Пепельный реквием

Если тоже поглощен печалью, oт тоски порой не спишь ночами И роняешь на подушку слезы так же, как и я сейчас, От страниц, где мы с тобою вместе, лучше избавься навсегда — Вот чему посвящена моя безутешная мольба. Sati Akura — Lemon

Перед тем, как отправиться в Фонтейн, друзья решили напоследок собраться в «Доле ангелов». Джинн закрыла двери. Сахароза и Тимми принесли с первого этажа две тарелки булочек с вишневым вареньем. Ноэлль тут же бросилась заваривать чай. Не удостоив никого объяснениями, Розария последовала за ней, и по «Доле ангелов» тут же разнесся стойкий кедровый аромат. Ощутив его, Август со вздохом скрестил руки на груди и закрыл глаза. Пропасть в мыслях ему не позволил Аято. Он обратился к Августу с каким-то вопросом, и они тут же разговорились, как старые друзья. Ко всеобщей радости, к встрече присоединился Венти. Он добрался до таверны только благодаря Кли и Тевкру и до сих пор выглядел больным. Окатив его суровым взглядом, Дилюк все же сжалился и велел Кэйе открыть вино, припасенное в «Доле ангелов» для особых случаев. Венти сразу приободрился, и как Кли украдкой шепнула Тевкру, было в этой скорости что-то подозрительное. Пока остальные суетились, рассаживаясь по местам или же общаясь друг с другом, на втором этаже объявились Сяо и Люмин. Завидев Венти, Люмин замерла, будто обратилась в монумент на площади, а затем невольно попятилась. Уйти ей не позволил Сяо. — Все хорошо, — шепнул он. — Поговори с ним.

Этот фрагмент можно читать под музыку: hloshit — somewhere only we know. Ставьте на повтор

Венти играл на лире. Пальцы пока еще плохо его слушались, и он нередко промахивался по струнам, отчего мелодия казалась несколько рваной, но все же приятной уху. Люмин приблизилась. Глаза Венти были закрыты, и по выражению его лица казалось, что он целиком растворился в музыке. — Венти… Он не перестал играть, только кивком головы указал на стул напротив. Люмин села, но устроилась на самом краю, нервно скомкала край платья. — Прости меня, — попросила она, не решаясь поднять взгляд. — Прости, то, что произошло вчера… Я этого не хотела. Венти продолжал играть. — В тот момент я могла думать лишь о Принце Бездны, Венти, я потеряла над собой контроль и в результате… Мне очень жаль. Я не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал. А ты мой друг и… Если бы ты… Ох, я… — Знаешь, как называется эта песня? — внезапно спросил Венти. Люмин замолкла, удивленная таким поворотом разговора. Потерев сведенный от напряжения лоб, она помотала головой. — «Плач о южном ветре», — сказал Венти. Удивительно, он не открывал глаз, но все равно уловил ответ Люмин. — Это история о ветре, который сбежал странствовать по миру. Вот только вместо увлекательного приключения столкнулся с испытаниями, которые вынудили его превратиться в разрушительный ураган. Венти наконец открыл глаза, поднял голову к потолку и, откинувшись на спинку стула, пропел в такт мелодии:

О, южный ветер, что плясал со мной в долине! Скажи, когда печаль в твоей душе Успела поглотить тебя пучиной, Волной карающей промчаться по земле?

Люмин прижала руку к груди. — Венти… Неужели он считал ее такой? Разрушительным ураганом, сведенным с ума собственной печалью? Карающей волной, обрекающей неповинных на гибель? Люмин зажмурилась, отвернула голову в сторону. Сердце снова пронзила вина, острая, будто лезвие Пламенного Правосудия. Но прежде, чем Люмин потонула в этом чувстве, Венти сказал: — Вообще это очень долгая песня. Некоторые барды даже отказываются ее из-за этого исполнять — не всем хватает терпения дослушать до конца. Поэтому многие ошибочно полагают, что у нее плохой конец. Для кого-то «Плач о южном ветре» — поучительная сказка о том, как под гнетом своей жизни люди ломаются и могут причинять боль другим. Но для тех, кто знает концовку… Опустив взгляд, он вдруг одарил Люмин мягкой улыбкой. — Это история о прощении. Может, все дело было в особой силе Венти, которая не зависела от гнозисов и божественности. Может, в его лице таилась такая теплота, что отдаваться дальше во власть темных чувств было попросту невозможно. Люмин слабо улыбнулась в ответ. — О прощении? Южный ветер сумел простить тех, кто его обидел? Венти покачал головой. — К тому моменту не осталось уже ни тех, кто был ему дорог, ни тех, кто его обидел. Всех их смели с лица земли беспощадные ветра. Склонив голову набок, Венти дернул одну струну, затем другую, подбирая нужную ноту. Она нашлась быстро, и мелодия снова свободно полилась, обнимая своим нежным звучанием собравшихся в таверне. — Он сумел простить себя, Люмин, — сказал наконец Венти. — И это оказалось тем единственным, что сумело обуздать ураган. Люмин со вздохом прикрыла лицо ладонью. Она понимала, что пытается сказать Венти. Сяо твердил о том же самом — о необходимости отпустить День Пепла, простить себя за совершенные ошибки. Люмин знала: они оба правы. Снедаемая чувством вины, она подвергала опасности других и дробила скудные остатки собственного сердца. Она отняла руку от лица, посмотрела на Венти, на струны, которых касались его дрожащие пальцы. Затем отыскала взглядом Кэйю. Подперев щеку рукой, он дремал в углу, так и не прикоснувшись к бокалу вина. Дилюк заметил это. Он тихо обратился к Джинн, и она, ответив кивком, сняла с плеч мужа пиджак, бережно накрыла им Кэйю. Кэйа не проснулся. Дилюк с Джинн обменялись взглядами и по молчаливому согласию решили его не тревожить. Люмин взглянула на Августа. Он до сих пор разговаривал с Аято. То и дело Август мимоходом касался следов, оставленных на лице скверной, и в золотом мерцании свечей Люмин отчетливо различала на его шее свежий шрам. Вздохнув, она опустила глаза, покачала головой. Имеет ли она право простить себя? Если она сделает это, не будет ли это значить, что она махнула рукой на всю боль, которую причинили ее ошибочные решения Кэйе? Августу? Остальным исчезнувшим, которых только предстояло вернуть? Аяксу? Дело не в прощении. Она виновата. Она настояла на том, чтобы Альбедо остался в Мондштадте, и это решение было худшим из возможных. Теперь она должна приложить все усилия, чтобы загладить свою вину. Но… Люмин снова подняла голову, посмотрела на Кевина. Вытряхнув из пачки сигарету, он собирался улизнуть на балкон, но отвлекся на разговор с Элизией и подошедшим Итэром. Похоже, речь шла о чем-то серьезном, потому что Элизия расстроенно вздохнула, а лицо Кевина тут же превратилось в ледяную маску — это выражение в последнее время стало его фирменным. Отчаяние. Ее поступки шестилетней давности были продиктованы отчаянием. Она не хотела отпускать Альбедо за пределы Мондштадта, она твердила себе, что сможет уберечь его от Фатуи, от скверны, от любых опасностей — потому что знала, если он уйдет за городские стены, он в конце концов примет то же решение, что и Рубедо. — Так будет разумно, — однажды сказал он. Это случилось незадолго до превращения Альбедо в игрушку Бездны. Они с Люмин сидели на городской стене, свесив ноги, смотрели на распростертую вдалеке Долину Ветров. Альбедо пил кофе. Люмин крутила в руках стакан и не понимала даже вкуса напитка, потому что во рту было солоно от слез. — Что ты такое говоришь? — ответила тогда Люмин. — Оборвать свою жизнь — это, по-твоему, разумно? Альбедо повернулся со слабой улыбкой. В тот день он выглядел хуже, чем в предыдущие. В его глазах теснилась усталость, смешанная с болью — скверна постепенно подчиняла его организм. Сопротивляясь ей, Альбедо будто глотал раскаленное железо, и эта борьба понемногу ломала его, вынуждая думать только об одном возможном исходе. Еще ему было страшно. Тогда Люмин плохо это понимала, но Альбедо боялся стать чудовищем, своими руками принести боль тем, кого он любил. Она затащила его в ад — и тем самым утянула туда и себя, и других. — В данной ситуации да, разумно, — сказал он, прижав руку к груди, где безостановочно теснилась раздирающая боль. — Люмин, я стану слишком опасен. И я не хочу… — Он вздохнул, оборвал себя, не желая еще больше нагнетать для нее атмосферу. — Давай оценивать шансы здраво. С учетом наших текущих успехов они ничтожны. Мы пытаемся спасти одного человека, подвергая опасности десятки других. Люмин сжала стаканчик с такой силой, что тот промялся. — Нет, — твердо сказала она. — Альбедо, я найду решение. Не смей сдаваться. Не смей уходить, как Рубедо. Я никогда не смогу себя за это простить. — А за смерть мондштадтцев сможешь? — с горечью спросил Альбедо. Этот вопрос кольнул в сердце шипом — вроде того, которым Принц Бездны потом отравил Люмин скверной. Заслышав его, Люмин разозлилась. Но не потому, что обижалась на Альбедо или считала его грубым. Она разозлилась, потому что в глубине души понимала: он прав. — Не будет никаких смертей, — заявила она тоном, не терпящим возражений. — Никто больше не умрет. — Ты не можешь этого гарантировать, — тихо отозвался Альбедо. Она не помнила, что наговорила ему после этих слов. В душе клокотал гнев, и Люмин хотелось выплеснуть его, хотелось прокричать судьбе в лицо, что та больше не посмеет вот так просто отнимать у нее самое ценное. В те дни Люмин хотела победить вопреки всему. Как будто спасением Альбедо она могла утихомирить боль от потери Сяо. Она позволила отчаянию взять верх. И в конце концов ее боль обернулась багровым пламенем Альбедо, едва не спалившим Мондштадт дотла. После такого пожара остались лишь незаживающие раны, пепел и тишина, ставшая реквиемом по утраченному. И теперь Люмин повторяла старые ошибки. Ей повезло, и в минувшую битву никто не погиб, но если так будет продолжаться и дальше, если она увязнет в самобичевании, она утащит с собой на дно не только Принца Бездны, но и весь остальной мир. Они с Принцем Бездны могли быть одинаково одержимы. Ей не хотелось становиться его отражением. Не хотелось целиком сосредоточиться на пути, а после, обернувшись, увидеть за спиной только тела близких и руины разрушенного мира. Ощутив перемену в ее настроении, Венти протянул руку. Люмин подсела ближе, и Венти приобнял ее, улыбнулся так, словно они завершили шуточный спор о вкусе вина. Люмин положила голову ему на плечо, и Венти вернулся к игре на лире. Мелодия окрепла. Среди печальных нот теперь слышались отзвуки надежды — наверное, Венти подобрался к истинной концовке «Плача о южном ветре». За стол опустился Сяо. Люмин слабо улыбнулась ему. Лицо Сяо, сосредоточенного на грядущем путешествии в Фонтейн, осталось серьезным, но взгляд потеплел, и Люмин, согретая волнами его любви, окончательно успокоилась. В душе установилось хрупкое равновесие. Люмин знала, оно пошатнется сразу же, как она вновь окажется на поле боя. Но она дала себе обещание: даже если она не в силах себя простить, она не будет в поисках искупления топить мир в крови. Ради того, чтобы мир остался. Ради того, чтобы они с друзьями могли и дальше собираться в «Доле ангелов», пить чай с кедровым ароматом, петь с Анемо Архонтом баллады ушедших времен и оды будущему, полному упрямой надежды. Среди пепла не найти любви. Она здесь, только здесь — среди самых близких на свете людей и в глубинах собственного сердца.

Конец музыкального фрагмента

              — Значит, если все пройдет удачно, Адепты закончат работу Антона и сделают лекарство от Пурпурной чумы, — подытожил услышанное от Итэра Кевин. Ответил ему подошедший Тевкр: — Да. Но это не решит проблему заражения Разлома. Брови Элизии изогнулись. Размышляя над словами Тевкра, она опустила голову, принялась беспокойно пропускать сквозь пальцы пряди волос. — Я так понимаю, тех, кто уже обратился, лекарство тоже не исцелит. Тевкр скрестил руки на груди, кивнул. Его лицо оставалось непроницаемым. Кевин не мог взять в толк, откуда в этом мальчишке столько невозмутимости, но был так ему благодарен, что едва сдерживал порыв взлохматить Тевкру волосы и назвать своим вторым лучшим другом, сразу после Кадзухи. Слишком уж хорошо, когда чертова связь приносит не разрушение, а целительное спокойствие. — Разлом, Гандхарва… — Итэр обхватил рукой подбородок. — Заражение распространяется, и довольно быстро. Такими темпами в скверне потонет весь Тейват. «И тогда придется начать войну, которую невозможно выиграть, — подумал Кевин. Перед глазами вставали картины мрачного будущего, и сердце, встревоженное ими, невольно застучало быстрее. — Такую же войну, в которой тысячи лет назад пали оскверненные. Даже заручившись помощью Небесного порядка, человечество едва сумело выстоять. Что же будет теперь, когда рассчитывать на Небесный порядок больше не имеет смысла?» Рука Элизии обхватила его локоть, мягко вытаскивая из темного облака тягостных мыслей. — Пока у нас нет времени с этим разбираться, — заметил Тевкр. Кевин был вынужден признать его правоту. — Как говорил один мудрый Якса: «Одна забота за раз», — кивнул он. — Да и если честно, я пока понятия не имею, что со всем этим делать. — Наверное, понадобятся какие-то манипуляции с артериями земли, — ответил, сдвинув в задумчивости брови, Итэр. — Может, аранары смогут подсказать? В моем мире они помогли запечатать Марану — ту же скверну, только под другим названием. Правда, тогда скверны было гораздо меньше, и она имела менее опасную форму, но… Он со вздохом покачал головой. — Одна забота за раз, — повторил Кевин. Итэр взглянул на него с благодарностью. Кевин передернул плечами и вновь повернулся к Тевкру, силой выдернув себя из страха перед будущим. — Тоня и Матвей, полагаю, остались с твоим братом? Тевкр прикрыл глаза. На короткий миг Кевин ощутил донесшийся с его стороны порыв печали, но Тевкр быстро совладал с ним и ответил твердо: — Да. Антон заражен. Тоня хочет убедиться, что лекарство Адептов подействует, а после помочь ему оправиться. — Он посмотрел на Кевина. — Кстати, я отдал ему папку с документами по проекту «Одиннадцать». — По чему? — переспросила Элизия. Ее рука до сих пор лежала на локте Кевина, и от него не укрылось, как она вздрогнула, когда Тевкр сказал о болезни брата. — Это… — Тевкр поколебался, пытаясь подобрать слова. — Этот проект — эксперимент, который Фатуи проводили над моим старшим братом. Глаза Элизии расширились. Тевкр продолжил бесстрастно: — Сандроне записывала свои наблюдения и все изменения, которые она вносила в тело Аякса. Я уверен, эта информация может помочь безопасно очистить Аякса от скверны, но там слишком много специфичных терминов. Я не могу понять написанное до конца, — признал он. — Антон обещал ознакомиться и попросил связаться с ним или с господином Чжун Ли, когда придет время очищать Аякса. Кевину оставалось лишь поражаться тому, как спокойно Тевкр готовится к грядущим трудностям. — Хорошее решение, — похвалил он. — Если твой брат сумел практически в одиночку изобрести лекарство от Пурпурной чумы, я уверен, его помощь здорово нам пригодится. Тевкр чуть улыбнулся, и Кевин мысленно вздохнул от облегчения: мальчишки в порядке, если хотя бы немного задирают нос от похвалы. Пожелав друзьям хорошего вечера, Тевкр присоединился к Кли и Тимми, и Кли тут же подвинула ему кружку с чаем, такую большую, что в ней могла бы поместиться голова Паймон. — Как быстро растут дети! — высказался Итэр. — Ой, смотри, — ответил Кевин невозмутимо. — Что это? — Где? — удивился Итэр. — Да вот, — Кевин поводил рукой в пространстве. — Кажется, ветра Анемо Архонта разнесли по таверне осыпающийся с тебя песок, дедуля. Итэр раздраженно закатил глаза и, пробормотав, что чувство юмора Кевина понемногу приближается к отметке «Сайно в ударе», решил составить компанию Сяо, Венти и Люмин. Кевин остался наедине с Элизией. — Чего приуныла? — спросил он, заметив, как она продолжает теребить пряди волос. Элизия моргнула, с трудом вырвавшись из пучины мыслей. — Думаю о скверне в Разломе. Знаю, знаю, «одна забота за раз», но… — Она вздохнула. — Ладно. Неважно. Кевин не сдержал смешок. — Ты сказала мне говорить с тобой, а сама пытаешься отмалчиваться? Тебе не кажется, что это не слишком справедливо? Говори давай. Я не рассыплюсь от того, что услышу о твоих переживаниях. Элизия по-прежнему мучила собственные волосы, и Кевин заставил ее опустить руку прежде, чем она запутала их еще сильнее. — Нам нужно вернуть еще два Небесных ключа и четверых исчезнувших, каким-то образом отыскать двух истинных владельцев, разомкнуть вероятности, победить Принца Бездны, разобраться с Фатуи… — Элизия бросила загибать пальцы и махнула рукой. — Сколько времени на это уйдет? Заражение распространяется быстрее с каждым днем. Может быть, людей, обращенных скверной в чудовищ, уже не вернуть. Мы вынуждены откладывать решение этой проблемы, вот только она не терпит отлагательств. Кевин согласно кивнул. Он по-прежнему не отпускал запястье Элизии, и Элизия накрыла его руку своей. — После всего, что ты рассказывал об Арее и других оскверненных, у меня нет уверенности, что скверну можно победить. — Ну… Кевин возвел глаза к потолку, не зная, что на это ответить. Он тоже не думал, что Тейват мог выстоять перед натиском такой силы, безжалостной, бескомпромиссной, вынуждающей человечество жертвовать всем, от своих обращенных в чудовищ близких до собственной человечности. — Когда вероятности разомкнутся, это будет уже не твоя проблема. — Что ты имеешь в виду? — нахмурила брови Элизия. — Заражение происходит только в нашем мире, — объяснил Кевин. — Ты вернешься домой. Не переживай о том, что тебя не касается. Ты ведь не можешь спасти каждого встреченного тобой несчастного. Это правило верно и для миров. Элизия взглянула на него, как на умалишенного, а затем рассмеялась. — И это говоришь мне ты, Кевин Каслана? Ты, человек, который взвалил на свои плечи чужой мир? — Ничего я никуда не взваливал, — раскраснелся Кевин. — И вообще, Тейват для меня уже давно не чужой. И вообще, я лишь пытаюсь сказать, что, когда вероятности разомкнутся, у тебя хватит забот и в своей. Изменения, вписанные в Воображаемое Древо, необратимы. Часть истории твоего мира станет другой, люди могут столкнуться с неожиданными разрушениями, потерями. Им нужны будут такие, как ты. Брови Элизии взметнулись. Она открыла рот, чтобы задать вопрос, от одной мысли о котором Кевин краснел пуще прежнего. — И вообще, — торопливо сказал он. — Я пошел курить! С этими словами он вылетел на балкон. Проводив его взглядом, Элизия не выдержала и расхохоталась. Кевин был до того нелепым, что тревоги, покусывающие сердце, немного отступили. Распутывая узелки в волосах, Элизия двинулась к общему столу, чтобы разделить с Кадзухой, Сайно и Тигнари кружку горячего кедрового чая.              

Этот фрагмент можно читать под музыку: Robyn Sherwell, Allman Brown — Rivers. Ставьте на повтор

На балконе было тихо и спокойно — ровно до той поры, пока дверь не распахнулась, впустив красного до кончиков ушей Кевина. Клод вздохнул. Поразмыслил, не стоит ли ему спрыгнуть с балкона и поискать для раздумий какую-нибудь уединенную крышу. Передумал. Ночь была хороша. Голоса, доносившиеся из-за приоткрытой двери «Доли ангелов», придавали ей особое очарование. Клода не интересовали чужие разговоры, но под их уютный гул давящий груз проклятия отступал, позволяя сполна насладиться светом звезд и бокалом вина. Даже шумное появление Кевина не могло испортить этот странный, едва ли не мистический момент. Если честно, совсем наоборот. Кевин, успокоившись, оперся на перила балкона, привычным жестом щелкнул зажигалкой, и Клод вдруг вспомнил о временах, когда порой после трудного рабочего дня стоял на балконе королевского дворца бок о бок с Артанисом. Удивительно, но впервые за столько лет эти воспоминания не только отозвались в сердце привычной болью, но и принесли что-то теплое — такое же теплое, как рука Кли, которую она с благодарностью сомкнула на плече Клода при встрече в таверне. — Ну как? — спросил, нарушая молчание, Кевин. — Не передумал? Клод покачал головой. — Нет. Я пятьсот лет этого жду, Кевин. Неужели ты полагаешь, что одна битва способна что-то изменить? Кевин ничего не ответил, только наградил Клода взглядом, в котором под слоем льда танцевали хитрые искры. — Ясно, — сказал он. — Тогда докурю и убью тебя, как договаривались. — Не спеши, — попросил Клод. — Оу? Кевин повернулся, оперся локтем на перила. Свет, который просачивался сквозь приоткрытую дверь «Доли ангелов», ложился на его непроницаемое лицо длинной теплой полосой. — Почему же? — полюбопытствовал он. Клод обернулся. Через узкую щель людей в таверне было не увидеть, но на балконе непрерывно звучали их голоса. Сосредоточившись, Клод с легкостью мог различить смех Кли и возгласы Тимми, возмущенного очередной шуткой подруги. Тевкр молчал, но Клод знал: он сидит рядом, слушает их, как он сам неоднократно слушал безобидные перепалки Эйси, Арти и Рэйн, по неведомой причине не желая их прерывать. Отвернув голову, Клод снова наткнулся на взгляд Кевина и под его прицелом наконец сдался. — Потому что я должен искупить свои грехи. Так будет правильно. Смерть манит своей свободой, но для начала свободу нужно заслужить. Если я умру сейчас, это будет равносильно бегству от ответственности за свои прегрешения. В уголке губ Кевина обозначилась усмешка. — О, первый клинок Каэнри’ах, ты не перестаешь удивлять. — Я уже давно перестал быть клинком Каэнри’ах, — с горечью отозвался Клод. Его взгляд скользнул по мондштадтской улице, погруженной в сумрак от нехватки целых фонарей. — Я предал все, за что сражался. Кажется, что после смерти друзей старые клятвы попросту утратили смысл. Нет знамени, которое можно нести. Нет людей, ради которых хочется это делать. Кевин выпустил в ночное небо облако дыма, потянулся рукой к звездам, будто пытался мысленно провести пальцем по мерцающему в вышине разрыву. — Ты приносил эти клятвы ради своих друзей? Клод поразмыслил перед ответом. — Ради Каэнри’ах. Но Каэнри’ах тоже больше нет. — Что это была за клятва? — поинтересовался Кевин. Клод задумчиво провел рукой по длинной фиолетовой полосе, которая въелась в его тело вместе с заражением скверной. Удивительно. Он столько всего забыл за пятьсот лет. Даже лица павших товарищей, и те давно превратились в смазанные пятна, и лишь слова давней клятвы звучали в голове так, словно Клод вновь преклонял колени перед королем: — «Подобно тому, как звездный свет рассекает мрак, я стану клинком, указующим путь. Подобно тому, как подземные тени укрывают земли, свободные от божественных оков, я стану щитом, оберегающим людей». — Люди — это Каэнри’ах? Клод оторвал взгляд от фиолетовых полос, посмотрел на Кевина. Вопрос не требовал ответа. Кевин его и не ждал. Он просто курил, щурясь в темные небеса, и вслушивался в песни, льющиеся из таверны. — Я рад, что ты задержишься еще немного, — сказал он перед тем, как потушить сигарету. — Знаешь, заблудившись в лесу, ты можешь пойти в любом направлении и рано или поздно все-таки отыскать выход. К счастью, бесконечных лесов еще не придумали, а не то Кадзуху было бы оттуда вовек не вытащить. Клод вскинул брови, пораженный тем, как серьезность в словах этого человека мешается с подобными высказываниями. — Главное, на месте не стоять, — подытожил Кевин. — Лес не может встать и уйти. Зато ты можешь. Хлопнув Клода по плечу, он направился обратно к двери в «Долю ангелов». Клод проводил его долгим взглядом. Кевин нарочно оставил дверь приоткрытой, и Клод услышал его голос — он ворвался в общий гул холодным порывом в разгар жаркого дня. Дилюк предложил ему чай. Кевин ответил, что хочет попробовать редкое вино. Венти признался, что все выпил. Кэйа проснулся и, обнаружив, что Венти тайком умыкнул даже его нетронутый бокал, вооружился целым арсеналом шуток, от которых Кли начала смеяться пуще прежнего. Клод качнул головой, вновь впился взглядом в темную улицу. Каждая трещина на мостовой, столь похожая на раны в сердцах мондштадтцев, напоминала о совершенных ошибках. И все же… «Я рад, что ты задержишься еще немного». Клод не помнил, когда ему в последний раз говорили подобные слова. Пускай они с Итэром оставались друзьями даже после падения Каэнри’ах, Клод никогда не мог избавиться от ощущения, что его присутствие кажется Итэру обременительным. Должно быть, он видел за спиной Клода тени несбывшегося счастья. «Хорошо, что ты здесь», — иногда говорил Итэр. А после добавлял: «Мне нужно, чтобы ты отправился в Мондштадт». Или: «Этот человек мешает нашей цели. Пора устранить его». Итэр никогда не говорил: «Хорошо, что ты здесь, потому что меня радует твое присутствие». Он вообще редко что-либо говорил. И хотя Клод понимал, почему, он вынужден был признать, насколько сильно истосковался за пятьсот лет по обычному человеческому теплу. Да, он не собирался задерживаться в этом мире. Но перед тем, как наконец исчезнуть в холодной пустоте, ему хотелось напоследок позволить сердцу прикоснуться к тому, чего оно так сильно жаждало. «Лес не может встать и уйти. Зато ты можешь». Хлопнув ладонью по перилам, Клод развернулся и, толкнув дверь в таверну, шагнул в ее озаренное свечами тепло.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Среди золота дубовых листьев мелькнул знакомый берет. Мона козырьком приложила ладонь ко лбу, пытаясь сквозь слепящее солнце рассмотреть силуэт впереди. Когда же ей это удалось, она с резким выдохом выронила ящик, который хотела отнести в шатер к раненым. Крупные спелые яблоки градом застучали по траве, но Мона, не обращая на это внимание, метнулась навстречу той, кого она была так рада видеть. — Тереза! Придерживая берет, спадающий от ветра, Тереза устремилась навстречу Моне, и девушки заключили друг друга в крепкие объятия. — Мона! О, Архонты, я так рада, что с тобой все в порядке! Мы получили письмо Иден, про обвал, про Габриэля… — Тереза отстранилась, взяла лицо Моны в свои ладони, заставила повернуться вправо, влево, будто проводила строгий медицинский осмотр. — Как же я рада, что ты в порядке! А Габриэль… — Все еще не пришел в себя, — с горечью отозвалась Мона. Тереза вздохнула, закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки, но в конце концов не выдержала, стащила с головы берет и в сердцах швырнула его в траву. — Чертовы Фатуи, чертова Бездна! — вскричала она. — Клянусь, если я поймаю хоть одного, я… да я без суда его голыми руками… — Кхм. Мона обернулась. Скарамучча, молчаливый, как и все минувшие со «Стремительного натиска» дни, собирал яблоки. Кажется, он не хотел привлекать внимание, но, будучи бывшим Фатуи, принял угрозу Терезы на свой счет. Та, нахмурив брови, уперла руки в бока. — Что он тут делает? Мона не знала, как лучше все объяснить. Пока она размышляла, Тереза решила перейти от слов к делу и уже принялась закатывать рукава. — Мне плевать, будь ты хоть Предвестником номер один, — заявила она, угрожающе двинувшись к Скарамучче. — Да я за нашего Габриэля хоть Царицу придушу! Никто не смеет обижать его, ты понял? Никто! Она так распалилась, что готова была осыпать Скарамуччу градом ударов. Он опасливо отодвинулся. Тереза была значительно ниже, но в таком состоянии могла бы перебросить через плечо даже рослого Панталоне. Скарамучча кинул быстрый взгляд на Мону, но та лишь пожала плечами, мол, разбирайся сам, я очень занята изучением вот этого спелого яблочка, созерцать которое гораздо приятнее твоего уже ненавистного лица. Прежде, чем Тереза придушила Скарамуччу, вмешался еще один голос: — Во имя Архонта, Тереза. Ты ведь глава Церкви Фонтейна. Тебе не кажется, что рукоприкладство — не лучший способ представлять столь важную организацию? Мона хмыкнула. Этот голос, кислый, как недоспелый абрикос, она узнала бы из тысячи. Переведя взгляд за спину Терезы, Мона увидела секретаря Валериана, который вышел из-за деревьев, покачивая длинным черным зонтом с изогнутой ручкой. Секретарь Валериан вперил в Мону внимательный взгляд. Затем его губы привычно изогнулись, но вместо того, чтобы скривить гримасу, он вдруг попытался улыбнуться. Мона от такого снова выронила все собранные яблоки. — Госпожа Мегистус. — Секретарь Валериан качнул зонтом и обратил взгляд к Скарамучче. — Что касается вас… Думаю, вам будет лучше покинуть Фонтейн. После «Стремительного натиска» о присутствии Фатуи в стране не может идти и речи. — Я больше не состою в Фатуи, — без колебаний ответил Скарамучча. Брови секретаря Валериана взметнулись. — Неужели? И где же вы теперь состоите, в благотворительном фонде собирателей яблок? Скарамучча опустил голову, зарылся носком ботинка в землю. Простой вопрос загнал его в тупик. Мона помнила слова Териона и понимала, почему, но все равно не смогла отыскать в своем сердце ни намека на сострадание. Секретарь Валериан оглядел Скарамуччу с ног до головы, скривил губы — теперь уже привычным образом — и повернулся к Моне. — Что скажете, госпожа Мегистус? Мона скрестила руки на груди. — Ну… Последние пять дней он старался помогать странствующему театру и раненым в результате обвала. — Она почувствовала, как взгляд Скарамуччи обратился к ней с надеждой. — Но, с другой стороны, этот обвал произошел в том числе по его вине. — Надежда в глазах Скарамуччи угасла. Мона вздохнула. — Пускай остается. Если сожалеет, приложит все усилия, чтобы исправить свои ошибки. — Слишком уж ты добрая, — пробурчала Тереза. — Сбросить его с Каскада Дождей, и дело с концом. Секретарь Валериан приложил руку к подбородку, обдумывая слова Моны. Затем махнул зонтом, тем самым продемонстрировав, что дальнейшая судьба Скарамуччи его не интересует, и направился к шатру для раненых. Тереза попыталась пронзить Скарамуччу пристальным прищуром. Увы, это не сработало, так что за секретарем Валерианом она устремилась с яростным топотом. Мона подхватила ящик с яблоками. Скарамучча протянул руку, чтобы забрать его, но Мона отстранилась, дав понять, что не нуждается в помощи. — Я хочу исправить свои ошибки, — тихо сказал Скарамучча. — Ты думаешь, ты исправишь их, если донесешь за меня ящик яблок? — вздернула брови Мона. — Или думаешь, я обязана давать тебе шанс? Скарамучча беспокойно зачесал назад волосы. — Я не смогу ничего сделать, если ты будешь и дальше отталкивать меня. — Я не нанималась вытаскивать тебя из твоего личного ада! — фыркнула Мона. — Спасибо, я уже наигралась в спасательницу. Теперь хорошо знаю, что за помощь Предвестникам получаешь удар в лицо, разряды электричества по телу, разбитое сердце и слияние вероятностей в придачу. Спасибо за ценный урок. Скарамучча не нашелся с ответом. Мона обежала его взглядом и, устало вздохнув, развернулась, зашагала к шатру следом за секретарем Валерианом и Терезой. Скарамучча остался стоять под дубом один. Пальцы нервно комкали шляпу. Он нашел ее в ящике с реквизитом, когда пару дней назад помогал освобождать палатку для привезенных из Сен-Аньера лекарств и припасов. Скарамучча показал шляпу Иден, и та рассказала, что она принадлежала «Аделарду». — Он оставил ее, чтобы однажды за ней вернуться — и заодно повидать старых друзей, — объяснила Иден. — Но как ты знаешь, мондштадтский ураган распорядился иначе. Скарамучча хотел вернуть шляпу в ящик, но Иден добавила: — Возьми, если хочешь. У меня сердце кровью обливается от мысли, что она теперь никому не нужна. Свою шляпу Скарамучча забыл в столице, а потому, поразмыслив, все же решился принять подарок Иден. Теперь шляпа «Аделарда» служила вечным напоминанием о том, каким человеком он мог бы стать, сделай он в прошлом другой выбор. — Блядь, — тихо сказал Скарамучча. — Я пытаюсь все исправить, а в итоге делаю только хуже. Может, секретарь Валериан прав. Может, мне лучше уйти к чертовой матери. Терион, привалившись спиной к дубу, читал книгу — такую же призрачную, как и он сам. Скарамучча понятия не имел, откуда Терион ее выискал. Может, никакой книги не было вовсе, и вместо текста страницы хранили лишь бессмысленные призрачные завихрения. С Териона станется прикидываться занятым, чтобы подействовать Скарамучче на нервы. Дочитав до конца страницы, Терион захлопнул книгу и посмотрел на Скарамуччу, вскинув бровь. — Ты вину свою загладить хочешь или одобрение Моны заслужить? — А есть разница? — с горечью отозвался Скарамучча. Терион пожал плечами. — Есть, разумеется. Как по мне, искупление не зависит от чьей-то благосклонности. — Он взглянул на обложку книги, провел по ней рукой. — Ты просто молча делаешь, что правильно. Если ставишь целью исправить свои ошибки, этого будет достаточно. Ну а если гонишься за тем, чтобы стать любимым… Это уже совсем другой разговор. Скарамучча со вздохом скрестил руки на груди, пнул желудь, сбитый на землю вчерашним дождем. — Да не сдалась мне ее любовь. Терион сложил руки на книге, стрельнул в сторону Скарамуччи усмешкой. — Не ври себе. Мы связаны, забыл? Довольно очевидно, что ты в ней нуждаешься. Скарамучча спрятал лицо за ладонью, борясь с искушением дать Териону смачного пинка. К сожалению, Терион был прав. Скарамучча в самом деле нуждался в Моне. Ему просто хотелось хотя бы раз увидеть те теплые искры, которые танцевали в ее глазах в вечер перед спектаклем. Чувство того, что ты любим, что ты нужен… Скарамучча утратил его. И без этого двигаться дальше оказалось настолько тяжело, что проще было разрушить целый мир и вовсе никуда не двигаться. — Ты в самом начале пути. Если хочешь сдаться, столкнувшись с первой же преградой, значит, ты к этому пути не готов. Скарамучча вскинул голову. — Но я правда… Я правда хочу сделать хоть что-нибудь. — Не делай «что-нибудь», это непродуктивно, — отозвался Терион. — Для начала разберись, что именно хочешь исправить. Его бесстрастный тон вывел Скарамуччу из себя. Шагнув вперед, он вскричал, махнув рукой на то, что о нем могут подумать актеры странствующего театра: — Тебе легко говорить! А я, блядь, целый мир разрушил! Терион взглянул на него с легкой насмешкой. — Ну вот, наполовину ты уже разобрался. Ошарашенный этой невозмутимой интонацией, Скарамучча покачнулся, потер переносицу, не зная, какими словами следует его обматерить. — Ты издеваешься? Терион рассмеялся. — Отчего же, господин Предвестник? Ты знаешь, что разрушил целый мир. Значит, если хочешь исправить это, тебе нужно помочь ему восстановиться. — И как я, по-твоему, должен это сделать? — фыркнул Скарамучча. — Я не могу таскать гребаные ящики с яблоками или выносить мусор из палаток в надежде, что это поможет починить все, что я сломал. Что мне сделать, Терион? Если бы я мог, я бы вырвал собственное сердце, лишь бы, не знаю, отмотать время назад, разомкнуть вероятности, снова увидеть на лице Моны… Он споткнулся об собственные слова, махнул рукой, не желая заканчивать горькую мысль. Лицо Териона оставалось спокойным, только брови чуть приподнялись, но Скарамучча даже со связью оскверненного и истинного владельца не мог сказать, что это значит. — Неважно, — с досадой вздохнул он. — У меня нет сердца. У меня ничего нет, даже Шепота Порчи. Так как я могу починить целый мир? Терион раскрыл книгу. — Не жди от меня ответов на все свои вопросы, господин Предвестник. Я не смогу быть рядом вечно. — Заслышав такие слова, Скарамучча невольно вздрогнул, но Терион сделал вид, что не заметил этого. — Ты должен научиться понимать себя сам. Сказав так, Терион вновь уткнулся в книгу, показав тем самым, что разговор окончен. Скарамучча некоторое время стоял, не сводя с него взгляда. Сорванные ветром дубовые листья осыпались на землю пламенным дождем, пролетали сквозь Териона, а он перелистывал страницы, ни капли не тревожась о подобных мелочах. «Я не смогу быть рядом вечно», — эхом отдавались в голове Скарамуччи его слова. Значит, однажды Терион… исчезнет? Эта внезапная мысль потрясла Скарамуччу до глубины души. С тех пор, как между ними установилась связь, он нередко ворчал, ругался, он бывал с Терионом несправедлив и груб. Но еще он был… благодарен ему. Да, пожалуй, что так. Благодарен. Терион всегда был рядом. И Скарамучча боялся, что без него вновь станет неполноценным. Куклой, которая будет жалобно барахтаться в океане жизни, неспособная ни потонуть, ни пристать к берегу. Выдохнув, Скарамучча развернулся и зашагал прочь. Он знал, что душа Териона будет следовать за ним всюду, но прямо сейчас ему хотелось подумать наедине.               Когда Мона добралась до входа в шатер, там уже стало шумно, как на центральной площади в Праздник Начала Осени. Сначала Мона не поняла, в чем дело: широкая спина секретаря Валериана перегораживала обзор, а Тереза говорила так быстро и часто, словно ей велели за минуту пересказать историю Тейвата с древнейших времен. Затем Тереза ненадолго примолкла, переводя дух. Секретарь Валериан отодвинулся, и Мона наконец разглядела причину переполоха. — Ох! Злополучный ящик с яблоками опять выскользнул из рук. К счастью, в шатер вовремя заглянул Беннет. Ящик ударил его по ноге, зато яблоки остались целы. Люсьен, врач странствующего театра, помог Беннету оттащить их в сторону. — Габриэль! Мона в два прыжка оказалась у его постели. Очнувшийся Габриэль одарил ее слабой улыбкой. Не сдержав судорожного всхлипа, Мона подалась вперед, заключила его в объятия, стараясь не потревожить раны, и Габриэль ласково похлопал ее по плечу. — Ну, — тихо сказал он. — Не плачь. Все хорошо. — «Хорошо»? — уперла руки в бока Тереза. — О, Габриэль, ты просто невозможный мальчишка! Ты… Я… Ай, а ну иди сюда! Она вскарабкалась на кровать рядом с Моной и обняла их обоих, тоже не сдерживая слез. Габриэль не приходил в себя пять дней, все время пропадая на границе между жизнью и смертью. Мона каждый день часами наблюдала за его борьбой и шепотом молилась всем подряд: Анемо Архонту, Гидро Архонту, даже старухе, как если бы та могла вот так взять и повернуть колесо судьбы в другую сторону. Люсьен воздерживался от прогнозов. Беннет пытался ободрить Мону, но она видела, какими взглядами они украдкой обмениваются с Фишль. Но Габриэль выжил. Он выкарабкался вопреки всему, и Мона была так счастлива, что на время забыла обо всем, даже о слиянии вероятностей. Только настоящее имело значение. Рваное дыхание Габриэля. Руки Терезы, которые обхватывали их с Моной за плечи. И даже секретарь Валериан, который наблюдал за развернувшейся сценой молча, но с теплотой, которую он старательно пытался скрыть за напускной серьезностью. — Добро пожаловать обратно в мир живых, мальчик, — сказал он. — Я рад, что ты очнулся. Мона с Терезой отстранились, но с кровати не ушли. Мона сжала ладонь Габриэля. Тереза положила руку на одеяло. Габриэль же закашлялся, напрягся в приступе боли, а когда тот прошел, виновато взглянул на секретаря Валериана. — Простите, что не смог защитить гидростанцию. Пожалуй, Мона впервые увидела, как глаза секретаря Валериана, всегда чуть прищуренные из-за вечного недовольства, округлились. — Ты шутишь? — Нет, — ответила за Габриэля Тереза. — Он не шутит. Он дурак с синдромом гиперответственности, и я клянусь, однажды я пущу его на багет. — На багет? — уточнила Мона. — На багет, — подтвердила Тереза. — Пожалей раненого, — тихо засмеялся Габриэль. Тереза обожгла его взглядом. — Ой, вы посмотрите, манипулятор великий выискался! Секретарь Валериан, прошу вас вынести от лица Гидро Архонта карательный приговор. Наказание: подзатыльник и столько яблок, сколько необходимо для полного выздоровления. Секретарь Валериан с поразительным проворством направился к выходу из шатра, покачивая зонтом. — Меня в свои дела не впутывайте. Я пришел сюда исключительно для разговора с Иден. Все на благо Фонтейна. — Да вы до вчерашнего дня даже не знали, кто она такая! — прокричала ему вслед Тереза. Секретарь Валериан сделал вид, что не услышал, и с достоинством заместителя Архонта улизнул из шатра, пока его не улучили в излишней чувствительности. Габриэль проводил его удивленным взглядом. Затем, не выдержав, засмеялся. Глаза Моны опять наполнились слезами. Заметив это, Габриэль чуть крепче сжал ее ладонь. Мона осталась сидеть на краю кровати, болтая ногами. Тереза перекочевала на стул. С полчаса они безостановочно говорили, не прекращая шутить, словно шутки могли служить для Габриэля бинтами, способными удержать от разрушения его искалеченное тело. Ни Мона, ни Тереза не могли заставить себя заговорить о произошедшем во время «Стремительного натиска». Обе боялись, что добросердечный Габриэль, заслышав такие ошарашивающие новости, попросту закроет глаза и скончается на месте. Затем Тереза убежала: Люсьену на другом конце шатра понадобилась помощь, и Тереза, будучи врачом, немедля предложила свои услуги. Фишль с Беннетом ушли принять у рыцарей Сен-Аньера очередную поставку, и Габриэль с Моной остались одни. — Эй, — окликнул Габриэль. — Поможешь выйти на улицу? — Габриэль! Что ты такое говоришь? — воспротивилась Мона. — Ты только пришел в себя, тебе нужно оставаться в постели! Габриэль с усталым смешком взъерошил волосы. — Тебя Тереза укусила? Мона хотела прочитать долгую поучающую тираду, но, взглянув ему в глаза, передумала. Габриэль истосковался по свежему воздуху и осеннему Фонтейну. Ему предстояло провести в кровати еще немало долгих дней на пути к выздоровлению, но для такого предприимчивого человека это было сродни пытке. — Ладно, — с неохотой согласилась она. — Но, если Тереза нас поймает, оправдываться перед ней будешь сам. — Она все равно уже собралась меня на багет пустить, — отозвался Габриэль. — Мне терять нечего. Мона подставила руку. Габриэлю понадобилось не меньше минуты, чтобы даже с поддержкой перебраться на край кровати. Стараясь действовать бережно, Мона помогла ему встать, перенесла его вес себе на плечи. Тереза с Люсьеном до сих пор общались на другом конце шатра. С максимальной скоростью, на какую они только были способны, Мона с Габриэлем добрались до выхода и с облегчением выскользнули за полог. — Она тебя убьет, — посулила Мона. Габриэль кивнул с тихим смехом. Садиться посреди шатров и палаток им не хотелось: всюду сновали актеры странствующего театра, рыцари Сен-Аньера и горожане, которые пришли предложить свою помощь. Так что Мона отвела Габриэля к озеру. Опустившись на землю, он с облегчением привалился спиной к стволу дуба. Мона села рядом, вытянув ноги. Какое-то время они молчали. Мона ждала, что из шатра в любой момент выскочит сердитая Тереза, но, наверное, Люсьену удалось целиком завладеть ее вниманием. У озера было тихо и спокойно. Подставив руку, сплошь увитую шрамами и подживающими синяками, Габриэль поймал дубовый листок, покрутил его в пальцах, а затем отправил по ветру в свободный полет. Листок опустился на озерную гладь. Мона проводила его взглядом. Казалось, этот умиротворенный момент будет длиться вечно, но непростой разговор был неизбежен. Откашлявшись, Габриэль спросил: — Так… И чем все закончилось? Я плохо помню, но Скарамучча… Он ведь пришел на гидростанцию с Шепотом Порчи. Что случилось потом? Мона повела рукой, сотворила элементальную нить и, набрав пригоршню дубовых листьев, принялась один за другим вплетать их в венок. Габриэль наблюдал за ее работой. Он выглядел тяжелобольным, и Моне было страшно начинать рассказ, расшатывать его и без того нестабильное состояние. Не станет ли он винить в произошедшем самого себя? Или, может, Мону, ведь это она не сумела остановить Скарамуччу? Больше всего ей хотелось соврать. Сказать Габриэлю, что все в порядке. Что все его рыцари остались живы, что нет никакого слияния вероятностей, проблем, которые невозможно решить, войны, которую невозможно выиграть. Тогда эта слабая улыбка сумела бы задержаться на его измученном лице хотя бы еще ненадолго. Но еще теперь она знала: ложь во благо до добра не доводит. Защищая чужие улыбки враньем, она рискует потерять их навсегда. Она должна обо всем рассказать. Габриэль сильнее, чем кажется. Он сумел сбежать от смерти — сумеет принять и тот факт, что мир в его отсутствие изменился до неузнаваемости. — Я подвела вас, капитан, — сказала она наконец. — Я должна была остановить Скарамуччу, но не смогла. «Стремительный натиск» случился. Глаза Габриэля расширились, но он быстро взял себя в руки и кивнул, чтобы Мона продолжала. Она вздохнула. Подтянула ближе кучку дубовых листьев, чтобы было чем занять дрожащие руки. Не переставая работать над венком, она рассказала Габриэлю о появлении Барбары, о решении Скарамуччи, о столкновении двух вероятностей и обвале на гидростанции. Она даже поведала ему о встрече с Терионом, о том, как Скарамучча бросился просить прощения и теперь вот уже пять дней помогал странствующему театру, о том, как самой Моне не хотелось прощать его, не хотелось даже видеть его — что уж говорить о попытках восстановить отношения. Габриэль не перебивал. Заслышав о смерти рыцарей, которых не удалось вовремя вытащить из-под завалов, он зажал рот рукой, закрыл глаза, но не стал ничего говорить, только зачесал назад встрепанные волосы. — Мне жаль, — с трудом сглотнув ком в горле, сказала Мона. Под влиянием захлестнувших ее эмоций элементальная нить, вплетенная в венок, замерцала, намереваясь исчезнуть. Габриэль протянул руку. Повинуясь силе его Глаза Бога, вокруг венка обвилась еще одна нить — крепкая, излучающая привычную для Гидро прохладу. — Хорошо, что с вами все в порядке, — сказал он. — С тобой, с Терезой, с Фишль и Беннетом… Это хорошо. Мона бросила на него быстрый взгляд. В полуприкрытых глазах Габриэля стояли слезы, но пока ему удавалось их сдержать. Повернувшись, он сжал плечо Моны, тихо сказал: — Не надо говорить, что подвела меня. Никого ты не подводила, ясно? Не твоя вина, что у Скарамуччи оказался Шепот Порчи. — Габриэль… — неуверенно начала Мона. — И уж тем более ты не несешь ответственности за принятые им решения, — добавил он твердо. — Ты поступила очень храбро, когда вступила с ним в бой. И сделала все, что могла. К щекам прилила краска. Мона не считала, что заслуживает похвалы Габриэля, но была тронута его поддержкой. — Спасибо, — добавил Габриэль. — Что рассказала правду. Мона не сдержала улыбки. После всего, что случилось между ней и Скарамуччей, она уже и забыла, что люди могут воспринимать правду так спокойно. Габриэль был встревожен ее рассказом и сразу же погрузился в размышления о судьбе Фонтейна, который, став рыцарем, поклялся оберегать. Но в то же время он не злился, не пытался ни в чем ее обвинить. Правда была для него просто правдой. Частью мозаики, необходимой, чтобы воспринимать мир, не отдаваясь в плен иллюзий, манящих обманчивой сладостью. И это напомнило Моне, что надежда еще жива. Это была глупая, наивная мысль, но она вдруг подумала, что пока на свете существуют такие люди, мир ни за что не погибнет, как бы яростно его ни пытались разрушить. Улыбнувшись этой пришедшей в голову нелепости, Мона вплела в венок последний дубовый лист и вытянула руки, чтобы осмотреть результат своих усилий издалека. Две крепко переплетенные элементальные нити удерживали венок вместе, и от их магического мерцания он казался едва ли не древним артефактом прошлого. — Хорошо получилось, — заметил Габриэль. Мона возложила венок ему на голову. Габриэль удивленно вздрогнул, а затем, прикоснувшись к неожиданному подарку, улыбнулся. К озеру пришла Тереза. Разумеется, без долгой лекции на тему заботы о собственном здоровье не обошлось. Мона ожидала, что Тереза загонит Габриэля обратно в шатер, но она лишь устроилась на краю озера и раздала друзьям яблоки. Так они остались сидеть, пытаясь вообразить будущее, ели яблоки и провожали взглядами дубовые листья, которые скользили по поверхности озера к далеким берегам.

* * *

Сен-Аньер встретил солнечным светом, пением птиц среди позолоченной листвы и, конечно, фонтанами. Фонтаны здесь были повсюду. Они били в небо, осыпая брызгами причудливые статуи, крыши домов и случайных прохожих. На центральной площади фонтаны вырывались прямо из-под земли, и дети со смехом пробегали между ними, мокрые с головы до пят, но счастливые до такой степени, что слияние вероятностей казалось лишь выдуманной на ночь страшилкой. — Как красиво, — выдохнула Кли. — Здесь гораздо уютнее, чем в столице! Поразмыслив, она ухватила за руку Кэйю. Тот даже сказать ничего не успел, сразу оказался втянут в танец между фонтанами. Из-под земли вырвались столпы воды. Улучив момент, Кли ударила по одному из них рукой, отправив в лицо Кэйи целый каскад брызг. — Защищайтесь, капитан! — велела она. — Значит, так рыцари Ордо Фавониус обращаются со своими капитанами? — вскричал в ответ Кэйа. — За такое, Рыцарь Искорка, вас ждет суровое наказание! Разбежавшись, он подхватил Кли на руки, подставил ее под россыпь брызг, и Кли принялась со смехом прятать лицо. Наблюдая за этой сценой, Тевкр не сдержал усмешки. Малышка Венни тотчас обзавидовалась и принялась дергать Элизию за рукав. — Я тоже хочу! — Так чего же мы ждем? — отозвалась Элизия. Взявшись за руки, они вместе побежали догонять Кэйю и Кли. — Уверен, что не пожалеешь? — спросил подошедший Итэр. — Это ведь может быть опасно. Кевин не стал поворачиваться, целиком сосредоточив внимание на том, как Элизия с Венни, заливаясь радостным смехом, танцуют посреди фонтанов. Бережно сжимая ладошку Венни, Элизия кружила ее, как принцессу, и Венни притворялась важной дамой — ровно до того момента, как из-под земли, окатив их обеих прохладой, не вырвался очередной поток воды. Венни завизжала, вжалась в Элизию, и визг перерос в счастливый хохот. Кевин вздохнул. Итэр был прав: брать Венни с собой в Фонтейн могло оказаться опасным решением. Но опасность грозила ей повсюду. Никто не мешал Ордену Бездны ударить по ослабленному Мондштадту еще раз. Венни же очень хотела повидать другую страну. — Возьми, возьми, возьми меня с собой! — безостановочно повторяла она, пока они с Кевином и Элизией возвращались из Долины Ветров. — Так, мелкая, — пригрозил пальцем Кевин. — Ты меня в эти дела не впутывай. Если хочешь пойти в Фонтейн, упрашивай родителей, а не то твой отец зажарит меня, как цыпленка в медовом соусе, и глазом не моргнет. Сказано — сделано. Оказавшись в Мондштадте, Венни тут же принялась приставать к родителям. Дилюк от подобных просьб схватился за голову. Джинн привычно потерла виски. Венни продолжала настаивать. Родители колебались: им не хотелось отпускать едва обретенную дочь, но вместе с тем времени присматривать за ней у них решительно не было. Оба сбивались с ног, помогая мондштадтцам в восстановлении города, а Дилюк ко всему прочему следил за оставшимися Фатуи. Джинн переживала, что, если в Мондштадт опять нагрянет Орден Бездны, в поднявшейся суматохе пятилетняя малышка попросту затеряется и пострадает. Тогда Элизия предложила компромисс. Она пообещала, что, пока Кевин и остальные будут разговаривать с истинным владельцем Шепота Порчи, развлечет Венни вдали от потенциальной опасности. — Я приложу все усилия, чтобы ее защитить, — сказала она. Дилюк потер переносицу. Венни дернула его за подол пиджака. — Я тоже приложу все усилия, чтобы себя защитить! У меня Глаз Бога есть. И вообще, Кэйа сказал, что ты в пять лет пытался сбежать из дома в путешествие. А я хорошая дочка, я разрешения спрашиваю. — Я пойду придушу Кэйю, — объявил Дилюк. Венни обхватила его, не позволив уйти, пока он не даст ответ. Дилюк с отчаянием взглянул на Джинн. Джинн вскинула голову к небу: наверное, читала молитву Барбатосу, выпрашивая сил не сойти с ума с такой предприимчивой дочерью. Кевин надеялся, что от ее молитв ему на голову не свалится карающий клинок. В конце концов Венни одержала верх и теперь довольная резвилась среди фонтанов. Разумеется, это было опасно. Разумеется, Кевин мог об этом пожалеть. Но в Мондштадте Венни постоянно казалась напуганной. Она храбрилась, даже очень по-взрослому помогала маме утешать горожан, но Кевин видел, как в ее широко распахнутых глазах плещется страх. Родной город обратился в руины. Из домов, которые мондштадтцы теперь делили на всех, порой доносились стенания раненых. Минувшим вечером пожилая женщина упала у монумента на колени и принялась выть, протяжно и надсадно, как дикий зверь — она лишилась в битве за город любимой дочери. От такого кому угодно станет страшно. Здесь, в Сен-Аньере, на щеках Венни наконец расцвел счастливый румянец. Кевин надеялся, что он задержится на ее лице подольше. Хотя бы до момента возвращения в Мондштадт. — Я верю Элизии, — ответил он Итэру. — Вопрос закрыт. Итэр вздохнул, но спорить не стал. Мимо площади проходила женщина с длинными багряными волосами. Итэр охнул, пораженный узнаванием, и бросился ее догонять. Люмин, Паймон и Сяо, не скрывая любопытства, последовали за ним, а Кевин опустился на скамейку рядом с Кадзухой и Аято, решив еще немного насладиться моментом умиротворения. — Это Иден, — представил свою знакомую Итэр. — Она руководит странствующим театром Фонтейна. Паймон многословно представила остальных. — Очень приятно, — отозвалась Иден, одарив каждого улыбкой. — Вот уж не могла подумать, что встречу тебя здесь в разгар таких событий, Итэр. Я надеялась, вы с Томо придете на последнюю постановку… Итэр неловко поскреб затылок. — Меня занесло в другой мир, — извиняющимся тоном объяснил он. — Не обижайся на него, Иден, — вступилась за Итэра Паймон. — Просто ему на голову свалился умирающий курилка, которому совершенно невозможно отказать. Иден рассмеялась, разговорилась, и во время беседы выяснилось, что странствующий театр остановился прямо у границы Сен-Аньера. Ко всему прочему, именно туда прибыли после «Стремительного натиска» старые знакомые Люмин: Мона, Фишль и Беннет. Еще вместе с ними в театре объявился Скарамучча. — Скарамучча? — переспросила, заложив руки за спину, Паймон. — Ох, Паймон уже успела о нем забыть! Иден, ты должна быть с ним очень осторожной. Это же Сказитель, шестой Предвестник Фатуи! По реакции Иден Люмин так и не поняла, знала она об этом или нет. — Все довольно непросто, — заметила Иден в привычной мягкой манере. — Последние дни он активно помогает театру и доставленным к нам раненым, так что я бы не стала судить его строго. Я не знаю ничего о его прошлом, но какие бы ошибки он ни совершил, он полон решимости их исправить. Паймон с Люмин обменялись взглядами. — Ну… Стоит признать, даже Дотторе нам помог, — неохотно сказала Люмин. — Может, слияние вероятностей сказалось и на Скарамучче. Паймон скрестила руки на груди, явно не горя желанием давать Скарамучче шанс. Люмин тоже не понимала, что обо всем этом думать. Из рассказов друзей она знала, что шесть лет назад Скарамучча потерял память, и Мона, пытаясь спрятать его от Фатуи, уехала с ним в Фонтейн. Затем Скарамучча восстановил утраченные воспоминания, и их с Моной пути разошлись. Так как же вышло, что он оказался в странствующем театре Иден, помогая раненым и пытаясь загладить свою вину перед миром? Наверное, без разговора с Моной тут будет не обойтись. Оставив остальных общаться с Иден, Люмин подошла к Кевину, Кадзухе и Аято. Они тихонько переговаривались, но с ее приближением сразу замолкли. Люмин сцепила руки в замок. Она до сих пор не попросила у Кевина прощения, и хотя в минувшую ночь в «Доле ангелов» он говорил с ней по-дружески, Люмин не представляла, что он думает на самом деле. Переборов стеснение, она рассказала о встрече с Иден, о старых друзьях и о Скарамучче. — Странствующий театр? — заинтересовался Кадзуха. — О, мы ведь как-то раз были на выступлении какой-то странствующей труппы в столице. Чудесный мюзикл. Помнишь, Кевин? Года три назад. Ты тогда еще так расчувствовался из-за смерти главного персонажа, что прямой наводкой отправился в бар, топить свои слезы в вине. Или, может, в виски? Что-то я подзабыл. — Я? — раскраснелся Кевин. — Ложь и провокация! Я никогда не плачу из-за концовок. Что, не может человеку резко захотеться виски? Кадзуха вздернул брови. Аято беззвучно рассмеялся. Люмин не сдержала смешок — и в ту же секунду с облегчением поняла, что Кевин давным-давно на нее не обижается. Бросив шутить, Кевин приложил руку к подбородку и тут же посерьезнел, обдумывая слова Люмин. Скарамучча был истинным владельцем Шепота Порчи — он знал это благодаря унаследованной от Арея силе. Этот парень давно вызывал у Кевина ряд вопросов, но исходя из отголосков чувств, которые доносились по незримой связи, склонить Скарамуччу помочь в расколе вероятностей сейчас было довольно просто. — Ну, в таком случае, отправляемся в театр, — заключил он. — Будем смотреть постановку: «Убедить Предвестника спасти мир».               В странствующем театре Скарамуччи не оказалось. Зато там нашлись Мона, Фишль и Беннет, которые тут же принялись приветствовать старых друзей радостными возгласами и объятиями. Особенно они обрадовались возвращению Люмин и Кэйи — в сердцах всех троих тут же загорелась надежда вернуть домой остальных исчезнувших. — Скарамучча? — нахмурилась Мона, когда с приветствиями было покончено. — Ох, это… Это трудная история. Пока она объясняла, как Скарамучча оказался в странствующем театре, Клод опустился на составленные у входа в шатер ящики. Через пару минут из кустов по соседству выбралась пушистая черная кошка. Кли попыталась ее подозвать, но кошка, проигнорировав старательные «кис-кис», деловито вскарабкалась Клоду на колени, вытянула лапы и погрузилась в сон с таким видом, словно после долгих лет тщетных попыток наконец отыскала лучшую в Тейвате постель. — Твой новый питомец? — ухмыльнулся Тимми. Клод пробормотал, что брать кошку перед смертью безответственно. Тимми нахмурился, попытался расспросить, что Клод имеет в виду, но тот отвернул голову, принялся вытаскивать застрявшие в длинной шерсти своей новой знакомой листья и веточки, ясно дав понять, что тема закрыта. Мона тем временем закончила вводить друзей в курс дела. Люмин потерла точку между бровей. Она надеялась, рассказ Моны прояснит ситуацию, но на самом деле он запутал ее лишь сильнее. — В последний раз я видела Скарамуччу пару часов назад, — сказала Мона. — Понятия не имею, куда он мог пойти. Люмин взглянула на Кевина. Тот устало потер плечо. — Не могу определить настолько точно. Люмин с досадой вздохнула. Что-что, а уж обходить в поисках Скарамуччи половину Фонтейна ей точно не хотелось. К счастью, разговор заслышала Иден. Отдав последние указания мальчишкам из труппы, она приблизилась, обежала присутствующих теплым взглядом. Венни, восхищенная ее красотой и гармонией, уставилась на Иден с открытым ртом. — Вы ищете Скару? — уточнила Иден. Люмин кивнула. — Не могу сказать точно, но Скара из моей вероятности любил проводить время на берегу моря. Может, если у них есть что-то общее, вы сумеете найти его там. — На берегу моря? — удивилась Кли. — У Сен-Аньера есть выход к морю? — Это внутреннее море, — объяснила Иден. Венни задергала Элизию за рукав, требуя в подробностях объяснить, что значит «внутреннее море». — Оно небольшое, но довольно глубокое и к тому же крайне беспокойное, — добавила Иден. — Говорят, тысячи лет назад на нем не бывало даже штормовых ветров, но после Войны Архонтов все изменилось. Теперь грозы и ураганы случаются там даже зимой. — Влияние демонических останков, — предположил Сяо. — Как на острове Ясиори в Инадзуме, — подхватила Паймон. Иден в демонических останках не разбиралась, поэтому смогла только мягко улыбнуться и в подробностях объяснить, по какой дороге лучше добраться до берега. Затем она ушла, пригласив новых знакомых собраться вечером на совместный ужин под звездами. Фишль с Беннетом решили остаться в лагере: Фишль до сих пор щеголяла сломанной рукой, а Беннет еще должен был помочь Люсьену в грядущем обходе раненых. — Мне не хочется иметь со Скарамуччей никаких дел, — признала Мона. — Но… Не знаю, как он может принять вас. — Будет лучше, если ты пойдешь с нами, — согласился Кевин. — Не беспокойся. Мы с Аято поговорим с ним сами, но твое присутствие здорово облегчит задачу. Итэр сощурился, пытаясь понять, не задумал ли Кевин очередную манипуляцию. Кевин ответил на его пристальный взгляд невинной улыбкой. — Мы с Венни останемся, — решила Элизия. Венни расстроилась, потому что очень хотела посмотреть на море. К счастью, Кэйа тотчас придумал сказку, которая убедила Венни, что в мире не бывает ничего интереснее странствующих театров. Венни сразу повеселела, вприпрыжку побежала исследовать новые места, и Элизии пришлось прощаться с друзьями в спешке. — Берегите себя! — помахала она на прощание. — Если эта девчушка однажды станет магистром, она либо развалит Мондштадт, либо превратит его в самую сильную страну Тейвата, — сдержанно отметил Аято. — Да уж, — ухмыльнулся Кэйа. — Кипучая натура. Знаю я одного владельца винокурни, который лет пятнадцать назад был крайне на нее похож. — Да он и сейчас очень на нее похож, — заметил Тимми. — Просто хорошо это скрывает. Друзья засобирались к морю. Клод по-прежнему сидел на ящиках, придавленный кошкой, и хотел уже было осторожно спустить ее с коленей, когда к нему приблизился Кевин. — Останешься? — попросил он. — Я бы хотел, чтобы кто-нибудь присмотрел за девочками. На всякий случай. Клод обернулся через плечо, отыскал взглядом Венни. Та, оперевшись на ящик, с интересом изучала маски, которые показывал ей актер по имени Марсель. Элизия выпросила одну маску, померила, чем привела Венни в неописуемый восторг. Марсель извлек из недр ящика странный колпак и водрузил его Венни на голову, отчего та стала похожа на фигурку садового гнома. Такие в свое время обожала мама Эйси. — Не волнуйся, — ответил Клод. Кевин с благодарностью кивнул и, вскинув на прощание кулак, поторопился следом за остальными.               Скарамучча сидел на утесе, свесив ноги. Далеко внизу под ногами плескалось море, встревоженное даже несмотря на погожий день. Волны неистово набрасывались на берег, оставляя на песке клочья пены, и казалось, даже чайкам, пролетавшим над водой, было тяжело взмахивать крыльями. Странное это было место — и оттого притягательное. Прекрасное место, чтобы подумать наедине. Впрочем, в последнее время Скарамучча уже забыл, что значит «наедине». Безошибочно считав его настроение, Терион держался подальше, но Скарамучча все равно ощущал его присутствие, его чувства, которые накатывались на сердце подобно морским волнам. Фонтейн навевал на Териона тяжелые воспоминания. Скарамучча видел, как его призрачная фигура вышагивает вдоль морской кромки, не оставляя следов, и как Терион изредка замирает, чтобы бросить долгий взгляд на горизонт. Сзади раздались шаги. Скарамучча обернулся — и тотчас столкнулся взглядом с Моной. Растерявшись от неожиданности, он вскочил, едва не грохнулся с обрыва, но вовремя поймал равновесие и послал в сторону Моны неуверенную улыбку. Ее лицо осталось непроницаемым. — Нужно поговорить. — Н-нам с тобой? — нервно запнувшись, уточнил Скарамучча. Мона покачала головой и кивком указала себе за спину: там стоял, опустив одну руку в карман, беловолосый незнакомец. Рядом с ним опирался на трость молодой мужчина. Скарамучча невольно отшатнулся. Он видел его в воспоминаниях Моны, которые Принц Бездны воссоздал с помощью иллюзий Воли Грома. Это был Камисато Аято. Человек, которому и пришла в голову идея украсть гнозис, заменив его фальшивкой. «Вор моего сердца», — чуть дрогнули уголки губ Скарамуччи. Рядом из сгустка теней появился Терион. Он хотел что-то сказать, но вдруг заметил, что взгляд беловолосого незнакомца обращен прямо на него — обращен так, словно незнакомец мог его видеть. Терион потрясенно застыл. «Что? В чем дело? — встревожился Скарамучча. Он никогда прежде не видел на лице Териона подобного выражения. Казалось, еще немного, и Терион со слезами упадет на колени, схватится за сердце, пытаясь уберечь его от внезапной остановки. — Ты знаешь этого парня? Он может тебя видеть? Мне не стоит ему доверять?» — Я не… — Терион с трудом оторвал взгляд от незнакомца, посмотрел на Скарамуччу. — Нет. «Что «нет»? Я тебе несколько вопросов задал». Терион поднял дрожащие руки, провел по лицу, все еще не в силах оправиться от потрясения. На короткий миг Скарамучча увидел уже знакомую картину прошлого: Терион стоял на коленях, и кто-то держал его за волосы, вынуждая на что-то смотреть. Эта картина принесла с собой столько боли, что Скарамучча едва удержался на ногах. — Прости. Нет, этот человек мне незнаком. Он просто похож на того, кто когда-то был моим другом. Нет, он не может меня видеть. Но он может ощущать мое присутствие, потому что… — Губы Териона дрогнули. — Боги, Арей, как? Ты же… Глаза Териона сверкнули двумя осколками стекла, и он прижал руку к груди, слабо улыбнулся, едва сдерживая рвущуюся наружу тоску. — Мой друг передал ему свои силы. И… Нет. Я думаю, ты можешь доверять ему, Скарамучча. Арей всегда знал, что делает. Он бы не ошибся с выбором. Арей? Выбор? Во имя мохнатого хиличурла, что вообще несет этот парень? Скарамучча сердито поскреб висок. Времени разбираться не было, потому что незнакомец и Аято до сих пор ждали ответа, а Скарамучча, отвлекшись на Териона, даже не услышал вопрос. «Ты можешь доверять ему». Скарамучча посмотрел на беловолосого незнакомца. Наверное, если бы не реакция Териона и присутствие Моны, Скарамучча без раздумий послал бы и его, и Аято на три веселых буквы. Ему не хотелось иметь никаких дел с человеком, который придумал всунуть ему в грудь фальшивку. Но Терион до сих пор дышал рвано и часто, а Мона, присоединившись к своим друзьям вдалеке, до сих пор украдкой подглядывала за происходящим. В таких условиях Скарамучча просто не мог сбежать от разговора. Ему хотелось доказать Териону, что он готов меняться. Говорить с бывшими врагами было невыносимо, но, если это позволит сделать хотя бы крошечный шаг к прощению со стороны Моны, он обязан попробовать. — Ладно, — с неохотой сказал он. — Давайте поговорим. Он вновь устроился на краю утеса. Незнакомец помог Аято опуститься на камень — только сейчас Скарамучча заметил, что Аято полностью слеп, и невольно ощутил глубоко внутри странный дискомфорт. — Меня зовут Кевин, — представился незнакомец. — Я в курсе, что ты помогал Фатуи устроить «Стремительный натиск», знаешь о Небесных ключах и о слиянии вероятностей. Еще ты осведомлен, что являешься истинным владельцем Шепота Порчи, так что я перейду сразу к делу. Терион опустился на траву рядом со Скарамуччей. — Тебя устраивает слияние вероятностей? — спросил Кевин. Скарамучча скрестил руки на груди. «Устраивает»? Этот вопрос вызвал больше сложностей, чем ожидал Скарамучча. С одной стороны, ему лично было плевать: сотрись он в результате чистки парадоксов, он был бы только счастлив. Он уже давно пришел к мысли, что ему лучше было и вовсе не рождаться на свет. Если бы все люди попросту забыли о его существовании… Если бы Мона вдруг освободилась от той ноши, которую он взвалил ей на плечи своими паршивыми выборами… Это ведь могло бы стать решением проблемы. Ему не пришлось бы дальше терзать свою душу, пытаясь сделать невозможное в попытках заслужить чужое прощение. Нет человека — нет проблем. Нет и тягостной необходимости исправлять старые ошибки, осознанно причиняя себе боль. С другой стороны, у него не было уверенности, как будет разворачиваться чистка парадоксов. Терион предупреждал, что это глобальный механизм вселенной, необходимый для защиты мира от аномалий, стабилизации двух слившихся вероятностей. «Такие вещи крайне непредсказуемы, — добавил он. — Их невозможно контролировать. Мы не можем постичь логику Воображаемого Древа и потому не можем оказывать на нее влияние. Теоретически, может возникнуть так много противоречий и парадоксов, что Воображаемое Древо сочтет необходимым полностью уничтожить оба мира. Этот план… Небесный порядок считал его решением на крайний случай. Мы же считали его гарантированным поражением». Из запутанных объяснений, в которых Терион пытался донести основные законы Воображаемого пространства, Скарамучча понял следующее. Во-первых, остановить чистку парадоксов можно лишь расколом вероятностей. Во-вторых, управлять ей невозможно даже с силой Небесных ключей. И это приводило к тяжелому осознанию «в-третьих». Это значило, что исчезнуть могут какие угодно фрагменты мира. В том числе Мона. Скарамучча понимал, что, если это все-таки произойдет, он даже имени ее не вспомнит, что уж говорить о прожитых вместе шести годах. Но… От одной мысли, что она может раствориться без следа, все внутри Скарамуччи сжималось — аналогичным образом ощущал себя, рассказывая о своих погибших друзьях, Терион. Скарамучча не знал, как следует называть это чувство, но оно всегда приносило с собой горький привкус на губах и колющую боль там, где у обычных людей билось сердце. Скарамучча знал, что молчит уже достаточно долго. Ни Кевин, ни Аято его не торопили. Кевин закурил — с таким невозмутимым видом, словно явился к утесу позвать Скарамуччу в бар. — Не устраивает, — сказал наконец Скарамучча. — Приятно слышать, — усмехнулся Кевин. — Видишь ли, для раскола вероятностей необходимо собрать все Небесные ключи и их истинных владельцев. Терион же весьма кстати признал тебя истинным владельцем Шепота Порчи. Не похоже, что пока ты жив, твоя особая связь с Шепотом Порчи может прерваться. Скарамучча тотчас напрягся. — Что ты пытаешься этим сказать? Хочешь убить меня, чтобы завладеть Шепотом Порчи? Терион со вздохом прикрыл лицо ладонью. Кевин вздернул брови, удивленный тем, как трактовали его слова, и в поисках помощи взглянул на Аято. Несмотря на слепоту, тот ощутил этот взгляд и мягко объяснил: — Никто не хочет убивать тебя, Скарамучча. Это было бы крайне неразумно: истинные владельцы определяются со временем, которого у нас нет. — Кевин согласно кивнул, но перебивать не стал. Аято обратил незрячие глаза к Скарамучче. — У нас было достаточно разногласий в прошлом, но в текущей ситуации мы вынуждены работать сообща. Скарамучча сложил руки на груди. — Что это значит, «работать сообща»? Что я должен буду сделать? — Помочь нам отвоевать Шепот Порчи и остальные Небесные ключи, — ответил Кевин. Скарамучча сощурился. Он знал, Терион посоветовал доверять этому человеку, но ничего не мог с собой поделать. Голову полонили тревожные мысли. Что, если это ловушка? Что, если эти так называемые «союзники» сочтут его слишком опасным и решат устранить? Такое ведь уже было шесть лет назад. Аято предпочел забрать сердце Скарамуччи и заменить его фальшивкой, потому что не хотел оставлять гнозис в столь ненадежных руках. Он ждал помощи от Териона, но Терион молчал. Облокотившись на колено, он подпирал подбородок рукой и внимательно наблюдал за тем, как на лице Скарамуччи сменяются выражения. «Чего молчишь? Тебя ведь хлебом не корми, дай чего-нибудь посоветовать». — Я не собираюсь решать все за тебя, — ответил Терион. — Поступай так, как считаешь нужным. Скарамучча вздохнул, едва справившись с искушением закатить глаза. Терион был просто невозможен. Столь многословен в одни моменты и столь некстати замкнут в другие. Скарамучча прислушался к их мысленной связи, но та предательски молчала. «Хорошо, скажи хотя бы вот что: этот Кевин говорит правду? Расколоть вероятности можно, только собрав все Небесные ключи и их владельцев?» Терион кивнул. — Это та причина, по которой мое сознание оказалось в Шепоте Порчи. Скарамучча изумленно моргнул. «Что это, черт побери, значит?» — То и значит. Небесный порядок предложил план слияния вероятностей, когда мы с другими оскверненными еще были живы. Мы не хотели принимать в нем участие, но оказались мертвы до того момента, как смогли что-то с этим сделать. Единственное, что мы успели — это с помощью Идриса сохранить свои сознания в Воображаемом Древе. «Погоди. Стой, — взмолился Скарамучча. — Я ничего не понимаю. Идрис — это ведь один из оскверненных? Что он сделал?» Терион ответил не сразу. Его глаза, в которых прежде танцевали насмешливые блики, угасли. Скарамучча давно обратил внимание, как меняется выражение лица Териона, как только речь заходит о его давно павших друзьях. — Он по доброй воле отказался от смертного тела, чтобы перенести фрагмент своего сознания в Воображаемое Древо. «Он… умер? Пожертвовал собой?» С губ Териона слетел долгий вздох. — Да. Когда стало ясно, что выжить нам не суждено, он окончил свой путь в мире смертных. Я бы не сказал, что он умер… Но с физической точки зрения он действительно прекратил существовать. Остался только фрагмент. Концентрация его последней воли. Скарамучча приложил руку ко лбу, пытаясь осознать его слова. «Хорошо, допустим. Что случилось потом?» — Идрис… То, что от него осталось… — Терион возвел глаза к небу, покачал головой, словно мысленно ругал себя за такие слова. — Идрис придерживался запасного плана, к которому мы успели прийти, пока были живы. В момент нашей смерти он связался с нами через Воображаемое Древо и помог каждому сохранить свое сознание. Можно сказать, в каком-то смысле он обратил нас в призраков. «Почти всех нас». Терион не сказал этого вслух, но Скарамучча ощутил, как его несуществующее сердце кольнули болезненные воспоминания. Идрис смог спасти всех, кроме человека, которого Терион называл Ареем. Хотя «спасти» — это, пожалуй, сильно сказано. Души оскверненных тысячи лет не могли слиться с артериями земли. «Зачем вы это сделали?» — потрясенно спросил Скарамучча. — Чтобы предотвратить то, что случится, когда нас не станет. — Терион дернул уголком губ, но едва ли это можно было считать улыбкой. — Война со скверной не закончилась с нашей смертью. Напротив. Она была в самом разгаре, в самой сложной своей точке. Мы знали, Небесный порядок не остановится с закрытием проекта «Оскверненные». Мы не понимали, как будут действовать боги, но готовились воздействовать на это по мере сил через Воображаемое Древо. «Охуеть», — только и смог подумать Скарамучча. Терион поднял на него взгляд, слабо усмехнулся, но в этот раз отчитывать за бранное слово не стал. — А потом… Потом боги собрали вещи, которые остались после нас. Наши оружия. Наши ценности, которые помогали нам в бою, поддерживали — не всегда своей силой, но одним своим присутствием… Терион приложил руку к груди, закрыл глаза, предаваясь воспоминаниям. — Катану Тэмари. Нефрит с родины Цзиньхуа. Меч Екатерины. Головоломку, с которой даже гениальный ум Идриса не мог справиться десятки лет. Сережку, которую я подарил Софии перед нашим прощанием в детстве. «И Шепот Порчи», — кивнул Скарамучча. — И Шепот Порчи, — со вздохом согласился Терион. — Хотя тогда он носил совсем другое название, «Звездная Тень». Скарамучча вспомнил, как во время урока, который давал ему Терион в Заполярном Дворце, он призывал очень похожую на Шепот Порчи сферу. Выходит, после смерти Териона боги забрали ее и сделали Небесный ключ. «Зачем им нужны были ваши вещи? Они что, какие-то ебанутые романтики? Убили тебя, а потом решили почтить твою память таким изощренным образом?» Мучительное выражение, застывшее в глазах Териона, рассыпалось осколками стекла. Он рассмеялся. — Нет, что ты. Будь их воля, они бы стерли мое существование из истории Тейвата, да больно уж им нужна была красивая сказка о защитниках мира. — Терион жестко усмехнулся. — Видишь ли, некоторые вещи чувствительны к внешней энергетике. Характер такого взаимодействия определяется природой вещи и самой энергетики. Ты и сам должен знать, что многие артефакты являются предметами, которые в прошлом принадлежали реально существующим людям. Они становятся вместилищем воспоминаний, эмоций… и сил, которые они впитывают. Скарамучча поскреб висок. Он припомнил, как Мона рассказывала об артефакте, который назывался «Сердце усмиряющего гром». На самом деле это был вечно неувядающий цветок, который герой легенд по прозвищу Усмиряющий гром сорвал в разгар грозы. Черт знает, почему этот цветок вообще обрел магические силы — наверное, Терион и пытался сказать, что причина заключалась в особенной энергетике Усмиряющего гром. — Мы ведь были отравлены скверной. Наша энергетика была гораздо сильнее обычной, человеческой. Возможно, именно по этой причине все эти вещи стали превосходной основой для Небесных ключей. Когда они попали в руки Небесного порядка, они уже частично обладали нашей силой — боги лишь усилили ее, используя скверну и селестиальную энергию. Скарамучча задумчиво погладил подбородок. «А седьмой? Ты назвал шесть предметов, но ведь оскверненных было семь. Что насчет Арея?» Взгляд Териона обратился к Кевину. Казалось, сквозь туманы прошлого в его лице проступают совсем другие черты. Прищурившись, Скарамучча мог разглядеть высокого человека, в белых волосах которого терялась красная прядь. Один из его красных заостренных рогов был стесан. Взгляд серых глаз казался острым, пронизывающим насквозь, но при этом Скарамучча не мог избавиться от ощущения, что рогатый незнакомец блуждает мыслями настолько далеко, что даже настойчивый Терион не смог бы туда добраться. Образ исчез. Терион не сказал ни слова, но Скарамучча и так догадался, что это были его воспоминания об Арее. — Пламенное Правосудие было выковано из Могущества Шиу. Но Могущество Шиу… было другим. Оно не было для Арея памятной вещью. Этот клинок выковали специально для борьбы со скверной. Он с самого начала обладал собственной волей и… он был для Арея бременем. — Терион вздохнул. — Не забивай голову. Это все равно уже не имеет никакого значения. Скарамучча сцепил руки в замок, обдумывая слова Териона. Не то чтобы эта информация могла пригодиться в принятии решения, но то, что оскверненные по доброй воле обрекли себя на тысячи лет скитаний по артериям земли, его поразило. «Вы сделали все это, чтобы в будущем вмешаться в слияние вероятностей?» — спросил он. — Разумеется. Мы не могли остановить Небесный порядок своими силами, но мы могли ему помешать. И когда боги создали Небесные ключи, мы привязали к ним свои души. Идрис же прибегнул к Воображаемой механике… — Терион запнулся, поймав долгий взгляд Скарамуччи. — Ну, если говорить грубо, к манипуляции Воображаемым пространством. Благодаря этому он и сумел создать все это. Механизм отбора истинных владельцев. По сути, он наложил ограничения, которые не позволяли никому, кроме тех, кого отобрали мы сами, использовать Небесные ключи на полную мощность. Это была попытка спасти мир от разрушения, которое могли принести в опасных руках столь могущественные артефакты. Терион вновь скользнул взглядом к Кевину. Должно быть, глядя на него, он живо представлял утраченных друзей. — Боги наделили Небесные ключи способностью объединять вероятности. Идрис же дал возможность раскалывать их. Но к сожалению, это возможно лишь в том случае, если Небесные ключи будут работать на полную мощность. Без ограничений. «В руках истинных владельцев, — закончил его мысль Скарамучча. — Вы отбирали тех, кто не стал бы злоупотреблять силой Небесных ключей». Блядь, как же это было нелепо. Скарамучча до сих пор не мог понять, по какой причине Терион выбрал истинным владельцем Шепота Порчи именно его. Он ведь допустил «Стремительный натиск». Он должен был стать для оскверненных опорой, не допустить от их имени краха двух миров… Но он подвел Териона. Он подвел тех, кто прошел тысячелетний путь ради спасения мира, который им больше не принадлежал. «Ты жалеешь о своем выборе?» — спросил Скарамучча. Терион усмехнулся. — Я сделал его еще на гидростанции. Знаешь, кто передо мной предстал? «Жалкая марионетка без сердца? — предположил Скарамучча. — Идеальный сосуд, чтобы завладеть его телом, в последний раз пройтись по земле, как ты хотел?» Терион мягко прищурился, и его сапфировые глаза, прежде едва ли не остекленевшие, опять вспыхнули живым огнем. — Человек, который взялся за опасное поручение, лишь бы помочь той, кого он любил. Человек, который готов был отдать всего себя, лишь бы не дать ей умереть. Человек, которого вели любовь и желание защитить самое дорогое. «Этот человек был ложью, Терион». — Ты так думаешь? Я бы сказал, этот человек был свободен от груза всего пережитого. Когда он понял, что свобода все это время была иллюзией, он предпочел спрятать лицо Аделарда за маской Предвестника. Исчез ли от этого Аделард? Едва ли. Просто маска Предвестника почти уже приросла к лицу. И отрывать ее теперь очень и очень больно. А Аделард… — Терион со смешком качнул головой. — Аделард всегда живет с сердцем нараспашку. И оттого так сильно чувствует боль — и так сильно ее боится. Скарамучча приложил руку ко лбу. Он не представлял, как все это выглядит со стороны. Он молчал уже не меньше десяти минут, постоянно корча разные выражения, но, как ни странно, Кевин с Аято отнеслись к этому с удивительным пониманием. Может, если они истинные владельцы других Небесных ключей, у них есть свой личный Терион, который тоже постоянно капает им на мозги. «Ты… Ты невозможен, Терион. Ты просто, блядь, невозможен. Я удивлен, как с таким языком без костей твой Небесный ключ не назвали Шепотом Болтуна». Терион беззвучно засмеялся, но смех быстро сменился выражением приглушенной тоски. — В глазах богов я был человеком, который все испортил. Из-за которого случилось падение Шиу. Но я сам никогда так не думал. — Его взгляд вновь остановился на Кевине. Тот докурил еще несколько минут назад и теперь задумчиво крутил в пальцах зажигалку. — И я знаю, что перед смертью Арей тоже ни в чем меня не винил. Боги не дали ему шанса. Но он оставался верен себе до конца. И остается до сих пор, даже обратившись в горстку осколков, странствующих по артериям земли без права на покой. Скарамучча тоже посмотрел на Кевина. Тот поднял голову. Его лицо оставалось бесстрастным, но глаза на короткий миг скользнули туда, где сидел Терион. Затем он снова повернулся к Скарамучче. — Ну что? Твое решение? Скарамучча вздохнул. Он не был человеком, которого увидел в нем на гидростанции Терион, но… Он бы хотел им стать. Не только ради Моны или ее прощения. Ради того, чтобы его жизнь наконец прекратила быть гребаным лабиринтом и превратилась в осмысленную дорогу. — Хуй с вами, — сказал Скарамучча, резко, чтобы его по ошибке не приняли за какого-то самоотверженного спасателя мира. Его вело вперед не желание защитить Тейват, а вполне эгоистичные мотивы. Он не был ни капли похож на оскверненных. — Я помогу вам остановить это чертово слияние вероятностей. Но участвовать в дальнейших битвах я не намерен, ясно? С меня хватит Фатуи, Бездны и всех этих ублюдков. — Хочешь остаться поближе к Моне, да? — без капли стеснения спросил Кевин. — Что, если она захочет драться? Скарамучча на физическом уровне ощутил, как его лицо сравнялось по цвету с красной шляпкой девушки, говорившей с Моной неподалеку. — Кевин, — с упреком произнес Аято. Кевин развел руками. — Простите, простите. Не смог сдержать любопытства. Конечно, не вопрос. Не хочешь — не участвуй. Мне главное, чтобы ты с расколом вероятностей помог, а все остальное меня не касается. Скарамучча сощурился, взглянул на Териона, но тот лишь хитро ухмыльнулся. Скарамучча фыркнул. Он не мог избавиться от ощущения, что Кевин задал этот вопрос с каким-то скрытым намерением, которое Терион без труда разгадал — и которое теперь отказывался объяснять Скарамучче. «Засранец!» — сказал Скарамучча. Терион пожал плечами, хотел ответить очередной колкостью, но вдруг напрягся, выпрямился, чутко прислушиваясь. Кевин сдвинул брови, убрал в карман зажигалку. — В чем дело? Что чувствует Терион? Терион быстро поднялся, исчез в сгустке теней, но уже через несколько секунд появился снова и рывком поднял Скарамуччу на ноги. — Призывай оружие! Альбедо выследил вас через Архив Бодхи. Не знаю, чем заняты остальные, но Барбара с Шепотом Порчи уже совсем скоро будет здесь. Скарамучча торопливо передал слова Териона Кевину и Аято. Не теряя времени на разговоры, Кевин развернулся и побежал предупредить остальных. Аято остался сидеть — его глаза вдруг вспыхнули сиреневым светом и, став зрячими, обратились к Скарамучче. — Тэмари… — прошептал Терион. — Хороший выбор. — Альбедо умен и наверняка уже догадался, зачем мы пришли за тобой, — сказал Аято так спокойно, словно вместо сил Бездны на утес должна была прийти Иден. — Основная задача Принца Бездны — завершить слияние вероятностей. Истинные владельцы мешают ему, поэтому на его месте я бы не только пытался отвоевать Небесные ключи, но и устранить главную помеху. Скарамучча не сдержал нервной усмешки. — Иными словами, силы Бездны нацелятся на то, чтобы убить меня. — Всех нас, — ответил Аято. — Если хочешь остановить слияние вероятностей, защищай остальных. Это не та война, которую возможно выиграть в одиночку. Стоило ему это сказать, как на утесе всего в нескольких шагах от Скарамуччи распахнулся серебристо-синий портал. Из него, заливаясь угрожающим смехом, шагнула знакомая фигура. Казалось, ее длинные красные когти могли бы рассечь саму ткань мироздания — такая темная, губительная энергия их окружала, столько злобы таилось в их быстрых, резких движениях. — Ах, — сказала, широко улыбнувшись, Барбара. — Что у нас здесь? Пляжная вечеринка? Она сделала резкий выпад вперед, попыталась атаковать Аято, но Скарамучча был к этому готов и отбил удар вспышкой, вылетевшей из заранее призванного катализатора. Барбара повернулась к нему. Она напоминала зловещую марионетку, которая вдруг вырвалась из-под контроля и теперь пришла, чтобы нитями, некогда пленившими ее, перерезать кукловоду горло. — До чего унылые у вас развлечения. Сплошная серость. Позвольте же раскрасить ее… Она развела руки в стороны, призывая Шепот Порчи. — …цветами вашей крови! В тот же миг за ее спиной распахнулось одновременно несколько порталов. Силы Бездны хлынули на утес темными волнами, а за ними по пятам следовали механизмы, подчиненные силой Шепота Порчи. Терион покачнулся, схватился за голову, и Скарамучча увидел, как его очертания подернулись черной дымкой. «Терион!» — Ее воля… слишком сильна. Я не могу… Пока Шепот Порчи в ее руках, я не могу… Терион согнулся пополам. Скарамучча застыл от ужаса. По Шепоту Порчи покатились сапфировые искры — Терион пытался воспротивиться Барбаре, но она, даже не подозревая о его существовании, ломала его с пронзительным хохотом. Чем плотнее становилась дымка вокруг Териона, тем прозрачнее становился он сам: они столкнулись в противостоянии, и Терион был не в силах одержать в нем верх. Не в одиночку. Терион со стоном опустился на колени. Черная дымка потекла из его рта, словно кровь. — Нет, — прошептал Скарамучча. — Нет уж. — Повернувшись к Барбаре, он сделал шаг вперед. — Ты его у меня не отнимешь. — Еще один. — Ты, блядь, его у меня не отнимешь! Он бросился вперед, атаковал прямо в прыжке, но Барбара ловко отскочила назад, с издевательским смехом склонилась над обрывом, сделав вид, что падает. Скарамучча рванулся, чтобы толкнуть ее. Барбара ушла в сторону. Скарамучча развернулся, отскочил от края, наотмашь ударил по воздуху рукой, посылая в ее сторону режущую фиолетовую волну. Барбара отбила ее взмахом когтей. Скарамучча устремился к ней, и Барбара, бросив дурачиться, приготовилась драться по-настоящему. Время слов прошло. Настала пора оправдать доверие Териона действиями — и начать с того, чтобы не дать ему исчезнуть. Небеса над утесом прорезала молния, и одновременно с этим тело Аято налилось силой. С предельным спокойствием отложив трость, он поднялся с камня, повернулся, призвав Волю Грома — и как раз вовремя успел встретить удар возникшего из портала Рэйзора. Битва на утесе началась.