Пепельный реквием

Этот фрагмент можно читать под музыку: Mikhail Shvachko — Заглавная тема — Title Theme. Ставьте на повтор

Огонь свечи трепетал под порывами холодного ветра. В комнате, частично запорошенной снегом, он служил единственным источником освещения. Женщина с длинными белыми волосами сидела, склонившись над столом, и пламя отражалось в ее красных глазах. Их взгляд казался замороженным. Впрочем, и сама женщина казалась ледяным изваянием. Она сохраняла абсолютную неподвижность, и лишь ее пальцы беспрестанно двигались, бережно проглаживая бумажные сгибы. Женщина собирала цветы. Она делала это в конце каждого выходного, раз в три-четыре недели. Когда небо темнело, а над штабом загорались первые звезды, она запиралась в своей комнате и складывала бумажные тюльпаны — по одному на каждого из своих товарищей. Затем она составляла их в букет и оставляла до следующего выходного. Чтобы потом, когда вновь выдастся свободный день, отнести их в спальню и поставить в вазу новые цветы. — Госпожа Екатерина, — впервые завидев бумажный букет, сказала служанка, приехавшая вместе с Екатериной из далеких северных земель. — Вы разве не знаете, что четное количество цветов символизирует несчастье и… — Она понизила голос. — И даже смерть? В тот день Екатерина даже не стала оборачиваться. Сидя перед зеркалом, она расчесывала волосы размеренными движениями деревянного гребня. Девушка в отражении была красива, как вырезанная изо льда статуя. Заслышав слова служанки, она посмотрела в зеркало и заглянула самой себе в глаза — красные, как два рубина, сверкающих драгоценным светом, но одинаково равнодушных что к теплу, что к холоду. — Мы и есть смерть, Светислава. Светислава вздрогнула и, не найдясь с ответом, лишь низко поклонилась, сложив руки в смиренном жесте. Не оборачиваясь, Екатерина кивком велела ей уйти. Когда дверь закрылась, она положила гребень на трюмо, посмотрела на бумажные цветы. Хрупкие. Недолговечные. Будь то огонь, снег, ветер, дождь — что угодно могло положить конец их утонченной красоте. Не отрывая взгляд от тонких лепестков, Екатерина поджала губы. Пальцы свело дрожью. Девушка в отражении на миг показалась гораздо старше своих лет. Возможно, в том были виноваты ночные тени. А может, выражение в ее глазах было слишком горьким для той, кому на прошлой неделе исполнилось девятнадцать лет. Это случилось давно. На исходе первого года войны. А теперь уж к концу подходил седьмой. Зеркало давным-давно было разбито. Светислава накрыла его тканью, но это не помогло спрятать трещины, которые проглядывали под темным полотном всякий раз, когда его касался ветер. Спальня Екатерины теперь вся была завалена бумажными цветами. Она все равно там не ночевала. Только изредка открывала дверь и, убедившись, что цветы на месте, отправлялась навстречу новому сражению. Сама Екатерина тоже изменилась. Пускай руки привыкли орудовать клинком, они сильно исхудали. Белые волосы посерели: неважно, сколько времени Екатерина проводила в ванной, она была не в силах вымыть из них пыль, грязь и скверну. Они намертво въедались в пряди, некогда мягкие, а теперь такие жесткие, что даже касаться их было неприятно. Это было верно не только для волос. Сама ее душа казалась Екатерине грязной. Навеки перепачканной в скверне и крови убитых ею мар. Бывших товарищей. Людей, которых она когда-то любила — людей, которые, поддавшись заражению, забыли о ее любви. Людей, моливших о пощаде — людей, которых она не имела права пощадить. На исходе седьмого года Екатерина вдруг обнаружила, что окружающий мир утратил для нее значение. Ей было плевать на войну. Она с трудом вспоминала даже название деревни, где родилась. Порой вместо лиц живых людей ей чудились мертвые. Когда она шла по коридору, они провожали ее пристальными взглядами, и в их мутных зрачках читалось только одно: «Как ты могла убить нас? Скажи, смерть в короне из ледяных цветов… Когда ты уже захлебнешься в собственном милосердии?» Они звали ее в холодный мир, и с каждым месяцем их голоса становились все громче, пока в конце концов не стали звучать в голове нескончаемым хором, заглушая реальность. В бескрайней заледеневшей пустоши под названием смерть Екатерина могла делать лишь одно. Держаться костра. Держаться людей, которые все еще имели для нее значение. Арей. Цзиньхуа. Идрис. Тэмари. Терион. София. Шесть имен, которые пока не превратились для Екатерины в бессмысленный набор букв. Шесть имен, которые служили для нее единственной причиной жить. Не мир, который захлебывался в скверне и отнял у Екатерины все. Не проклятые боги, для которых оскверненные служили клинками, нужными лишь до поры до времени. Они. Шесть остальных оскверненных. Ее последняя семья. Дверь за спиной открылась. Екатерина не оборачивалась. Ее внимание терялось между бумажными цветами и грохотом мертвых голосов, а потому она не сразу расслышала, как кто-то зовет ее по имени. — …рина! Госпожа, да разве ж так можно? Вы только посмотрите! Всю комнату снегом замело. Вы же простуду подхватите! В уголке губ Екатерины обозначилась усмешка. Простуда. Смешно. За семь лет, прошедших с момента осквернения, Екатерина никогда ничем не болела. Любые раны молниеносно заживали. Ее тело быстро возвращалось к прежнему состоянию и оставалось здоровым даже тогда, когда она днями напролет отказывалась от еды. Она бы хотела. Простыть. Ощутить, каково это — быть слабой. Когда тебя окружают заботой, не позволяют даже вылезти из постели лишний раз. Приносят в кровать горячий чай и сладости. Как в детстве. Но это желание было неосуществимо. Даже если бы Екатерина сумела заболеть, никто не позволил бы ей оставаться в постели дольше положенного выходного. Оскверненные — лишь игрушки в руках богов. Их стойкие оловянные солдатики, которые сражаются на передовой, принимая на себя удары скверны. Боги нуждались в людях, потому что им нужны были те, кто умирал бы вместо них. Екатерина не могла этого допустить. Удары скверны были неподвластны людям. Екатерина не знала, чьи жизни унесет эта темная сила, кого в следующий раз подчинит своей воле. Мир стремительно катился в пропасть. Никто не мог дать гарантий, что уже завтра Екатерине не придется обратить клинок против любимых друзей. Она давно утратила власть над происходящим. Поэтому ей был так нужен спасительный круг. Вера в то, что она все еще обладает возможностью управлять судьбой. Шесть цветов. Всего лишь шесть бумажных цветов перед началом новой затяжной битвы. Если она сложит их, если составит в вазу на столе, сбережет в своей спальне каждый из сотворенных ею за семь лет тюльпанов, все шестеро обязательно выживут. Покуда цветы в вазе стоят, они будут возвращаться домой, какой бы тяжелой ни была дорога к дому. — Госпожа, — в который раз за минувшие несколько минут окликнула Светислава. — Пожалуйста, послушайте меня… Екатерина не слушала. Она не закончила складывать шестой цветок. Пальцы, сведенные судорогой, не слушались, и привычные движения никак не поддавались. От этого бессилия на глаза наворачивались слезы. Будто теперь мир решил отнять у Екатерины даже иллюзию контроля. На плечо Екатерины мягко опустилась рука.

Конец музыкального фрагмента

Она вздрогнула. Обернулась, едва не выпустив бумажный тюльпан из непослушных рук. Рядом с ней стояла девушка — несмотря на высокий рост, она казалась совсем юной, едва достигшей совершеннолетия. Одежда висела на ней рваными лохмотьями. Сквозь разрывы в ткани проглядывали темные полосы, оставшиеся от поражения скверной. Длинные волосы, некогда ярко-рыжие, а теперь напрочь лишенные красок, висели спутанными, сбитыми в клочья прядями, и через их завесу на Екатерину смотрели выцветшие глаза. Под глазами темнела россыпь веснушек. Екатерина помнила, как однажды проводила по ним рукой, потому что ей хотелось узнать, ощущаются ли веснушки как-то по-особенному. — Ты правда думаешь, что сумеешь так кого-то защитить? — с приглушенным, едва ли не злым смешком спросила девушка. — Сбережешь их так же, как сберегла меня? Серые пальцы сомкнулись на плече мертвой хваткой, и Екатерина вскрикнула — не столько от боли, сколько от неожиданности… и страха. Она не боялась сражений. Не боялась мар и других порождений скверны. Но она боялась, что однажды ей придется снова заглянуть в глаза тем, кого она убила. И что они спросят с нее за все. — Оставь меня, — взмолилась она. — Оставь меня, прошу… — Госпожа Екатерина! Екатерина сморгнула. Не выпуская из одной руки недоделанный цветок, второй потерла уставшие глаза. Вместо призрака из прошлого на нее смотрела миловидная румяная женщина. Светислава. Екатерина хотела вздохнуть с облегчением, но тут мир вокруг мелко затрясся. Казалось, реальность стала стеклом, по которому, грозясь разбить его вдребезги, раз за разом прокатывалась вибрация. Светислава становилась мертвой девушкой — а затем вновь обращалась собой. Комната рассыпалась и соединялась заново. По полу катились волны скверны, которые, разбиваясь о ножки стула, оборачивались пустотой. Екатерина держалась за цветок, но обрывок бумаги не мог стать для нее путем к спасению. Она выдохнула, едва сдерживая крик ужаса, вскочила, опрокинув стул, попятилась от девушки, которая тянулась к ней из мертвого холодного мира. Рука случайно сбила со стола вазу. Екатерина бросилась за ней, но тело, скованное ужасом, не слушалось, и ваза, ударившись об пол, разлетелась осколками. Вместе с тем рассыпались и бумажные цветы. Екатерина застыла. Затем, утратив над собой всякий контроль, бросилась собирать осколки, соединять их друг с другом, как если бы это могло склеить вазу обратно. Осколки царапали ладони. Екатерина не замечала. Боль не имела для нее значения. Ее оскверненное тело могло восстановиться от любого, даже самого тяжелого удара. А душа… — Госпожа Екатерина! Что вы делаете? Позвольте вам помочь! — ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! В тот вечер двое пересеклись в коридоре после ужина и перед возвращением в спальни решили поболтать, как в старые добрые времена. София сидела на подоконнике, свесив ноги, и поглаживала свою добычу — очередную заумную книжку о законах Воображаемого пространства. Терион стоял, подперев стену плечом. Его руки были сложены на груди, и палец правой постукивал по левой. Чуть улыбаясь, он слушал рассуждения Софии, которые в неуловимый момент плавно переключились с природы временных парадоксов на Арея. София как раз размышляла, что подарить Арею на грядущий день рождения, когда за дверью в комнату Екатерины вдруг раздался грохот. За ним последовал крик, приглушенный, а оттого неразборчивый. Тем не менее, даже через закрытую дверь София и Терион хорошо различили в нем отчаянные интонации. Семь лет, проведенных в сердце войны, не прошли даром. Терион в два широких шага оказался у двери, распахнул ее, не теряя времени на вопросы. София уже вооружилась. Она ворвалась в комнату вместе с катализатором, но нужды в нем не было. Екатерина сидела на полу, зажав голову окровавленными руками. Перед ней были рассыпаны осколки вазы. Служанка, Светислава, замерла в нескольких шагах, и от ужаса ее глаза полнились слезами. — Слава Небесному порядку, Терион, София! — с трудом сдерживая плач, выдохнула она. — Уходи, — коротко велел Терион. Светиславе не пришлось повторять дважды. У порога она замерла, бросила на Екатерину обеспокоенный взгляд. Тем не менее, покинув комнату, она не смогла сдержать вздох облегчения. — Екатерина, — окликнул Терион. Сделав Софии знак держаться позади, он осторожно приблизился, стараясь избегать осколков. Екатерина замотала головой, с судорожным выдохом подалась назад, будто вместо Териона ей навстречу шагнуло страшнейшее порождение скверны. Терион опустился на колени. Екатерина смотрела на него, широко раскрыв глаза, и от этого искаженного ужасом выражения Софию накрыла волна горечи. — Все хорошо, — мягко проговорил Терион. Как и любой оскверненный, Екатерина действовала стремительно. Ее рука ухватила осколок, занесла его над Терионом — он увернулся, но острый край оставил на скуле длинный глубокий росчерк, который мигом наполнился кровью. Екатерина с неистовством набросилась снова, но на сей раз София была готова. Прицельная вспышка, выпущенная катализатором, отнесла Екатерину прочь. Екатерина ударилась головой об ножку стола и затихла. — Ах, черт, — прошептала София. — Черт, черт, Екатерина, прости… Она зачесала назад волосы, зажала рот дрожащей рукой, зажмурилась, с трудом сдерживая подступившие слезы. На пороге появился Арей. Как и всегда, он пришел сразу, как только почувствовал беду. Обежав комнату взглядом, он на мгновение обмер. — В чем дело? — Екатерине стало хуже, — сдержанно ответил Терион. Он стер выступившую из пореза кровь. Тихо ругнувшись, Арей переступил через осколки вазы и разбросанные по полу бумажные тюльпаны — пять целых и один незаконченный. На бумаге отпечатались красные пятна. Не обращая на них внимания, Арей нагнулся, взял Екатерину на руки. София бросилась через комнату, чтобы открыть дверь в спальню. — София? — окликнул Терион. Она замерла на пороге, пораженная неожиданным зрелищем. Комната Екатерины всегда оставалась для остальных оскверненных загадкой. И вот теперь она наконец предстала их глазам. И оказалась совсем не такой, как они ожидали. Пол в спальне Екатерины укрывал ковер бумажных цветов. Некоторые покоились на кровати — одного взгляда на нее хватало, чтобы понять, что Екатерина давно там не спала. Другие цветы теснились на подоконнике, на полках, покрытых слоем многолетней пыли. Спальня напоминала сад, но вместо жизни в нем властвовала смерть. — Что… что это? — только и смогла прошептать София. Терион, приблизившись, приобнял ее за плечи. Они оба посмотрели на Арея — а тот, опустив голову, вглядывался в лицо Екатерины, строгое даже в бессознательном состоянии. — … Он хотел что-то сказать. София ощутила это по тому, как на короткий миг дрогнули его губы. Тем не менее, Арей придержал свои мысли при себе. — Я отнесу ее к себе и позову Идриса, — сказал он вместо этого. — Идите спать. У нас у всех завтра задания. Надо выспаться. — Арей… — окликнула София. Он прошел мимо. София успела уловить в его серых глазах проблеск, хотела придержать за локоть, предложить помощь, но не стала. Очевидно, Арею хотелось побыть одному. Эмоциональная вспышка Екатерины означала нечто большее для всех оскверненных. Она означала, что спустя семь лет непрерывной борьбы они все понемногу начали ломаться. Цзиньхуа. Екатерина. Даже стойкое сердце Териона порой давало сбои. Как и София, Арей боялся, куда это может их завести. Идриса не пришлось звать. Он уже поджидал Арея у дверей в комнату, как если бы заранее знал о том, чему еще только суждено было случиться. Завидев на руках Арея Екатерину, он не удивился. Только прикрыл на миг лиловые глаза и бесшумно вздохнул. Они вошли в комнату, не сказав друг другу ни слова. Арей положил Екатерину на диван, отошел к окну. Пока Идрис осматривал Екатерину и обрабатывал ее царапины, Арей не сводил взгляда с луны, озарявшей холодным мерцанием вершины заснеженных гор на горизонте. Сегодня, впрочем, его мысли были привязаны к реальности. Той самой, в которой его друзья ломались один за другим. Закончив осмотр, Идрис накрыл Екатерину пледом и тоже подошел к окну. Некоторое время они стояли в молчании. Делить его с Идрисом всегда было уютно. Даже в горькие моменты. — Что скажешь? — спросил наконец Арей. В глазах Идриса отражалась луна. Не считая дрогнувших век, он ничем не выдал своей печали. — А что тут скажешь, Арей? Ты знаешь не хуже меня: она сломлена. И пока она беспрестанно сражается, это не изменится. Новые убийства и новые испытания не способствуют исцелению. Арей опустил голову. — Мы становимся бесполезными. В глазах богов. — Думаешь, они скоро попытаются от нас избавиться? — спросил Идрис. Вопрос в ответе не нуждался. — Я тоже так думаю. Сломленные люди — опасные люди. Особенно в мире, где властвует скверна. — Мм, — кивнул Арей. Идрис облокотился на подоконник. Арей остался стоять неподвижно. Перед глазами все еще стояло бумажное море в комнате Екатерины — тревожный символ грядущего конца. — Мы будем готовы, — пообещал Идрис. — Как договаривались. Может, мы не сумеем спастись сами, но по крайней мере в будущем сумеем спасти других от слияния вероятностей. — Идрис, — вдруг усмехнулся Арей. — Всегда готов принести себя в жертву во имя человечества. — А что, Арей разве другой? — парировал Идрис. Вместо ответа Арей дернул плечом, и Идрис легонько улыбнулся. — Не всегда, — добавил он. — Не всегда готов. И не всегда так делал. Арей тоже оперся на подоконник. Лицо Идриса оставалось непроницаемым, но по грустным искрам в его полуприкрытых глазах Арей догадывался, что в их головах крутятся схожие мысли. Они могли храбриться сколько угодно. Вот только никому не хотелось уходить просто так. Приносить себя в жертву из отсутствия выбора. Даже Арею. В первый после заражения год он много думал о смерти. Но с появлением других оскверненных, напротив, дал себе обещание вопреки всему жить дальше. А теперь обстоятельства загнали их в тупик, и Арей не мог избавиться от чувства, что вскоре нити их судеб оборвутся одна за другой. — Идрис. — Пальцы сжали подоконник. — Присмотри за ними. Если что-то пойдет не так. Если меня больше не будет рядом. Если я поддамся скверне и стану чудовищем. Если мы в конце концов станем лишь тенями в артериях земли, не имея больше связи друг с другом… Арей ощутил, как Идрис перевел на него взгляд. — Присмотри за ними. И когда все закончится… если когда-нибудь закончится… помоги им обрести покой. Идрис протянул руку, сжал плечо Арея. Согласно плану на «крайний случай», который теперь казался не таким уж и крайним, Идрис должен был поместить фрагмент своего сознания в Воображаемое Древо. Отказаться от смертного тела. Отринуть все, чтобы помочь двум мирам, которым в будущем не повезет столкнуться друг с другом. Это была великая жертва, и Арей не имел права просить большего, но ничего не мог с собой поделать. — Конечно, — тихо сказал Идрис. — Обещаю. Бумажные цветы остались лежать на полу комнаты Екатерины. Пять целых. Один незаконченный, из-за которого остальные оказались рассыпаны среди осколков и покрыты кровью. Под утро их собрала заглянувшая в комнату Светислава. Перепачканные цветы никуда не годились, поэтому Светислава выбросила их вместе с остатками вазы. Через несколько недель после этого дня случилось падение Шиу.

* * *

Тевкр проснулся от двух вещей сразу: от боли в сведенной напряжением шее и от странного чувства, пронзившего сердце холодным ножом. Открыв глаза, он обнаружил, что сидит за столом, а его руки, двигаясь сами собой, складывают из обрывка бумаги цветок. — Какого… Он отложил цветок, потер шею, которая на каждое движение отзывалась неприятными ощущениями, выдохнул, пытаясь прийти в себя. И когда только он успел уснуть? А главное, как очутился за столом? Внимание Тевкра привлекло движение в уголке глаза. С некоторым трудом повернув гудящую голову, он обнаружил Екатерину. Она стояла над постелью Аякса, и выражение ее лица показалось Тевкру пугающим. Глаза глядели на Аякса двумя стылыми безднами. Бледные губы сжимались в тонкую нить. Каждая ее черточка таила сосредоточенное ожесточение — такое Тевкр порой видел у охотников, которые боролись с дикими животными за выживание в глубинах заснеженной тайги. Это было выражение человека, который привык без колебаний наносить смертельный удар. Подстегнутый внезапным приливом страха, Тевкр поднялся, едва не опрокинув стул. Екатерина сморгнула, подняла на него глаза. Не отрывая от нее пристального взгляда, Тевкр подошел к кровати Аякса, встал напротив, недвусмысленно вытянул вперед руку. Губы Екатерины изогнулись. — Будешь сражаться со мной? — Если придется, — ответил Тевкр. — Он не мара. Он даже больше не осквернен. Поэтому я не позволю тебе его трогать. Екатерина шевельнулась. Тевкр тут же спохватился, приготовился к атаке, но Екатерина лишь приложила ладонь к подбородку, склонила голову набок, внимательно рассматривая спящего Аякса. — Ты боишься меня, Тевкр? Он промолчал. Конечно, он ее боялся. Он не забыл, как в странствующем театре она вынудила его спустить курок. В тот момент их души соприкоснулись, и Тевкр отчетливо различал желание Екатерины положить жизни Аякса конец. Тевкр не знал, что заставило ее передумать. Тем не менее, Екатерина обладала над его телом властью. То, что он уснул в кресле рядом с постелью, а проснулся за столом, прекрасно это демонстрировало. Ее холодность, ее беспощадность, одинаковая и для врагов, и для друзей — все это приводило Тевкра в ужас. Он боялся стать ее карающим клинком. Боялся стать таким же. — Ты воспользовалась моим телом по своему усмотрению, — сказал он наконец, кивком указав на бумажный цветок. — Хм, — отозвалась Екатерина. — Ты дал согласие. — Я спал. — Не моя проблема, что ты говоришь во сне. Лицо Екатерины оставалось непроницаемым, но по неведомой причине эти слова сумели растопить ледяную стену, вставшую между ней и Тевкром. Он усмехнулся. Она подняла глаза, взглянула на бумажный цветок. Затем, покачав головой, отвернулась к окну. — Старая привычка. Не обращай внимания. — «Старая»? — уточнил Тевкр. — С тех времен, когда ты… — Еще была жива? — подхватила Екатерина. — Да. Хотя была ли? Едва ли Смерть в короне из ледяных цветов могла считаться живым человеком. Тевкр опустился на край кровати, убрал со лба Аякса взмокшие от пота пряди. После успешной замены скверны на азотит Отто собрал оставшуюся часть тела Аякса и попросил Кевина перенести его сюда, в свою спальню. Когда Кли удивленно спросила, где собирается ночевать сам Отто, тот лишь усмехнулся — через десять минут Тевкр увидел, как он вышел на крыльцо в компании бутылки вина. Эта ночь оказалась непростой для всех. — Конечно, ты была живым человеком, — сказал Тевкр, мягко погладив спящего брата по плечу. — Как ты можешь такое утверждать? — не поворачивая головы, отозвалась Екатерина. Ее голос звучал едва ли не со злостью. Тевкр взглянул ей в спину, тонкую и прямую, словно березовый ствол. — Я видел твои воспоминания. Людей, которых ты убила. Ты до сих пор помнишь их лица. Их имена — те из них, что успела узнать. И та девушка, о которой ты все время думаешь, Ольга… Екатерина стремительно развернулась, и в ее красных глазах на миг промелькнуло выражение, в котором ярость мешалась с колкостью. — Молчи, — велела она. — Никогда не говори об Ольге, понял? Никогда. Тевкр не стал отвечать. Да, Екатерина была беспощадна в своем милосердии. Но это не значило, что на протяжении семи лет борьбы со скверной она жила с легким сердцем, ни о чем не вспоминая и ни о ком не горюя. Тевкр хотел спросить, почему Екатерина столько времени ему не показывалась, но тут Аякс судорожно выдохнул, подался вперед, будто намеревался сбежать от собственного сна. Тевкр торопливо заключил его в объятия. Продолжая тяжело дышать, Аякс открыл уцелевший глаз. Второй, механический, Отто пока восстанавливать не стал — по его словам, Аяксу предстояло самому решить, что с ним сделать. Аякс уткнулся Тевкру в плечо. Тевкр не выпускал брата из рук — до тех пор, пока Аякс не отстранился сам. — Привет, — прошептал Тевкр. Аякс не отвечал. Его взгляд медленно двигался, изучая Тевкра, его белые волосы, красные рога, радужку, по которой пробегали необычные узоры. Его руки, на которых темнели шрамы, полученные за четыре года жизни в Мондштадте. Его лицо, пронизанное спокойствием и теплотой. Глаз Аякса наполнился слезами, и он торопливо заморгал. — Я здесь, — сказал Тевкр. — Ты в безопасности. Все позади. На губах Аякса задрожала слабая улыбка. Он по-прежнему молчал, и в душе Тевкра поселилось щемящее ощущение, очень похожее на то, с которым он проснулся десять минут назад. Взяв брата за руку, Тевкр ласково сжал его пальцы. — Можешь что-нибудь сказать? Губы Аякса приоткрылись, шевельнулись, но с них не слетело ни звука. Он вздохнул, будто разочарованный собственной беспомощностью, и с сожалением покачал головой. Екатерина, которая по-прежнему стояла у окна, закрыла глаза. Между ее бровей задрожала складка. — Хорошо, — шепнул Тевкр, хотя ничего хорошего в этом, очевидно, не было. — Не страшно. Скоро тебе станет лучше. Аякс сжал его руку в ответ. Тевкру было тяжело смотреть на него. Он понимал, сколько испытаний пришлось пережить брату за шесть лет, и оттого едва сдерживал порыв броситься в Снежную, предать страну, погрузившую Аякса в кошмар, огню и скверне. Аякс убивал людей. Он сталкивался в бою с друзьями и, возможно, обрывал жизни бывших товарищей. Он чуть не убил Тоню и самого Тевкра. Половина его тела перестала быть человеческой. Он лишился руки. И вот теперь он здесь. Сидит в темной комнате, не имея возможности заговорить, но по какой-то причине все равно улыбается. Словно отказывается поддаваться ударам судьбы. К глазам Тевкра тоже подступили слезы. Аякс смотрел мягко, с теплотой и любовью. Тевкр ждал этого шесть лет. Он думал первым делом обнять брата, сказать, как он рад его видеть, как сильно скучал, но вместо этого щеки вдруг расчертили горячие мокрые дорожки. Тевкр был не в силах их контролировать. Они бежали сами. От облегчения. От горечи. От счастья. Выдох, слетевший с губ Аякса, напоминал смешок. Он бережно привлек брата к себе, погладил по волосам, и от этих размеренных движений, в которых таилось столько заботы, Тевкр заплакал сильнее прежнего. Когда Тевкр немного успокоился, Аякс отстранился, утер слезы, которые все это время тоже катились по человеческой половине его лица. Затем, поразмыслив, повел рукой в воздухе. Тевкр сообразил, что он просит бумагу и ручку. В качестве бумаги Тевкр использовал развернутый тюльпан. Ручку ему помогла найти Екатерина. Прихватив заодно книгу, которую можно было использовать в качестве подставки, Тевкр вернулся на край кровати, протянул добычу Аяксу. Тот с благодарностью кивнул, коснулся ручкой помятого листа. Поколебался, словно пытался вспомнить, как выводить буквы. Затем, с некоторым трудом совладав с рукой, вывел на бумаге несколько слов.

Я горжусь тобой.

— Аякс, — выдохнул Тевкр. Аякс задумчиво постучал ручкой по подбородку. Затем дописал:

Когда ты пришел, я испугался, что Воля Скверны заметит тебя и попробует захватить.

— Ты знаешь о ней? — удивился Тевкр. Аякс кивнул.

Екатерина.

Тевкр бросил вопросительный взгляд на Екатерину. Та склонилась над листом бумаги, рассматривая, что написал Аякс, а затем объяснила: — Я хотела сделать его истинным владельцем Милосердия Екатерины, но он был осквернен и подчинялся Принцу Бездны. Даже если бы сил одного только Милосердия Екатерины хватило на очищение, он бы не сумел этого пережить. Мне пришлось отказаться от этой идеи, но все равно… Тевкр и Екатерина синхронно посмотрели на Аякса. Тот с несколько секунд оцепенело глядел за окно, а затем вновь принялся что-то строчить. — Он слишком часто осознавал реальность. Мне не хотелось, чтобы он оставался в ней один. Поэтому иногда мы разговаривали, и я рассказывала ему о скверне, чтобы он мог лучше ей сопротивляться. Тевкр не нашелся с ответом, только потер переносицу, понимая, что сделал о Екатерине довольно много поспешных выводов. Тем временем Аякс закончил послание и протянул бумагу Тевкру. Его пальцы слегка дрожали, и Тевкр накрыл их своими.

Но ты уже давно не маленький мальчик. Спасибо. Я бы сдался без тебя. Прости.

— За что? — качнул головой Тевкр. Аякс покрутил лист бумаги, но свободного места на нем почти уже не осталось. Отыскав последний чистый клочок, Аякс написал:

Я причинил тебе боль.

Он показал текст Тевкру. Тевкр забрал бумагу. Бездумно покрутил ее в пальцах, пытаясь найтись с ответом. Не имело никакого смысла отрицать очевидное. Аякс несколько раз стрелял в Тевкра. И физическая боль была не единственной, которую Аякс причинил своей семье. Пока он даже не представлял, как сильно его уход в Заполярный Дворец сказался на братьях и сестре. А еще на матери, которой больше не было в живых. Да вот только Тевкр тоже причинил Аяксу немало боли. Они оба в какой-то степени разрушили друг друга. — О чем речь? Я отрезал тебе руку, — сказал Тевкр. — А потом прострелил сердце. Мы оба наворотили немало. Но не то чтобы это был наш выбор. Я бы сказал тебе не просить прощения за то, над чем ты не имел власти, но понимаю, что ты все равно чувствуешь себя виноватым. Аякс сдержанно кивнул. Отложив бумагу с книгой на прикроватный столик, Тевкр сомкнул руки за спиной брата и тихо сказал: — Я прощаю тебя. За все. Пожалуйста… прости и ты меня. Плечи Аякса содрогнулись. Он ткнулся лбом в грудь Тевкра, покачал головой, будто пытался сказать, что никогда на него не обижался. Некоторое время они просидели неподвижно. Затем дыхание Аякса, прежде сбивчивое, тяжелое, выровнялось. Осторожно отстранившись, Тевкр обнаружил, что Аякс вновь провалился в сон — он все еще был слишком измотан, чтобы подолгу оставаться в сознании. Тевкр бережно уложил брата обратно на подушку, встал, прошелся перед кроватью взад-вперед. Екатерина не сводила с него взгляда. — Он оправится. Он сильный. — Я это знаю, — тихо ответил Тевкр. Поразмыслив, он вновь сложил из исписанного Аяксом клочка бумаги тюльпан. Екатерина вздернула брови, но у Тевкра не было ни малейшего желания отвечать на вопросы. Положив тюльпан у изголовья кровати, он прошел к двери. Замер. Обернулся. Аякс крепко спал, и пальцы его человеческой руки подрагивали: едва ли он обрел во сне спокойствие. Вздохнув, Тевкр шагнул за порог и бесшумно закрыл за собой дверь. — Тевкр! — окликнула Кли. Они с Тимми сидели в коридоре. Кли чистила яблоко. Тимми читал мудреную книгу, которую откопал в мастерской — на вопрос о том, можно ли ее взять, Отто лишь неопределенно махнул рукой. Тимми счел это за согласие. — Аякс очнулся, — сообщил Тевкр. — Но сейчас снова спит. — Это отличные новости, — обрадовалась Кли. — Как он себя чувствует? Тевкру казалось, за последнее время он неплохо научился сдерживать эмоции, да только Кли неплохо научилась их считывать. Ее улыбка угасла. Тимми положил книгу на колени, приглашающе похлопал по полу, и Тевкр опустился между друзьями, бездумно наблюдая за тем, как в окно барабанит зарядивший после полуночи дождь. Екатерина прошла по коридору и, не оборачиваясь, растворилась в сгустке теней. Тевкр все равно ощущал ее присутствие, но оценил попытку предоставить ему личное пространство. Задумчиво постучав по обломанному рогу, он поведал Тимми и Кли о разговоре с Аяксом. Кли зажала рот ладонью. — Что случилось? Какое-то повреждение голосовых связок во время операции или… — Не думаю, — отозвался Тевкр. — Отто и Антон были очень осторожны. Тимми провел ладонью по книжной странице, будто искал у нее поддержки, а через минуту раздумий сказал: — Так бывает. Кли вопросительно вздернула брови. — Если по-простому, после тяжелых травм или эмоциональных потрясений люди порой теряют способность разговаривать, — пояснил Тимми. — Это не та вещь, которую они могут контролировать. Реакция психики. Продолжай общаться с ним. Рано или поздно он почувствует себя лучше и заговорит. Наверное. — «Наверное», — с горькой усмешкой отозвался Тевкр. Тимми с сожалением вздернул брови, хотел пуститься в объяснения, но Тевкр положил ладонь ему на плечо. — Не надо. Я понял. Никаких гарантий. Как всегда. Тимми кивнул. Вновь провел рукой по странице. Тевкр подтянул колени к груди, упер в них локти, принялся задумчиво теребить пряди волос. Кли сидела, не сводя глаз с окна, и встревоженно покусывала губы. Она думала об Альбедо. О том, какие последствия ждут его в том случае, если его все же получится освободить от скверны. Еще она думала о том, что будет, если ничего не выйдет. Альбедо остался последним оскверненным. Он был чрезвычайно жесток, он подчинялся Принцу Бездны и даже находил в этом необъяснимое удовольствие, он травил скверной других людей и смеялся, пока наблюдал, как они извиваются под его ногами, моля о пощаде. Во время операции, окончания которой все так ждали и так боялись, Кли улучила момент и подсела к Клоду. — Что произошло в странствующем театре между тобой и Альбедо? — спросила она. — Кли… — неуверенно отозвался Клод. Кли поняла, что он хочет ее сберечь, и потому бросила вдогонку еще одну фразу — резкую, твердую, как если бы пыталась сделать ее стержнем, за который можно было бы удержаться в океане захлестнувшей тоски. — Скажи честно или не говори вообще. Клод со вздохом прикрыл глаза. Кли ждала. Клод молчал, и Кли уже приготовилась уйти, когда ей вдогонку все же донеслось: — Зачем тебе это знать? Кли остановилась. Обернулась. Клод не смотрел на нее, целиком сосредоточив внимание на поврежденной губной гармошке, которую беспокойно крутил в руках. — Не хочу испытывать иллюзий, — ответила Кли. — Чтобы вернуть его, мне так или иначе придется сойтись с ним в бою. Хочу знать, что меня ждет. Гармошка в пальцах Клода замерла. — Прости, Кли. Я не думаю, что ты сможешь его победить. Голова Кли непроизвольно дернулась. Это движение можно было случайно принять за кивок, но на самом деле Кли ни за что не хотелось соглашаться с такими жестокими словами. Вот только Кли сама попросила Клода говорить честно. Недостаточно требовать правду — нужно иметь силы с ней примириться. Шмыгнув носом, Кли утерла лицо, которое вдруг охватило чувство неприятного жара, и опустилась на диван рядом с Клодом. Тот продолжил крутить гармошку. Кли не знала, откуда она взялась, но Клод касался ее так, словно гармошка имела для него особенное значение. — Знаешь, чем Альбедо отличается от остальных оскверненных? — Он не человек, — ответила Кли. — Он был создан из скверны. — Мм, — утвердительно отозвался Клод. — А скверна по своей природе стремится уничтожить человечество. Разрушение — суть, заложенная в Альбедо с рождения. Кли рывком повернулась, не в силах сдержать в своем возгласе отчаяния: — Но почему? Зачем, в таком случае, он вообще был создан? Его создательница придала ему человеческий облик, оставила среди людей… Для чего? Чтобы однажды он стал оружием, которое разрушит мир изнутри? Клод прекратил крутить гармошку, посмотрел на Кли. — Я не знаю, — честно ответил он. — Но не думаю, что Рэйн мечтала о разрушениях. — Ну, она ведь Великая Грешница, натравившая на Тейват своих чудовищ, — заметила Кли. — История всегда запоминает лишь действия и никогда не говорит о чувствах, — отозвался Клод. — Неважно, сколько книг ты прочитаешь, нигде не будет написано о выражении ее лица в тот момент, когда ее чудовища вырвались из Каэнри’ах. Но я помню. Помню этот ужас в ее глазах. Помню чувство вины, которое захлестнуло ее после падения Каэнри’ах. Она пыталась скрыть его, но не могла избавиться от мысли, что все рухнуло по ее вине. Боги обратили внимание на Каэнри’ах. Каэнри’ах в ответ попыталась победить богов — и потерпела поражение. Это был закономерный исход ошибок, допущенных многими людьми, но мы были для своих людей опорой, и потому наши ошибки обошлись дороже всего. Кли осторожно на него взглянула. На ее памяти, это был первый раз, когда Клод сам заговорил о своем прошлом. «Она не могла избавиться от мысли, что все рухнуло по ее вине», — говорил Клод о Рэйн, но Кли поняла, что это справедливо и для него самого. — Я не знаю, зачем Рэйн создала Альбедо и почему в конце концов оставила его в Мондштадте, — продолжил Клод. — Но одно я знаю точно: какими бы противоречивыми ни были ее методы, все, что она делала, было направлено на сохранение жизни. Обдумывая его слова, Кли скрестила руки на груди. — «Сохранение»? Клод, я понимаю, что она была дорогим для тебя человеком. Но она ведь создала Альбедо после падения Каэнри’ах. Должна была знать, что скверной ничего нельзя сохранить. Клод продемонстрировал ей свою почерневшую руку. — В самом деле? Кли вздохнула, с неохотой признавая его правоту. Клод некоторое время наблюдал за тем, как раздраженное выражение на ее лице сменяется опечаленным. Ему явно не хотелось говорить о произошедшем, однако он, крепко стиснув гармошку в руке, все же нашел в себе силы рассказать правду. Заслышав ее, Кли не сдержалась. Заплакала. Понимание того, что ее брат окончательно перестал быть человеком, ввинчивалось в сердце подобно ножу. Клод сидел, глядя на свои руки. В одной из них лежала гармошка. Вторую, почерневшую, пересекали фиолетовые полосы скверны. — Я не хочу… — прошептала Кли, глотая слезы. — Не хочу мириться с тем фактом, что смерть может быть для Альбедо единственным спасением. Клод взглянул на нее с неподдельным сожалением. Затем, отложив гармошку на диван, неуверенно подался вперед, заключил Кли в осторожные объятия. Прижавшись к его груди, Кли слышала, как часто бьется его сердце, и понимала, что ее чувства знакомы Клоду не понаслышке. — Я знаю, — тихо отозвался он. — Я знаю, Кли. Она отстранилась, заглянула ему в лицо, и Клод, поколебавшись, признался: — Артанис. Он был рыцарем… и моим другом. Во время катастрофы в Каэнри’ах он начал превращаться в чудовище. — Клод зажал свою почерневшую руку, отвел взгляд. — Рэйн знала, что спасти Артаниса невозможно, и потому убила его, чтобы сохранить жизнь мне и Итэру. Никто не был виноват в случившемся, но это все же произошло. Мы с Рэйн себя не простили. И теперь благодаря Альбедо я знаю, что Артанис тоже нас не простил. Его лицо стало потерянным, как если бы Клод вдруг услышал осуждающий оклик своего мертвого друга. Кли несколько мгновений вглядывалась в его остекленевшие глаза, а затем, отбросив сомнения, порывисто заключила в объятия. Клод растерянно заморгал. Похлопал Кли по спине — с некоторой неловкостью, но все же с благодарностью. — Я лишь пытаюсь сказать… Если это все же случится… — Он помолчал, подбирая слова. — Есть вещи, которые невозможно предотвратить. Что бы ты ни делал, они неизбежны. Как превращение Артаниса в чудовище. Я знаю, это не поможет примириться с чувством вины, но… Просто помни: ты сделала все возможное. И даже больше. Гораздо больше. И можешь только жить дальше. Потому что только так можно сохранить истинную историю тех, кого больше нет с нами. — Не только действия, но и чувства, да? — слабо улыбнулась Кли. Клод кивнул. — Да. И еще потому… что ты этого заслуживаешь. Кли всхлипнула, растроганная его словами, а затем, следуя за мимолетной идеей, протянула Клоду мизинец. — В таком случае это верно и для тебя. — Что? — растерянно отозвался он. Как всегда. Иногда Кли казалось, Клод давно уже перестал воспринимать себя живым человеком и потому был так безразличен к собственной судьбе. Но Кли было не все равно. Клод спас ее, Тевкра, Тимми, Кевина с Венни, азотит, который уже через несколько часов после того разговора помог вытащить Аякса. Каэнри’ах пала, это правда. Но мир все еще был жив. И Клод тоже. Кли очень хотелось, чтобы он помнил об этом. По-настоящему помнил. — Ты тоже можешь жить дальше, чтобы сохранять истинную историю, — сказала она. — И потому что просто этого заслуживаешь. Клод поджал дрогнувшие губы, взглянул на протянутый мизинец Кли. Вместо того, чтобы пожать его, он взял ее руку в свои ладони, легонько стиснул, не сводя с нее печальных глаз. — Спасибо, — только и сказал он. И вот теперь Кли обдумывала его слова. Капли дождя барабанили по стеклу, и в такт этому перестуку в голове Кли вспыхивали обрывочные мысли. «Разрушение — его суть». «Он управляет скверной». «Скверна стремится уничтожить человечество». «Не думаю, что ты сможешь его победить». «Бездна и Фатуи сняли с него оковы, высвободили сущность, над которой он не властен». «Это уже не твой брат, Кли». «Никаких гарантий». «Ты должна быть готова к любому исходу». Кли прикрыла глаза, но, вдруг ощутив мягкое прикосновение, открыла их снова. Тевкр смотрел, слегка вздернув брови. Кли положила голову ему на плечо, переплела его пальцы со своими. Тевкр бережно сжал их — так, словно хорошо понимал, какие именно мысли крутятся в голове Кли. — Мы сделаем все возможное, — пообещал он. Кли кивнула, но без особой уверенности. Как там сказал Клод? «Есть вещи, которые невозможно предотвратить». Если Альбедо уже не спасти… Как найти в себе силы подготовиться к любому исходу?

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: Gustavo Santaolalla — Unbroken. Ставьте на повтор

Отто сидел на крыльце, ведущем на задний двор. Отлетая от перил, капли дождя били ему в лицо, терялись в длинных волосах, но он не замечал, оцепенело глядя перед собой. Скрипнула дверь. Отто не обернулся, а Кевин не стал окликать. Вместо этого он опустился на достаточном расстоянии. Взглянул на руки Отто, сцепленные в нервном напряжении. На его полуприкрытые глаза, которые смотрели на дождь, но видели перед собой нечто совершенно другое. Наконец, на бокал с недопитым вином и опустошенную наполовину бутылку. — Ты в порядке? — уточнил Кевин. Отто хмыкнул. — Человек с лицом друга, которого я убил, приходит к моему порогу с мальчишкой, умирающим от скверны и экспериментов Фатуи. Мы проводим ему операцию, вытащив с того света лишь чудом, а после Архив Бодхи признает меня истинным владельцем. И все это на фоне конца света, который устроит либо Орден Бездны, либо скверна. Конечно, я в порядке, Кевин. Даже не знаю, что может быть не так. Приложив руку ко лбу, Кевин помолчал, после чего сказал: — Прости. Глупый был вопрос. Отто отозвался протяжным вздохом. — Нет-нет. Это ты меня прости. Не хотел, чтобы это прозвучало настолько резко. Следующие минут пять они просидели в тишине. Отто продолжал наблюдать за дождем. Кевин крутил в пальцах пачку сигарет. Он хотел закурить, но что-то мешало. Может, беспокойное чувство, которое покалывало сердце всякий раз, когда он оказывался рядом с Отто. Прошлое осталось в прошлом. Но это не значило, что двигаться дальше, когда прошлое все еще поблизости, смотрит на тебя такими печальными глазами, будет легко. Отто кивнул на бутылку вина. — Хочешь? Отложив сигареты, Кевин взял бутылку, покрутил ее, рассматривая этикетку. Мондштадтское одуванчиковое. Правда, запах из горлышка доносился какой-то странный, прогорклый, как у пригоревшего масла. — Не думал, что ты из тех, кто заливает переживания вином. — Обычно не из тех, — слабо усмехнулся Отто. — Да больно уж трудная выдалась ночь. Никак не могу остановить поток мыслей. — О чем думаешь? Вообще Кевин и так мог сказать, о чем думает Отто. Теперь, когда Отто стал владельцем Архива, они были связаны на особенном уровне, и пускай мысли Отто все еще оставались закрытой книгой, его чувства Кевин считывал без труда. Страх. Вина. Печаль. Отто не был рад, что Идрис выбрал его истинным владельцем Архива. Но он принимал это — и вместе с принятием в его душе зарождалась надежда на лучший исход для обеих вероятностей. Кевин спросил не потому, что нуждался в ответе сам, а потому, что в ответе нуждался Отто. Пока Отто собирался с мыслями, Кевин приложился к бутылке — и тут же отставил ее подальше. Называть эту мерзость одуванчиковым вином было оскорблением одуванчиков, Мондштадта и всей винной индустрии. Отто, должно быть, отчаянно требовалось забытье, раз он умудрился выпить половину. — Прости, но я должен это конфисковать, — заявил Кевин. — И сжечь в огне Пламенного Правосудия. Гадость! Отто беззвучно засмеялся. — Абсолютная, — не стал спорить он. — В моей вероятности одуванчиковое вино вот уже лет пятнадцать считается самым низкосортным. Но оно дешевое, поэтому его продают на каждом углу. Бывает, некоторые клиенты приносят в качестве благодарности. — Хороша благодарность, — проворчал Кевин. — В следующий раз уточняй, не хочет ли этот «благодарный» убить тебя и забрать свои деньги обратно. На этот раз Отто рассмеялся уже в полный голос, и Кевин, взглянув на него, чуть ухмыльнулся. — Значит, надо показать тебе в Мондштадте нормальное вино. Настоящее одуванчиковое, а не эту жалкую пародию. Ну, в том случае, если ты, конечно, пойдешь с нами в Мондштадт и… — А у меня есть выбор? — с мягкой улыбкой уточнил Отто. Кевин вздохнул. — Нет. Отто прикрыл лицо ладонью. Кевин скрестил руки на груди, покачался взад-вперед, пытаясь решить, как следует продолжить разговор, но тут Отто сказал: — О скверне. — Мм? — Ты спрашивал, о чем я думаю, — пояснил Отто. — Я думаю о скверне. О том, насколько она опасна. Мы потратили столько времени и сил, чтобы вытащить одного человека. Одного, Кевин. Что же будет, если она поглотит целый мир? Кевин вновь взял в руки пачку, вытряхнул на ладонь сигарету. Отто наконец оторвался от созерцания дождя и теперь следил за его движениями. — Конец света, — простодушно ответил Кевин. — Ты умеешь утешать. — А в чем смысл врать? — Кевин щелкнул зажигалкой. — Ты неглупый человек, Отто. Не думаю, что ты нуждаешься в моем фальшивом: «Да-а, все будет в порядке, главное — это верить». Отто фыркнул. — Раз ты связан с Идрисом, то и сам теперь понимаешь, через что пришлось пройти оскверненным. Да, Тейват выстоял. Но даже с учетом божественной помощи за это пришлось заплатить огромную цену и совершить немало преступлений против человечности. Облако сигаретного дыма устремилось навстречу дождю и оказалось тотчас рассечено его упругими каплями. Отто потер шею, опустил опечаленный взгляд. — Ты не боишься? — спросил он. Кевин взглянул на зажатую между пальцев сигарету. — Боюсь, конечно. Не первый апокалипсис в моей жизни. Не боится только тот, кто не понимает последствий. Отто повернулся, молча ожидая продолжения. Кевин стряхнул пепел, в задумчивости сбросил его на нижнюю ступеньку. Взглянул на мощеный двор, изрезанный мокрыми дорожками, в которых отражался свет фонарей. На давний рубец, пересекавший запястье. Новый плащ обнажил немало старых шрамов. — Однажды я прибыл в мир, где один ученый пытался обыграть смерть. Он говорил, что хочет сделать людей фениксами. — Потому что они всегда восстают из пепла? — догадался Отто. Кевин кивнул. — Он хотел, чтобы люди обрели возможность к перерождению. Даже если бы после смерти они теряли свои воспоминания, их смертные тела и личности восстанавливались бы, тем самым даруя подобие вечной жизни. Отто обхватил пальцами подбородок. Похоже, его сразу увлекли философские рассуждения, но у Кевина не было настроения в них вдаваться. — Он проводил множество опасных экспериментов, и в конце концов один из них пошел не по плану. Ученому удалось воскресить человека, но вместо полноценной личности перед ним предстал оживший мертвец, агрессивный и неконтролируемый, одержимый идеей умертвить все, что попадало в его поле зрения. Короче говоря, зомби. Отто тихо вздохнул, но перебивать не стал. — Ученый взял пистолет и застрелил монстра, а после покинул свою лабораторию и скрылся в неизвестном направлении. Вот только зомби не умер. Через несколько часов после того, как лаборатория опустела, он встал. Еще часа через два он сумел найти выход и отправился к ближайшему городу. Кевин затянулся. Эта история произошла довольно давно, но до сих пор ярко горела в памяти. Именно после нее Кевин принял решение оставить погоню за призраками Отто и осесть в Тейвате. И вот теперь он сидит и рассказывает ее Отто. Судьба. Воистину поразительная штука. — Я плоховато помню причины, но если кратко, укус зомби был заразен. Тебя кусают — и всего через пару часов ты начинаешь терять связь с реальностью. Твое тело понемногу претерпевает изменения, а разум стремительно деградирует, пока ты не превращаешься в ходячий труп. Отто потянулся к бутылке вина, но вместо того, чтобы пить из нее, принялся беспокойно крутить в руках. — Это явление распространилось по миру, словно чума. Все рухнуло за несколько суток. Многие пытались изобрести лекарство, но это требовало исследований, качественных лабораторий. Ресурсов, в конце концов. В условиях катастрофы люди отчаянно пытались выжить, и потому за ресурсы началась ожесточенная борьба, которая лишь множила смерти. — А что тот ученый, который все это начал? — спросил Отто. — Он должен был знать о причинах. Это уже стало бы неплохой отправной точкой в поисках эффективного средства. Кевин ответил слабой усмешкой. — Именно этим я там и занимался. Искал того ученого. Парень талантливо скрывался, так что мне пришлось обойти добрую половину мира. И так однажды я встретил пацана. Не все люди воевали друг против друга — многие, напротив, старались держаться вместе, основывали общины и убежища. Пацан шел в одно такое убежище. Наши пути ненадолго пересеклись. Он был словоохотлив, так что за это время я успел неплохо его узнать. Черт, да он мне все уши прожужжал о том, как будет выращивать морковку и учиться верховой езде. На некоторое время Кевин замолк. Мысли унесли его в Разлом, туда, где люди, попадая под влияние скверны, обращались в чудовищ. — Мы проходили через заброшенный город, когда внезапно натолкнулись на группу зомби. Обоих укусили. Он обратился. Я нет. — Взгляд снова метнулся к одному из шрамов. — Помню, он стоял передо мной и все спрашивал, в какой стороне убежище. Один его глаз уже стал мутным, а второй смотрел ясно-ясно, как человеческий, и так просил… Кевин поднял руку, сложил пальцы пистолетом. Рука немного дрожала. Он не сказал ни слова, но Отто и сам догадался об исходе. — Этого я и боюсь, — сказал Кевин. — Одно дело бороться с какой-то темной сранью. Другое дело, когда из-под этой темной срани выглядывает лицо человека, который еще час назад делился с тобой своими мечтами, смеялся… жил. Скверна немногим отличается от того заражения. Разве что дает слабый шанс потягаться с ней. — А если бы ты понял, что сам становишься монстром? — почти неразличимо спросил Отто. — Что бы ты сделал тогда? Кевин красноречиво продемонстрировал ему сложенные пистолетом пальцы. Отто не стал ничего отвечать, поднял глаза, глядя, как дождь барабанит по ветвям багряного клена. — Ты думаешь, заражение необратимо? — спросил он. — То, что происходит с людьми в Разломе, когда они теряют свою личность, нападают на других… Неужели они навсегда останутся такими? — Я бы хотел соврать, — отозвался Кевин. — Но тоже не вижу в этом смысла. Да, я думаю, заражение необратимо. Скверна разъедает сознание. Одни люди поддаются этому медленно — таких людей можно спасти, как исчезнувших или, скажем, Син Цю. Другие стираются почти моментально. Так или иначе, скверна оставляет в сознании пустоты. При полноценном обращении в зараженного она заполняет сознание целиком, а значит… — Само сознание становится пустотой, — подхватил Отто. — Обратившихся нельзя вернуть, потому что возвращать уже некого. Они вновь замолчали. Отто отставил в сторону бутылку и принялся за опустевший бокал. Кевин курил. Дождь разносил по двору опавшие листья, отчего казалось, что ночь рассекают пламенеющие всполохи. — Кевин, — окликнул Отто. — Тот ученый из другого мира, о котором ты говорил… Это был я? Кевин наградил его насмешливым взглядом. — Не ты. Как ты сказал? «Человек с лицом друга, которого я убил». — Смешинки в его глазах исчезли, уступив место серьезному, почти ледяному выражению. — Тот ученый обладал похожим обликом, но ты — не он. Ты — не Отто из моего родного мира, не Отто, о котором говорила Люмин. А я не тот Кевин, которого ты знал. — Я понимаю это, — тихо ответил Отто. — Вернее, разум понимает. А сердцу мерещится всякое, и я… Прости. За всю боль, которую я причинил тебе во всех мирах. За то, что был дерьмовым другом и… Кевин протянул руку, сжал плечо Отто, и тот спрятал лицо в ладонях, вздохнул так, будто стеснялся своей эмоциональной реакции. Кевин не видел причин для стеснения. Впервые Отто попросил у него прощения не на смертном одре — хотя бы из-за этого Кевин был рад, что решился дать ему шанс. Не потому, что ему нужны были эти слова. Просто услышать их от живого, не поглощенного безумием Отто было приятным разнообразием на пороге конца света. — Спасибо. Я не могу простить тебя от лица Кевина, которого ты убил, но после всего, что рассказала мне Элизия… Я думаю, он не держал на тебя зла. С губ Отто слетел лишь мягкий выдох. Будто вместе с горечью он впустил в свое сердце немного облегчения. — Пойдем, — похлопав его по плечу, предложил Кевин. — После этой одуванчиковой гадости тебе нужна компенсация в виде нормального чая. Отказ не принимается. Ты истинный владелец Небесного ключа, и присматривать за тобой — моя задача. — Кевин… — только и сумел сказать Отто. Качнув головой, он взялся за протянутую Кевином ладонь, поднялся, неуверенно взглянул на недопитую бутылку. — Оставь, — предложил Кевин. — Давай надеяться, что она исчезнет в результате чистки парадоксов. — Шуточки у тебя, конечно, — фыркнул Отто. Тем не менее, забирать бутылку он не стал. Напротив, оставил ее на нижней ступеньке, словно подношение ночному дождю. Кевин первым вернулся в дом, остановился, озаренный теплым сиянием ламп. Одна его рука покоилась в кармане. Вторая крутила в пальцах окурок. Кевин не досаждал своим присутствием, но и не уходил, дожидаясь, когда Отто присоединится. Отто же приблизился к порогу, положил ладонь на дверной косяк, обернулся на задний двор. Когда-то они собирались здесь вчетвером. Отто, Кевин, Элизия и Каллен. Кевин часто сидел на крыльце, издали наблюдая за суетой друзей. Элизия вместе с Отто запускала механических птиц. А Каллен сидела на заборе, свесив ноги, и смеялась от восторга всякий раз, когда птицам все-таки удавалось взлететь к небу. Все это было… странно. Вспоминать мертвого человека, когда очень похожий, но живой стоял всего в нескольких шагах. Думать о Кевине, лишенном воли продолжать свой путь, рядом с Кевином, который был полон решимости пройти его до конца. И все же… Отто вздохнул и вновь повернулся лицом к дому. Огни ламп заплясали в его глазах теплыми бликами. Он был рад, что эта встреча все-таки случилась. Пускай она принесла немало боли, рядом с этим Кевином Отто впервые за семь минувших с трагедии лет чувствовал себя легче. Не только потому, что получил второй шанс или возможность заслужить прощение. Просто потому, что Кевин был таким человеком. Способным похлопать по плечу того, кто много раз был ему врагом. Человеком, за которым хотелось следовать в будущее вопреки всему, что это будущее может принести. Вспомнив слова, с которыми Идрис обратился к нему, как только они остались наедине, Отто опечаленно улыбнулся. «Мне хотелось бы верить, что это будет самый последний конец света в твоей жизни, Кевин. Я сделаю для этого все, что от меня зависит. Обещаю, в этот раз…» Он перешагнул порог дома. «В этот раз я тебя не подведу».

Конец музыкального фрагмента

* * *

Утро подкралось незаметно — возможно, из-за того, что Люмин с Паймон большую часть ночи просидели за книгами. Заметив, как Люмин прорывается через «Мольбу северному ветру», Отто принес свои экземпляры «Плача о южном ветре» и «Элегии восточных ветров». — Разве Чжун Ли не говорил, что «Элегия восточных ветров» есть только у самых крутых ценителей поэзии или что-то в этом духе? — шепнула Паймон на ухо Люмин, когда Отто отлучился проведать Аякса. — Отто и есть самый крутой ценитель поэзии, — заметила подсевшая Элизия. — Мне кажется, он большую часть баллад древности может цитировать по памяти. — Повезло так повезло, — кисло отозвалась Паймон. — Они с бродяжкой-бардом нашли бы друг друга, да, Люмин? Люмин не ответила. С тех пор, как первая эмоциональная вспышка прошла, она нашла в себе силы относиться к Отто с равнодушием. Конечно, равнодушием это можно было назвать с натяжкой. Люмин все равно была готова в любой момент призвать оружие: слишком уж хорошо она помнила, каким доброжелательным показался ей поначалу оригинальный Отто. Когда он помогал Кэйе отбиваться от демонов, когда они вместе ждали атаку на чайный дом и внезапно разговорились, когда он протянул Аяке уцелевшую в руинах фотографию с Аято и Томой, Люмин подумала: Отто наверняка хороший человек. Раньше она вообще была склонна думать о людях хорошо. Но потом Отто предал ее доверие, а через некоторое время фальшивый брат оказался чудовищем, которое до сих пор преследовало Люмин во снах. Поэтому равнодушие по отношению к Отто было скорее напускным. Люмин понимала: ей придется потерпеть. Отто стал истинным владельцем, а значит, последует за остальными в Мондштадт, где все неравнодушные будут работать над планом по получению Архива Бодхи. Личное отношение Люмин к Отто не имело значения. Чтобы разомкнуть вероятности, нужно работать вместе — а значит, мириться и с Отто, и со Скарамуччей. Но если оба посмеют что-нибудь выкинуть… Люмин знала, она не станет сомневаться. Ей хватило сомнений в прошлом. На сей раз ее рука не будет знать жалости. Похоже, Элизия с Паймон уловили в глазах Люмин отголоски этих мыслей, потому что на их лицах одновременно отразилась тревога. — Я думаю, в этой трилогии баллад скрывается нечто важное, — поспешно перевела тему Люмин. — Нечто, что может дать подсказку в борьбе против скверны. Подумайте сами. Син Цю находит в «Мольбе северному ветру» упоминание ключа, отпиравшего двери времени. Венти рассказывает мне о «Плаче о южном ветре» незадолго до нашего ухода в Фонтейн. — Ох уж этот всезнайка-бард, — проворчала Паймон. Люмин скользнула взглядом по содержанию «Элегии восточных ветров». За стол тем временем подсели Кли, Тимми и Тевкр. Все трое успели несколько часов поспать в мастерской, но выглядели так, будто вместо этого наворачивали круги вокруг столицы. — Наконец, действие всех произведений происходит в одном мире, основанном на Тейвате древности, — подытожила Люмин. — Люди ведь какое-то время использовали Небесные ключи — ну, до того, как Селестия спрятала их в святилищах. И в войне со скверной они тоже преуспели. Как? Может, где-то в трилогии баллад спрятан ответ на этот вопрос. Кли зевнула, задумчиво поскребла подбородок. — А что говорят София и Екатерина? Тимми вопросительно вздернул брови, и Кли повернулась к нему. — Духи оскверненных ведь привязаны к Небесным ключам. Даже если они не признавали бывших носителей ключей истинными владельцами, они все равно могли наблюдать за происходящим их глазами. Как Тэмари видела и слышала то же, что и Рэйзор, пока он носил Волю Грома. — О, я понял. Ты думаешь, оскверненные могут знать, как скверну победили в прошлый раз, — кивнул Тимми. — А что? Звучит резонно. Элизия с Тевкром синхронно покачали головами. Тевкр махнул рукой, позволяя Элизии говорить первой. — Я не могу ручаться за Екатерину, но София ничего не помнит. Она точно знает, что у Клятвы Ветра было несколько носителей, но не может даже вспомнить их имена или лица. Будто что-то блокирует воспоминания… или же они и вовсе стерты. — Аналогично, — подтвердил Тевкр. — Ха… — только и сказала на это Люмин. Оскверненные так хорошо помнят события, произошедшие с ними тысячи лет назад, и все вместе страдают от одинаковых провалов в памяти. Подозрительно. Какая тайна кроется за этим странным фактом? Элизия взялась за «Плач о южном ветре». Кли подтянула к себе «Мольбу северному ветру». Тимми отправился заваривать кофе. — Я пошел, — объявил Тевкр. — Куда? — удивилась Кли. — Тренироваться с Сяо, — был короток ответ Тевкра. Люмин пришлось несколько раз моргнуть, чтобы осознать услышанное. «Тренироваться с Сяо»? Она даже и не знала, что за время их разлуки Сяо успел стать наставником. — Да ты половину вчерашней ночи провел на ногах, — возмутился Тимми. — И еле выстоял, когда надо было сдерживать скверну. Отдохнуть не хочешь? — Именно по этой причине я и должен тренироваться, — отозвался Тевкр. — Чтобы в следующий раз выстоять уже нормально. Не волнуйтесь. Я теперь мара. Быстро восстанавливаюсь. С этими словами он поднялся из-за стола и, пожелав друзьям удачи в литературных изысканиях, удалился на задний двор. Паймон проводила его с ошарашенным выражением лица. Кли возвела глаза к потолку. Тимми от негодования едва не облил себя из кофейника. Одна Элизия оставалась предельно спокойна. Люмин чуть усмехнулась. Сейчас ее почти все время занимали мрачные мысли, но рядом с Элизией они разбегались сами собой. Невозможно думать об ужасах Бездны или о мести фальшивому брату, когда девушка за столом напротив листает «Плач о южном ветре» с таким благостным выражением лица. — А в какой строчке упоминался «ключ, отпиравший двери времени»? — поинтересовалась Кли, чтобы отвлечься от переживаний за Тевкра. — Это неточная цитата, там целая строфа или даже две. Сяо их выписал. — Люмин подтянула к себе листы бумаги. — Где же?.. А, вот. «Век»… «Вле»… Архонты, я и забыла, что у него проблемы с почерком! Паймон подлетела на выручку, но тоже была вынуждена признать поражение. Почерк Сяо напоминал скорее вереницу пляшущих человечков. — «Велики мировые ветви Древа, испившего тьмы». Все синхронно обернулись. Отто, которому и принадлежали эти слова, стоял, прислонившись плечом к косяку. Люмин хотела уже опустить глаза обратно, но тут заметила за его спиной… Она выронила бумаги, подскочила, едва не опрокинув стул. Сердце тут же напомнило о себе таким отчаянным грохотом, что зашумело в висках. Люмин силилась сказать хоть слово, но голос подвел, и только рваные выдохи срывались с губ один за другим, беспорядочно и неконтролируемо. Аякс улыбнулся, махнул рукой. При этом черты его лица непроизвольно дернулись: казалось, ему все еще было сложно управлять обеими частями своего сшитого из двух половин тела. — Аякс! — обрадовалась Кли. — Чайльд! — еще сильнее обрадовалась Паймон. — Чувак, — потрясенно выдохнул Тимми. — Это рыжее семейство совсем не умеет лежать спокойно, да? Элизия помахала в ответ, и Аякс, который явно переживал, как его могут принять, наконец слегка расслабился. Повернулся к Люмин, вздернув брови в вопросительном выражении. Люмин прочитала в нем что-то вроде: «Не хочешь обняться, подруга?» Люмин сделала робкий шаг. Затем еще один. Тело подчинялось с неохотой, будто это Люмин была наполовину машиной, управляемой Глазами Порчи и азотитом. Отто посторонился, и Аякс устремился Люмин навстречу. Оказавшись друг напротив друга, оба замерли. Уцелевшая рука Аякса неуверенно дернулась. Люмин смотрела на нее, на повязку, под которой прятался провал вместо искусственного глаза, на золотистые проблески, которые теперь изредка пробегали по механической половине тела Аякса. Ее вновь захлестнуло чувство вины. Она стояла, закусывая губы, и все еще не могла заставить себя заговорить. Аякс что-то произнес — беззвучно, как и предупреждал Тевкр. Слово было коротким, и Люмин без труда прочитала его по губам. Имя. Аякс позвал ее по имени. При этом взгляд его единственного глаза таил такую теплоту, что Люмин не выдержала. Сглатывая побежавшие по щекам мокрые дорожки, она одним решительным шагом преодолела эту невыносимую дистанцию и заключила Аякса в крепкие объятия. — Мы все очень рады твоему возвращению, — сказала Элизия. — И будем особенно рады, если ты, в отличие от этого невыносимого Тевкра, будешь отдыхать, — с нарочитой суровостью добавил Тимми. Кли метнула в его сторону недовольный взгляд. — Тимми хотел сказать, чтобы ты ни о чем не переживал, — сказала она. — И восстанавливался столько, сколько сочтешь нужным. Аякс отстранился от Люмин, с мягкой улыбкой взлохматил ей волосы. Она не успела увернуться. Да и не слишком-то хотела. Пускай делает что угодно, лишь бы улыбался. Лишь бы помнил, что шесть лет кошмаров осталось позади. Аякс кивком указал Люмин на дверь. Она безошибочно считала этот жест: Аякс хотел поговорить наедине. Люмин махнула Паймон, после чего, ни с кем не прощаясь, спешно последовала за Аяксом в коридор. — Серьезно, — протянув Отто чашку с кофе, сказал Тимми. — Ему уже можно так скакать? Отто с благодарностью принял чашку, опустился за стол напротив Кли. Паймон одарила его долгим подозрительным взглядом, который Отто успешно проигнорировал. — Я сказал ему, чтобы не перетруждался, но переживать особо не о чем. Его теперь поддерживает азотит, сконцентрированная энергия артерий земли. Это все равно что овладеть разом всеми возможными Глазами Бога. А мы ведь даже с одним восстанавливаемся быстрее обычного. Кли задержала взгляд на Дендро Глазе Бога, который Отто, как обычно, носил закрепленным под карманом пиджака. — Что касается остального… Его неспособность говорить наглядно демонстрирует его моральное состояние. — Отто поставил чашку на стол, беспокойно провел по ее краю большим пальцем. — Давайте надеяться, что это временно. Есть все шансы, что в условиях безопасности и покоя Аякс рано или поздно восстановит голос. — «В условиях безопасности и покоя», — расстроенно повторила Паймон. — Да уж, мир сейчас прямо-таки купается в безопасности и покое… Не Фатуи, так Бездна. Не Бездна, так скверна. Не скверна, так слияние вероятностей. — Мы постараемся сделать все возможное, чтобы это остановить, — сдержанно отозвался Отто. Элизия прикрыла глаза и принялась свободной от книги рукой теребить пряди волос. Кли же, опустив взгляд в «Мольбу северному ветру», наконец вспомнила, о чем хотела узнать. — Вы помните наизусть строки про ключ, отпирающий двери времени? — обратилась она к Отто. Тот, отхлебнув кофе, кивнул, после чего процитировал:

Велики мировые ветви Древа, испившего тьмы. Вспомнив заветы хозяйки зимы, Сигурд меч свой оставил, Грам, И шагнул к золотым вратам. Венценосная дева явилась, Горделив ее светлый лик. «Двери времени заперты, мой ученик». Голос жжет, как палящий луч: «Скажи… Ты принес от них ключ?»

— Это и есть величайшая поэзия древности? — шепнула Паймон Элизии. — Паймон ни словечка не поняла! И что за ритм такой? Язык сломать можно! Представив объем предстоящей работы, Элизия сделала такой большой глоток кофе, что позавидовал даже Отто. — «Мировые ветви Древа»… Это наверняка о Воображаемом Древе, — тем временем принялся рассуждать Тимми. — А благодаря Софии и Элизии мы точно знаем, что манипуляции со временем неразрывно связаны с Воображаемым пространством. В балладах определенно спрятаны подсказки! Кли же задумалась о другом. Разбираться в мудреных символах, спрятанных среди стихотворных строк, она не умела. Зато она хорошо помнила, где раньше слышала о так называемом Сигурде. — Дневник Лизы, — прошептала она. — Давайте-ка еще раз перечитаем дневник Лизы.

* * *

Люмин с Аяксом устроились на крыльце. Королевская стража суетилась: не успела Люмин опуститься на ступеньку, как ее дважды спросили, не нужна ли им с Аяксом помощь. Многие горожане усиленно помогали наводить в столице, поврежденной многочисленными атаками Фатуи и Ордена Бездны, подобие порядка. В целом, нынешний облик Фонтейна мало чем отличался от мондштадтского. Все те же проблемы. Все те же разрушения, которым не было видно конца. Пока Люмин утопала в мыслях, Аякс раскрыл блокнот, положил его себе на колени, тем самым демонстрируя готовность к разговору. — Откуда он у тебя? — полюбопытствовала Люмин. Аякс принялся строчить ответ. Люмин заметила, как напряжены его пальцы: Аякс явно стискивал ручку куда сильнее положенного. Из-за этого письмо давалось ему с трудом, и выведенные непокорной рукой буквы разбегались по странице.

Отто дал. Сказал, чтобы я общался с окружающими. Это может помочь в восстановлении. Разминка мозгов или типа того.

Люмин не знала, как связаны речь и письмо, но Отто, наверное, было виднее. Или же он пытался подарить Аяксу хоть какую-то надежду. Аякс опустил глаза в блокнот, постучал кончиком ручки по бумаге.

Как ты?

— Это я должна тебя спрашивать! — изумленно ответила Люмин. — Со мной-то уже давно все в порядке. Я потеряла часть воспоминаний, но физически полностью восстановилась и готова… Аякс недоверчиво изогнул бровь. Люмин вздохнула, уронила голову на руки. Вид Аякса, который едва выкарабкался минувшей ночью из могилы, вновь принес воспоминания о днях под гнетом Принца Бездны. О чувстве вины, которое с момента бегства из Заполярного Дворца Люмин постоянно носила с собой — вроде вросшего в спину рюкзака, до отказа набитого камнями. Тяжело до боли в каждой клеточке тела. Вот только сбросить никак не получается. Люмин так отчаянно пыталась выцарапать лямки, что даже не замечала, как вредит самой себе. — Я не знаю, Аякс, — шепотом призналась Люмин. — Мне кажется, я… не знаю… как сломанный компас. Бровь Аякса изогнулась еще сильнее. Люмин спрятала лицо в ладонях, понимая, что ей нужно собраться с мыслями. — Сломанный компас не указывает верное направление, — объяснила она. — Просто беспорядочно вращает своими бесполезными стрелками, путая всех остальных. Вот так я себя и чувствую. Сломанной. Бесполезной. Лишь мешающей остальным из-за своей одержимости Принцем Бездны. Палец Аякса отстукивал по странице нервный ритм. По его оцепеневшему взгляду Люмин догадывалась, что он и сам вспоминает свои дни в качестве чужого монстра на привязи. — Аякс… Почему шесть лет назад ты не сказал мне, что собираешься сделать? Когда мы виделись в последний раз, в ритуальном бюро. Ты ведь уже тогда знал, что пойдешь против Дотторе и Царицы. И догадывался о последствиях, раз решил сразу отправить семью к Чжун Ли. Если бы ты только поговорил со мной… Мы могли бы… Люмин потерялась в словах, и Аякс, не дожидаясь окончания фразы, вновь взялся за ручку. Следующие буквы он вывел с явной неохотой.

Я хотел.

— Тогда почему не сказал? — настойчиво повторила Люмин. Аякс выпустил воздух сквозь плотно сжатые зубы. Люмин смотрела с молчаливым выжиданием, и он не нашел в себе силы сопротивляться этому умоляющему взгляду.

Не хотел тебя беспокоить.

Люмин неотрывно смотрела на эти слова. В конце фразы рука подвела Аякса, и мягкий знак превратился в нелепый росчерк. Глядя на него, Люмин вдруг отчетливо поняла: Аякс соврал. Или, вернее, не сказал всей правды. Дело было не только в том, что Аякс не хотел ее беспокоить. Этому воспоминанию было уже шесть лет, но Люмин вдруг увидела его так отчетливо, словно оно воочию предстало перед глазами. Они с Аяксом столкнулись на пороге ритуального бюро. Люмин только закончила общаться с Ху Тао — та с неохотой признала, что помочь спящему Адепту ничем нельзя. Аякс пришел поговорить с Чжун Ли. Уже в тот день он обратился к Чжун Ли с просьбой принять семью в Ли Юэ. Аякс спросил, чем Люмин собирается заниматься теперь, когда Сяо погрузился в сон. Люмин ответила резко: она злилась, потому что так было проще всего защищаться от боли. Это был тот момент, когда их пути разошлись. Завидев, как глубоко Люмин увязла в переживаниях, Аякс оборвал себя на полуслове, напустил на лицо улыбку и вместо столь важной правды попросил Люмин беречь себя. «Боги… Скольких же я утянула за собой на дно?» — ужаснулась Люмин. Обхватив себя руками, она едва слышно сказала: — Я должна была прийти за тобой. После всего, что мы пережили в Инадзуме, я обязана была догадаться, что Фатуи тебя так просто не отпустят. Ах, черт… Она сердито заморгала, не зная, как утихомирить вспыхнувшую к самой себе ненависть — частую спутницу ее ночных кошмаров. Привлекая ее внимание, Аякс хлопнул рукой по странице.

Я надеялся, что ты придешь.

Прежде, чем Люмин увязла в самобичевании, Аякс дернул ее за рукав, жестом велел сосредоточиться на том, что он напишет дальше.

Я боялся, что за мной придет кто-то из семьи. Знал, что Фатуи им не по зубам — в отличие от тебя, способной перевернуть весь Заполярный Дворец к чертовой матери. Поэтому я надеялся, что за мной придешь именно ты.

Шмыгнув носом, Люмин скрестила руки на груди. Она помнила, что Аякс поддался влиянию скверны именно по этой причине. Он терпел шесть лет — а потом вдруг переломился и в одночасье стал чужой марионеткой. И все из-за сережки, которую потеряла в Заполярном Дворце пришедшая его искать Тоня. Страх за семью. Вот что сломило Аякса. Все шесть лет он надеялся, что кто-нибудь за ним придет — и молился, чтобы этим «кем-нибудь» оказались не его братья или сестра.

НО.

Аякс несколько раз подчеркнул это слово.

На твоем месте мог быть кто угодно другой. Любой, кому хватило бы сил дать отпор Предвестникам.

«Кто угодно другой». Аякс написал это так, словно в мире существовало великое множество людей, способных с легкостью противостоять сборищу Предвестников. Люмин отвела взгляд, и Аякс мягко толкнул ее плечом.

Ты не обязана спасать целый мир, Люмин. Ты не обязана быть везде и сразу. Ты не обязана быть компасом, клинком, светом, кем угодно еще.

— Аякс… Он мотнул головой, дав понять, что не закончил.

Я знаю твою острую потребность быть для всех непогрешимой героиней. Но может, время героев прошло. Наступило время обычных людей. Грешников, которые хотят жить дальше. Возможно, теперь из тебя не выйдет примерной героини. Но на мой взгляд, человек из тебя просто отличный.

Эта тирада далась ему непросто, и Аякс с видимым облегчением положил ручку во впадинку между страницами, сжал и разжал пальцы, прогоняя скопившееся в них напряжение. Люмин протянула руку. Коснулась начертанных Аяксом слов. Они отпечатались не только на бумаге — Люмин почти на физическом уровне ощущала, как они просачиваются в ее сознание, занимая там особое место. «Наступило время обычных людей». На ресницах задрожали слезы. Стыдливо сморгнув их, Люмин прошептала, не решаясь поднять взгляд: — Спасибо. Аякс передернул плечом. Люмин не смогла распознать, что означает этот жест. Вместо этого она спросила: — А ты? Как ты? Аякс коснулся механической половины лица, после чего написал:

Странно. Стараюсь ни о чем не вспоминать.

— Получается? — опечаленно спросила Люмин.

С переменным успехом. Бодрствовать лучше. Во снах уже себя не обманешь.

Люмин кивнула. Она на личном опыте знала, что имеет в виду Аякс. Днем ей неплохо удавалось справляться с чувствами. Конечно, случались эмоциональные провалы — вроде того, который увлек ее в свои темные объятия после телепортации в гавань. Но в основном Люмин старалась занимать себя делами, общаться с Сяо, касаться его, напоминая самой себе, что до сих пор способна ощущать человеческие прикосновения, что жива. Что свободна. А во снах… Стоило закрыть глаза, и в пелене ночных кошмаров проступали знакомые янтарные глаза. Люмин стыдилась этого, но из-за того, что Принц Бездны постоянно преследовал ее по ночам, днем она старалась избегать родного брата. Поначалу Люмин думала, что выше подобных предубеждений. И даже успешно переступала через себя, когда улавливала между Итэром и Принцем Бездны какое-нибудь мимолетное и оттого столь пугающее сходство. Но по какой-то причине время не залечивало раны. Напротив. Чем дальше за спиной оставалась Бездна, тем явственнее Люмин ощущала ее темные узы. Только сбежав из плена, она не до конца осознавала, что все это происходит именно с ней. Или, может, намеренно окружила себя ледяной стеной, которая поначалу спасала от боли, но дала трещины от первого же соприкосновения с реальностью. Кэйа, Август — они оба двигались дальше. Люмин не знала, как справляется в Мондштадте Рэйзор, но думала, что он наверняка найдет в себе силы обуздать кошмары. А она не могла. Застыла на одном месте. Отчаянно перебирала ногами, но не способна была даже сделать шаг. Так и болталась между тьмой и светом, между прошлым и будущим, между всем, что она сделала для помощи Тейвату, и всем, что она сделала для его разрушения. И теперь ей хотелось знать, сумеет ли Аякс покинуть это междумирье. — Что ты будешь делать теперь? — спросила Люмин. — Отправишься с Антоном в Ли Юэ или…

Нет.

Аякс написал это слово без колебаний. Люмин затаила дыхание, ожидая продолжения. Аякс скользнул перед собой взглядом — неожиданно тяжелым, таким мрачным, что Люмин невольно вспомнила, как под сводами Заполярного Дворца он со смехом убивал собственных товарищей.

Я тоже хочу приложить все возможные усилия, чтобы разомкнуть вероятности и остановить Принца Бездны. А потом…

Пальцы Аякса на миг свела дрожь, и он, стиснув зубы, взял их под контроль едва ли не с ожесточением.

Потом я отправлюсь в Снежную. Присоединюсь к «Холодному огню». Разрушу всю ложь Фатуи и поквитаюсь с Царицей.

Люмин выдохнула. Аякс повернулся к ней, неверно считав эту непроизвольную реакцию.

Ты думаешь, я не должен мстить?

Люмин ответила слабой усмешкой. Ее позабавил этот вопрос. Не потому, что в нем было что-то смешное — лишь потому, что она тысячи раз задавала его собственному отражению. — Если бы ты спрашивал непогрешимую героиню, она ответила бы, что не должен, — сказала Люмин. — Что люди должны уметь прощать своих врагов. Что месть — это путь, который может привести только к темноте и одиночеству. Но… Она сцепила руки в замок, принялась в нервной задумчивости покручивать большими пальцами. — Ты сам сказал. Мы грешники, которые хотят жить дальше. Я не думаю, что это правильно… Но я чувствую, что иначе просто не смогу жить дальше. Я очень этого хочу. Но не могу. Пока он жив, пока в любой момент может убить кого-то, отравить скверной, подчинить себе… Я просто так не могу, понимаешь? Я должна поквитаться с Принцем Бездны. Аякс кивнул. Медленно. С выражением лица, которое в иных обстоятельствах Люмин сочла бы пугающим. Но она понимала его. А он понимал ее. Они были двумя разрушенными людьми и не могли вытащить друг друга на свет. Зато они могли разделить на двоих свою ярость, свою обиду, свое чувство вины — и свои потайные желания, в которых стыдно было признаваться другим. Аякс закрыл блокнот. Перед тем, как вернуться в дом, они не меньше получаса молча просидели на ступенях, наблюдая за тем, как суетится окружающий мир. Этот мир давно простил их за всю причиненную боль. Вот только боль продолжила жить с ними — и обернулась всполохами пламени, которая теперь превращала остатки их сломленных душ в пепел.

* * *

Кли внимательно пролистывала дневник Лизы в поисках упоминания Сигурда, когда в кухне появилось одновременно целое множество людей. Аякс и Люмин вернулись после разговора наедине. Сяо с Тевкром ненадолго заглянули за водой. Проснулся — или, если точнее, восстал ото сна измотанный Кевин. Вернулся Клод, который ходил узнать, все ли в порядке в странствующем театре. Наконец, пришли Тоня с Антоном. Завидев очнувшегося брата, Тоня с радостным возгласом бросилась ему навстречу, заключила в крепкие объятия — а потом отстранилась с таким видом, словно с трудом сдерживала желание выдать ему подзатыльник. — Ты! Если ты еще раз! Да я тебя! Да ты… Поток беспорядочных слов иссяк, и Тоня, ткнувшись носом в грудь Аякса, разразилась слезами. Он с беззвучным смехом погладил ее по волосам. Кли сощурилась. Она все никак не могла понять, насколько Аякс искренен в своих эмоциях. Кли было плевать, что он столько времени подчинялся Бездне. Она верила ему — просто боялась, что Аякс, как и Тевкр, склонен замалчивать настоящие чувства. Тевкр, похоже, думал о том же самом. Когда они с Кли встретились взглядами, между ними произошел привычный мысленный диалог. «Он выглядит нормальным… И это пугает», — сказали глаза Тевкра. «Может, он просто пока не до конца осознал, что случилось?» — предположила Кли. Тевкр возвел глаза к потолку. «Или опять вошел в режим продавца игрушек». «У вас это семейное», — заявили глаза проходившего мимо Тимми. «Прекращай ехидничать!» — велела Кли. Тимми возмущенно развел руками. «А я что? Я же просто мимо проходил!» «Ну вот и иди, — отозвалась Кли. — И как пойдешь обратно, не забудь мне печеньку прихватить». Тем временем Тоня обернулась, в несколько широких шагов пересекла кухню, ухватила за запястье Антона. Антон нерешительно топтался на пороге. Он казался потерянным, и хотя при виде брата ему явно стало легче, Кли все равно не могла избавиться от ощущения, что этой ночью стойкая душа Антона все-таки обрушилась. Тоня мягко подвела Антона к Аяксу. Долгую секунду братья смотрели друг на друга. Затем Аякс бережно, стараясь не задеть костыль, прижал Антона к себе. Сказать вслух он ничего не мог, но в кухне так и повисло неозвученное «Спасибо». Пустота в глазах Антона на миг раздвинулась, обнажив спрятанное за ее завесой тепло. — Дурак, — сказал Антон. Аякс кивнул. — Я больше не буду тебя спасать. — Антон говорил с напускной злостью, но Кли увидела, как слеза, сбежав из-под его бдительного контроля, рассекла пространство, впечаталась в паркет крупной каплей. — Понял? Аякс снова кивнул, и Антон, высвободившись из его хватки, спешно отвернулся, спрятал лицо за рукавом. Он не плакал, но его плечи сгорбились, будто под тяжестью незримого груза, и слегка задрожали. Бросив на брата сочувственный взгляд, Тоня сделала к нему шаг, но Антон отстранился, дав понять, что хочет побыть один. Тоня с выдохом прикрыла глаза, а после решительно взглянула на Аякса. — Я была бы рада остаться. О, Властелин Камня, как бы я хотела просто побыть со всеми вами! Но Матвей ушел в Разлом. Мне тоже надо туда. Помочь Цисин, чем смогу. Помочь Матвею. — В чем смысл? — резко спросил Тевкр. — Заражение не остановится, пока не найдем способ очистить Разлом. Элизия обменялась расстроенным взглядом с Кли. Тоня тем временем повернулась к Тевкру. — Да, но кто-то должен сдерживать зараженных. Зона заражения расширяется с каждым днем. Сил Цисин и присланных на подмогу пустынников из Сумеру уже не хватает. Вряд ли я смогу в одиночку повлиять на исход битвы, но я планировала перед этим заглянуть в гавань, попросить у Вэй Фэя еще припасов и медикаментов. Тевкр сдвинул брови. Решение сестры было ему не по душе, но спорить он не стал. Они еще после битвы за Мондштадт договорились, что позволят друг другу поступать так, как каждый считает нужным. — Выходит, тебя надо подбросить в гавань? — уточнил, вооружившись необъятной кофейной кружкой, Кевин. — И Антона, думаю, тоже. Что скажешь, Тошенька? Антон наконец нашел в себе силы повернуться к остальным лицом. — Да. Отто, мы благодарны за гостеприимство, но… — Он поколебался, будто пытался заставить себя говорить откровенно. — Я еще не восстановился до конца. И если честно, после минувшей ночи чувствую себя хуже. Я хотел бы вернуться домой. Аякс поднял на него взгляд. От него не укрылось, что Антон назвал Ли Юэ своим домом. Целая палитра эмоций отразилась на человеческой части его лица: изумление, горечь, чувство вины — и наконец принятие и теплота. — А что насчет тебя? — указав кружкой на Аякса, спросил Кевин. Тоня с Антоном взглянули на брата в молчаливом ожидании. Аякс подошел к столу, положил перед собой раскрытый блокнот и написал:

Я останусь. Хочу сражаться.

— Аякс! — воскликнула, прочитав эти слова, Тоня. Перехватив ее взгляд, Тевкр покачал головой. Кли догадалась, что Тевкр подозревал о подобном исходе с самого начала. Тоня скрестила руки на груди. Побарабанила пальцами по локтю. Вскинула голову к потолку с таким выражением, будто уже сполна жалела о своем решении предоставить братьям самостоятельно определять свою судьбу. — Просто не могу поверить, — с горечью признала она. — Наши пути только-только сошлись, и вот мы снова расходимся. Аякс мягко улыбнулся.

Это ведь не навсегда. Когда все закончится, мы снова соберемся вместе. Как раньше.

Тоня вздохнула. «Как раньше» больше не существовало. Не было больше ни отца, ни матери. Тевкр стал марой и несколько отстранился от людей. Антон едва стоял на ногах и не мог найти в себе силы даже порадоваться возвращению Аякса. А сам Аякс прятал за фальшивой улыбкой боль, о которой не хотел никому рассказывать, и его наполовину искусственное лицо казалось расколотой маской. Но Тоня не стала говорить этого вслух. Вместо этого она слабо улыбнулась и сказала: — Да. Давайте достанем Архив Бодхи, расколем вероятности, остановим скверну в Разломе… И потом обязательно встретимся снова.

Звучит как сделка.

Тоня взглянула на Тевкра. Тот сдержанно кивнул, посмотрел на Антона. Антон крепче стиснул костыль. Его лицо осталось непроницаемым, но в тот момент, когда он дал ответ, его глаза не хранили даже намека на надежду: — Да. Пока Кевин допивал кофе, ребята принялись прощаться. Кли не хотелось так скоро отпускать Тоню, которая всегда заряжала всех своей неуемной энергией. Впрочем, после минуты крепких объятий Кли подумала, что может тоже стать такой. Сила окружающих помогала ей оставаться стойкой. Она могла зажигать их, дарить частичку своих сил, чтобы они тоже оставались стойкими. И так они служили бы друг другу взаимной поддержкой — прямо как в лучших маминых сказках. Отто пожал Антону руку. — Присмотри за ним, — тихо попросил Антон. — Ничего не обещаю, — честно ответил Отто. — Таким, как Аякс, присмотр не помогает. Но я сделаю все, что в моих силах. Вместо ответа Антон сжал его плечо. Кли постаралась в прощальных объятиях передать Антону всю поддержку, на какую только была способна. Это не помогло облегчить его состояние, но он все же с благодарностью дернул уголком губ, и при богатой фантазии, которой Кли весьма кстати обладала, это неуловимое движение можно было принять за улыбку. — Будь осторожнее в Разломе, — сказал Сяо Тоне. — И держись подальше от эпицентра заражения. Твои навыки пригодятся в лагере снаружи. — Посмотрим, — сдержанно отозвалась Тоня. Сяо вздохнул, не сумев скрыть волнения. Кевин поставил пустую чашку на стол, и это значило, что пришло время возвращаться в гавань. Тоня погладила напоследок Искру. Антон в последний раз сжал запястье Тевкра. Затем пространство мастерской прорезала розовая вспышка, и Тоня с Антоном, обернувшись перед прощанием, скрылись у Воображаемого Древа. — Не разрушьте мастерскую в мое отсутствие, — попросил Кевин. — Иди уже! — махнула на него Паймон. Кевин отсалютовал и шагнул в портал следом за Тоней и Антоном. — Паймон зуб дает, он просто хочет поговорить с Чжун Ли, — заявила Паймон. — Встретились как-то два пенсионера… Вспыхнувший в комнате смех быстро угас. Все невольно подумали о том, какая судьба теперь ждет не только Тоню с Матвеем, но и весь Разлом. А следом за ним и целый мир. — Мы найдем способ, — прошептала Элизия. — Обязательно найдем. Именно в этот момент Кли наконец добралась до нужной страницы, которую в окружающей суете никак не могла найти. — О! Она хлопнула дневником по столу, придвинулась ближе, заскользила пальцем по странице. Элизия с Тимми синхронно наклонились, чтобы изучить написанное. — «Сигурд меч свой оставил, Грам, и шагнул к золотым…» Это оно! Тот же самый текст, который цитировал господин Отто! — Выходит, Лиза тоже изучала «Мольбу северному ветру», — подметила Люмин. — Возможно, она знала и о других балладах. Что она пишет? — «Примечание: могут ли золотые врата являться обозначением портала к Воображаемому Древу?» — прочитала Элизия. — Лиза считает, что «хозяйка зимы» и «венценосная дева», которая встретила Сигурда за золотыми вратами, могли быть богинями, направлявшими человечество во время войны со скверной. Волнуясь, Тимми откусил солидный кусок печенья. — Чтобы открыть врата времени, нужен был ключ. Клятва Ветра, которая позволяет сознанию перемещаться во времени! А Сигурд мог быть ее прошлым владельцем. — Да, но что это нам дает? — развела руками Кли. — Если мы отследим действия Сигурда в «Мольбе северному ветру»… — начал Тимми. — И свяжем их с сюжетом двух других баллад, которые тоже наверняка повествуют о прошлых владельцах Клятвы Ветра… Сообразив, сколько времени это займет, он помрачнел, принялся задумчиво пинать ногой стул напротив. Тем временем к столу приблизились Клод и Отто. Искра, спрыгнув с плеч Клода, по-хозяйски прошлась по столу и устроилась на подоконнике, нагретом солнцем. Проводив ее взглядом, Клод тоже заглянул в дневник Лизы. — А это что за символ? — спросил он, указав на зарисованный под примечанием треугольник с точкой в центре. — У Лизы была привычка рисовать всякие фигуры, когда она думала, — скрестив руки на груди, сказал Тимми. Он старался, но все же не сумел скрыть печаль. — Наверное, это одна из них. Клода удовлетворил этот ответ, а вот Отто, напротив, нахмурил брови, задумчиво погладил подбородок. — В чем дело, мистер умник? — спросила Паймон. — Погодите минутку, — попросил Отто. Поднявшись из-за стола, он бросил на символ последний сосредоточенный взгляд, а затем скрылся в глубинах дома. Минутка затянулась. Сяо с Тевкром вновь ушли тренироваться. Тимми успел съесть половину вазочки с печеньем, а Люмин наконец отыскала в «Мольбе северному ветру» страницу, где шла речь о Сигурде и золотых вратах. После того, как она зачитала несколько последующих строф, друзья пришли к общему мнению, что вторая половина баллады — полнейший абсурд. — Этот символ часто используют в научной среде, — сказал внезапно возникший на пороге Отто. Люмин подпрыгнула так, что едва не опрокинула на присевшего за стол Аякса чай. Аякс возмущенно всплеснул рукой. Не замечая их интенсивного обмена жестами, Отто опустился на стул, положил перед собой странный прибор, что-то вроде длинной серебряной трубки. Вспомнив о Кольце Изнанки и устройствах, с помощью которых оригинальный Отто управлял демонами в Инадзуме, Люмин поежилась. — По сути, это сокращение. Вроде переменных, которые обозначают буквами даже вне уравнений, для скорости записи. — Отто покрутил колесико, которым оканчивалась серебряная трубка, и она вдруг разлила над столом яркий фиолетовый свет. — Ну а с помощью треугольника с точкой обозначают особый вид излучения. К счастью, у меня нашлась подходящая лампа. — О-о-о! — протянула Паймон. Отто протянул лампу Кли. Кли подняла ее над дневником, и в фиолетовом сиянии ребята отчетливо различили, как на страницах проступили слова и рисунки, которых там не было раньше. — Охуеть! — воскликнул Тимми. Отто наградил его таким взглядом, будто нецензурная лексика причиняла ему боль на физическом уровне. Тимми смущенно кашлянул и спешно склонился над страницами. Кли же, не в силах поверить своим глазам, потерла проявленные буквы. Буквы никуда не делись. Кли убрала лампу — буквы исчезли. — Как такое возможно? — потрясенно спросила она. — Это что, лампа, которая проявляет тайные послания каким-то магическим образом? Отто тихо засмеялся. — Не совсем. Помнишь, что я сказал про особый вид излучения? Думаю, Лиза решила спрятать некоторые из своих записей от потенциально опасных глаз и использовала для этого специальные чернила. Они проявляются на бумаге только под воздействием света в определенном спектральном диапазоне. Лицо Кли вытянулось. Словосочетание «спектральный диапазон» надолго выбило ее из колеи. Тогда на выручку Отто пришел Тимми: — Не тупите! Вы что, никогда тайных посланий лимонным соком не оставляли? — Нет? — развела руками Паймон. Тимми вздохнул с таким выражением, будто потерял веру в человечество. — Если написать что-нибудь на бумаге лимонным соком, не будет видно ни словечка. Но если бумагу нагреть, слова проступят и станут настолько отчетливыми, что их можно будет прочитать. Здесь то же самое. Только вместо лимонного сока и нагрева Лиза решила прибегнуть к специальным чернилам и нужному излучению. Сделав вид, что все поняла, Кли снова подняла над дневником лампу. Ее взгляд скользил по страницам, изучая тайные записи Лизы. В голове зазвучали слова Эмбер, которые та произнесла, когда передавала Кли дневник. «Не могу избавиться от ощущения, будто что-то упускаю». — О, Эмбер, — шепнула Кли. — Мы упустили целый дневник! Попросив Тимми бросить поглощать печенье и подержать вместо этого лампу, Кли пролистала страницы до самого конца дневника. Они все были исписаны секретными примечаниями и набросками. Некоторые из них Лиза оставляла на полях. Другие писала прямо поверх оригинального текста. Все ее заметки касались размышлений о принципах работы Клятвы Ветра, истории Софии и других оскверненных, прошлой войны со скверной. Лиза собирала эти сведения на протяжении шести лет. Все то время, пока она мучилась от воздействия Небесного ключа и медленно умирала, она не сдавалась. Будто зная, с чем придется столкнуться Тейвату будущего, она собирала знания, в которых надеялась найти ответы на вопросы всего человечества. Глядя на ее зарисовки, обрывки мыслей и комментарии, иногда такие смешные, что с трудом получалось сдержать улыбку, Кли вдруг ощутила в сердце укол грусти. Именно сейчас, вчитываясь в страницы дневника, который некогда принадлежал живому, столь прозорливому человеку, Кли остро ощутила, что Лизы больше нет рядом. — Что она пишет? — поинтересовалась Паймон. — Должна же быть причина, по которой она спрятала свои записи таким хитроумным способом! Кли вернулась в начало, пробежалась взглядом по первой странице. — Она… Ее лицо непроизвольно дернулось, а губы скривились. Чтобы поверить в увиденное, Кли пришлось перечитать несколько раз. Лиза писала об этом с такой легкостью, словно рассуждала о цене на газеты, но… Кли вздохнула. Речь в дневнике шла совсем не о газетах. Прежде, чем произнести дальнейшие слова, Кли поколебалась, мельком взглянула на Аякса, который в задумчивости постукивал пальцем по столу. Молчать дальше становилось уже неприличным, так что Кли, пересилив себя, сказала: — Она пишет о том, как познакомилась с Дотторе.

* * *

Обхватив руками колени, Лиза сидела у входа в пещеру и наблюдала за тем, как по крупным тропическим листьям стучат, разлетаясь мелкими брызгами, капли дождя. Ливень не прекращался уже несколько часов — с тех пор, как повозка, которая направлялась в Порт-Ормос, дважды подверглась нападению автоматонов. С тех пор, как попутчик Лизы по имени Ахри оказался ранен настолько тяжело, что у нее не было никакой уверенности в его дальнейшей судьбе. Она обернулась. Ахри до сих пор не пришел в себя. Его голова покоилась на дорожном плаще Лизы, который она постаралась свернуть на манер подушки. Грудь тяжело вздымалась и опадала. В свете разведенного Лизой костра отчетливо просматривался старый шрам, который тянулся от переносицы к виску, пересекая правый глаз. Шрам Лиза приметила еще в повозке. Вот только тогда он казался едва заметным. Теперь же лицо Ахри посерело, осунулось. Его черты заострились, стали четче, и давний рубец ясно проступил на коже темным росчерком. Лиза ничего не смыслила в медицине. Конечно, едва поступив в Академию, она прошла курсы первой помощи, но, если честно, в ту пору ее куда сильнее занимало изучение артерий земли. Теперь разрозненные знания окончательно перепутались, и Лиза могла лишь надеяться, что своими действиями не сделала Ахри хуже. Подобрав полы платья, она встала, подсела к костру. Ахри охватила лихорадка. У Лизы не было с собой никаких лекарств, поэтому ей оставалось только охлаждать его лицо влажной тряпкой. К счастью, воды с учетом дождя она сумела набрать с запасом. Пока Лиза занималась уже привычным делом, ее взгляд скользил по вещам Ахри, сложенным неподалеку от костра. Лиза притащила их в пещеру вместе с самим Ахри. К счастью, с собой в Порт-Ормос он взял только легкую сумку с вложенной внутрь тонкой книгой на незнакомом языке и каким-то металлическим устройством. Еще при нем был странный круглый предмет в серебряной оправе. Сначала Лиза решила, что это Глаз Бога, но после ощутила исходившую от него чужеродную энергию — элементальная такой не излучала. Чем бы ни был этот предмет, он показался Лизе опасным, так что она предпочла к нему больше не прикасаться. Стоило признать: день обернулся катастрофой. Лиза давным-давно позабыла о назначенной в Порт-Ормосе встрече. Еще вчера она с трепетом думала об этом долгожданном событии. С ней, простой студенткой первого курса, согласилась встретиться одна из величайших ученых столетия! Лиза всю ночь крутилась в постели, а во время поездки смогла успокоиться только благодаря чтению и разговору с Ахри. Она пыталась не завышать ожиданий, но была уверена: встреча с ученой продвинет ее исследование далеко вперед. Возможно, куда-то близко к границе, за которой начинаются выдающиеся научные достижения. Кто же мог подумать, что все закончится… так. Лиза безнадежно опоздала на встречу. Но куда важнее было то, что на дороге, где произошло нападение, лежало мертвое тело извозчика. А здесь, в пещере, которую Лиза сумела найти лишь благодаря счастливой случайности, умирал ее попутчик. — Держитесь, — попросила Лиза. — Ахри, пожалуйста, держитесь. Как только закончится дождь, я попробую понять, где мы. Доберемся до ближайшего поселения и там… Лиза поспешно утерла лицо, которое стало горячим от подступивших слез. Она понятия не имела, где находится ближайшее поселение. Не так уж часто она выбиралась за пределы столицы. К тому же в повозке она целиком погрузилась в чтение и не следила за дорогой, так что теперь ощущала себя затерянной посреди огромного тропического нигде. Ахри ведь умрет в этой пещере, если она ничего не сделает. А она не может ничем ему помочь. Даже если бы она внимательно слушала преподавателя на курсах первой помощи, Ахри нуждался в нормальном лечении. В пещере, пропахшей сыростью, его не предоставишь. — Простите, — шепнула Лиза, не зная, что еще может сказать. От мысли, что в конце концов ей придется покинуть эту пещеру одной, тело покрывалось мурашками. — За что? Лиза вздрогнула, подалась вперед. Поначалу она не поверила, что этот слабый, едва различимый голос принадлежит Ахри. Она даже решила, что начала понемногу сходить с ума — но тут веки Ахри дрогнули, и он приоткрыл глаза, багряно-красные, цвета спелого граната. Его взгляд с трудом сфокусировался на Лизе. — Помогите мне сесть, — еле слышно попросил он. — Что вы такое говорите? — выдохнула Лиза. — Ахри, вам сейчас нужно отдыхать и… — Я врач. — Его зубы сжались, а по лицу скользнуло такое мучительное выражение, что Лиза едва сдержала порыв выскочить из пещеры и звать на помощь до тех пор, пока не лишится голоса. — Мне нужно осмотреть рану. Несмотря на обстоятельства, Ахри казался спокойным, и Лиза решила ему довериться. Он взялся за предложенную ею ладонь. Лиза осторожно потянула его на себя. Ахри вскрикнул, стиснул ее пальцы до такой степени, что стало больно. Лиза замерла, не уверенная, стоит ли продолжать, но он подогнал ее сердитым кивком. В конце концов, после нескольких секунд, показавшихся обоим вечностью, Ахри сумел принять сидячее положение и тут же прижался спиной к камню, пытаясь отдышаться. — Вы перевязывали? — хрипло спросил он. Лиза кивнула. — Простите, я ничего в этом не смыслю и… — Неплохо. — Несмотря на сдержанность, голос Ахри прозвучал искренне. Хоть Лиза и подозревала, что он преувеличил ее успехи. — Но в критичной ситуации жизнь вам не спасет. Слишком слабая повязка. Он коснулся края окровавленной ткани. У Лизы не было с собой бинтов, поэтому ей пришлось использовать для перевязки лоскуты парадного платья, в котором она рассчитывала отправиться на встречу с ученой. Платье было жалко до слез, но, с другой стороны, человеческую жизнь, в отличие от новой одежды, не купишь. Лиза подалась вперед. Каждое движение давалось Ахри с трудом, так что она помогла ему размотать ткань. Ткань местами прилипла к ране, и Ахри понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не спугнуть Лизу болезненными стонами. Стараясь отвлечься, он вновь заговорил. — Правильная перевязка способствует эффективному заживлению. Слишком слабая повязка не защитит рану и может соскользнуть даже от случайного движения. А слишком тугая… Он прервался, потому что в этот момент Лиза наконец размотала ткань и отложила ее на ближайший камень. По лицу Ахри скользили капли пота. — Слишком тугая нарушит кровообращение и вызовет отек. Лиза не могла поверить своим ушам. Он едва удерживался в сознании, но все равно находил в себе силы читать ей нотации. Или, может, восполнять пробелы в ее знаниях, чтобы в следующий раз, оказавшись в подобной ситуации, Лиза могла оказать помощь и окружающим, и самой себе. — Ладно, — с судорожным выдохом шепнул Ахри. — Ладно. Кажется, он пытался собраться с духом, чтобы посмотреть вниз. Не зная, как может помочь, Лиза ободряюще сжала его плечо, и Ахри, метнув на нее быстрый взгляд, опустил голову. Некоторое время он молчал. Лиза не видела выражения его лица и могла только наблюдать за тем, как на его мокрой от пота шее бьется жилка. — У вас осталась еще ткань? — наконец спросил Ахри. — Больше половины платья, — с нервным смешком отозвалась Лиза. Ахри обессиленно прижался головой к камню, и Лиза не стала дожидаться указаний, принесла платье, села, чтобы разорвать его на лоскуты. Ахри сквозь полуприкрытые веки наблюдал за ее движениями. — Четыре. Три во всю длину платья. Последний можно меньше. Рана снова открылась, надо остановить кровотечение. Его указания с каждой секундой становились все более короткими, обрывистыми, и Лиза ускорилась, опасаясь, что он потеряет сознание. Ей не хотелось во второй раз наложить неправильную повязку. В конце концов, от нее зависело, как долго проживет Ахри. Через пару минут суетливых приготовлений Лиза вымыла руки — так тщательно, насколько это было возможно в текущих условиях, — и подсела к Ахри со всем необходимым. — Не бойтесь, — попросил Ахри. — Вы умная девушка. Справитесь. Сглотнув, Лиза приложила все усилия, чтобы унять дрожь в руках. Голос Ахри, осипший от боли и лихорадки, направлял спокойно, даже хладнокровно. Лиза целиком сосредоточилась на его указаниях, стараясь не думать о крови и возможном заражении раны. Ахри следил за процессом и изредка осторожно подправлял движения Лизы. Под его чутким руководством Лизе удалось благополучно остановить кровь и наложить новую перевязку, гораздо более удачную, чем прежде. — Ахри? — окликнула Лиза, заметив, что его глаза закрылись.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Evan Call — The Long Night (Though Seasons Change Ver.). Ставьте на повтор

— М, — тихо отозвался он. Она услышала только потому, что сидела очень близко. — Благодарю. — Отдыхайте, — попросила Лиза. Выйдя на порог пещеры, она промыла руки прямо под ливнем, после чего вернулась к костру. Ахри по-прежнему оставался в сознании. Его глаза, несколько затуманенные после очередного болезненного приступа, бездумно следили за пляской пламени. Лиза опустилась напротив, приоткрыла губы, но вопрос застрял в горле. Она хотела — и вместе с тем боялась услышать ответ. Боялась узнать, что сегодня оборвется еще одна жизнь, которую она оказалась не в силах спасти. — До конца дня, — сказал, пронаблюдав за ней, Ахри. — До завтрашнего утра, если повезет. Лиза вздрогнула, сцепила руки в замок. — Не вините себя, — посоветовал Ахри. — Вы ничего не могли сделать для извозчика. И для меня тоже. По неясной причине его слова, столь сдержанные перед лицом страшной судьбы, подстегнули Лизу. Она вскочила, направилась к выходу из пещеры, напрочь позабыв о ливне, об опасностях, подстерегающих в джунглях, даже о том, что она не имеет ни малейшего представления об их с Ахри местоположении. — Куда вы? — слабо окликнул он. — Должна же я сделать хоть что-то, — упрямо заявила Лиза. — Выйду, осмотрю окрестности. Может, найду какое-нибудь возвышение, с которого будет видно округу. Я не позволю вам умереть! Ахри вздохнул — как показалось Лизе, совсем не так, как обычно вздыхают люди его возраста. — Останьтесь, — попросил он. — Автоматоны не боятся дождя. — Вы уничтожили их, — возразила Лиза. В его голосе зазвучало раздражение: — Это не значит, что их было только двое. Ливень сильно шумит. Вы даже не услышите их приближения и только погибнете зря, так что немедленно успокойтесь и сядьте. Лиза сердито прошла обратно к костру, уселась, скрестив руки на груди. Весь ее вид выражал негодование. — И что вы мне предлагаете? Сидеть и ждать, когда вы умрете?! Его глаза оставались непроницаемыми, только черты лица неуловимо дернулись, будто во время спазма. — Сидеть и ждать, когда ливень закончится. После уйти. Добраться до Порт-Ормоса, стараясь придерживаться дороги, доложить о произошедшем. С этими автоматонами что-то не так. Может, Академия сподобится провести расследование. — «Сподобится»? — переспросила Лиза. — Вы говорите так, будто Академия не заботится о защите граждан! Губы Ахри дернулись, рисуя равнодушную улыбку. — Если вы хотите помочь мне, прихватите с собой в Порт-Ормос мои вещи. Найдите там человека по имени Парвиз, он работает в порту. Отдайте ему и книгу, и устройство. И ради всего святого, не задавайте никаких вопросов, потому что это не ваше дело. Лиза не знала, как среагировать. С одной стороны, от мысли, что ей придется бросить умирающего человека на верную смерть, к глазам подступали слезы. С другой стороны, Ахри говорил таким тоном, что она едва сдерживала порыв стукнуть его. Возможно, этого он и добивался. Раззадорить ее. Разозлить, чтобы она не поддавалась печали и страху. Только Лиза не нуждалась в подобных манипуляциях. — Мы покинем эту пещеру вместе, — сказала она. — Когда дождь закончится, я вытащу вас отсюда, и вы сами передадите этому вашему Парвизу все, что вам нужно! Вам ясно? Ахри хотел возразить, но что-то в глазах Лизы заставило его передумать. Он вжался затылком в камень, слабо усмехнулся. — Ясно. — Отлично. Я рада, что вы это уяснили. Лиза отвернула голову, сделав вид, что крайне заинтересована дождем. К сожалению, даже под таким пристальным взглядом дождь не закончился. Пришлось Лизе признать иллюзорность своего контроля над ситуацией и пересесть ближе к Ахри, туда, где из-за исходившего от него тепла она и сама чувствовала себя живой. Прижимаясь спинами к камню, они оба молчали. Изредка плечо Лизы соприкасалось с плечом Ахри. Он не возражал. Казалось, он тоже отчаянно нуждался в ощущении тепла, которое несмотря на лихорадку с каждой минутой ускользало от него все сильнее. — Вам не страшно? — тихо спросила Лиза. Вместо ответа Ахри прикрыл глаза. Лиза кашлянула, пробормотала нечто неразборчивое насчет познавательной беседы, но тут Ахри все же заговорил: — Это должно было случиться рано или поздно. Лиза повернула голову. Черты лица Ахри опять неуловимо задергались. Лиза подумала, это из-за того, что он постоянно пытался скрыть свои истинные переживания — а переживания все равно проявлялись и пробегали по лицу серией коротких мышечных сокращений. — Почему вы так говорите? — спросила она. Ахри коротко хмыкнул. — Потому что я уже почти умер однажды. Смерть просто берет свое. Она долго пыталась и наконец преуспела. — Еще не преуспела, — пробормотала Лиза. То, как Ахри рассуждал о смерти — будто о живом существе, преследующем его с упрямством матры, — пугало. — Вы сказали, что однажды почти умерли, — сказала Лиза. — Это тогда вы получили свой шрам? И снова эта череда непроизвольных сокращений. — Нет. — Багряные глаза Ахри не отрывались от созерцания ливня. — Это… другое. Как я уже говорил, мы с Академией не сошлись во взглядах. Это один из многочисленных результатов нашего конфликта. Надеясь, что не доставит Ахри дискомфорт, Лиза осторожно всмотрелась в его шрам. У переносицы он казался достаточно глубоким. Тот, кто нанес удар, действовал решительно и с ожесточением. Ахри повезло, что он не лишился глаза. — Это сделал кто-то из Академии? — понизив голос, спросила она. — Мм… Сложно поверить, что во главе такого заведения стоит лишь кучка ученых, жаждущих не знаний, а власти, не так ли? Лиза не нашлась с ответом. Она ничего не знала о конфликте, который вынудил Ахри покинуть Академию, но помимо сарказма в его голосе проступало нечто еще. Обида. И даже злость. — Они жаждут ее так сильно, что готовы пойти на все. — Я не знаю, что произошло между вами и руководством Академии, но может, у них были причины так поступить, и… Лиза осеклась. Она только что предположила, что у Академии были причины едва не лишить Ахри глаза. Звучало жестоко. Сожалея о своих словах, Лиза приложила ладонь ко лбу, но Ахри не обиделся. — Я не стану вас переубеждать. Вы сообразительны и рано или поздно поймете это сами, — сказал он. — В стране мудрости не осталось мудрецов. — Ха… — слабо отозвалась Лиза. Они вновь замолкли. Размеренно трещал, поднимая в воздух фонтаны искр, костер. Ливень по-прежнему шуршал по листве, и у входа в пещеру собралось уже столько воды, что в ней можно было смело купаться. К счастью, пещера находилась на небольшой возвышенности. Живот сводило от голода, Лиза упустила свою единственную возможность встретиться с величайшей ученой, Ахри медленно умирал — не хватало еще решать проблему с поиском нового убежища. — Уж не знаю, что вы не поделили с Академией, но вы не заслужили этого, Ахри. Вы хороший человек. — Это абстрактное понятие. И на мой взгляд, весьма глупое. — Ну, я в него верю. — И что же заставило вас подумать, что я «хороший»? Лиза взглянула на него с предельной серьезностью. — Вы спасли мне жизнь. Когда нас атаковал первый автоматон, я бы погибла под его лучом, если бы не вы. Ахри беззвучно рассмеялся и тут же об этом пожалел: рану снова пронзила боль. Лиза дернулась, но Ахри коротким жестом велел ей не переживать. Она все равно ничего не могла сделать. — Допустим. Но что, если я скажу вам, что я сумасшедший доктор, который ставит эксперименты на людях и ест на завтрак детей? — Вы не похожи на человека, который ест детей, — заметила Лиза. В глазах Ахри вспыхнули веселые искры. — А на сумасшедшего доктора, значит, похож? — Вы мановением руки победили двух автоматонов подряд, — отозвалась Лиза. — Довольно сумасшедший поступок, как по мне. Они переглянулись и синхронно фыркнули. Лиза тут же отвернулась, сделав вид, что ей срочно понадобилось проверить содержимое карманов. По непонятным причинам к щекам прилил румянец. Ахри кашлянул. — Я… Я просто хотел сказать, что вы наивны, Лиза. Смотрите, чтобы эта наивность в конце концов вас не погубила. — Для этого я и поступила в Академию, — уверенно ответила она. — Мы не рождаемся опытными. Каждое наше действие, каждое решение и его исход помогают познавать мир под разными углами. — Любопытная философская мысль. Вычитали ее в своей детской сказке? Ахри опять издевался. Если бы он не был ранен, Лиза с удовольствием огрела бы его этой самой детской сказкой по голове. Но вид у Ахри был настолько болезненным, что даже смотреть в его сторону было страшно, так что Лиза придумала месть получше. Она ногой подтянула к себе сумку и, достав книгу, положила ее себе на колени. — Именно. И считаю, что вы тоже должны постичь всю глубину сказочной философии. Приготовьтесь, Ахри, потому что сейчас я докажу вам всю глубину ваших заблуждений. — О, — отозвался он. — Вы жестоки, Лиза. Из вас получился бы превосходный палач. — У вас очень странное мышление, — хмыкнула Лиза. Она раскрыла сказку на первой странице, метнула на Ахри быстрый взгляд. По выражению его лица Лиза так и не поняла, как он относится к предстоящей «пытке». Он же посмотрел на книжку — вернее, на групповую фотографию, которая служила Лизе закладкой. — Это вы? — спросил он, указав дрожащей рукой на смазанный силуэт на заднем плане. — Вы весьма фотогеничны. Лиза закатила глаза. — Когда сделали фотографию, ветер унес мой берет. Я не хотела получить нагоняй от наставника в первый же день учебы, вот и побежала за ним… — Она вздохнула. — А ведь это единственная фотография, где я была в парадном платье. Теперь от него даже воспоминаний не осталось. — Я постараюсь его не забыть. — Чувство юмора у вас тоже странное. Лицо Ахри приобрело невозмутимое выражение, но в глубине его глаз просматривались издевательские нотки. Раздраженная такой наглостью, Лиза всучила ему фотографию, а сама принялась громко зачитывать сказку. Поначалу намеренно переигрывая, она сама не заметила, как втянулась. Истории древности всегда поражали ее воображение, а сказка, очевидно, была полна исторических отсылок, заметных лишь внимательному читателю. Ахри накрыл фотографию рукой, прикрыл глаза. Сначала Лиза подумала, что он просто решил избавить себя от мучений и досрочно умереть. Но где-то в середине истории он сказал: — Знакомый сюжет. — Ну, многие произведения черпают вдохновение из сказок. — Нет. Это буквально детский пересказ «Элегии восточных ветров». Он по-прежнему не открывал глаз, и Лиза подметила, что он выглядит хуже, чем раньше. Силы стремительно его покидали, а он до сих пор делал вид, что смерть над ним не властна. — Знаете эту историю? Баллада о временах древнего Тейвата, до Войны Архонтов. Она довольно странная и полна трудночитаемых образов. Если хотите изучать скрытую за сказками правду, советую прежде всего обратиться именно к «Элегии восточных ветров». Ее сложно найти, но у меня есть знакомый, он… — Ахри? Он замолк на полуслове. Мягко тронув его за руку, Лиза убедилась, что Ахри окончательно провалился в забытье. «До конца дня. До завтрашнего утра, если повезет». — Черт, — не сдержавшись, тихо ругнулась Лиза. Она аккуратным движением убрала с его лба взмокшие волосы, после чего подошла к выходу из пещеры, взглянуть на небо. За тучей на горизонте виднелась светлая полоса. По расчетам Лизы, дождь должен был закончиться в течение часа-двух. — Это ведь не так долго, — сказала Лиза, с трудом сдерживая дрожь в голосе. — Пожалуйста, проживите. Ахри не ответил. Вернувшись к камню, Лиза вновь подтянула к себе книгу, отыскала место, на котором остановилась. Ахри, конечно, не мог ее слышать, но Лиза подумала, что все равно должна дочитать. Может, тогда вместо болезненного бреда он увидит сказочные образы, которые помогут ему пережить этот страшный день. Как и предсказывала Лиза, через полтора часа дождь закончился. Она потушила костер, собрала то немногое, что осталось от их с Ахри вещей, перекинула сумку через плечо. Затем, поразмыслив, закрепила на поясе нож Ахри. Возможно, использовать его без спросу было неправильно, но джунгли и без автоматонов хранили немало опасностей. А Лиза теперь несла ответственность за две жизни сразу. — Не смейте умирать, — обратилась она к Ахри. — Потому что, если умрете, я потом найду вас на том свете и буду до конца вечности досаждать вам сказками. Вздохнув, Лиза провела ладонями по лицу, собрала волосы в пучок. — Ладно, — шепнула она. — Ладно. Со всей бережностью, на какую только была способна, Лиза подняла Ахри на ноги, перекинула его руку через свое плечо. В прошлый раз она едва дотащила его до пещеры — а ведь пещера находилась близко к месту происшествия. Порт-Ормос, возможно, лежал во многих милях отсюда. Лизе предстоял долгий путь, и у нее не было времени думать о тяжести, которая придавила плечи. — Давайте, Ахри, — сказала она. — Обещаю, сегодня смерть тоже вас не догонит.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Я, наверное, слишком много раз перечитывала ту сказку. Мне мог бы присниться ее сюжет, но вместо этого я увидела воспоминания о том случае. Это ужасно глупо, но я не могу перестать о нем думать. Я ведь уже давно знаю, что встретила в тот день Дотторе. Знаю, как много он сделал для реализации планов Фатуи, сколько вреда принес другим людям. Но все равно не могу выкинуть все это из памяти. Как будто он открылся мне с той стороны, которую никогда никому не показывал… Глупо. Глупо. Глупо. Я не должна относиться к нему снисходительно просто потому, что он умирал и был ко мне добр. Достаточно вспомнить хотя бы о судьбе бедной Коллеи! «Сумасшедший доктор, который ставит эксперименты на людях и ест на завтрак детей». Все еще не уверена насчет последнего, но все остальное — чистой воды правда. И я не должна жалеть его. Не должна думать, что он мог бы быть в иных обстоятельствах лучшим человеком. Нужно сосредоточиться на деле. Кли подняла виноватый взгляд на Аякса. Тот выслушал историю о своем мучителе с равнодушием, в котором таилось нечто пугающее. Как будто это равнодушие было связано с тем, что глубоко внутри Аякс уже слагал для Дотторе похоронный марш. — Читай дальше, — попросил Тимми. — «Дотторе упоминал «Элегию восточных ветров». Я совсем забыла об этом после всего произошедшего, но может, именно оригинальная история подскажет, как правильно использовать Клятву Ветра? Стоит проверить». — Кли отложила дневник и глотнула остывший кофе. — На этом первая запись обрывается. — Поищи еще упоминания «Элегии», — предложил Клод. — Она выписала упоминания Сигурда из «Мольбы». Значит, и «Элегию» наверняка изучала. Кли пролистала дневник, пробежала взглядом по записям Лизы, которые к концу ее жизни становились все более неразборчивыми. Элизия, смотревшая в дневник вместе с Кли, подметила еще несколько упоминаний Дотторе. Это была неправильная, болезненная связь, которой Лиза стыдилась — и тайну которой унесла с собой в могилу. Тем не менее, именно эта связь толкнула ее на путь к истине, спрятанной за старинными историями. Сказка о древней защитнице Тейвата, трилогия баллад — все это сплелось в единый клубок, который Лиза сумела расплести лишь перед самой смертью. — Она оставила последнюю запись пятнадцатого сентября, — прошептала Кли. — За день до нападения Фатуи на Мондштадт. Человеческая половина лица Аякса выдала целую цепочку непроизвольных сокращений, и он торопливо отвернулся. Отто бросил в его сторону внимательный взгляд. — Ох! — вдруг вскричала Кли. Отложив дневник, она торопливо придвинула к себе все три баллады, открыла их на первой странице. Ее губы шевелились, беззвучно проговаривая затейливый текст. Тимми уже хотел было подшутить, когда Кли хлопнула по столу и воскликнула: — Это не абсурд! Баллады — это не абсурд, потому что мы все это время читали их неправильно! — А? — только и смог сказать Тимми. — А как еще можно их читать? Вверх ногами? Задом наперед? Кли схватила дневник Лизы и ткнула раскрытыми страницами в лицо Тимми. Он думал возмутиться, но его пытливый взгляд уже зацепился за написанное, и по мере прочтения его лицо становилось все более потрясенным, а брови ползли все выше. — Оху… — Он покосился на Отто. — Простите, я хотел сказать, это совершенно потрясающе! Лиза обнаружила, что баллады были написаны в одно время. Она предположила, что авторы объединились, чтобы через свои истории оставить будущим поколениям правду о произошедшем до гибели оскверненных. О том, из-за чего на самом деле случилось падение Шиу! Элизия и Люмин обменялись пораженными взглядами. — По сути, это была история, разоблачающая богов, так что авторам пришлось изрядно постараться, чтобы ее скрыть, — продолжил Тимми. — Одних иносказаний было недостаточно, поэтому они написали три независимых баллады со своим сюжетом. Но если читать по слову из каждой баллады, можно сложить совершенно другую историю — историю, повествующую о жизни и смерти Софии. — И как это поможет нам в борьбе со скверной? — уточнил всегда сосредоточенный на деле Клод. Тимми дочитал последнюю запись Лизы до точки, закрыл дневник, отложил его на самый край стола, как если бы надеялся, что хотя бы так остальные тайны Лизы не станут всеобщим достоянием. — Самым прямым образом. София была оскверненной, благодаря которой человечество получило шанс выиграть эту чертову войну со скверной. А еще… еще из-за нее произошло падение Шиу.