходить потому, что ты отрицаешь его, или потому, что ты выбираешь для себя любовь. Она рассмеялась, немного неловко, потому что собственные слова принесли воспоминания о смерти Кевина. Того, что покоился на утесе под звездным небом. Перед его гибелью она надеялась, что, если сумеет покрепче обнять мир, страшная судьба обойдет стороной их всех. Человека, едва не сгубившего Тейват. Кевина. И ее саму. Но этого так и не случилось. Она обнимала мир с отчаянием, но это не уберегло никого от страшной судьбы. Мир не спасти объятиями. Но зато ими можно спасти других. Не всех. Людей, подобных Принцу Бездны, могут спасти лишь объятия определенного человека. А люди, подобные Азару, не нуждаются в них вовсе. Но встречались Элизии и те, кому этого было достаточно — люди с разбитыми сердцами, которым просто нужен был кто-то, кто мог бы протянуть им клей и сказать: «Все в порядке. Ты не один». «Ты имеешь право двигаться дальше». «Может, твое заново склеенное сердце не станет прежним, но ты можешь собрать из осколков то, что захочешь». — И все же это ведь ничего мне не стоит, — продолжила наконец Элизия. — Отнестись к человеку с добротой, попытаться его понять. Улыбнуться, когда хочется. Сказать, если меня восхищает его работа, или поблагодарить за проведенное вместе время. Это так легко… Но если это сможет согреть чье-то сердце, я буду рада. Просто потому что мне нравится, когда в мире становится больше любви и красоты. Это ведь естественно — мечтать о них вместо рек крови. Она вместе с Клодом взглянула вдаль, но вместо рощи увидела перед собой знакомый утес, поросший цветами, и фигуру человека, который изменил ее жизнь — и оказался сметен ветрами перемен. — Но мечтать недостаточно, — сказала она, положив руку на сердце. — Мечты надо оберегать и помогать им воплощаться в жизнь. Клод покачал головой, упер руку в колено, беспокойно потер переносицу. Затем по его губам скользнула слабая усмешка. Кажется, он попытался улыбнуться, но за столько лет попросту разучился. — Вы друг друга стоите. — Что? — растерянно спросила Элизия. Клод вдруг засмеялся. Так тихо, что Элизия поначалу даже не поверила своим ушам, решив, будто смех принадлежит какому-нибудь странствующему актеру в дальнем шатре. Но нет. Это смеялся Клод. Элизии хотелось, чтобы этот момент длился подольше. На несколько коротких мгновений его лицо, всегда такое сосредоточенное, мрачное, будто в разгар заупокойной мессы, расслабилось. Сквозь хмурые черты проступил совсем другой человек — уязвимый, но нежный, влюбленный в мир до такой степени, что нашел в себе силы отринуть путь длиной в пятьсот лет. Но это был всего лишь миг. Он длился меньше, чем падение подброшенной монеты, и, ударившись об дно настоящего, разлетелся вдребезги. Грянул выстрел. Доля секунды. Вот сколько времени у тебя есть, чтобы в критический момент принять решение — и тем самым спасти или обречь. Элизия распорядилась этой долей секунды неверно. Она должна была сделать шаг в сторону, но вместо этого тело само собой подалось вперед, прямо навстречу ледяной пуле, прорезавшей пространство холодным светом. Доля секунды. Миг, который не уловить. Доля секунды — вот сколько понадобилось первому клинку Каэнри’ах, чтобы вырасти перед Элизией и, приняв удар на себя, дать ей еще один шанс. Пуля пробила ему грудь, прошла навылет, потянув за собой вереницу кровавых брызг и фиолетовую дымку. Элизия успела отшатнуться. Пуля прорезала полог и исчезла в неизвестности. — Клод! Он неосознанно зажал рану рукой, пошатнулся, но смог устоять и тут же потянулся к клинку. — Беги. С этими словами он отвел клинок в сторону, целиком сосредоточив свое внимание на человеке, вышедшем из рощи. Человек шагал вперед и смеялся. Ледяной барабан револьвера в его руках источал угрожающий свет. Элизии не пришлось повторять дважды. У нее не было уверенности, сможет ли Клод выстоять под натиском пуль Милосердия Екатерины, но ей отчаянно хотелось верить в его бессмертие. Развернувшись, она ворвалась в шатер, схватила малышку Венни за руку. — Сестренка Элли, что случилось? — испуганно спросила та. — Бежим! Венни крепче вцепилась в Элизию, часто заработала ногами. Единственный выход защищал Клод. Выбегать под пули Милосердия Екатерины было чистым самоубийством, поэтому девочки поспешно пересекли шатер, и Элизия одним резким, уверенным ударом ножа разрубила податливую ткань. Времени заканчивать разрез не было. Торопливо сунув нож обратно, Элизия подхватила Венни на руки и вместе с ней шагнула из шатра — прямо навстречу аду, который всего за несколько коротких мгновений разверзся посреди странствующего театра.               Боль не имела значения, но энергетика Небесного ключа мутила разум. Клод едва справлялся с тем, чтобы удерживать клинок в руках. Он подозревал, что еще несколько выстрелов из Милосердия Екатерины вполне способны положить его проклятому существованию долгожданный конец — но прямо сейчас он не мог себе этого позволить. Он дал Кевину обещание защитить дорогих ему людей. Чайльд сходил с ума. Клод видел это по его отрывистым движениям, по бешеному взгляду, в котором не осталось почти ничего человеческого. Чайльд взметнул Милосердие Екатерины с хохотом, настолько неестественным и жутким, что даже привыкший к безумию окружающих Клод ошарашенно застыл, ощущая, как этот смех прокатывается по коже чередой кинжалов. Борьба Чайльда со скверной затянулась. Он сражался отчаянно, но в затяжном бою скверна всегда одерживала верх: в отличие от человека она не знала ни усталости, ни боли. Наверное, правильнее всего было бы убить Чайльда. Вот только Чайльд был братом Тевкра, и… Клод вздохнул. Он знал: жалея Чайльда, осторожничая с ударами, он существенно повысит свои шансы на поражение. Но ему не хотелось, чтобы Тевкр, лишившись Чайльда столь ужасным образом, проходил то, что пришлось пережить пятьсот лет назад самому Клоду. У этих детей все может сложиться иначе. Клоду очень этого хотелось. Можно сказать, он даже мечтал об этом — а мечты, как сказала Элизия, надо оберегать. Сделав над собой усилие, Клод выпрямился, часто заморгал, чтобы прогнать вставшую перед глазами багровую пелену. Рану от пули холодило, тело стремительно наливалось усталостью, но Клод к этому привык. Боль не имела значения. Он сделал шаг, поднял клинок, концентрируя вокруг лезвия темную силу. Чайльд развеселился пуще прежнего. Милосердие Екатерины в его руках рассыпалось искрами, и он, призвав свой меч с красным энергетическим лезвием, с хохотом бросился в бой. Его движения были стремительны и легки. Клод не мог избавиться от ощущения, что Чайльд играется, испытывает его, намеренно не вступая в серьезный бой, лишь бы продлить удовольствие. Даже так Клоду приходилось прилагать немало усилий, чтобы отражать его быстрые удары. Периодически Чайльд исчезал из виду, чтобы тут же появиться в неожиданном месте и провести сокрушительную атаку, которую Клод успевал отразить лишь потому, что его защищала сила скверны. Красный росчерк клинка — темный барьер. Всполох рыжих волос — и тут же вспышка хохота, пробирающая не хуже энергетики Небесных ключей. Чайльд и Клод сошлись в противостоянии, от которого между шатрами странствующего театра прокатывались темные волны. А за шатрами звучали крики и мольбы о помощи: туда уже нагрянули силы Бездны. Оставалось только надеяться, что Элизии и Венни удалось уйти. Красное лезвие прорезало руку Клода. По телу прокатилась пульсация, от которой отозвались болью даже внутренние органы. Боль по-прежнему не имела значения. Стиснув зубы, Клод выгадал момент, ухватил красное лезвие рукой, и когда Чайльд попробовал высвободить его, направил к пальцам силу скверны. Лезвие завибрировало, загудело. Прежде, чем Чайльд успел среагировать, Клод усилил натиск. В воздух ударил фонтан красных искр, и проклятое лезвие, которое за последнее время унесло несчетное количество жизней, разлетелось осколками. Чайльд пошатнулся. На короткое мгновение безумие схлынуло с его лица, обнажив неподдельное изумление. Он словно был не в силах поверить, что на свете нашелся человек, способный его одолеть. Затем в синем глазу вспыхнула угроза. Он наконец начал относиться к сражению всерьез. — Эй, Клод, — проговорил он тоном, в котором, казалось, пульсирует энергия темнейших глубин Бездны. — Ты знаешь, что на моей родине делают с предателями? Он отшвырнул рукоять обломанного клинка. Клод ожидал, что он бросится в атаку, но Чайльд вдруг развел руки в стороны, и воздух засекли ледяные шипы. Клод ругнулся, выставил ладонь, укрывшись за электрическим щитом. Синий глаз Чайльда мерцал холодным светом. Повинуясь ему, холодная энергетика Милосердия Екатерины понемногу сформировалась в неостановимый поток, и над странствующим театром разразилась настоящая снежная буря. По поверхности щита расползлась сеть трещин. В наступившем буране невозможно было разглядеть вход в шатер, что уж говорить о Чайльде, который вдруг исчез посреди снежной завесы, не выдавая себя ни хохотом, ни даже сиянием револьвера. Длинное ледяное копье пробило щит за спиной Клода. Ведомый скверной, он успел наклониться, избежать удара, но в следующий миг из снежного облака возник Чайльд. Его рука стремительно рассекла пространство — точно совершившая бросок кобра. Пальцы впились в волосы Клода, потащили его навстречу Чайльду, и по холодному импульсу Клод ощутил, как ему в спину уперлось дуло револьвера. — Их расстреливают, — шепнул Чайльд в самое ухо. Казалось, снежная буря сконцентрировалась в одной точке и вдруг прошила тело ледяной иглой. Пальцы разжались, выпустили клинок. Сила Милосердия Екатерины выбила из Клода дух, лишила его воли к сопротивлению, и Чайльд швырнул его в траву, которая уже покрывалась ледяной коркой. Ослепленный болью, Клод зашарил рукой по земле, но всюду ощущал лишь холод. Меч сгинул в неизвестности. Несколько секунд Чайльд равнодушно наблюдал за его тщетными попытками. Затем пинком заставил Клода перевернуться на спину, опустился на одно колено, словно хотел принести клятву верности — но вместо этого упер револьвер прямо Клоду в лицо. — Принц Бездны называл тебя первым клинком Каэнри’ах. Ты сломал мой меч… Но я тоже умею ломать клинки. Из последних сил Клод поднял руку и отбил Милосердие Екатерины в сторону в тот же момент, когда раздался выстрел. Пуля расчертила скулу. Клод впился в револьвер, попытался вырвать его из хватки Чайльда, но Чайльд держал крепко и сопротивлялся со всем возможным неистовством. Клод же молниеносно терял силы. «Я не могу… Не сейчас…» Энергия скверны сочилась из ран пополам с кровью. Клод сосредоточился, пытаясь подчинить эту непокорную силу себе. Чайльд вырвал Милосердие Екатерины из его руки, ударил в висок, чтобы дезориентировать. Клод услышал зловещий щелчок, с которым Чайльд вновь взвел курок револьвера. Всего одна доля секунды отделяла от неизбежного, но Клод успел воспользоваться ей — и направить в сторону Чайльда поток сконцентрированной скверны. Сила удара повалила Чайльда назад. Скверна не могла принести ему вреда, но выиграла Клоду несколько мгновений, и он, потянувшись следом за Чайльдом, сумел наконец высвободить из его ослабевших от неожиданности пальцев Милосердие Екатерины. Эта была победа. Но она оказалась краткосрочной. Не успел Клод найти в себе силы встать, как по правую руку от него открылся портал. В ту же секунду прицельная багровая вспышка выбила Милосердие Екатерины, и оно прокатилось по заледеневшей траве. Ошарашенный болью, какой он не испытывал долгие столетия, Клод действовал инстинктивно, потянулся за револьвером, но еще одна багровая вспышка отбросила его прочь, протащила к ящикам у входа в шатер. — Что ты делаешь, Чайльд? Клод с трудом открыл глаза. Мир раскачивался, двоился, но он все же сумел различить вышедший из портала силуэт. Альбедо. Клод оперся рукой на землю, попытался встать, но даже его бессмертие давало сбой, столкнувшись с силой Небесных ключей. Клод надеялся, что это станет его надеждой… В других обстоятельствах он бы радовался этому. Боли. Смерти, которая постепенно приближалась, готовая увлечь его в темные глубины забвения. Но сейчас… Сейчас все это происходило так невовремя… Я рад, что ты задержишься еще немного. Воспоминания об этих словах придали Клоду сил. Он сумел справиться с приступом, едва не выбившим из него сознание, и сосредоточить взгляд на фигурах Альбедо и Чайльда. Шаги Альбедо захрустели по снегу и ледяному крошеву. Буря понемногу успокаивалась: Чайльд потерял над ней контроль сразу же, как только выпустил Милосердие Екатерины из рук. Сам Чайльд сидел на траве, оцепенело глядя перед собой, и теперь его синий глаз казался пустым. Он больше не смеялся и не злился. Когда Альбедо прошел мимо, бросив в его сторону долгий взгляд, Чайльд вжал голову в плечи, и Клод судорожно выдохнул, пораженный этим движением. Чайльд боялся Альбедо. А Альбедо посмотрел на Чайльда так, словно хотел дать по нему несколько выстрелов из Милосердия Екатерины. — У тебя была конкретная задача, — сказал Альбедо. Приблизившись к Милосердию Екатерины, которое все еще покоилось посреди белесой травы, он скрестил руки на груди. — А ты едва не упустил Милосердие Екатерины, и все потому, что тебе очень захотелось драки. Жалкое зрелище. — Он пинком отправил револьвер в сторону Чайльда. — Вставай. Иди и делай то, что от тебя ждут. Чайльд опустил глаза, посмотрел на револьвер, потянулся к нему дрожащей рукой. На миг его пальцы замерли. Клод не знал, какие мысли сейчас крутятся в его голове, но по какой-то причине Чайльд заколебался. Рука Альбедо взметнулась. Вместе с этим Чайльд выгнулся едва ли не дугой, и из его человеческого глаза брызнули слезы, смешанные со скверной. Клод потрясенно замер. Альбедо одним движением управлял скверной в организме Чайльда — и пользовался этим, чтобы через немыслимое страдание подчинить его своей воле. — Иди, — повторил он холодно. — Не создавай проблем. Его рука опустилась. Чайльд рухнул на колени, вжал ладони в грудь, словно пытался таким образом сдержать рвущуюся наружу боль, но под прицелом глаз Альбедо не посмел медлить. Схватив Милосердие Екатерины, он торопливо поднялся и скрылся за шатрами. Альбедо завел руки за спину, задумчиво осматривая поле боя. Затем он повернулся к Клоду. — Хм. Взгляд Клода забегал в попытках отыскать клинок. Альбедо двинулся навстречу. В такт его шагам под ногами хрустело ледяное крошево, и Клоду казалось, Альбедо втаптывает в землю обломки его сердца. Этот человек обладал ужасающим могуществом. Наверное, на пике своих сил он мог бы потягаться даже с Итэром. Альбедо опустился на корточки. Его пальцы ухватили Клода за волосы. Одним резким движением Альбедо вынудил его повернуть голову, рассмотрел потемневшую половину лица, исчерченную шрамами от скверны. Его губы поджались. Глаза смотрели рубиновыми осколками. — Мы с тобой… в чем-то похожи, Чтец. Клод попытался вырваться, но Альбедо повел свободной рукой. В тот же миг по отмеченной скверной половине тела промчалась боль: казалось, зловещая сила пытается пробить свой путь наружу, раздробив кости и вытянув жилы. Когда Клод со стоном согнулся, Альбедо силой заставил его вернуться в прежнее положение — ему хотелось, чтобы Клод смотрел ему в глаза. — Эти отметины… — Голос Альбедо оставался равнодушным. Он прикоснулся к одному из фиолетовых следов на коже Клода, и это прикосновение оказалось едва ли не обжигающим. — Я узнаю в них почерк моей матери. — Твоей… Слова Альбедо пробивались сквозь одурманенное мукой сознание с трудом, но Клод все же понял: Альбедо имел в виду Рэйн. Рэйн… Клод знал, у нее не может быть детей. То, о чем говорил Альбедо… Причина, по которой для отравления скверной первым выбрали именно его… Разрозненные факты всплывали в воспаленном разуме, пока не сложились в подобие единой картины. Скверна. Рэйн создала Альбедо из скверны. Он не был человеком — он был буквальным воплощением силы, которая ненавидела человечество. — Скажи мне, Чтец. — Глаза Альбедо сверкнули, точно два багряных всполоха пламени Текутли. — Почему так? Почему сила, которая исцелила тебя, превратила меня в чудовище? Клод молчал. Он даже не думал, что Альбедо до такой степени осознает, в кого именно превратился. Тот факт, что его это ни капли не смущало, пугал. — Ну? — требовательно спросил Альбедо. — Чего молчишь? Я должен знать. Я могу разложить по полочкам целый мир, я могу объяснить любое явление… кроме этого. В чем причина? — … Клод понятия не имел, что можно на такое ответить. Альбедо с досадой цокнул. В ту же секунду по телу опять пробежала знакомая болезненная волна. Организм не справлялся. В уголках губ выступила кровь. Альбедо смотрел на нее с легким интересом. Казалось, его занимает лишь один-единственный вопрос: если тело Клода бессмертно, как долго можно его терзать? — Я не… не знаю, — тихо ответил Клод. — Ты… не чудовище. Рэйн… создала тебя… человеком. Твоя мать хотела… чтобы ты… был человеком. Альбедо вздохнул с раздражением. — Человеком? Нет, Клод. Я никогда не был для нее человеком. Она бросила меня, потому что в ее глазах я всегда оставался чудовищем, недостойным ни ее одобрения, ни ее любви. Клод едва качнул головой. Он не мог в это поверить. Он не мог поверить, что женщина, которая плакала перед тем, как отравить его скверной, могла видеть в своем творении, столь похожем на обычного мальчишку, монстра. — Рэйн никогда… Она не говорила о своих чувствах, но она… — Каждое слово давалось с трудом, будто его приходилось отдирать от тела вместе с кожей. — Она ценила окружающих. Она любила своих друзей… Может, она не говорила этого вслух… или казалась холодной, но она… Альбедо не слушал. Он столько требовал от Клода ответа, а теперь не слушал, коршуном вцепившись в собственные мысли. — Может, в этом причина, — жестко сказал он. — Может, все дело в том, что она любила тебя, а я был для нее лишь удачным результатом эксперимента. Он наконец выпустил волосы Клода, поднялся, утратив к нему всякий интерес, сложил руки на груди, обдумывая свою сумасшедшую теорию. Полностью увязнув в размышлениях, Альбедо принялся ходить взад-вперед, и Клод воспользовался этим, чтобы подтащить непослушное тело туда, где среди ощетинившейся инеем травы блеснуло лезвие клинка. Альбедо ничего не замечал. Оказавшись рядом с клинком, Клод положил ладонь на рукоять, уткнулся лбом в холодную землю, пытаясь найти в себе силы встать. Он должен задержать Альбедо. Он обещал. Подобно тому, как звездный свет рассекает мрак, я стану клинком, указующим путь. Пальцы наконец смогли сомкнуться. Уперев клинок в землю, Клод медленно поднялся. Сначала на колени. Затем, согнувшись, на ноги. Тело при каждом шаге уводило куда-то в сторону. Контуры Альбедо расплывались, но Клод упрямо шел вперед. Боль… терзала. Но это не имело значения. Подобно тому, как подземные тени укрывают земли, свободные от божественных оков, я стану щитом, оберегающим людей. «Прости, Кли. Я знаю, что он твой брат… Но мне придется навредить ему. Иначе он убьет всех. Еще больше братьев и сестер… Элизию. Венни. Тебя саму». Клод замер за спиной Альбедо. «Не волнуйся. Первый клинок короля… помнит, как обезвредить человека, но сохранить ему жизнь». Несмотря на трясущиеся руки, удар оказался выверенным и точным. Увлеченный мыслями, Альбедо поначалу даже не заметил, как острие меча вонзилось ему в спину. Короткий миг он стоял, как-то неестественно покачиваясь вперед-назад, словно кукла-неваляшка. А затем его разобрал смех. Клод выдохнул, шокированный. Альбедо прошел вперед, соскочил с клинка таким легким и воздушным движением, словно собирался исполнить танцевальное па. На траву брызнула кровь. Там, где клинок рассек плоть, зияла глубокая рана, но ее края тотчас озарились красным светом — сила скверны исцеляла Альбедо, подтягивала края раны друг к другу, будто зашивала их багряными нитями. Клинок в обессиленных руках Клода задрожал. Альбедо развернулся. По его губам скользнула усмешка. — На что ты рассчитывал? — уточнил он снисходительно. Клод отступил в сторону рощи. Альбедо рывком сократил дистанцию, выхватил из рук Клода меч и одним ударом, быстрым и мощным, пригвоздил его к стволу росшего позади дуба. Клод потянулся к лезвию. Руки не слушались. Ему оставалось лишь стоять, захлебываясь кровью, и беспомощно смотреть в пылающие глаза Альбедо. — Ну, не делай такое лицо, Клод. Ты ведь не умрешь, — сказал тот тихо, с каким-то исступленным ожесточением. — Я знаю, как сильно ты этого жаждешь. — Он наклонился вперед, и следующие его слова полились в ухо отравляющим шепотом. — Поэтому я приложу все усилия, чтобы ты жил дальше, умоляя меня о смерти. Клод, пронзенный дрожью, закрыл глаза. — Давай поставим эксперимент, — предложил Альбедо. — Скажи, ты знаешь… О чем думал Дурин, когда напал на Мондштадт? У Клода не было сил отвечать. Разочарованный этим, Альбедо хмыкнул, поднял руку. Клод чуть отвернул голову, будто пытаясь таким образом спрятаться от выжигающей боли, которая обычно следовала за этим жестом, но на сей раз Альбедо не стал его мучить. Вместо этого он призвал Архив Бодхи. — Он думал о нашей с ним матери. О Рэйн, в которой ты так уверен. Он умирал с ее именем на губах, но она даже не подумала прийти. «Она не пришла, потому что ей было слишком больно», — подумал Клод. Он не смог сказать это вслух. — Я хочу проверить свою теорию, — сверкая глазами, объяснил Альбедо. — Действительно ли все дело в любви? Она не пришла попрощаться с Дурином, потому что не любила собственных детей… Но может, она придет попрощаться с тобой, если почувствует, что скоро от тебя не останется даже желания умереть. К счастью, ты обладаешь поразительной живучестью, что делает тебя идеальным материалом для такого эксперимента. — Ты… сошел с ума, — тихо сказал Клод. Альбедо одарил его улыбкой. — Напротив. Я чувствую, что еще никогда не был так близок к пониманию природы Тейвата. К пониманию сути мира, в клетке которого мы оказались заперты. И когда я постигну его последние тайны, я распахну двери этой клетки, и мы все обретем свободу. Я… — Он на короткий миг закрыл глаза. — Я обрету свободу. — Альбедо… — обессиленно произнес Клод. Должно быть, потонув в скверне, он все же сумел сохранить крошечный фрагмент своего прежнего «я». Этот фрагмент отчаянно жаждал свободы. Но остальная часть Альбедо, темная, безжалостная, как это свойственно скверне, искала ее не там, где следует. Архив Бодхи с мерцанием закрутился над ладонью Альбедо. По замутненным глазам ударила золотая вспышка, и сознание пронзила раскаленная игла. Альбедо увлек Клода навстречу кошмарам, в которых надеялся отыскать собственное спасение.

* * *

Одновременно с порталами по обе стороны дороги вспыхивали темные огни — это наступали, безжалостно поджигая шатры, силы Бездны. От страха дыхание сбилось, и в горле встал болезненный комок, который никак не получалось сглотнуть. Ладошка Венни, мокрая от усилий, выскальзывала. Когда за спиной между шатрами разыгралась внезапная метель, холодный порыв ударил Венни в спину, толкнул навстречу земле — Элизия едва успела подхватить ее и, взяв на руки, потащила туда, где начиналась дорога к Каскаду Дождей. Среди возвышенностей легко затеряться, и если они успеют добраться до горной гряды… Стена темного пламени выросла на дороге, и Элизия, вскрикнув, отшатнулась за мгновение до того, как огонь лизнул локоть Венни. Позади возник Вестник Бездны. — Бежим! — закричала Венни. Элизия крепче прижала ее к себе и бросилась прочь, пригибая голову. Мимо проносились черные вспышки и ледяные стрелы, от которых по земле били волны элементальной энергии. Боль из горла подкатила к глазам. — Элли! Часто заморгав, чтобы прогнать выступившие от изнеможения слезы, Элизия из последних сил побежала на этот крик. Ей навстречу протянулась рука. Беннет ухватил ее за плечо, подтянул ближе, но в следующее же мгновение толкнул к себе за спину, защитившись от атаки Вестника огненной завесой. — Я возьму его на себя, уходите! — прокричал он. Элизия сделала шаг, но тотчас пошатнулась. Венни мягко обхватила ее запястье. — Отпусти. Я сама пойду. — Венни… Элизии было страшно ставить малышку на землю, как если бы только прижимая Венни к себе, она могла гарантировать ее безопасность. Но Венни, несмотря на испуг, смотрела едва ли не с мольбой. «Я справлюсь, верь мне!» — говорили ее огромные от наплыва эмоций глаза. Судорожно выдохнув, Элизия спустила Венни, и та, ухватив ее за руку, тут же потянула их обеих в сторону шатра. — Давай спрячемся там! Едва ли шатер мог служить надежным убежищем от злых помыслов Бездны, но другого выбора не оставалось. Элизия поспешила за Венни. Та с проворством вбежала в шатер. Пока она осматривалась в поисках подходящего укрытия, Элизия вонзила в землю вокруг шатра несколько стрел — в случае приближения противника они взорвутся элементальной энергией и предупредят об опасности. Когда с подготовкой было окончено, Элизия торопливо задернула полог. Ох уж эта наивная надежда на то, что враги непременно воспользуются парадным входом… Измученная тревогами, она обернулась, обежала шатер придирчивым взглядом. Похоже, он служил актерам странствующего театра очередной костюмерной — за сегодняшний день Элизия навидалась таких в избытке. Среди вешалок и гор реквизита затерялся неприметный сундук, и Элизия кивком указала на него Венни. — Полезай. Не дожидаясь ответа, она опустилась на колени, подняла крышку сундука. Та оказалась легкой — важная деталь на случай, если Венни придется сбегать из шатра самостоятельно. — А ты, Элли? — встревожилась Венни. — А я найду себе другое место. Давай, давай! Венни закусила губу, но все же покорно забралась в сундук. Перед тем, как закрыть крышку, Элизия одарила ее поцелуем в макушку, немного промахнувшись из-за спешки. — Все будет хорошо, — пообещала она. — Дядя Кевин говорит, что это пустые слова, — заметила Венни. — Дядя Кевин получит при встрече подзатыльник, — пробормотала Элизия. — Это не пустые слова, Венни. Не сейчас. Обещаю. Мы обязательно справимся с любыми трудностями и опасностями. «Я позабочусь о том, чтобы никакая на свете сила тебе не навредила», — мысленно добавила она, но вслух говорить этого не стала. Слишком уж Венни сама любила всех защищать. И к тому же ненавидела, когда ради нее геройствуют остальные. Венни обняла ее за шею. — Я знаю, сестренка Элли. Я не боюсь. Правда-правда. Элизия отстранилась. «Маленькая врунишка. Этому ты тоже у Кевина научилась?» Она ласково щелкнула Венни по носу. — Я знаю, ты смелая девочка, но пожалуйста, не покидай укрытие. Только если тебе самой будет угрожать опасность. — Венни смотрела с неодобрением, и Элизия поняла, что следует сказать иначе. — Даже если мне придется вступить в бой, я смогу за себя постоять, а вот защищать одновременно и себя, и тебя мне будет очень трудно. Договорились? Скомкав подол платья, Венни кивнула и свернулась на дне сундука. Элизия вздохнула. Она надеялась, что Орден Бездны не заинтересует старый театральный реквизит. Захлопнув крышку, она для верности набросила сверху кусок ткани, а сама постаралась спрятаться среди вешалок так, чтобы с ее позиции хорошо просматривался вход в шатер. Это было бесполезно на случай, если силы Бездны просто разорвут ткань с любой угодной им стороны. И все же такое положение давало зыбкую иллюзию контроля — сейчас Элизия отчаянно в ней нуждалась. «Что там Беннет? Все ли в порядке с Клодом? Зачем Орден Бездны явился сюда, в странствующий театр? Неужели…» Она на короткое мгновение опустила руку в карман, сжала сережку, которую доверил ей перед уходом Кевин. Нет. Небесные ключи невозможно отследить через Архив Бодхи. Кевин ведь отдал ей Клятву Ветра именно по этой причине. Он подозревал, что Альбедо воспользуется Архивом Бодхи, и предположил, что основной целью противника станут истинные владельцы — те, кого в первую очередь нужно выследить и устранить для завершения слияния вероятностей. — Орден Бездны понемногу сдает позиции. Сейчас они не могут позволить себе тратить ресурсы на то, чтобы убивать всех подряд — это было бы крайне неразумно, — сказал Кевин перед тем, как вложить Клятву Ветра в руку Элизии. — Им достаточно сосредоточить силы в одной точке, чтобы убить истинных владельцев: без них обойти законы Воображаемого пространства будет нельзя, и вероятности сольются. — Это так, но есть ли у нас уверенность в том, что Принц Бездны разумен? — уточнила Элизия. Кевин качнул головой. — Нет. Такой уверенности у нас нет. Поэтому, хоть вы с Венни и будете вдалеке от истинных владельцев, ты должна сохранять бдительность. И… Он положил Клятву Ветра на ладонь Элизии, накрыл ее своей. Пускай он пытался скрыть это, Элизия услышала, как сквозь его стиснутые зубы прорвался тихий выдох. — Защитить Венни важнее Небесного ключа. Даже если заберут, не страшно. Отвоюем. Он произнес эти слова, не в силах спрятать чувство вины. На взгляд Элизии, в том, чтобы отдавать предпочтение любимому меньшинству, не было ничего постыдного. Напротив. Разве не естественно, что любой человек пытается в первую очередь защитить тех, кто ему дорог? Но Кевин, конечно, считал иначе. Он считал необходимым спасти сразу всех. Выбирать Венни вместо Клятвы Ветра — все равно что соглашаться на риск подписать остальному миру смертный приговор, ведь возвращение Небесного ключа не сводится к «Отвоюем». «Не волнуйся. Я сохраню для тебя и то, и другое, — подумала Элизия. — Чего бы мне это ни стоило… Я не оставлю тебя одного. Я не повторю своих старых ошибок, Кевин». Она не спускала глаз со входа в шатер, одновременно с этим пытаясь прислушиваться к происходящему снаружи. В криках и реве темного пламени приближения врага было не разобрать. Оставалось лишь в тягостном ожидании сжимать хвостовик стрелы, тщетно надеясь, что стрелять все-таки не придется. Но враг, конечно, не заставил себя ждать. Одновременно с высокой фигурой в шатер шагнул холод. Элизия осторожно выглянула из-за вешалок. Вошедшим оказался Аякс. Красный огонек его механического глаза скользил по шатру, словно сканер робота из Каэнри’ах. Некоторое время Аякс стоял, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, чутко улавливая любые посторонние звуки, и Элизия, затаив дыхание, мысленно повторяла: «Уйди. Уйди. Уйди!» Аякс не ушел. Напротив, зашагал в глубины шатра, продолжая пристально осматриваться. Его механическая нога ступала за обычной с характерным лязгом, от которого по спине водопадом сбежали мурашки. Элизия, пригнувшись, беззвучно продвигалась за ним посреди вешалок. Аякс застыл неподалеку от сундука. Элизия попыталась сглотнуть, но в горле пересохло, а сердце, казалось, загромыхало прямиком в голове. «Отойди». Аякс стоял. Элизия замерла в некотором отдалении, еще крепче сжала хвостовик стрелы, готовая в любой момент спустить ее с тетивы. Механический глаз Аякса вращался. Красный огонек мерцал — казалось, в череде его быстрых вспышек и затуханий кроется послание: «Я убью всякого, кто смеет от меня прятаться». Затем он медленно поднял руку с револьвером, и Элизия услышала знакомый щелчок: Аякс взвел курок. Пытался ли он таким образом выманить затаившихся или в самом деле вознамерился стрелять? Ответ на этот вопрос Элизия так и не узнала. Она больше не могла рисковать. Поэтому, когда пальцы Аякса крепче обхватили рукоять револьвера перед грядущим выстрелом, она показалась из-за вешалки и одним быстрым, точным движением спустила стрелу с тетивы. Одновременно с этим бахнул выстрел. Элизия успела пригнуться — пуля прорезала ткань шатра. Скрываясь за вешалками, она кинулась прочь от сундука, и вслед ей громыхали выстрелы. Пули секли пространство ледяными вспышками. Аякс что-то говорил, но за этим несмолкаемым грохотом Элизия не сумела разобрать ни слова — только интонацию, пробирающую до костей, словно мороз. Путь между вешалками закончился. Больше прикрытий не осталось, и Элизия, по-каслановски ругнувшись, пнула вешалку прямиком на Аякса. Вешалка не причинила ему вреда, зато свалившаяся сверху гора костюмов позволила Элизии выиграть пару драгоценных мгновений. Пока Аякс пытался выпутаться из шали мадам Виолетты, главной героини пьесы «За сиреневым садом», Элизия схватила с ящика цветочный горшок. Использовать цветы вместо снарядов было больно, но ничего не поделаешь — всем порой приходится чем-то жертвовать. Горшок зарядил Аяксу по человеческой части головы. Обломки рассекли кожу, и на шаль упали, тут же въевшись в нежную ткань пятнами, капли крови. Аякс взревел, не сколько от боли, сколько от ярости, вслепую выстрелил из револьвера — пуля чиркнула по деревянной подпорке шатра, выбив из нее град мелких щепок. Окровавленные лоскуты разорванной шали полетели на пол. Аякс вскочил, в несколько широких и стремительных шагов очутился рядом с Элизией. Она швырнула в его механический глаз электрическую вспышку. Та угодила точно в цель. По механическому глазу прокатилась цепь разрядов, и он, не выдержав напряжения, лопнул, обнажив за металлической пластиной черный провал пустующей глазницы. Где-то в этой черноте пульсировали нити красной энергии — следы скверны. Ошарашенная таким зрелищем, Элизия отступила назад, но механические пальцы Аякса сомкнулись на ее запястье подобно тискам, пытаясь раздробить кости. Элизия вскрикнула, щелкнула пальцами, и по коже с болезненным покалыванием промчалась электрическая искра. Аякс разжал руку. Элизия попыталась уйти в сторону. Аякс грубо сгреб ее в охапку, стиснул в своих железных объятиях, отчего ребра тут же отозвались болью. Все внутри сжималось, и Элизия забилась, отчаянно пытаясь сделать вдох. — Тебе необязательно умирать, — сказал Аякс бесстрастно. — Я пришел за девочкой. Где она? «За девочкой?» Боль едва не выбивала сознание, но даже в таком состоянии Элизия сумела догадаться, о ком идет речь. Венни! Но зачем им понадобилась Венни? Малышка не имеет никакого отношения к Небесным ключам, она даже с Глазом Бога не несет никакой угрозы! Разве что… Элизия невольно охнула. Она была права. Принц Бездны не просто неразумен — он сошел с ума. Да, Венни не несет врагам никакой угрозы. Это Принц Бездны намеревался воспользоваться Венни, чтобы донести свою угрозу до остальных. В частности, до Кевина. Принц Бездны никогда не был дураком. Кевина не смогли сломить ни иллюзии Воли Грома, ни заражение Кровью Текутли, ни даже эмоциональная связь с остальными истинными владельцами. Но Принц Бездны не забыл, как в битве у Алькасар-сарая его злейшего врага едва не уничтожил один лишь занесенный над Венни клинок. Принц Бездны хотел использовать пятилетнюю девочку в войне, в которой он давно потерпел заведомое поражение. Столько боли, столько зла, столько смерти… И все это ради цели, давно обернувшейся пеплом. Элизия сейчас сражается со старшим братом Тевкра — ради чего? Август лишился в минувшем бою отца — ради чего? Аято потерял зрение — ради чего? Две вероятности рассыпаются, не способные примириться друг с другом… Ради чего? Ради чего Итэр втянул всех в свою Бездну? Ради сестры? Да если его сестра хоть немного напоминала Люмин из этой вероятности, она бы никогда не одобрила подобное безумие. Нет. Элизия давно думала об этом и больше не верила в такие отговорки. Итэр был неотъемлемой частью круговорота боли. Он нес боль другим, потому что надеялся таким образом примириться со своей собственной. Если весь мир будет биться в агонии куда страшнее твоей собственной, может, ноша на твоих плечах начнет казаться по сравнению с чужой легче. Ты сумеешь наконец принять ее — и обрести освобождение. Прощение. Забвение. Глаза Элизии наполнились слезами, и горячие мокрые дорожки, собираясь на подбородке, падали на руки Аякса. «Мы умираем на выдуманной войне из-за чужих иллюзий». Руки сжались в кулаки. Глаза Элизии полыхнули фиолетовым светом, и по шатру прокатилась волна электрических разрядов. На несколько секунд механическую половину тела Аякса закоротило, и Элизия, пользуясь этим, сумела наконец вырваться из его хватки, побежала, но споткнулась, обессиленная теснившейся в ребрах болью. В спину ударила ледяная волна — даже не успев толком прийти в себя, Аякс атаковал прицельно и безжалостно. Элизию протащило вперед, к ящикам, в которые она влетела всем телом. Лоб взорвался болью. Из глубокой ссадины выступила, стекая к глазу крупными каплями, кровь. После удара в голове шумело, а мир никак не мог собраться воедино, и, хотя Элизия сразу же принялась подниматься, Аякс без труда настиг ее и, ухватив за волосы, подтянул к себе. — Тебе необязательно умирать, — повторил он. Его интонации ничуть не отличались от тех, с которыми он произнес эту фразу в первый раз. — Я пришел за девочкой. — Я не знаю, где она, — прошептала Элизия. — Лжешь. — Механическая рука оттягивала волосы назад с такой силой, что рвались тонкие пряди. — Ты была с ней. Где она? Элизия промолчала. Аякс рывком закинул назад ее голову, приставил к шее револьвер. В месте, где холодное дуло вжималось в кожу, особенно хорошо ощущалось биение сердца. — Твое молчание ничего не изменит, — сказал Аякс. — Я все равно найду ее, но тебе придется умереть. Пользуясь тем, что Аякс в таком положении не видит направление ее взгляда, Элизия быстро проверила сундук. Его крышка была приоткрыта. В темной щели виднелись два огромных от страха глаза. Пальцы Венни впились в край сундука — она намеревалась, презрев наставления Элизии, броситься на помощь. — Нет! — прокричала Элизия. — Не смей! Венни, испугавшись ее резкого возгласа, невольно приросла ко дну сундука. Дуло револьвера продолжало упираться в шею. Как и рассчитывала Элизия, Аякс воспринял ее слова на свой счет. — Не смей вредить ей, — добавила она тише. — Не смей потакать приказам Принца Бездны. Ты ведь все еще человек. У тебя ведь тоже до сих пор есть братья и сестра. Как ты можешь идти у него на поводу, как можешь соглашаться на то, чтобы вовлекать в войну ребенка?.. На неуловимое мгновение синий глаз Аякса дернулся, но его выражение быстро стало равнодушным. — Прекрати тянуть время, — сказал он. — Я… не человек. Он взвел курок. Венни выглядывала из сундука, подперев крышку головой, и зажимала рот обеими руками, словно пыталась таким образом удержать себя на месте. Элизия закрыла глаза в ожидании страшного звука — сил на сопротивление уже не осталось. «Но Венни… Если меня убьют, что будет с Венни?» Да, вся эта война была ложью. Но то, что нужно в ней защищать — правда. Только правда. Драгоценные моменты. Любимые люди. Цветы на пороге дома. И… Пускай твой дом омывают бескрайние волны цветов. Пускай каждый раз они напоминают тебе о красоте мира, в который ты веришь… и о том, как важны человеческие мечты.               — О чем ты мечтаешь, Элли? — спросила Венни, когда они, насквозь мокрые, вновь взялись за руки и следом за друзьями направились к странствующему театру. Элизия смахнула с щеки капли, безуспешно попыталась отжать прядь волос. Бросив тщетные попытки, она взглянула по сторонам, проводила глазами ворох опавших листьев, которые гнал вдоль дороги ветер. Впереди по дороге шагал Кевин. Словно ощутив взгляд Элизии, он обернулся через плечо. Не сказал ни слова, даже не улыбнулся, но вскинул кулак, как если бы это значило нечто большее, чем все утешающие в мире послания вместе взятые. — Я должна одному человеку, — призналась Элизия. — И мечтаю однажды вернуть этот долг, насколько сумею. — Должна? — сдвинула брови Венни. — Что это значит? Ну, то есть, папа всегда говорит, что господин Венти должен ему, если господин Венти забывает за что-нибудь заплатить… Но я не понимаю. Ты тоже забыла заплатить? «В какой-то степени, — подумала Элизия. — Скорее «не забыла», а позволила ему заплатить за все в одиночку». — Не совсем, крошка. Этот человек… Он спас меня и целый мир. Он отдал ради этого все и так устал, что в конце концов принял решение уйти. — Элизия чуть крепче сжала ладошку Венни. — Теперь он отдыхает. А я хочу быть благодарной ему за спасение не только словами, но и делом. Защищать то, что он так старался сберечь. — О-о-о, — протянула, приложив палец к губам, малышка Венни. — Здорово. Я не умею так мечтать. Элизия невольно улыбнулась. — О чем же мечтаешь ты? — Я… Эм-м… Ну… На щеки Венни набежал румянец, и она потупила взгляд, но все же нашла в себе смелость поднять голову и выпалить: — Я хочу, чтобы все снова улыбались! Элизия удивленно замерла. Венни тоже остановилась, окончательно залившись краской: она решила, будто сказала что-то не то. Ветер по-прежнему гнал облетевшие листья. После недолгого кружения они оседали на дороге, становясь похожими на яркие, распустившиеся по весне цветы. — Это… Это очень хорошая мечта, Венни. — Сделав шаг, Элизия опустилась перед Венни на колени, ласково взъерошила ей волосы. — Не надо ее стесняться. Пускай люди говорят, что хотят, пускай считают ее глупой или наивной, это же твоя мечта, верно? Тебе ее исполнять. Тебе ее оберегать. — Оберегать? — удивленно переспросила Венни. Элизия кивнула. — Да. Это значит быть верным мечте. А еще каждый день делать маленький шаг в сторону того, чтобы она стала реальностью. — О! — просияла Венни. — Я поняла! Выпустив руку Элизии, она вдруг помчалась вперед, догнала Тевкра, который смотрел перед собой в сдержанной задумчивости. С тех пор, как Тевкр пережил заражение, он редко улыбался, но, когда Венни подлетела к нему и принялась что-то безостановочно тараторить, он вдруг тихо засмеялся, да так искренне, что шагавший рядом Тимми не удержался от забавного комментария. Венни расхохоталась в ответ. Ее звонкий смех, подхваченный ветром, пронесся по дороге, омыл теплой волной осеннюю рощу. Вслушиваясь в него, Элизия и сама тихонько засмеялась. В тот миг ей хотелось верить, что вне зависимости от того, что принесет будущее, мечта Венни будет вечно сиять, согревая своим светом других.               Но теперь Венни пряталась в сундуке, а в нескольких шагах от нее стоял человек, который по чужому приказу способен был даже оборвать ее жизнь. Если Элизия позволит Аяксу спустить курок, если она сдастся, Венни будет следующей. Доля секунды. Вот сколько времени у тебя есть, чтобы в критический момент принять решение — и тем самым спасти или обречь. В разгар битвы именно эта доля секунды становится роковой. Палец Аякса потянулся к курку. Выстрел был неизбежен. Доля секунды — предательски малая единица времени. Раздался резкий звук — но вместо залпа из револьвера Элизия услышала, как на пол упала монета. Ее звон наполнил шатер, но казался каким-то далеким, будто… ненастоящим. — Не бойся. Сейчас у нас с тобой есть все время мира. Незнакомый женский голос прозвучал одновременно и в шатре, и в голове. В нем слышались смешливые нотки, словно лицо его обладательницы озаряла озорная улыбка, и Элизия, приободренная этой теплотой, решилась открыть глаза. Ее взору предстала невысокая девушка. Закинув ногу на ногу, она сидела на столе, где Иден оставила черновики сценариев, и игралась с монеткой — призрачной, полупрозрачной, как и она сама. Светлые волосы упругими локонами спадали до пояса. В зеленых глазах, чуть прищуренных, искрилось веселье, будто девушка забежала в шатер после удачной репетиции и готовилась вот-вот убежать играть в спектакле свою роль — несомненно, главную, потому что такие девушки рождены играть главные роли. — Как… — только и смогла сказать Элизия. Она осторожно повернула голову. Аякс оставался неподвижен. Его палец замер в опасной близости от курка. Венни по-прежнему подпирала головой сундук и не шевельнулась, даже когда Элизия окликнула ее по имени. Элизия бесшумно выдохнула. Она уже догадалась, что происходит, но разум до сих пор отказывался в это верить. Беспрепятственно высвободившись из хватки Аякса, Элизия приблизилась к девушке, тоже устроилась на столе. Ее настоящее тело осталось стоять рядом с Аяксом, в то время как сознание обрело возможность свободно гулять по миру столько, сколько позволит Клятва Ветра. — Ты София? — спросила Элизия у девушки. Вместо ответа девушка подбросила монетку, поймала ее двумя пальцами, покрутила в руках. — Я всегда знала, что истинная владелица Клятвы Ветра будет милахой. — София, бывшая оскверненная, дух которой остался жить в Небесном ключе, одарила Элизию теплой улыбкой. — Я очень рада наконец познакомиться с тобой лично, Элизия. Хлопнув монетой по столу, София протянула руку, и Элизия без колебаний ее пожала. Ладонь Софии оказалась прохладной, но на удивление плотной, словно принадлежала реальному человеку. — Я тоже очень рада увидеть тебя, София. Когда с приветствиями было покончено, они обе синхронно повернули головы к Аяксу. София болтала ногами, задумчиво постукивая монеткой по колену. Элизия откинулась назад, оперлась на руки, изучая разложенные на столе страницы сценария. Когда она из любопытства попыталась дотронуться до одной из них, ничего не произошло: пускай Элизия и ощутила шершавую поверхность бумаги и даже продавленные сильным нажимом уверенной руки Иден буквы, сами страницы не сдвинулись с места. — Ты не сможешь ничего изменить. Не таким способом. — София указала на тело, беспомощно застывшее в ожидании выстрела. — Ты ведь и сама понимаешь, что находишься здесь лишь сознанием. Элизия кивнула. Бросила очередной взгляд в сторону Венни, сожалея, что не может обыграть время и перенести крошку подальше от опасности. — Что ты сделала? — полюбопытствовала Элизия. — Я только признала тебя истинной владелицей Клятвы Ветра, — пожала плечами София. — А все остальное сделала ты сама. Элизия не сдержала смех. — Ты ведь знаешь, я спрашиваю не об этом. Клятва Ветра… Как она работает? — А ты как думаешь? — лукаво спросила София. Элизия в задумчивости завела за ухо прядь волос. София продолжала поигрывать монеткой, с любопытством глядя на Элизию в ожидании ответа. — Не думаю, что она способна останавливать время, — заговорила после пары минут размышлений Элизия. — Или влиять на него каким-то другим образом. Кевин говорил, что время течет по Воображаемому Древу от корней к кроне, и это фундаментальный закон вселенной. Клятва Ветра — сильный артефакт, но вряд ли он может остановить поток самой вселенной или же обратить его вспять. София не перебивала. Она не подтверждала догадки Элизии, но и не опровергала их, словно хотела узнать, как далеко она может зайти в своих рассуждениях. — Клятва Ветра также не дает возможности перемещаться в прошлое физически. К такому выводу пришла в своих исследованиях Лиза. Клятва Ветра перемещает во времени лишь сознание обладателя, позволяя стать из участника событий наблюдателем. Именно так Лиза помогла спасти Мондштадт во время Пепельного Бедствия. София покивала. — Верно. Видишь ли… Хм. Пожалуй, объяснить это будет непросто. Она улыбнулась, принялась накручивать на палец прядь волос, и Элизия вдруг отчетливо различила вместо шатра очертания незнакомой комнаты. Это были воспоминания Софии, которые Элизия смогла увидеть из-за установившейся между ними связи.               София лежала на диване в очень странной позе: закинув ноги на спинку, она свесила голову и читала книгу. Ее взгляд внимательно скользил по строчкам. Изредка ее брови приподнимались, и она, откладывая книгу, бралась за лежавший рядом блокнот, принималась чертить какие-то схемы и тотчас их перечеркивать, постукивая ручкой себе по носу. — Кровь приливает к голове. Болеть потом будет. Ручка оставила на странице длинный росчерк, но София, не заметив этого, рывком приподнялась. В голове и впрямь подозрительно зашумело. Приложив руку ко лбу, София не сразу заметила, что вошедший приблизился к дивану и опустился рядом. — А… Ох… Арей! Он бросил взгляд на обложку книги. Как и всегда, по выражению его лица решительно невозможно было сказать, понял ли он хоть слово из прочитанного. Иногда Софии ужасно интересно было расспросить, учился ли он в школе, как много успел узнать до войны, кем хотел бы стать после. Но она боялась, что подобные вопросы могут разбередить раны Арея — он никогда о них не рассказывал, но не то чтобы София нуждалась в том, чтобы к Арею прилагались пояснительные записки. — Терион тебя убьет. — За что? — удивилась София. Вместо ответа Арей поднял книгу и аккуратно закрыл ее, вложив между страниц подобранную с пола закладку. — За то, что кладешь книги обложкой вверх. Портятся. Она тихо рассмеялась. Его серьезная интонация звучала привычно, но в то же время решительно не подходила ситуации, так что она ничего не сумела с собой поделать. Арей бросил на нее быстрый взгляд. Уголок его губ слегка дернулся, выдавая улыбку. — Что читаешь? «Значит, все-таки не понял», — рассудила София. Она села нормально. Голова все еще гудела, недовольная столь бесцеремонным отношением. Заметив, как София пытается прогнать боль судорожными поглаживаниями, Арей осторожно обхватил ее за плечи, положил ей на лоб прохладную ладонь. София всегда поражалась, как у человека, столь тесно связанного с огнем, могут быть такие холодные руки. — Пытаюсь разобраться в устройстве вселенной. Может, так я смогу найти ответ на вопрос, как работают мои силы? — Она бросила взгляд на книгу, которую Арей положил себе на колени. — Я ведь уверена, что могу воспользоваться ими в этой войне. Только пока не понимаю, как. — Ты уже несколько ночей нормально не спишь. Отдохни. София всплеснула руками, едва не заехав Арею по носу. Он не обиделся. — Думаешь, я не пыталась? Я просто не могу! Стоит мне только лечь, и все мысли сразу об этом. А что, если я сумею переломить ход битвы? Или научиться обращать заражение скверной вспять? — Арей сидел совсем близко, и потому София почувствовала, как он вздрогнул. — Может, так мы сможем предотвращать удары скверны. Или предсказывать их, чтобы успевать эвакуировать людей. Это же такие возможности! Она ожидала, что Арей ответит в привычной сдержанной манере, мол, мечты мечтами, а война по расписанию, но он промолчал. — Арей, а вдруг… — София сжала запястье руки, которую он держал на ее лбу. — А вдруг я смогу найти способ, чтобы после войны мы смогли стать прежними? Без скверны. Без всех этих побочных эффектов. Мы могли бы снова быть людьми. И жить так, как нам захочется. Губы Арея приоткрылись, но он снова промолчал. София, не выдержав, вскинула брови. — В чем дело? Ты… не хочешь этого? — Я никогда об этом не думал, — честно сказал он. — О том, что будет после войны. Никогда не думал, что доживу. — Что за глупости ты говоришь? — рассердилась София. — Конечно, доживешь! Ты должен! Она так распалилась, что схватила книгу, раскрыла ее, лихорадочно пролистала в поисках нужной страницы. Слова Арея звучали страшно. Все оскверненные хотя бы раз задумывались, доживут ли они до конца, но все так или иначе представляли свое желаемое будущее. А Арей говорил так, будто в нем не нуждался. Может, не верил, что сможет очиститься от скверны и снова испытывать счастье, как прежде, до тех ужасов, которые ему пришлось пройти во время осквернения. Софии очень хотелось доказать ему, что он не прав. Она наконец нашла, что искала — рисунок исполинского древа. Существовало великое множество теорий о строении вселенной, но эта была у Софии любимой. Может, она превосходно вписывалась в амбициозные планы на будущее. А может, Софии просто нравилась мысль, что осью миров является именно дерево. Пускай даже весьма условное, описанное таковым только ради удобства. Неважно. Дерево — это очень красиво. Это напоминание о том, что даже посреди бескрайней темноты может однажды зародиться росток надежды. — Время, — сказала София, ткнув пальцем по странице. — Время течет по стволу Воображаемого Древа, и мы движемся относительно него с определенной скоростью, которая и определяет темп нашей жизни. Для разных существ эта скорость может быть разной, но для отдельно взятой личности она на протяжении всей его жизни является константой. — Софи, — взмолился Арей. София вздохнула. — Постоянной величиной, — объяснила она. — Иными словами, ты не можешь поменять скорость, с которой движешься относительно общего потока времени, протекающего по стволу Воображаемого Древа. Арей не произнес ни слова. Он был умен и на поле боя показывал себя превосходным командиром, но не слишком любил углубляться в науку, предоставляя это Идрису или Софии. Тем не менее, он не перебивал, словно понимал, что Софии жизненно необходимо выговориться, бурно при этом жестикулируя и постоянно вываливая на него целую гору запутанных понятий. — Но это верно для обычного человека, — продолжила София. — Я же получила благословение. Моя догадка заключается в том, что оно позволяет мне по собственному усмотрению менять скорость своего движения относительно общего потока времени. Ну, вернее говоря, скорость движения своего сознания. — И что это значит? В том, как он искренне пытался ее понять, было что-то трогательное, даже щемящее, и София не сдержала улыбки. — Ну, если по-простому, если я движусь со своей стандартной скоростью, я живу в настоящем. — А если замедляешься, попадаешь в прошлое? — Нет. Замедлиться не позволяет естественный ток времени Воображаемого Древа. — Арей выгнул бровь, и София задумчиво поскребла в затылке. — Ну, представь, что ты оказался в реке. Ты ложишься и позволяешь течению нести тебя — это и есть твоя обычная скорость. Ты можешь погрести, тогда поплывешь быстрее. Но как замедлится? Течение ведь никуда не денется. Даже если прекратишь грести, оно будет нести тебя, все время возвращать к твоей обычной скорости. Понимаешь? Арей неопределенно повел рукой. Кажется, это значило «да». — Но есть еще один способ поменять свою скорость, — заметил он. — Развернуться и погрести в обратном направлении. Против течения. — Вот поэтому сравнение остается просто сравнением, — ответила София. — Время — не река, не луч из прошлого в настоящее. Оно связано с пространством, с Воображаемым Древом, и подчиняется Воображаемым законам. Их нельзя рассматривать в отрыве друг от друга. Она продемонстрировала Арею блокнот со своими схемами. — Кажется, что попасть в прошлое можно только двигаясь назад, но это представление в корне неверно. Напротив. Именно потому, что пространство и время связаны, необходимо двигаться вперед, развить огромную скорость — и либо достичь границ Воображаемого Древа, либо выйти из него раньше через квантовые врата. — Ты меня потеряла, — признался Арей. — Я ничего не понял. Какие еще квантовые врата? Как ты можешь, двигаясь вперед, вернуться назад? София поскребла ручкой нос. — Воображаемое Древо ведь не единственная сущность во вселенной. Они соприкасаются с Морем Квантов. Именно оно лежит за границами Воображаемого Древа. А квантовые врата — это что-то типа кротовой норы. Прохода, который соединяет Воображаемое пространство и Море Квантов. Раз вернуться в прошлое иным способом невозможно, остается только прыгнуть в Море Квантов. Там действуют иные законы, и поэтому, если пересечь его, можно вновь войти в Воображаемое пространство через другие квантовые врата — и таким образом очутиться в прошлом. Я могу легко проделывать такое со своим сознанием, но что насчет других людей? Вещей? Явлений? Могу ли я задействовать такой механизм, чтобы откатывать чужие состояния назад во времени? И какие парадоксы это может создать? София говорила, не переставая в нервном возбуждении детализировать в блокноте очертания Воображаемого Древа, а потому не сразу придала молчанию Арея должное значение. Когда же она подняла голову, то обнаружила, что Арей уснул. Сначала ей захотелось выдать ему подзатыльник блокнотом. Впрочем, она быстро передумала. Арей выглядел… умиротворенным. Все нормальные люди засыпали под приятные мелодии или добрые сказки, но по каким-то причинам Арею спокойнее всего спалось после насыщенной терминами лекции. София потянулась к нему, осторожно убрала упавшую на лицо прядь, на пару мгновений задержала на щеке Арея руку. Щека у него тоже была прохладной, отчего касаться ее было особенно приятно. — Я тебя утомила, — прошептала она со смешком. — Ты ведь ни словечка не понял, да? И все равно выслушал… Она прижалась к его плечу. — Я найду способ переломить ход войны, — пообещала она. — Я буду стараться, Арей, как ты стараешься ради нас. И когда все получится… — Она ласково провела пальцами по его расслабленной ладони. — Ты снова улыбнешься по-настоящему. Я бы очень хотела это увидеть.               Пальцы Софии выпустили прядь волос. Она поняла, что Элизия видела ее воспоминания, и отчего-то виновато улыбнулась. — Ну… Зато ты теперь в общих чертах понимаешь, что к чему. На физические объекты, согласно Воображаемым законам, действует множество ограничений. Обойти их можно, но крайне сложно. На сознание эти ограничения не распространяются. София вновь принялась терзать волосы. Возможно, именно потому, что она все время касалась их и поглаживала в разных направлениях, они путались в тугие узлы. — Ты можешь придавать сознанию определенную скорость и тем самым перемещаться по потоку времени. Или же менять свое восприятие момента. — Как сейчас, — заметила Элизия. Она до сих пор была несколько ошарашена тем фактом, что София оказалась любительницей науки. Кевин мог лишь опираться на разрозненные воспоминания других оскверненных, которые то и дело доносились до него по унаследованной от Арея связи, а потому его рассказы о Софии были лишены подробностей. София кивнула. Элизии показалось, она отчаянно цепляется за эту тему, лишь бы не говорить об Арее. Элизия могла это понять. Ей тоже до сих пор было тяжело говорить о погибшем Кевине. — Как сейчас. Бег времени не изменился. Но твое сознание ускорилось, и потому все происходящее кажется тебе замедленным. — Доля секунды превратилась в вечность, — прошептала Элизия. София грустно улыбнулась. — Да. Я столько раз видела, как решения, принятые в спешке, оказывались роковыми… Я и сама не раз принимала роковые решения. — Она вздохнула, но не позволила печали надолго задержаться на лице. — Когда скорость твоего сознания вернется к прежней, у тебя по-прежнему будет один миг. Зато сейчас у тебя появилось время подумать. «Подумать, как спасти, а не обречь». Элизия соскочила со стола, заложив руки за спину, приблизилась к Аяксу, осмотрела его искаженное металлической пластиной лицо. В глубинах темного провала, который появился на месте сломанного механического глаза, зловеще мерцали нити скверны. Как можно остановить того, кто уже почти целиком управляем скверной? Я… не человек. «Но ведь ты заколебался, — подумала Элизия. — Перед тем, как сказать это, и после, перед выстрелом». Протянув руку, она коснулась щеки Аякса. В пылу сражения этого было не разобрать, но сейчас, когда в ее распоряжении оказалось все время мира, Элизия отчетливо различила, как его синий глаз искрится болью. Настоящее сознание Аякса было истерзано. Он уже не мог найти в себе силы сопротивляться приказам Принца Бездны, скверне, темным пучинам, которые пытались утащить его в забвение. Но сквозь этот глаз, все еще человеческий, настоящий Аякс смотрел на внешний мир — и ненавидел себя за то, что ему приходится делать. — Ты человек, — шепнула Элизия. — И именно поэтому продержался так долго. Люди тянутся к тем, кого любят. И ты… Ты дожил до этого дня, потому что тянулся за ней. За Люмин. Верно? Аякс, конечно, не мог ей ответить. Элизия не была уверена, что он вообще слышит. Даже если ее слова и могли достичь его ушей, они наверняка бы превратились из-за разницы в скоростях сознаний в неразборчивую череду звуков. Это было неважно. Вспомнив рассказ Люмин о бегстве из Заполярного Дворца, Элизия нашла ответ, который так лихорадочно пыталась отыскать за ничтожную долю секунды. — Ты любишь ее, Аякс. Шесть лет назад ты отпустил ее, но это ничего не изменило. Твое сердце по-прежнему принадлежит ей, и ты будешь всегда идти за ней… — Элизия приподняла брови, отчего ее лицо приобрело мягкое выражение. — Пытаться ее догнать. Чтобы идти вровень и просто издалека смотреть, как она улыбается — даже если она улыбается не тебе. Она судорожно вздохнула, переплела пальцы в замок. Пока она пыталась принять решение, София спустилась со стола и беззвучно приблизилась. — Вряд ли это надолго его остановит. Он уже не в том состоянии, чтобы прислушиваться к словам. Элизия кивнула. — Я знаю. Мне нужно выиграть еще немного времени. Поможешь? София без лишних вопросов приобняла ее, и Элизия почувствовала на своих плечах ее легкие прохладные ладони. — Использование Небесного ключа истощает, — предупредила София. — Ты только стала истинной владелицей, так что не злоупотребляй. Вряд ли получится изменить скорость своего сознания второй раз подряд — если, конечно, не хочешь провести следующие несколько дней в отключке. Перед тем, как решиться вновь плыть по течению времени, Элизия не сдержала любопытства: — Ты когда-нибудь злоупотребляла своей силой? — Неоднократно, — усмехнулась София. — Знала бы ты, как я истрепала этим нервы Арея. Я… Ох. Надеюсь, в конце концов он сумел меня простить. На короткий миг ее пальцы крепче сжали плечи Элизии, но София быстро взяла себя в руки и кивком дала понять, что готова. Элизия кивнула в ответ. Она не знала, как следует управлять силой Клятвы Ветра, поэтому просто протянула руки вперед, будто намеревалась заключить собственное тело в объятия. Руки обволокло приятной прохладой. Казалось, само время скручивается в потоки, подобные тонким нитям, и оборачивается вокруг ладоней, позволяя собой управлять. Доля секунды. Эта доля секунды разбилась на тысячу фрагментов, и в одном из них сознания Элизии и Софии соприкоснулись, зазвучав в унисон: «Эта война не закончится поражением». «Человечество выстоит и будет жить дальше». «А там, где когда-то гремели битвы, однажды распустятся прекрасные цветы. И даже если нам не суждено пройти по этому полю цветов самим…» «Найдутся те, кто сделает это за нас — и доведет нас до самого конца». Доля секунды. Миг, который порой не уловить и взглядом. Шанс спасти. Шанс обречь. Когда эта доля секунды закончилась, сознание Элизии вновь оказалось в привычном теле, и с губ сорвалось одно-единственное слово — имя, способное оттолкнуть скверну прочь: — Люмин! Рука Аякса дрогнула. Палец над курком нервно дернулся. — Ради Люмин, — сказала Элизия. — Помоги сохранить этот мир ради того, чтобы она улыбалась. С губ Аякса слетел протяжный вздох — усталый, полный боли, от которой кольнуло сердце. Рука задрожала, и револьвер заходил ходуном. Пальцы, которые прежде оттягивали волосы Элизии, на пару мгновений разжались, и Элизия, ожидая этого, собрала в кулак скудные остатки сил, ударила Аякса вспышкой Электро, подхватила оброненный лук. Аякс восстановил утраченное равновесие, взглянул на Элизию со страшным выражением лица: боль затуманила остатки его разума, и под маской человека проступил дикий зверь, мечтающий в мучительном порыве разорвать всякого, кто окажется рядом. — «Сохранить»? «Сохранить»… Его разобрал хохот. Элизия, не теряя времени, спустила с тетивы стрелу, но Аякс легко перехватил ее, переломил пополам, отшвырнув обломки прочь. Выпрямившись в полный рост, он зашагал навстречу, шатаясь, а Элизия отступала назад. Подальше от сундука. К краю шатра. — Что я, по-твоему, могу сохранить?! — прокричал Аякс. — Я не человек! Я не могу ничего сохранять! Я был создан, чтобы убивать! — Аякс… — Я не знаю этого имени. Я не знаю, кто я, не знаю, чего ты от меня хочешь. Я не могу… — Он на короткое мгновение поднял стиснутые в кулаки руки, прижал их к голове, не обращая внимание на холод Милосердия Екатерины. В его последующих словах зазвучали слезы. — Я не могу больше. Я просто… больше не могу. И если ты не способна убить меня… Синий глаз, в котором секунду назад танцевали горестные искры, померк. На лицо, ставшее каким-то жутко оцепеневшим, наползла усмешка. — Тогда я убью тебя. Он метнулся вперед, сбил Элизию с ног, и они вместе повалились на стену шатра. Элизия ожидала этого. За мгновение до падения она успела выставить руку, и прицельная электрическая волна, хлесткая, будто удар плетью, прорезала ткань. Элизия крепко обвила Аякса руками. Они оба зажимали друг друга в объятиях. Он пытался убить ее. Она пыталась его спасти. Не выпуская друг друга, они повалились в темную прорезь, очутились на улице, где уже вовсю зарядил дождь. Элизия знала, что это значит. Она чуть усмехнулась. Грохнул взрыв: это сработали заранее установленные стрелы-ловушки. Облако элементальной энергии прокатилось по земле и, смешиваясь с дождем, впилось в тела Аякса и Элизии электрическими разрядами. Оба рухнули в траву. Придавленная Аяксом, который из-за элементального воздействия утратил контроль над механической частью тела, Элизия попыталась слабо вскрикнуть, но голос подвел — ее собственная сила ударила по ней самой, не изничтожив лишь потому, что она в последний миг успела растянуть за спиной щит. Аякс не шевелился. Он по-прежнему был в сознании, но никак не мог совладать с непокорными механизмами. — Элизия! — зазвучал обеспокоенный голос Софии. Перед глазами стояла пелена. Элизия ненадолго закрыла их, а когда открыла снова, увидела, как над головой разливается холодный розовый свет. Это было… необычайно красиво. Будто портал к морю цветов, которое она вырастила у дома после своего путешествия. Элизии хотелось потянуться к нему рукой, хотелось податься навстречу, достичь этой красоты, а после провести туда других. Показать цветы Венни. Увидеть, как ее волосы развеваются посреди цветочных макушек, будто огонек пламени — яркий, но неспособный обжечь. Успеть заметить краем глаза, как улыбнется Кевин. И знать, что благодаря Клятве Ветра она сможет возвращаться к этому моменту снова и снова. Глаза опять закрылись. Если бы только найти в себе силы встать, сражаться дальше за свою мечту… Не позволить Принцу Бездны обратить это цветочное море в пепел… — Элизия! Этот крик звучал не в голове. Он принадлежал не Софии. Узнав его, Элизия не сдержала дрожи, хотя от нее по телу тотчас прокатилась боль. На глаза против воли навернулись слезы. «Ты всегда…» Когда слезы вырвались из-под контроля, который Элизия так тщательно сохраняла с самой их первой встречи, на губах вдруг задрожала улыбка. «В каком бы мире мы ни очутились, ты всегда оказываешься рядом, когда я нуждаюсь в этом больше всего. Ты никому не позволишь уйти просто так, верно… Кеви?»              

Незадолго до этого

Заморозив щит Гидро Мага Бездны, Кевин пинком отправил его вниз с утеса. Бушующие черные волны тут же уволокли внезапный дар на дно. Кевин подумал, что мог бы открыть музей, состоящий из одних только навечно замороженных им магов Бездны. В ту же секунду голову пронзила вспышка острой боли. Он пошатнулся, оперся на клинок, чтобы самому не отправиться следом за Магом Бездны, отдышался, но приступ тут же вернулся с утроенной силой. Сражавшийся неподалеку Кадзуха что-то прокричал. Свое имя Кевин прочитал лишь по губам: звуки заглушил грохот, который не имел к происходящему на утесе никакого отношения. «Что… что это?» Сзади атаковал Вестник Бездны. Все еще оглушенный, Кевин не успел вовремя увернуться от удара, и оружие Вестника, похожее на иглу, прорезало рукав плаща. На секунду звуки реального мира вернулись. Кевин развернулся и послал в сторону Вестника ледяную волну, отправив его следом за приятелем навстречу морскому дну. В голове опять загрохотало. Казалось, в сознании каким-то образом поселился Аякс, который теперь пытался проложить себе путь на свободу выстрелами из Милосердия Екатерины. — …ин! Кевин! Кадзуха сумел наконец прорваться к ошеломленному другу. Решительный росчерк клинка породил вихрь, который потеснил стаю щенков разрыва навстречу копью Сяо. Сяо промчался через противников черно-зеленым всполохом. На короткий миг его глаза вспыхнули золотом, и чудища обернулись мерцающей золотой пылью. Зарядил дождь. Опустившись на влажную траву, золотая пыль потускнела и в конце концов стала похожа на золу. — Что происходит? — требовательно спросил Сяо. — Чтоб я знал, — раздраженно ответил Кевин. — Не отвлекайтесь на меня, сражайтесь. Нам нужен Шепот Порчи. Нам нужны Барбара и Рэйзор. Мы должны… На сей раз боль была такой сильной, словно воображаемая пуля рассекла сознание и, пройдя навылет, унеслась в выцветшие небеса. В ту же секунду душа наполнилась чужим ужасом, отчаянием, какое настигает людей за пару мгновений до неизбежной смерти. Кевин отчетливо увидел Аякса, ощутил приставленный к горлу револьвер, различил за пределами этой картины стены и деревянные подпорки шатра. В тот же миг он все понял. Одновременно со страхом в душе разгорелся огонь ярости, и Кевин без раздумий призвал Пламенное Правосудие. — Аякс, — процедил он. — Аякс в странствующем театре. — Как ты… — удивился Кадзуха. — Элизия стала истинной владелицей Клятвы Ветра. — Всполох пламени рассек небеса, ознаменовав конец гончей разрыва. — Она не справляется. Венни… Не знаю, что с ней. Сяо понял его порыв без лишних слов. — Иди, — кивнул он. — Мы здесь разберемся. — Альбедо нигде нет, — заметил подошедший Тевкр. За время боя его тело уже успело покрыться глубокими царапинами, из которых теперь сочилась, придавая ему сил, темная дымка. — Он наверняка с Аяксом. Кевин никогда в жизни не открывал портал в Воображаемое пространство настолько грубо — будто вместо того, чтобы рассечь воздух привычным движением ладони, дал Воображаемому Древу пощечину. — Если хочешь со мной, иди. Пока он готовился к переходу, на краю утеса показались Кли и Тимми. Оба вырвались из самого пекла и теперь едва переводили дух, но собирались снова вернуться в бой: казалось, силы Бездны будут прибывать вечно. Люмин бросалась от портала к порталу, рассекала воздух острием клинка, подтягивая края разрывов в пространстве друг к другу. — Я пошел, — сказал, бросив в ее сторону обеспокоенный взгляд, Сяо. — Вернитесь живыми. Прежде, чем кто-то успел среагировать, он обернулся черно-зеленым столпом и появился уже рядом с Люмин. Та как раз закрыла очередной портал, и они бок о бок бросились в гущу сражения. — В чем дело? — нахмурился Тимми. Кевин уже переступил через край портала. Вопроса он не услышал: все его внимание было сосредоточено на чувствах Элизии, на ее страхе, на ее боли — на чувствах, от которых становилось горько, но которые хотя бы давали надежду на то, что она до сих пор жива. — Кевин! — окликнул Кадзуха. Тот не обернулся. Ругнувшись, Тевкр бросился в портал. Полыхнула розовая вспышка, и портал закрылся, оставив Кадзуху, Кли и Тимми на утесе. Затем произошло невиданное. Стиснув переносицу, Кадзуха вдруг произнес короткое и очень отчетливое: — Черт. Кли с Тимми переглянулись. — Да что, блядь, происходит?! — не выдержал Тимми. — Аякс появился в странствующем театре, — со вздохом объяснил Кадзуха. — Тевкр предположил, что туда же пришел и Альбедо. Кли на короткий миг потрясенно обмерла, но быстро взяла себя в руки. Сжав сумку с бомбами, она сказала — тихо, но при этом твердо: — Если это так, они не справятся вдвоем. Аякс с Альбедо наверняка привели за собой другие силы Бездны. А в странствующем театре остались актеры и раненые. Нужно вывести в безопасность тех, кто может двигаться, и защитить остальных. — Согласен, — кивнул Тимми. — Надо разделиться. Кадзуха жестом подозвал к себе Паймон. Та с начала битвы закидывала противников собранными на берегу камнями, а когда снаряды закончились, затаилась за ближайшим к утесу деревом. — Мы уходим. — Что? — изумилась Паймон. — Куда? Кадзуха предоставил рассказывать о произошедшем Кли и Тимми, а сам, отвернувшись от моря, закрыл глаза, сосредоточился, пытаясь припомнить уроки Кевина. Он пока не успел потренироваться как следует, но сейчас времени сомневаться в своих силах не было. Попытки с третьей Кадзуха все же сумел открыть в пространстве тонкий мерцающий разрыв. — Ух ты, — невольно восхитилась Кли. — Надеюсь, смогу вас провести, — извиняющимся тоном отозвался Кадзуха. — Я никогда прежде не делал этого сам. Ох, если честно, я даже не представляю, как именно это делается. Ответ пришел оттуда, откуда никто не ждал. Скрестив руки на груди, Паймон сказала: — Да все равно что человека за руку через дорогу перевести. Главное — держи крепко и не позволяй сторонним чувствам влиять на тебя во время перехода, если не хочешь случайно оказаться в другом мире. Кадзуха, Кли и Тимми уставились на нее с одинаково шокированным выражением лица. Паймон развела руками: — Что вы так на Паймон смотрите, будто она никогда в жизни умных вещей не говорила? Паймон много общалась с Итэром и внимательно слушала его объяснения! — Прости, — спохватился Кадзуха. — И большое тебе спасибо. Паймон завела руки за спину и улыбнулась так широко, что на щеках проступил румянец. Задержав на ней последний взгляд, Кадзуха первым шагнул в портал, протянул руки Кли и Тимми. Те быстро переглянулись. Кадзуха подумал, что они колеблются из нежелания следовать к Воображаемому Древу за новичком, но дальнейшие слова Кли и Тимми его удивили. — Что бы ни случилось, вместе до конца, — сказала Кли. — Ради нас, — отозвался Тимми. — Вопреки всему, — кивнула Кли. Они взялись за предложенные Кадзухой ладони и без сомнений шагнули в портал следом за ним.

* * *

Клод открыл глаза — и увидел перед собой голову, которая покоилась на земле отдельно от тела. За спутанными волосами, мокрыми от крови, лица было не разглядеть. Только огромные глаза навыкате бешено вращались, отчего Клод невольно попятился, принялся судорожно отползать по усыпанной пеплом земле, пытаясь побороть тошноту. Под рукой что-то хрустнуло. Клод замер, зажмурился, не решаясь посмотреть вниз. — Эй, первый клинок короля, — простонала голова. — Ты не знаешь, где мое тело? Клода пронзила дрожь. Он снова пополз прочь. Голова покатилась за ним, оставляя на траве полосу крови. — Я хочу найти свое тело! — Оставь меня, — прошептал Клод. — Оставь меня в покое. Голова упрямо тащилась за ним, и ее бешеные глаза прожигали в сердце дыру. «Как ты можешь не знать, где мое тело? Как ты можешь убегать, не отыскав его для меня? Разве я не заслуживаю достойных похорон?» Каждый вопрос вбивался в душу клином. Клод в очередной раз уперся в землю, чтобы подтянуть к руке свое непокорное тело, наполовину изуродованное скверной, но вместо твердой опоры нащупал лишь пустоту. Крик потонул в темноте. Вместе с криком рухнул вниз и Клод. Голова летела за ним, переворачиваясь и разбрызгивая во все стороны капли крови. Вскоре к ней присоединились и другие попутчики. Части чужих тел. Люди, не сумевшие пережить обращение в монстров. Хиличурлы, на которых до сих пор болтались остатки одежд с эмблемой Каэнри’ах. Клод летел в пустоте, а вместе с ним летели голоса. Эти голоса не были иллюзией — это были воспоминания, которые доносились из артерий земли через Архив Бодхи. Отголоски прошлого. Последние мысли павших. — Где мое тело? — Почему ты нас не спас? — Кто-нибудь объяснит мне, что случилось? — Я не могу найти свою дочь! — Почему ты не остановил короля? — Клод! Поначалу отчетливые, голоса постепенно звучали все чаще и чаще, пока не слились в неразборчивую какофонию, которая придавливала сердце грузом нестерпимой вины. Клод попытался зажать уши руками, но это не помогло — голоса сочились в разум, отравляя его болью, тягучей, словно смешанная со скверной кровь. Когда Клоду начало казаться, что сознание попросту лопнет от такого натиска, какофонию перекрыл голос, прозвучавший тихо, но предельно ясно: — Почему мы мертвы, а ты до сих пор жив? Клод достиг дна бесконечной ямы, но вместо того, чтобы разбиться, ударился об край черноты… и остался жив. Опять остался жив. Вместо смерти пришла боль. Она не имела значения. Но лишь потому, что с момента обретения бессмертия была его спутником всегда — и он попросту привык ее не замечать. С трудом подняв тяжелые веки, Клод увидел над собой красноволосого парнишку в рыцарской броне Каэнри’ах. Вместо сердца в его груди зияла дыра. Сквозь эту дыру лилась чернота, которая собиралась вокруг Клода вязкими лужами. Глаза парнишки, всегда такие живые, не выражали теперь даже равнодушия — они были пусты. — Артанис… — Почему ты еще жив? — громче повторил тот. — Ты приносил клятву, Клод Энгервадель. Ты должен был защищать людей, но вместо этого подвел их. — Артанис сделал шаг вперед. — Они мертвы из-за тебя. — Каждая его фраза обращалась черным клинком, который пронзал тело Клода, но все еще не способен был его убить. — Ты не заслуживаешь своего титула. Ты ведь с самого начала знал, на что король обрекает Каэнри’ах, но побоялся выступить против. Из-за твоего страха, из-за твоей слабости… Артанис ткнул себя в дыру на груди. — Я умер. Мы все умерли. А ты остался жив и даже не нашел в себе смелости вернуться на родину, чтобы нормально нас упокоить. Скажи, Клод… Разве такой человек, как ты, заслуживает жизни? Клод замотал головой, и губы Артаниса, мертвенно-бледные, сморщенные от сухости, скривились. — Тогда почему ты до сих пор жив? — Арти… Клод потянулся к нему рукой, но Артанис, издав презрительный смешок, развернулся и зашагал прочь, в черноту. Лишь его голос эхом разносился в бескрайней пустоте: — Ты отвратителен мне. Ты настолько жалок, что даже умереть нормально не можешь. Воспоминания об Арти, который с улыбкой протягивал Клоду кружку с чаем, разбились вдребезги, и острые края осколков тотчас покрылись кровью. Клод хотел встать. Не взирая на многочисленные клинки, застрявшие в теле, он хотел встать и последовать за Артанисом — догнать, объяснить, попросить прощения. Бежать за ним, пока не лопнет сердце, не способное уже справляться со сдавливающей тяжестью. Бежать, пока от самого Клода не останется ничего, даже чертовых воспоминаний. Но тут в черноте вздыбилась темные волны. Они принесли с собой останки тел — людей и хиличурлов. А за волнами следовал хор голосов, и каждый звучал для Клода обвинительным приговором: — Ты не заслуживаешь жизни! — Разве это справедливо, что я умерла, а ты остался? — Будь ты проклят, Клод Энгервадель! — Почему ты бросил меня? — Это ты должен был умереть! Клод сжался, обхватил голову руками, поневоле пытаясь укрыться от этих сумасшедших волн, бивших по разуму кнутами. Он боялся открыть глаза. Держать их закрытыми тоже было страшно — но по крайней мере так он мог не видеть мертвых глаз, обращенных к нему в презрении и ненависти. Он клялся быть для Каэнри’ах клинком и щитом. Он с самого начала понимал, куда приведет эта спешка в освоении скверны, он знал об одержимости короля победой над богами… И он ничего не сделал. Когда нужно было выступать против, он смиренно преклонял колени, переживая не о будущем страны, а о собственном благополучии. Не существовало на свете цены, которая позволила бы искупить этот грех. Даже обратившись осколками, в муках странствующими по артериям земли, он не смог бы загладить свою вину перед народом, который он обязан был защищать. Какая-то крошечная часть его души хотела тянуться к свету. Следовать не за этими голосами призраков, тянувших в ад пятисотлетней давности, а за теплом людей, сумевших принять его несмотря на былые грехи. Но Клод не верил, что заслуживает второго шанса. И голоса, опутавшие его липкой паутиной, не уставали об этом напоминать. Итэр ведь тоже его не простил. Все эти пятьсот лет он терпел Клода рядом с собой, но на деле не хотел видеть его, не хотел с ним разговаривать. Каждая их встреча приносила воспоминания о грехах, которые невозможно было обратить вспять. О трусости первого клинка. О его бесчестии, о предательстве, о котором он за последние дни посмел забыть, словно считал себя вправе обрести новое счастье. Но это счастье проросло на чужих костях кроваво-алыми цветами. Клод утопал в темноте, захлебываясь в черноте и ее смрадных волнах. Казалось, боль, которую он привык, стиснув зубы, запирать глубоко внутри, теперь рвалась наружу ревущим пламенем. Она выжигала сердце и стремилась, пробив грудную клетку, высвободиться, поглотить Клода целиком, не оставив от него даже пепла. И в тот момент, когда от голосов в голове стало уже невозможно дышать, а разум готов был разорваться, чернота вдруг отступила. Она отодвинулась от Клода едва ли не рывком, словно испугалась. Открыв глаза, Клод обнаружил, что на плечи Альбедо с шипением запрыгнула его старая знакомая — пушистая черная кошка. Ее когти с остервенением впились в кожу Альбедо, принялись рвать с таким отчаянием, словно кошка поняла, что Клод находится на грани безумия. Над рощей прокатился утробный рев — казалось, он никак не может принадлежать такому маленькому зверю. Альбедо вынужден был отступить. Он пытался сбросить кошку с себя, но никак не мог достать ее: она ловкой тенью соскальзывала по его спине, взбиралась вверх, перепрыгивала с одного плеча на другое. Клод судорожно выдохнул. Вокруг Альбедо начала концентрироваться зловещая сила. Кошка взвыла, но не отступила, и тогда Клод положил обе руки на лезвие пронзившего его тело клинка. «Простите, — сказал он голосам, тени которых по-прежнему теснились за его спиной. — Простите меня. Я уже не могу ничего для вас сделать». К ладоням подкатило принесенное скверной могущество. Сосредоточившись, Клод сумел направить его беспорядочный поток, и вокруг лезвия обернулось завихрение темной силы. «Я знаю, что ничего не заслуживаю. Я просто…» Я рад, что ты задержишься еще немного. Эй, Клод! Посиди с нами. Ты когда-нибудь пробовал кедровый чай? Спасибо, что был рядом со мной во время битвы. Без тебя я бы была уже мертва… Спасибо, Клод. «Я просто хочу поблагодарить этих людей. И еще немного… вспомнить о том, каково это — быть счастливым. Простите». Люди — это не Каэнри’ах. Люди — это весь Тейват. Первый клинок нарушил свою клятву, это правда. Отец всегда учил, что спорить с истиной не имеет смысла. Но еще… еще первый клинок обязан нести ответственность. В том числе за свои ошибки. Исправлять их. Прошлое не изменить, обладай ты силой самого времени или сталкивай две вероятности. Остается только принять его — и попытаться обеспечить с учетом этого прошлого лучший из возможных исходов будущего. «Когда все закончится, я совершу свое покаяние». Подчиняясь потоку темной силы, клинок дюйм за дюймом покинул тело, оставив после себя глубокую рану. Не страшно. Проклятый бессмертием не может умереть. Зато он может подчинить боль себе — и использовать в качестве оружия. «Но сначала…» Отступив от дерева, Клод потянулся вперед, ухватил Альбедо за воротник, притянул к себе. Темная дымка, которая сочилась из ран пополам с кровью, устремилась к Альбедо, фантомными шипами впилась в его тело, вынуждая оставить кошку в покое. Та спрыгнула на землю и неуловимой черной стрелой взмыла на дерево, откуда ощетинилась, вздыбив шерсть. «Я должен убедиться, что все действительно закончилось». Альбедо вскричал, попятился, ослепленный болью. Во все стороны от него по земле прокатилась красная пульсация. Пораженный ею, Клод отлетел назад, врезался спиной в дерево, попытался встать, но сумел лишь обессиленно рухнуть на колени. Альбедо закачался, зажимая оставленные темными вихрями раны. Похоже, он ждал исцеления, но раны не затягивались, и вместе с выдохом из его горла вырвался сдавленный хрип. Альбедо ошарашенно уставился на свои окровавленные руки. Похоже, мысль о том, что он может умереть, так и не добившись столь желаемой им истины, привела его в ужас. Бросив на Клода шокированный взгляд, Альбедо спиной отступил в портал — и скрылся, не испугавшись даже того, что может сделать с ним за подобное бегство Принц Бездны. Дождавшись, когда звездный разрыв пропадет, Клод обессиленно опустил голову, закрыл глаза, с трудом удерживаясь в сознании. Битва еще не закончена. Силы Бездны не отступили вместе с Альбедо — напротив, казалось, начали прибывать только чаще. Элизия… Венни… Весь театр… Клод открыл глаза, но они закрылись снова: удерживать веки было свыше его сил. В голове опять начали шептаться голоса. На сей раз они винили его в неспособности продолжать бой. — Клод! Этот голос прорезал окружившую его темноту вспышкой света. Ему навстречу потянулась рука. Затем его окутало чье-то спасительное тепло. Доверившись ему, Клод подался вперед — и обнаружил себя в объятиях Кли, которая, опустившись рядом, сомкнула руки за его спиной, прижала к себе, нашептывая нечто обнадеживающее и успокаивающее. Слова не имели значения. Самое главное было то, что она оказалась рядом, будто пыталась напомнить: «Ты не один. Никто не оставит тебя сражаться в одиночку — ни с врагами, ни с самим собой». Уткнувшись ей в плечо, Клод наконец позволил себе то, чего не делал уже много сотен лет. Он заплакал. — Все в порядке, — шепнула ему Кли. За ее спиной возник Тимми. Он уже держал в руках лук — готовился прорываться через толпы противников. — Я пошел искать Тевкра. Нужно помочь ему с Аяксом. Кли кивнула. — Я останусь. Побуду с Клодом, пока ему не станет лучше, а потом помогу вывести людей. Присмотри за этим дураком, ладно? Тимми ответил вымученной улыбкой и повернулся к Кадзухе, который выступил из портала последним, с трудом переводя после сложного перемещения дух. — Останься с Кли, — попросил он. — Тут повсюду силы Бездны, ей понадобится прикрытие. Кадзуха не стал спорить, но тоже попросил «присмотреть за этим дураком» — в отличие от Кли, он имел в виду Кевина. Тимми устало вздохнул. Поди присмотри за такими дураками. Он до сих пор не забыл разговор с Тевкром после сражения в Мондштадте. Глядя на то, как Тевкр истекает кровью, сам того не замечая, Тимми отчетливо понял: теперь за старым другом ему не угнаться. Став «марой», Тевкр оторвался от остальных людей. Тимми больше не может за ним присматривать. Тевкр присмотрит за собой сам — а Тимми будет рядом на случай, если другу все-таки потребуется его помощь. Тимми бросился между шатрами и вскоре пропал из виду.

* * *

Кевин не вышел из портала — он вывалился из него, сходу вцепившись в Аякса и грубо оттащив его в сторону. Он знал, злиться на Аякса неправильно. Но чужие эмоции зашкаливали, страх Элизии мешался с его собственным, и Кевин едва сдерживал порыв познакомить Аякса с Пламенным Правосудием. «Нельзя! — повторял он себе, ледяным клином вбивая в голову эту мысль. — Нельзя, нельзя, он ни в чем не виноват!» Стиснув зубы, Кевин с зажатым в руке Пламенным Правосудием отступил от Аякса, пытаясь понять, как следует с ним поступить. Рядом появился Тевкр. Полностью поглощенный тревогой, Кевин даже не заметил, когда Тевкр шагнул в портал — он вообще успел о нем забыть. К счастью, протянутая между ними эмоциональная связь оставалась практически безмолвной. Взглянув на своего брата, у которого теперь не доставало механического глаза, Тевкр остался хладнокровен. — Я возьму его на себя, — сказал он спокойно. — Иди. Кевину не пришлось повторять дважды. Благодарно кивнув, он на ходу заставил Пламенное Правосудие рассыпаться золотыми искрами и рухнул рядом с Элизией на колени. — Элли! Она отозвалась слабым стоном. Не сдержав выдоха облегчения, Кевин осторожно привлек ее к себе, взял на руки, чтобы занести в шатер, подальше от дождя и угасающих электрических искр. Не успел Кевин подыскать место, куда лучше положить Элизию, как стоявший у деревянной опоры сундук с грохотом распахнулся, и из него со слезами на глазах выскочила Венни. Не выпуская Элизию, Кевин опустился на колени, и Венни со слезами на глазах бросилась навстречу, обхватила одной рукой запястье Кевина, а другой — ладонь Элизии. — Сестренка… — Она жива, Венни, все в порядке. — Совладать с голосом после окатившего страха оказалось на удивление трудно. — Вы молодцы. Простите, девочки. Простите, что не доглядел. Со стороны Элизии донесся тихий смех. Кевин и Венни, одновременно вздрогнув, склонились над ней, с радостью наблюдая, как на бледное лицо понемногу возвращается румянец. Элизия качнула головой. Сжала в ответ ладошку Венни. — Каслана, прекрати брать на себя ответственность за целый мир, иначе… Иначе я тебя ударю, честное слово. Смешок слетел с губ против воли. Элизия мягко высвободилась из его объятий, опустилась на пол шатра, осматриваясь настороженно, но при этом устало. Битва была далека от завершения. Кевин тоже понимал это — и хотя от одной мысли о необходимости снова оставлять девочек одних на сердце наваливалась тяжесть, он должен был идти в бой. Аякс — не единственная угроза. Силы Бездны не успокоятся, пока не превратят странствующий театр в руины, как они поступили с Мондштадтом. Или же пока они не падут все до единого. Кевин предпочитал именно этот вариант. — Вы живы? В шатер просунулась беловолосая макушка. Обернувшись, Кевин, Элизия и Венни увидели Терезу — главу Церкви Фонтейна. Лицо Терезы было сплошь покрыто копотью, а под глазом темнела глубокая ссадина, но в остальном она не пострадала. — Если сможешь немного подлечить меня, я смогу вернуться в бой, — сказала, выпрямившись, Элизия. — Выведу Венни и тоже буду драться. Кевин резко развернулся к ней. Лицо Элизии оставалось невозмутимым, будто она объявила о желании собирать в полях одуванчики. Кевин хотел высказать все, что думает о ее решении, но со вздохом опустил голову: это все же было ее решение. Она ведь просила доверять ей. А Элизия, ну… Ей не отказывают. Ей только говорят: «Хорошо, ведьма в ангельском обличье, твоя взяла! Ты права, и только попробуй засмеяться так, словно с самого начала знала о том, что я сдамся!» — Полечи ее подольше, — только и пробормотал он. Элизия усмехнулась. Тереза закатила глаза. — Я тоже буду драться! — заявила Венни. — Нет! — хором ответили Кевин и Элизия. — Нет уж, мелкая, даже не думай, — добавил Кевин. — Не доросла еще до сражений. Сначала Глазом Бога научись пользоваться, а потом уж выдвигай такие ультиматумы. Элизия одарила его суровым взглядом, в котором читалось нечто вроде: «Кевин, тебе бы не помешало прочитать пособие по обращению с детьми». — Венни, прости, что говорю это, но Аякс пришел за тобой, — осторожно сказала Элизия. — Оставаться будет неразумно. Если хочешь помочь, лучше всего будет уйти. В глазах Кевина полыхнул холодный огонь. — Аякс пришел за Венни? Элизия взглянула на него, приподняв брови в опечаленном выражении. — Не горячись. Он подчиняется приказам Принца Бездны. Думаю, что таким образом Принц Бездны пытается добраться до тебя. — Мм. Казалось, по внутренностям медленно расползается ледяная корка. Она была жизненно необходима, чтобы не позволить огню ярости вырваться из-под контроля и спалить дотла целый мир в надежде уничтожить вместе с ним и гребаного Принца Бездны. — А сам не явился, ублюдок, — процедил Кевин. — Что ж… Я пошел. Не хочу бросать вас тут, девочки, но по-другому никак. Бегство тут не поможет. С Архивом Бодхи он будет выслеживать нас сколько угодно. Но может, если положить большую часть его блядского ордена… — Кевин, — нахмурилась Элизия. Он вздохнул, прижал руку ко лбу. — Все нормально, дядя Кевин, — заверила Венни, нежно обхватив его за руку. — Орден и правда у него не очень. Ругнувшись, Кевин крепко прижал Элизию и Венни к себе — а затем, выпустив, рывком поднялся, торопливо направился к выходу из шатра, чтобы не поддаться искушению остаться. Из-за новой связи с Элизией он чувствовал: она тоже не хочет его отпускать. Но вынуждена, потому что знает: тот, кто унаследовал волю и мечты Арея, не имеет права отсиживаться в шатре, как бы ему этого ни хотелось. — Береги себя, — настиг у полога ее голос. Кевин обернулся. Перехватив его взгляд, Элизия улыбнулась, обхватила Венни за плечи, и та интенсивно закивала, будто надеялась тем самым уберечь его от любых возможных опасностей. Кевин задержал на них взгляд. В голове зазвучали слова, сказанные Дилюком в Спрингвейле: Никто не заставляет тебя вечно сражаться или странствовать. Даже если ты привык. Даже если это единственное, что ты знаешь и умеешь. До боли сжав руку в кулак, Кевин развернулся и выбежал из шатра навстречу очередной битве.               Тевкр потянулся вперед, намереваясь вырвать из руки Аякса Милосердие Екатерины. В этот момент брат внезапно ожил, восстановил контроль над пораженной частью тела и, взвившись на ноги, тут же выстрелил. Тевкр ждал этого. Он пригнулся, пропустив пулю над головой, крепко сжал рукоять клинка, на ходу рассекая кожу на руке отточенным острием. Через рану тотчас потекла сила. Подчинив ее резким движением, Тевкр стиснул свободную руку в кулак, направил силу в сторону Аякса, и та устремилась к нему темными стрелами. Аякс ушел в сторону. Предугадав его маневр, Тевкр бросился ледяной вспышкой, но Аякс без труда отбил ее выстрелом из Милосердия Екатерины. Этот револьвер был слишком силен. Тевкр обернулся ледяным всполохом, перенесся к брату, занеся для удара клинок. Аякс успел перехватить его за руку, швырнул об землю, и меч, вылетев из пальцев, совершил в воздухе пируэт, после чего ударился гранью об камень и разлетелся в осколки. Тевкр ругнулся. Быстро оправившись от удара, который от отсутствия боли он даже не ощутил, он выставил перед собой руки, призвал ледяные кинжалы. Они с Аяксом вновь сошлись в ожесточенном противостоянии. Глаза Тевкра внимательно следили за движениями брата. Его разум был абсолютно спокоен, и потому на ум без труда пришли слова, сказанные Альбедо в ночь атаки на Мондштадт. «Ты взял от Тартальи гораздо больше, чем думаешь. Ты никогда не учился у него, но ваши движения совпадают в мелочах». В тот момент Тевкр ненавидел Альбедо. Теперь он был ему благодарен: противник сам не заметил, как дал ему ценную подсказку. Даже став марой, Тевкр не мог сравниться боевыми умениями с Аяксом, но мог с легкостью предугадывать его движения — он попросту думал о том, как двигался бы на его месте сам. Лишившись в бою с Клодом клинка, Аякс действовал одним только Милосердием Екатерины. Тевкр не спускал с револьвера глаз. Если он хочет переломить ход битвы, ему нужен Небесный ключ. — Екатерина! — мысленно позвал Тевкр. Она молчала. Почему она молчит? Зачем признавала его истинным владельцем, если не хочет отвечать? Считает ли его недостаточно сильным? Или, может, недостаточно решительным? Могла ли она разочароваться в том, что он не стал убивать брата, хотя шансы спасти его были ничтожно малы? Смерть была для зараженных освобождением. Милосердием, необходимым, чтобы спасти их истерзанные скверной души, пока они не потонули в собственных грехах. Тевкр видел отголоски ее воспоминаний. Его связь с Екатериной была слаба, но фрагменты ее оборванной жизни все равно порой мелькали перед глазами. Ее колебания и ее решимость. Ее холодная, бледная рука, которая сжимала рукоять клинка с ледяным кристаллом и неуклонно несла смерть, от которой невозможно было найти спасение. Из тел мар, которых она убила, можно было бы сложить гору размером с Драконий Хребет. Тевкр знал: получи Екатерина возможность совершить из револьвера один-единственный выстрел, она целилась бы в сердце. Но он не был Екатериной. А человек, с которым он сошелся в бою, не был марой. И потому Тевкру хотелось верить в возможность другого исхода. Он сражался ради этой возможности. Не ради того, чтобы все снова стало по-прежнему. Тевкр понимал: так, как было прежде, уже не будет никогда. Просто ради того, чтобы Аякс получил заслуженную свободу и, переступив порог дома, смог снова улыбнуться. Справа вспыхнули языки темного пламени. Кто-то закричал, и Тевкр краем глаза заметил, как актриса странствующего театра бросилась в сторону рощи. За ней по пятам, перебирая механическими конечностями, следовал автоматон. Девушка бежала, не справляясь с дыханием, и непослушные ноги несли ее к укрытию предательски медленно. В красном глазу автоматона между тем разгорался обжигающий луч. Да, Тевкр не был Екатериной. Ему не хватило стойкости отвернуться от другого человека, чтобы выиграть собственное сражение. Он метнул ледяное копье, и снаряд, достигнув цели, пробил автоматона насквозь. В небо взвился фонтан искр. В тот же момент Аякс всем телом вбежал в Тевкра, повалил его на землю, вдавил в траву, приставив к голове револьвер. Тевкр попытался скинуть его с себя, но протезы Аякса были слишком тяжелыми — все равно что сдвинуть с места Собор Барбатоса. — Чего не стреляешь? — горько усмехнулся он. Аякс стиснул зубы. Его палец надавил на курок, но в последний момент рука дрогнула, и вместо того, чтобы пробить Тевкру череп, пуля пронеслась мимо, расколов рог. Тевкр выдохнул сквозь сжатые зубы. Впервые с момента превращения в мару он почувствовал хоть какую-то боль. Организм сломался. Вместо того, чтобы испытывать недомогание, Тевкр ощутил прилив сил, оттолкнул Аякса, заставив его повалиться в мокрую траву, а сам вскочил, покачиваясь от внезапного головокружения. В тот же момент в землю вонзилась стрела. Сконцентрированная в ней энергия Анемо взорвалась. Тевкр успел призвать ледяное копье и, вонзив его в землю, удержаться на ногах. Аяксу повезло меньше. Подхваченный хлестким порывом ветра, он ударился об дерево, распорол веткой свое обычное, человеческое плечо. — Чувак! — окликнул Тимми, опустив лук. — Чувак, — отозвался Тевкр. — Ты когда-нибудь научишься призывать что-нибудь менее разрушительное? Тимми не успел ответить: залившись леденящим душу хохотом, Аякс поднялся, взвел курок. Тевкр и Тимми бросились в разные стороны. Град пуль прокатился по пятам за Тимми. Тевкр перехватил ледяное копье, вспышкой переместился на ветвь дерева и бросился оттуда на Аякса. Аякс увернулся. Тевкр прыжком принял устойчивое положение, атаковал, не позволяя Аяксу выцеливать Тимми. Тем временем Тимми натянул тетиву и выпустил несколько стрел, пытаясь выиграть для Тевкра возможность для удара. Поначалу безудержно веселый, Аякс понемногу начал злиться. На его ожесточившееся лицо надвинулись тени. Он вскинул Милосердие Екатерины к небу, и в то же мгновение между шатрами заплясал ледяной ветер. Холодный резкий порыв вынудил Тевкра и Тимми пошатнуться. Тевкр устоял. Тимми, не удержавшись, влетел в дуб, охнул, зажимая разбитый лоб, согнулся от боли по всему телу пополам. По губам Аякса скользнула довольная усмешка. Бросив на Тевкра едва ли не издевательский взгляд, он медленно зашагал в сторону Тимми. Тевкр последовал было за ним, но порыв ветра оттолкнул его прочь. Обратиться во вспышку никак не получалось — мешала бешеная энергетика Милосердия Екатерины. Ледяные кристаллы, запевшие в воздухе вместе с пронизывающими потоками, засекли кожу. Из порезов потекла темная дымка. Тевкр немедля обратился к дарованной ею силе и сумел, преодолевая сопротивление морозного ветра, сделать несколько шагов к Тимми. Аякс шел быстрее. Одной рукой зажимая револьвер, второй он водил в воздухе так, будто пытался зачерпнуть холодные ветра и преподнести их Тимми в качестве смертельного дара. — Стой! — вскричал Тевкр. Аякс, конечно, не остановился. Тевкр судорожно выдохнул. Он понимал, что Аякс делает все это намеренно. Если бы он хотел просто убить Тимми, он давно бы уже выстрелил и положил этому конец. Нет. Он хотел причинить Тимми как можно больше боли и упиться тем, как беспомощно будет наблюдать за этим Тевкр. Ему не хотелось ненавидеть брата. Аякс действовал не по своей воле, он не контролировал себя, и все же от одной мысли, что он может сотворить с Тимми, душа леденела. Тевкр отчаянно пытался прорваться сквозь ветер, но на каждый шаг вперед приходилось три шага назад. Казалось, с каждой секундой он оказывается лишь дальше от цели. Тем временем Аякс добрался до Тимми. Тимми выпрямился. Каждая черточка его лица дрожала, сведенная болью, но несмотря на это, он попытался атаковать. Аякс без труда отбил изумрудную вспышку, и та унеслась к тучам, словно была звездой, решившей от всего увиденного вернуться на небеса. Тимми поднял руку. Прежде, чем он успел нанести еще один удар, Аякс потянулся вперед, сомкнул механическую руку вокруг его горла, приподнял над землей, впечатав спиной в дуб. Тимми задышал с хрипом, попытался высвободиться, но Аякс, презирая эти попытки, лишь сильнее смыкал металлические пальцы. Глаза Тимми закатились, тело беспомощно обмякло, и Тевкр понял: если он не сделает что-то прямо сейчас, Аякс в конце концов сломает Тимми шею. Его брат убьет его лучшего друга. Эта мысль пробила лед, который с момента превращения в мару сковывал сердце и разум, взметнулась языками пламени. Издав рев, который мог бы принадлежать вырвавшемуся из преисподней демону, Тевкр из последних сил бросил отяжелевшее тело против ветра. — Екатерина!!! Она не отвечала. Тевкр стиснул зубы. Отбросив бесполезное копье, он призвал ледяной кинжал, быстрым и уверенным движением рассек себе сначала одну руку, затем вторую. Темная сила выплескивалась через край. Вцепившись в нее, будто в поводья, Тевкр грубо подтянул ее к себе, наполнил ей свое безразличное к боли тело — и наконец сумел отыскать в себе силы преодолеть сопротивление морозного потока. Дальше все происходило так быстро, что мысли в голове не успевали даже сформироваться. Тевкр стремительно пересек пространство, отделявшее его от Аякса, призвал ледяной клинок — и одним ударом, в котором сконцентрировалось все его отчаяние, вся его злость, отсек брату механическую руку. Тимми повалился в траву и зашелся судорожным кашлем. С лица Аякса схлынули краски. Он пошатнулся, потрясенно глядя на то, как из образовавшейся прорехи толчками вытекает скверна. Затем поднял синий глаз на младшего брата. Уцелевшая рука сжала рукоять револьвера, начала поднимать его для выстрела, и Тевкр, уже ни на что не надеясь, потянулся к Небесному ключу, вместе с тем вскричав, теперь вслух: — ЕКАТЕРИНА!!! И она пришла. — Ты должен понимать… Ее холодная белая рука потянулась за револьвером вместе с Тевкром. Милосердие Екатерины рассыпалось в пальцах Аякса голубыми искрами. Он растерянно взглянул на опустевшую ладонь и в следующее же мгновение обнаружил, что дуло револьвера теперь нацелено прямо на него. Тевкр сжимал оружие обеими руками. — Т-Тевкр?.. С момента их встречи после шестилетней разлуки это был первый раз, когда Аякс назвал его по имени. — …Это единственный путь. Надеюсь, ты сумеешь простить меня. Тевкр не успел ничего предпринять. Белая рука Екатерины сомкнулась вокруг его собственной, и палец, тонкий, но неожиданно сильный, непреклонным нажатием вынудил Тевкра спустить курок. Крик Тевкра растворился в грохоте выстрела. Пуля прошила тело Аякса в области сердца. Короткое мгновение тот стоял неподвижно, словно время застыло, обращенное в лед. Затем недостижимая иллюзия разлетелась холодными осколками. Аякс покачнулся. В уголках его рта скопилась кровь, смешанная со скверной. Он как-то неестественно дернул рукой, словно был марионеткой, сорвавшейся с нитей кукловода. По человеческой части лица прошел нервный спазм. Затем Аякс завалился вбок — и в следующее мгновение рухнул на траву рядом с ошарашенным Тимми. Долю секунды Тевкр стоял, потрясенно глядя на тело брата. Затем его скрутил приступ боли, не имевшей никакого отношения к физической. С губ сорвался стон, который постепенно перерос в крик, такой отчаянный и надсадный, что голос, не справившись с ним, сорвался до хрипа. Тимми, зажав рот рукой, вжался спиной в дерево. Он никогда не видел Тевкра в подобном состоянии. Казалось, еще немного, и Тевкр выцарапает собственное сердце — и будет стрелять по нему до тех пор, пока от него не останется даже пыли. — Тевкр. Холодные руки потянулись к нему, но Тевкр оттолкнул их, не желая, чтобы их обладательница к нему прикасалась. Не в силах больше справляться с терзающей изнутри мукой, Тевкр опустился на колени, закрыл лицо руками, согнулся, ткнувшись лбом в землю. Он этого не хотел. Он никогда этого не хотел. Это не милосердие. Это безумие. Это гребаное безумие. Стон прервался. Губы Тевкра приоткрылись, но тут же закрылись обратно — он чувствовал себя изничтоженным, растоптанным в ледяное крошево. Даже слезы, и те не могли подступить к глазам — казалось, часть его души, способная плакать, только что мертвой легла на траву рядом с Аяксом. — Тевкр, — настойчиво повторила Екатерина. Рука Тевкра стиснула револьвер. Ему вдруг пришла безумная мысль, что выбить ее из головы получится теперь только Милосердием Екатерины. Она обхватила его запястье, не позволяя поднять оружие. Тевкр дернулся. Екатерина держала крепко, и тогда Тевкр поднял голову, надеясь, что если прокричит ей в лицо все то, что теснится внутри, он сможет хоть немного совладать с подступающим сумасшествием. Екатерина стояла перед ним на коленях. Ее белые волосы и фарфоровая кожа казались свежевыпавшим снегом, а красные глаза — двумя каплями крови. Бледно-розовые губы были сжаты в плотную линию, а между бровей дрожала хмурая складка, из-за которой лицо принимало строгое, едва ли не сердитое выражение. — Ты должен меня выслушать. — Я… — прохрипел Тевкр. Слова, которые он так хотел высказать, улетучились, и это разозлило еще сильнее. — Я ничего тебе не должен. Оставь меня в покое. — Тевкр… — Оставь меня в покое! В чертах лица Екатерины проступила неожиданная злость: — Он жив! Тевкр застыл. Он не был уверен, что правильно услышал. Тело Аякса лежало совсем рядом, но Тевкр не решался на него посмотреть, как не решался и поверить в слова Екатерины. — Он жив, — повторила она уже спокойнее. — С тех пор, как твой брат получил Милосердие Екатерины, у него было достаточно моментов просветления. И достаточно попыток со всем покончить. Если бы его можно было убить выстрелом в сердце, вы бы никогда не сошлись в бою. Неужели ты думаешь, что я заставила бы тебя убить брата против собственной воли? Тевкр не нашелся с ответом. Да. Он думал, что Екатерина именно такая — готовая нести свое безжалостное милосердие любым способом, даже чужими руками. — Это мой грех, — сказала она, вроде бы непреклонно, но в то же время с таким выражением, словно сердце секла метель. — Только мой. И ты не обязан разделять его со мной, потому что такое… — Она не сдержала вздоха. — У тебя слишком доброе сердце. Тевкр отвел взгляд от Екатерины и наконец решился посмотреть на Аякса. Он думал, теперь это дастся легче — но стоило только мельком заметить расползшуюся по траве лужу скверны, как тело пронзила неконтролируемая дрожь, а в животе завязался тугой болезненный узел. Тевкр отвернулся. — Скверна поддерживает в нем жизнь, — сказала Екатерина. — Но, когда он придет в себя, он снова станет чудовищем. Ты должен положить этому конец. — Как? — обессиленно спросил Тевкр. — Ты уже знаешь, как. Тевкр закрыл глаза, судорожно выдохнул. Тимми не решался сказать ни слова. Он уже достаточно узнал об истинных владельцах, чтобы понимать: Тевкр не сошел с ума, он разговаривает с Екатериной. Тем не менее, со стороны это казалось пугающим. Особенно когда Тевкр ни с того ни с сего взревел: «Оставь меня в покое!» — таким голосом, будто вот-вот превратится в столп черной грязи и растечется по траве потоками скверны. А теперь кошмар, за мгновение охвативший Тевкра после выстрела в Аякса, понемногу уступал место прежнему равнодушию. И это пугало еще сильнее. Тевкр опустил руку в карман, достал блокиратор, который дала ему с собой Сахароза. Блокиратор ослабит воздействие скверны. Это, несомненно, скажется на состоянии Аякса, подтолкнет его на порог смерти, но в то же время поможет удержать без сознания под тщательным присмотром. Вдали от Бездны и от чужих приказов, которые сводили Аякса с ума. А после… После придется совершить невозможное. Найти то, что сможет поддерживать в Аяксе жизнь вместо скверны — и каким-то образом внедрить это в его и без того истерзанное тело. Тевкр взглянул на Екатерину. Она стояла поодаль, отвернувшись и скрестив руки на груди. Ее спина была прямой, будто она проглотила ледяное копье, и невероятно напряженной. Она убивала мар. Еще она убивала тех, кто вместо ожидаемого спасения получал лишь продление своих мучений. Некоторые из этих людей в конце концов молили Екатерину о ее особенном милосердии — сколько бы тысяч лет ни прошло, она никогда не забудет выражения их угасающих глаз. — Это твой выбор, — сказала она. Тевкр приблизился к брату и заставил себя на него посмотреть. Какое право он имеет обрекать Аякса на подобные муки, если сам не может хладнокровно взглянуть на его раны? Он вздохнул. Поднес иглу блокиратора к посеревшей коже Аякса. Рука дрожала. Тевкр пытался установить над ней контроль, но она не слушалась, выдавая своими нервными беспорядочными сокращениями все то, что Тевкр пытался затолкать глубоко в недостижимые недра души. Вокруг его запястья мягко сомкнулась чужая рука. Тевкр поднял взгляд. Тимми. По его лбу до сих пор стекала кровь, а запавшие глаза выдавали боль и усталость, но несмотря на это, Тимми держал запястье Тевкра спокойно, и от этого прикосновения нервная дрожь наконец унялась. — Пойдем домой, — сказал Тевкр. С этими словами он ввел Аяксу блокиратор, а затем, отшвырнув прочь опустевший шприц, медленно потянулся к собственному лицу, прижал к нему ладони. Дело было сделано. Точка невозврата пройдена. Теперь он либо вытащит Аякса — либо обречет его на гибель. Тевкр согнулся. Его губы, прежде сжатые в тонкую линию, задрожали. Холодная маска безразличия пошла трещинами, и сквозь эти трещины заструились обжигающие слезы.

* * *

Вытянув руку, Мона успела в последний момент ухватить Скарамуччу за запястье и рывком затянула обратно на утес. Колени, разбитые в падении, жгло так, словно их облили кислотой, но у Скарамуччи не было времени обращать внимание на боль, как не было и времени благодарить Мону — им обоим пришлось целиком сосредоточить внимание на попытках отразить удары Барбары. К краю утеса, повинуясь Шепоту Порчи, подступали автоматоны. Их взяла на себя Мона и подоспевший на помощь Итэр. Скарамучча же снова повернулся к Барбаре. — Вздумал играть в героя? — искренне развеселилась та. — И это после того, как своими руками помог все разрушить? Скарамучча стиснул зубы, но на провокацию не ответил. Сейчас важнее всего было отбить Шепот Порчи, не позволить Барбаре уничтожить то немногое, что осталось от Териона. Она сдвинула брови, недовольная отсутствием реакции, подняла руку, направляя в сторону Скарамуччи потоки скверны. Он легко обошел их, подскочил, потянулся к Шепоту Порчи, но тут справа прямо из-под земли вырвался руинный крушитель. Горячий золотой луч прорезал между Скарамуччей и Барбарой длинную борозду — Скарамучча едва успел отскочить с траектории удара. — Что такое? Неужели не хочешь со мной потанцевать? Ведомый предчувствием, какое формируется у людей после бесчисленных лет сражений, Скарамучча резко развернулся, но слишком поздно: еще один руинный крушитель, возникнув за спиной бесшумно, точно хищник во время охоты, атаковал золотым лучом. Скарамучче опалило шею и плечо. Оглушенный болью, он рухнул на колени. — Тц, — раздраженно цокнула языком Барбара. — Слишком легко. Вставай. Мы еще не закончили. Скарамучча не мог встать. Пораженная кожа горела. В таком состоянии он не сумел бы даже дернуть рукой — что уж говорить о том, чтобы продолжать сражение. Барбара скрестила руки на груди и кивком отдала приказ еще одному автоматону — руинному защитнику, который тотчас проворно заработал ногами, подбираясь к Скарамучче. Его железные ноги оставляли в земле рытвины, похожие на глубокие раны, и разбрасывали во все стороны мокрые комья грязи. Автоматон замер рядом со Скарамуччей. Припав на задние лапы, поднял передние. Барбара повела пальцем, будто поторапливала его, и автоматон толкнул Скарамуччу в спину. — Вставай, — повторила Барбара. По спине пришелся, едва не выбив дух, еще один сильный удар. Не заботясь о хрупкости чужого тела, автоматон бился об Скарамуччу, как об стену, но все равно не мог поднять его на ноги. — Вставай! — прокричала Барбара. Автоматон занес передние лапы. Скарамучча сжал руку в кулак, пытаясь подготовить себя к очередному, уже невыносимому удару, когда вдруг по Шепоту Порчи прокатилась череда сапфировых искр. Механизм беспомощно замер, будто его закоротило — это Терион, вытянув дрожащую руку, из последних сил пытался удержать его на месте. Метнув в сторону Шепота Порчи недоуменный взгляд, Барбара ухватила его обеими руками, затрясла, будто сломанную игрушку, грубо, с бесконтрольным неистовством. — Дурацкий Небесный ключ! Когда ты уже станешь вести себя нормально? Я не могу… — На миг в глазах Барбары сверкнул неподдельный страх. — Я не могу проиграть из-за тебя! Мне надоело испытывать из-за других боль, которую я ничем не заслужила! Она пыталась подавить непокорный артефакт, насильно подчинить его себе, и Терион, пронзенный ее натиском будто клинком, со стоном согнулся. «Терион!» — Ух… уходи. Прижав свободную руку к сердцу, Терион выпрямился, упер в Барбару тяжелый взгляд запавших глаз. По связи, протянутой между ними, Скарамучча чувствовал его боль: каждую клеточку фантомного тела Териона рвало на части, поскольку Небесный ключ тянулся к истинному владельцу, но при этом не мог сбежать из-под контроля Барбары. Если так пойдет и дальше, Барбара попросту растерзает Териона, даже не заметив. «Я не могу уйти», — понял Скарамучча. Уперев здоровую руку в землю, он попытался встать. Автоматон за спиной издал скрежет. Силы Териона иссякали, и, хотя Шепот Порчи по-прежнему разбрасывал сапфировые искры, приводя Барбару в бешеную ярость, удерживать автоматона Териону было уже не по силам. Его тело свела мучительная судорога. Он стал таким призрачным, что Скарамучча уже без труда различал позади него других сражающихся — врагов и союзников. Разъяренная поведением артефакта, Барбара с силой швырнула его об камень, и Терион, не выдержав ее ошарашивающего натиска, с коротким хриплым вскриком упал в траву. Связь между ними угасла. Перепуганный этим, Скарамучча ощутил внезапный прилив сил, рванулся вперед, к Шепоту Порчи, который остался лежать на земле, покатываясь после броска взад-вперед. Автоматон потянул к нему свои хищные лапы. Скарамучча успел повернуть голову и заметить, как из ниоткуда на автоматон прыгнула Мона. — Помоги Териону! Скарамучча понятия не имел, как она догадалась. С яростным криком Мона оседлала механизм, крепко обхватила его ногами, по которым тянулась сеть ссадин и царапин, вонзила в расщелину между металлическими пластинами подаренный Габриэлем кинжал. Автоматон заискрился. Понимая, что не успеет развернуться и прийти на помощь, Скарамучча заорал: — Итэр! Итэр пинком оттолкнул от себя Мага Бездны и прицельным броском аркана, сплетенного из энергии Анемо, стянул Мону с автоматона за пару секунд до взрыва. Скарамучча больше не мог отвлекаться. Не переставая звать Териона по имени, он побежал вперед. К Шепоту Порчи. Барбара заметила это, нагнулась, сжала артефакт в своей когтистой руке, взметнула в воздух, хохоча так, словно только что заняла первое место в любимой игре. На фоне серого неба ее когти казались алыми росчерками — будто кто-то прорезал пространство, и теперь оно кровоточило, выплескивая в мир злобу и ненависть. Скарамучча подлетел к Барбаре, сбил ее с ног. Они вместе кубарем покатились к утесу, застыв в опасной близости от края. — Погодите, что это? — По губам Барбары расползлась усмешка. Она наслаждалась происходящим, словно чужое отчаяние было для нее сладким нектаром, который она испивала из окровавленного кубка. — Шлюха астролога решила сражаться всерьез? А я-то думала, ты способен только жалеть себя и плакаться о том, как весь мир тебя отверг. Скарамучча обеими руками впился в пальцы Барбары, пытаясь разомкнуть их. Они казались отлитыми из стали. Скарамучча рассекал ладони об ее острые когти, но они по-прежнему смыкались вокруг Шепота Порчи алой клеткой, прорваться сквозь которую казалось невозможным. «Терион, пожалуйста…» Скарамучча позвал его по привычке. Он и сам не заметил, как привык, что в любой отчаянной ситуации Терион оказывается рядом, помогает наставлением, советом, своевременным предупреждением. Поначалу Скарамучча относился к этому с легким пренебрежением. Но со временем присутствие Териона стало для него важнее воздуха. А теперь Териона не было рядом, и Скарамучча, лишенный связи с ним, больше всего боялся, что потерял его навсегда. Нет. Нет смысла звать Териона. Нет смысла надеяться, что он придет. Если Скарамучча хочет спасти его, он должен действовать сам. И сам принимать решения, за которые потом не будет стыдно. Это не та война, которую возможно выиграть в одиночку. Скарамучче всегда казалось, что просить других о помощи бессмысленно. Никто не мог понять его, никто не мог разделить боль, которая карающими молниями пронзала сердце — а значит, никто не мог ничего сделать. Но теперь… Теперь в помощи нуждался не он сам, а тот, кто был ему дорог. Ради такого можно было переступить через себя сколько угодно раз. Скарамучча ослабил хватку и вместо того, чтобы пытаться отвоевать Шепот Порчи, ударил Барбару в висок. Она зажмурилась, дезориентированная внезапной атакой, хотя пальцы так и не разжала. Скарамучча ожидал этого. Он поднял голову, перехватил взгляд Кэйи, который сражался поблизости, и тот, ответив быстрым кивком, выхватил из кармана шприц с золотистой жидкостью, осторожно двинулся по направлению к Барбаре, пытаясь оттеснить от себя гончих разрыва. Скарамучча снова вцепился в руку Барбары, потянул на себя, пытаясь целиком завладеть ее вниманием. В обожженном плече разрывалась боль. Сквозь стиснутые зубы прорвался стон, и Барбара, заслышав его, снова зашлась ликующим хохотом. — Подходящая мелодия для нашей пляжной вечеринки, ты не находишь? — Она тянула Шепот Порчи на себя, получая неподдельное удовольствие от того, с каким нелепым отчаянием Скарамучча пытался его отвоевать. — Я даже почувствовала прилив вдохновения! От нее во все стороны поползла сила скверны. Сплетаясь красно-черными цепями, она засекла Скарамуччу по рукам, вынуждая ослабить хватку. Он вскрикнул, когда цепь проскользнула по его раненому плечу, разжал пальцы. Еще одна цепь, обернувшись вокруг шеи, рывком потянула к земле. Скарамучча попытался оттянуть ее, не позволить цепи удушить его, но Барбара управляла скверной легко, и Шепот Порчи, отравленный ее силой, сочился темно-красной субстанцией, напоминавшей кровь. Затем Барбара нависла над ним, поигрывая когтями, взглянула надменно, не скрывая чувства превосходства. Губы скривила усмешка, такая широкая, что казалось, ее неестественно растянутое лицо вот-вот лопнет. Скарамучча ждал фатального удара, но вместо этого Барбара вдруг запела. Ее голос был прекрасен, как нежный перезвон колокольчика, и уверенно разносился над утесом, но слова, которые срывались с ее губ, и сокрытые в них интонации внушали трепет даже в него, человека, который никогда не боялся своих врагов.

Вот волна разбилась Об морской утёс. Громко плачет дева, Не жалея слёз…

Цепь сильнее сомкнулась вокруг шеи Скарамуччи, вынуждая жадно глотать ртом воздух — тот, казалось, поступал в легкие через крошечное отверстие, которое почти уже сжалось до точки.

Только стоны режут Нитку сжатых губ.

Барбара же запела громче, взметнула руку с когтями, намереваясь нанести эффектный удар.

Перед ней закован В цепи хладный…

«Труп». Барбара не успела закончить строку своей жуткой песни. Крепко обхватив ее сзади, Кэйа, который наконец сумел вырваться из кольца противников, погрузил иглу блокиратора в незащищенный тканью участок на шее Барбары. Она дико вскричала, забилась, топая ногами и размахивая когтистыми руками. Кэйа зажмурился от боли, пытаясь совладать со старыми, еще не поджившими ранами, но держал крепко, не отпустив даже тогда, когда Барбара, обмякнув, выронила Шепот Порчи на траву. Цепи исчезли. Жадно заглотнув воздух, Скарамучча тут же закашлялся, ощущая в груди болезненный спазм, и, не дожидаясь, когда он пройдет, пополз по мокрой земле за Небесным ключом. Тело, иссеченное цепями, горело, но весь мир был сосредоточен на одном только Шепоте Порчи. «Терион… Я иду. Пожалуйста, не уходи. Только не уходи, прошу тебя, Терион!» Ладонь сомкнулась вокруг Небесного ключа. В тот же миг Скарамучча ощутил порыв, похожий на дуновение ветра. Одновременно с ним багровая субстанция, которая обволокла Шепот Порчи, схлынула на траву, и Скарамучча вновь увидел знакомый металлический блеск. Прежде золотая, сфера стала серебряной, и на ее поверхности Скарамучча разглядел рисунки, похожие на вереницы созвездий. Звездная Тень. Шепот Порчи принял свой первозданный облик. В душе зародился легкий импульс. Ведомый им, Скарамучча бездумно сунул Шепот Порчи в карман и, мигом позабыв о Кэйе, о Барбаре, обо всем остальном мире, бросился к Териону. Тот закашлялся, сплевывая на траву скверну, и с трудом приподнялся на локтях. Скарамучча рухнул рядом с ним на землю, прижал к себе, отчего Терион потрясенно выдохнул. Наверное, со стороны это выглядело странно: Скарамучча стоял на коленях и держал руки так, словно вместо пустоты к нему на самом деле прижималось чье-то ослабленное тело. Плевать. На все плевать — главное, что он остался. — Блядский Терион, — шепнул Скарамучча. — Невозможный ты кусок Небесного ключа! Что, бросить меня здесь вздумал? Думаешь, я бы простил тебе такое предательство? Терион издал тихий звук — кажется, это был смешок. Он был совсем слаб, и, хотя контуры его тела уже стали понемногу восстанавливаться, он все еще подозрительно просвечивал, а глаза по-прежнему казались двумя остывшими звездами. — Господин Предвестник… У вас очень интересное понимание слова «предательство». Он сделал вдох, собираясь пуститься в привычные долгие рассуждения, но снова закашлялся, и Скарамучча, заметив, как в уголке его губ выступила темная дымка, всполошился. — Да заткнись ты, придурок. Потом мне нотации будешь читать. — Мм… — Глаза Териона обессиленно закрылись. — Слушай… Скарамучча слушал, но Терион молчал, молчал так долго, что Скарамучча опять успел испугаться. — Битва еще не закончена, — наконец совладал с собой Терион. — Но я просто хотел сказать… — Он по-прежнему не открывал глаз, только едва ощутимо сжал запястье Скарамуччи. — …Ты хорошо сражался. Глаза Скарамуччи расширились. Терион, похоже, впал в беспамятство, а Скарамучча по-прежнему держал его, не понимая, что за странное чувство вдруг пронзило его с головы до ног. «Ты хорошо сражался». Это были слова, от которых по всему его существу прокатывались исцеляющие волны. Никто прежде не говорил ему подобных слов. Или, по крайней мере, не говорил их так. С такой благодарностью. С такой теплотой. — Ты просто невозможен, — прошептал Скарамучча. — Ты не Шепот Порчи и не Шепот Болтуна, Терион. Ты… Ты Шепот Сердца, которого у меня никогда не было.               Пока Скарамучча разбирался с Терионом, присутствие которого Кэйа улавливал на поле боя только из-за перепуганной за него Цзиньхуа, Барбара вдруг дернулась — и рывком развернулась. — Ах! — устало вздохнула она. Кэйа был искренне удивлен. Большинство зараженных после введения блокиратора лишались сознания, но Барбара быстро оправилась. Может, оно и к лучшему. Выводить ее с поля боя, пока она держится на ногах самостоятельно, будет гораздо удобнее. — Ты сейчас, возможно, многого не понимаешь, — торопливо сказал Кэйа, пока Барбара растерянно осматривалась. — Не волнуйся. Давай выведем тебя отсюда, а потом очистим от скверны. — А… — отозвалась Барбара. Казалось, она забыла даже о том, как следует складывать буквы в слова. Улучшенный блокиратор Сахарозы значительно ослаблял воздействие скверны на организм — растерянность Барбары, по всей видимости, была побочным эффектом. Она часто и сильно моргала. Без очищения Камнем Связывания организм не мог избавиться от скверны, и потому глаза Барбары по-прежнему оставались на бледном лице двумя алыми всполохами. — Пойдем, — потянулся Кэйа к ее руке. — Вдали от битвы я смогу… — Кэйа! Его пальцы дрогнули. На то, чтобы осознать происходящее, ушло меньше секунды. Отступив назад, Кэйа успел отклониться, и как раз вовремя — красные когти Барбары рассекли воздух, едва не перерубив ему шею. — Стой! — закричала Барбара тонким голосом. Следующий ее выкрик прозвучал уже грубо, едва ли не с злостью. — Я не собираюсь стоять! Сколько раз нас наказывали из-за этого подонка? И теперь он собирается очистить нас от скверны? Она атаковала безудержно, с криком, каких не издавали даже самые хищные твари Бездны. Кэйе оставалось только отступать. Из-за воздействия блокиратора Барбара не могла использовать силы скверны, но ее когти, не зная жалости, разили быстро, и Кэйа, измотанный битвой, успел пропустить несколько ударов. Боли он почти не ощущал — все прочие чувства вытеснил шок от того, с какой ненавистью Барбара на него набросилась. — Но мы ведь наконец освободимся! Нет! Это не освобождение! Принц Бездны найдет нас где угодно. И он поквитается с нами за то, что мы попытались предать его! Скажи, что я не права! — Грубый голос вновь сменился тем, которым Барбара разговаривала еще до Бездны. — Ты… Нет. В этот раз все будет по-другому. Когти Барбары прорезали ткань на груди Кэйи. Порезы оказались неглубокими, но к ним все равно тотчас подкатила кровь. Собираясь мелкими каплями, она покатилась неровными дорожками мимо старых шрамов, уже потемневших, но все еще болезненных. Кэйе было горько видеть их, горько касаться. Они не приносили никаких физических мучений, но всякий раз, когда они попадались ему на глаза, в голове вспыхивали воспоминания о шести годах удушливого заточения. О шести годах беспросветного мрака, в котором любой проблеск надежды тут же угасал под ударами карающего клинка. Он помнил, как Принц Бездны оставил ему эти шрамы. Когда Кэйа впервые попытался сбежать, но потерпел неудачу, Принц Бездны схватил его, стиснул горло и, обездвижив, провел по коже кинжалом — сначала в одну сторону, затем в другую. В одну. В другую. И снова… Это продолжалось довольно долго. В тот миг Принц Бездны казался одержимым. Его глаза, широко распахнутые, были полны слез, но при этом имели омертвелое выражение. Он будто пытался высечь на коже Кэйи не только наказание за попытку к бегству, но и спасительную мантру для самого себя. После… После было еще много подобных инцидентов. Но тот, самый первый, Кэйа запомнил навсегда. Вместе с глубокими росчерками Итэр впечатал в тело Кэйи посыл, который в конце концов его и сломил. «В этой темноте никто не придет тебе на помощь. Зови, сколько вздумается — здесь никто не услышит твой крик». Барбара знала все это. Шрамы Кэйи стали посланием для всех исчезнувших. Именно завидев шрамы Кэйи, Барбара впервые стала проявлять тревожные признаки подступающего сумасшествия. И теперь, ударом когтей обнажив их, одна часть сознания Барбары заставляла вторую вспоминать тот ужасный миг. — Не смей отворачиваться! — прокричала Барбара. — Это цена. Ты готова ее заплатить? Ты готова снова захлебываться в страданиях? Я… Не будь такой дурой! Никто не спасет тебя, Барбара. Никто — кроме меня, единственной, кто был рядом с тобой все эти годы. Кэйа выдохнул. Ему следовало обнажить клинок. Барбара увязла в безумии, и использовать вместо оружия слова было бесполезно. Но глядя в ее обезумевшие глаза, он не мог не терзаться чувством вины, не думать о том, что случилось бы, солги он в тот день, спрячь он от нее эти страшные следы. Он все еще видел в ней прежнюю Барбару — ту, что пела в соборе нежные песни, ту, что во время Пепельного Бедствия заботилась о его ранах, ту, которая улыбалась Джинн и переживала о подарках на Праздник Зимы. Эту Барбару… он собственными руками подтолкнул к осознанию насилия, к которому она оказалась не готова. — Кэйа! — раздался строгий окрик Цзиньхуа. — Прекрати. Ты должен драться именно затем, чтобы ее спасти. Кэйа прикрыл глаза. Когда Барбара в очередной раз бросилась к нему, взмахивая когтями, он выставил руку, направил к пальцам ледяной поток. Барбару отнесло прочь. Пользуясь предоставленным шансом, Кэйа призвал Камень Связывания. Вылетевшие из Небесного ключа серебристые нити опутали тело Барбары, но она с яростным вскриком разорвала их на мелкие мерцающие фрагменты, кинулась вперед, с пугающей ловкостью обошла все атаки Кэйи и впилась когтями в его плечи. Он пошатнулся. Когти проникали все глубже под кожу, будто пытались отыскать где-то в теле Кэйи раскаяние и, вырвав его, предоставить миру в качестве доказательства, что они оба когда-то были лучшими людьми. Рука, сжимавшая Камень Связывания, задрожала, и взметнувшиеся было к Барбаре нити тяжело опали. — Я рядом, — раздался голос Цзиньхуа. Ее рука бережно обхватила его иссеченную ссадинами ладонь, сжала, помогая сосредоточиться на управлении Камнем Связывания. — Я рядом, Кэйа. Он ощутил, как соприкасаются их души, как она забирает часть его боли себе, содрогаясь, но действуя без колебаний. Она всегда была такой. Содрогалась, как всякий живой человек. Но действовала, потому что это был единственный способ спасти тех, кого она так любила и ради кого она прошла через скверну. Кэйа стиснул Камень Связывания. Серебристые нити окрепли и, вновь поднявшись в воздух, оплели Барбаре руки, ноги, обхватили, будто обняв, ее исхудавшую талию. Тело Барбары окутал спасительный свет. Кэйа стоял без движения, направляя селестиальную энергию очищающими потоками, и воздух, насыщенный полной силой Камня Связывания, искрился, отчего казалось, что над утесом рассыпали серебряные снежинки. Кэйа знал: Камень Связывания не в силах стереть вторую личность Барбары. Но он надеялся, что так хотя бы сможет придать сил настоящей Барбаре, той, что предпочла укрыться за чужой жестокостью в надежде уберечься от невыносимого насилия. Когда свет угас, Кэйа увидел, что Барбара стоит, низко склонившись над землей, и по ее лицу, от бледности практически серому, катятся слезы. — Ты… Жалкая… — ослабленно обратилась она к самой себе. — Какая же ты жалкая. — Да. Ты права. Я жалкая. Казалось, за столько времени голос настоящей Барбары впервые обрел силу. Она больше не пыталась вклиниться в монолог своей сумасшедшей второй личности. Она отвечала так, будто стала полноправным участником разговора, и, хотя говорить твердо ей мешали судорожные всхлипы, каждое ее новое слово звучало все громче и увереннее. — Я жалкая и поэтому породила тебя. Чудовище. Ты чудовище. Я… чудовище. — Барбара вымученно улыбнулась, подняла на Кэйю затуманенный слезами взгляд. — Просто посмотри, кем мы стали. — Я лишь пыталась защитить тебя! Кэйа невольно потянулся к ней, но Барбара отпрянула, попятилась назад, не переставая качать головой. — Мне не нужна такая защита. Ты не нужна мне. — Не смей! Мы через столько прошли вместе, как ты можешь так просто от меня отказываться? Ты думаешь, я тебя отпущу? Мы — части одного целого. Мы всегда будем вместе, хочешь ты этого или нет. — О, — сказала Барбара. Она подняла взгляд к небу, свинцово-серому и оттого будто заволоченному печалью. — Я больше не хочу быть жалкой. Я могу защитить себя сама. Я могу… защитить остальных сама. Она опустила глаза и вновь посмотрела на Кэйю, одарила его улыбкой — такой теплой, словно на пару мгновений они вдруг очутились в беззаботном дне шестилетней давности. До Пепельного Бедствия. До Бездны. Джинн смущалась из-за присутствия Дилюка. Кэйа тоже — и потому отчаянно к нему приставал. Кли суетилась, бегая между столами в «Доле ангелов», воображая себя то официанткой, то торговкой из соседней страны. Альбедо, устроившись в дальнем углу, рисовал в мягком сиянии свечей, а Сахароза нервно перебирала свои записи, не решаясь подойти и заговорить с ним об исследовании. Они все были здесь, в этом прекрасном, недостижимом, иллюзорном дне. Наверное, если бы Кэйа обернулся на дверь, он бы обнаружил, как в таверну бок о бок заходят магистр Варка и Август, как за ними следует, не вынимая сигарету изо рта, Розария. Как Рэйзор осторожно принюхивается к бокалу одуванчикового вина под звонкий смех Беннета. Как Лиза стоит у барной стойки, подперев подбородок рукой, и издалека наблюдает за их суетой с улыбкой. Но Кэйа не видел ничего этого. Его взгляд был сосредоточен на Барбаре, на теплоте, которой искрились ее ставшие голубыми глаза, на ее руках, чистых и мягких, распростертых, как если бы она хотела заключить его в объятия и пропеть:

Ты знаешь, Кэйа… Бездна нам приснилась. Весь этот мрак, вся скверна, боль, Что в сердце давно тьмою накопилась… Все это сон. И нас в нем нет. Давай… пойдем домой.

Но она не запела. Вместо этого она отошла еще на несколько шагов и сказала тихо: — Передай Джинн, что ее жалкая сестра очень ее любит. И еще… она просит прощения. За все, что было. И за все, что будет после. С этими словами она отступила к краю утеса. Кэйа осознал происходящее слишком поздно. Он метнулся вперед, но Барбара уже раскинула руки и, задержав на нем прощальный взгляд, повалилась навстречу бьющимся о скалы волнам — будто птица, которая летала высоко-высоко под солнцем, но по нелепой случайности оказалась сбита упавшей с неба звездой. Крик застыл на губах Кэйи. Когда ее маленькая фигура сгинула за краем утеса, он не выдержал, споткнулся, упал на колени, зажав рот рукой. Мимо промчался черно-зеленый всполох: это Сяо, вонзив в землю копье, бросился следом за Барбарой в надежде перехватить ее над водой. Рэйзор, который вел неподалеку ожесточенное сражение с Аято, рывком развернулся. Он был насквозь отравлен скверной, и казалось, его сердце не ведает ни жалости, ни сомнений, но в тот миг, когда над утесом пронесся крик Кэйи, он вдруг отбросил оружие и побежал к краю утеса. Его красные глаза были широко распахнуты от ужаса и боли, такой сильной, будто в море с утеса полетело его собственное сердце. С губ, отвыкших произносить человеческие слова, пополам с хрипом сорвалось имя: — Барбара!!! — Черт, — тихо ругнулся Аято. Воля Грома в его руках рассыпалась золотыми частицами, и он побежал следом за Рэйзором, чувствуя, как стремительно иссякают дарованные Тэмари силы. Он не обращал на это внимание. Все его внимание было сосредоточено на фигуре Рэйзора, которая, раскачиваясь с отчаянием заблудшего в артериях земли, подбиралась к краю утеса. Никто не понял, что именно пытался сделать Рэйзор. Может, он пытался последовать за Барбарой, а может, надеялся тоже исчезнуть за краем и навсегда пропасть в темных волнах. Он сделал широкий шаг в пустоту, но прежде, чем он рухнул навстречу беснующемуся внизу морю, его запястье ухватила рука Аято. Вес Рэйзора рывком потянул Аято вниз. Он удержался, ощутив, как по телу стрелой промчалась вспышка боли. Особенно сильно она отдавалась в левой части тела, пораженной еще в Инадзуме. Картинка перед глазами, прежде благодаря Тэмари такая четкая, вдруг поплыла, и Аято понял, что стремительно слепнет. — Аято, твоих сил не хватит! — обеспокоенно вскричала Тэмари. — Ты уже на пределе, я не могу… Лицо Рэйзора, искаженное неподдельной мукой, исчезло в темноте. Аято больше не мог его увидеть, но чувствовал, как Рэйзор висит на его руке, не сопротивляясь, но и не помогая вытянуть его обратно на край утеса. Держать его было невыносимо. Боль простреливала тело так, словно по нему дали залп из ружей Фатуи. Запястье Рэйзора выскальзывало из слабеющих пальцев, и Аято понял: ему не хватит сил. «Но мы ведь обещали… Мы обещали вернуть Рэйзора. Мы обещали Варке собраться всем вместе и…» — Аято… — прошептала Тэмари. — Аято, если ты продолжишь в том же духе, твое сердце просто остановится от нагрузки. Я не… Пожалуйста. Мы должны его отпустить. Аято продолжал держать. В тот момент, когда сознание начало уже медленно угасать, на помощь протянулась еще одна рука. Она принадлежала Моне: та наконец сумела прорваться к краю утеса через ряды гончих разрыва и теперь пыталась вытянуть Рэйзора вместе с Аято. Даже вдвоем они не могли справиться. От Аято уже почти не было помощи, но и отпустить, оставив весь вес Рэйзора на Мону, он не мог. — Дай, дай сюда! — раздался рядом сердитый голос Скарамуччи. — Я держу, а теперь свали от края, пока не откинулся! Аято до сих пор не верилось, что он может отпустить Рэйзора. Возможно, какая-то часть его разума уже отключилась и теперь попросту не воспринимала слова окружающих. Тогда чьи-то руки обхватили его, потащили назад, на утес, и в конце концов Аято был вынужден разжать пальцы. — Нет, стой… Рэйзор, он… — Вытащили, — сказал голос Кэйи — именно он, оправившись наконец от глубокого шока после прыжка Барбары, оттянул Аято в безопасность. — Все нормально, Аято. Ребята его вытащили. Он жив. Судорожный вздох вырвался из груди Аято. Темнота давила на сознание так, что вытесняла все прочие мысли. Тэмари звала его по имени, но он не слышал: он был слишком измотан. Руки Кэйи держали крепко, и Аято, доверившись их хватке, позволил себе наконец закрыть глаза.               Сяо спрыгнул с утеса как раз вовремя — и перехватил Барбару прежде, чем ее тело разбилось об черные волны. Он уже собирался переместиться обратно, когда вдруг Барбара вскинула руку, до сих пор увенчанную красными когтями. Сяо не успел даже вскричать. Один короткий вздох. Один короткий миг. Ровно столько понадобилось, чтобы красные когти вошли в исхудавшее тело, обагрив одежду Барбары кровью. Она действовала быстро, но четко. Один из ее когтей вонзился туда, где буквально несколько мгновений назад билось ее истерзанное скверной сердце. Губы Сяо приоткрылись. Все это время они не прекращали падать, и прежде, чем Сяо успел осознать произошедшее, что-нибудь сказать, что-нибудь сделать, оба ударились о поверхность воды. Черные волны, подстегнутые энергетикой останков Архонтов, тут же набросились со всех сторон, захлестали по телу, безжалостно вырывая Барбару из рук. Сяо прижимал ее к себе, боролся со стихией, сам не до конца понимая, почему так отчаянно пытается ее удержать. Но стихия оказалась сильнее. Волна вздыбилась над поверхностью моря — и разбилась об тело Сяо, закрутила в водовороте, вынудив разжать руки. Сяо успел заметить, как в волнах мелькнуло ее бледное лицо. Угасшие голубые глаза обратились к нему, словно прощаясь перед тем, как воссоединиться с первозданной стихией. А затем еще одна волна скрыла Барбару, утянула на дно, и она слилась с морем, унося с собой неспетые песни и непрочитанные молитвы.

Все это сон. И нас в нем нет. Давай… пойдем домой.

Взбешенное море мотало Сяо по волнам. Он обессиленно следовал за их беспорядочным течением, пока в конце концов не осознал свое поражение. Очередные угасшие глаза. Очередная свеча, потушенная одержимостью и болью Принца Бездны. Сяо прикрыл глаза, и его тело растворилось в черно-зеленом всполохе. Он объявился на краю утеса, устало пошатнувшись. С одежды ручьями сбегала вода. Ткань вся покрылась красными пятнами — воды проклятого моря не смогли смыть кровь Барбары, как не могли унести воспоминания о ее последнем решении. Сяо развел пустыми руками, и когда они задрожали, друзья, собравшиеся на краю утеса в молчаливом ожидании, все осознали. Лицо Люмин исказилось. Мона закрыла рот обеими ладонями, с силой вжала их в себя, пытаясь не заплакать. Скарамучча вздрогнул, взглянул куда-то в сторону, будто пытался попросить поддержки у пустоты. Итэр, который стоял на коленях рядом с Аято и Кэйей, низко опустил голову, и Сяо успел заметить, как задрожали его крепко сжатые губы. Кэйа стал мертвенно бледен, отвернулся, обхватил себя руками, но даже так не смог удержать долгий выдох, прерывистый и переполненный болью. Тишину, которая установилась на утесе после прыжка Барбары и победы над большей частью вражеских сил, разбил вой. Рэйзор склонялся к земле и выл, как воет собака, узнавшая, что его хозяин больше никогда не вернется домой. Сяо со времен Войны Архонтов не слышал таких страшных звуков. Его нельзя было даже назвать воем. Нет. Это было что-то нечеловеческое, потустороннее, столь заунывное и тягостное, что хотелось зажать уши и уткнуться головой в колени. Казалось, вместе с этим криком из Рэйзора вырывается вся его боль, все те страдания, которые шесть лет скапливались в его сердце и в конце концов осели там пеплом. Кэйа еще сильнее сжался. Сяо прикрыл глаза, понимая, что через несколько секунд сойдет с ума — слушать мучительный рев Рэйзора было невыносимо. Но вот Люмин медленно подошла к нему, опустилась на колени, зажала в объятиях. Рэйзор этого даже не заметил. Только одна мысль пробивалась сквозь его зараженное скверной сознание — Барбары больше нет. Человека, с которым он прошел через ад и благодаря которому выжил, больше нет. — Тихо, — успокаивающе шепнула Люмин. — Тихо, Рэйзор. Ее рука извлекла из кармана блокиратор. На короткий миг их с Сяо глаза встретились. Он успел заметить, что на ее щеках блестят слезы — а потом Люмин опустила голову и вслепую, но при этом ласковым, исполненным осторожности движением ввела Рэйзору блокиратор. Вой оборвался. Рэйзор обмяк и остался лежать в руках Люмин без сознания. Даже так его дыхание оставалось прерывистым, нервным, таким болезненным, словно кто-то ковырял его сердце ножом. Люмин вздохнула. Ее вздох пролетел над утесом, будто скомканное, судорожно брошенное вслед прощание. А затем над морем установилась тишина.