Ты знаешь, ведь все неплохо: Этот стиль побеждает страх, Эта дивная, злая, смешная эпоха Нас с тобою не стерла в прах. Давай запомним эти лица И у пластинки острый край, И пусть хранит всех нас любовь… Стиляги — Шаляй-Валяй
— Цзиньхуа, дорогая. Я понимаю, как тебе важен Кэйа, но если мы правда хотим уйти… Чтобы не встречаться с Тэмари взглядом, Цзиньхуа отвернулась к окну, обхватила дрожащими руками напряженные плечи. С губ сорвался протяжный выдох. Тэмари, как всегда, была права. Цзиньхуа, как всегда, из последних сил сопротивлялась непреложным истинам. — Я знаю. Знаю. Пару дней? — Она обернулась, не в силах скрыть умоляющее выражение лица. — Идрис может подождать пару дней? Тэмари вздохнула, прикрыла лицо ладонью. Молчание оказалось красноречивее слов. Цзиньхуа опустила голову. На Кэйю, который оставался без сознания с ночи последней битвы, она старалась не смотреть. — Я поняла. — Голос невольно зазвучал хрипло. — Я… найду способ попрощаться без слов. — Нет нужды. Цзиньхуа подняла глаза. Тэмари оглянулась. Из завихрения золотых частиц в комнату ступил Идрис — его контуры еще сохранялись целыми, но тело просвечивало, как никогда прежде. — Все в порядке. — Он слабо улыбнулся. — Мы подождем еще два дня. Цзиньхуа с Тэмари синхронно вздрогнули: правая рука Идриса рассыпалась золотыми фрагментами. Это длилось буквально несколько секунд, но фрагменты успели перепутаться местами и восстановились неправильно, из-за чего рука теперь казалась искаженной. — Идрис! — Цзиньхуа протестующе качнула головой. — Ты ведь в буквальном смысле рассыпаешься на кусочки. Не надо. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за моей прихоти. Идрис остался невозмутимым, только зажал правую руку левой. Между его бровей обозначилась морщинка. — Я не считаю это «прихотью», Хуа. Тебя до сих пор гложет, что ты не попрощалась с Терионом, ведь так? Я не хочу, чтобы ты уходила с мыслью о неоконченном деле. — Его пальцы сжались: искаженная рука причиняла Идрису боль. — Если уж на то пошло, это вредно для артерий земли. Особенно в зонах, где сохраняется эхо скверны. Я думаю, никто не хочет, чтобы ты превратилась в порождение. Цзиньхуа покачала головой. Сомнения и сожаления терзали ее сердце на протяжении тысячелетий, но за все это время порождением она так и не стала. Бывало, застрявшие в артериях земли души поддавались воздействию скверны, превращались в агрессивных призраков наподобие отца Софии. Но оскверненные не могли позволить себе подобную участь — их вела вперед определенная цель. Задача, которую они по доброй воле взвалили на свои плечи перед смертью. Нет. Цзиньхуа не стала бы порождением скверны, и Идрис это знал. Он просто давал ей шанс попрощаться. Оберегал чувства друзей. Как, впрочем, и всегда. — Не волнуйся, — попросил он. — Мне помогает Сяо. Его внутренней энергии хватило бы и на десятерых оскверненных. Тэмари скрестила руки на груди. — Ох, Идрис. Честное слово, когда-нибудь ты нас до нервного срыва доведешь. Вы с Ареем всегда были невозможными. Идрис тихо рассмеялся, отчего по комнате рассыпались золотые частицы. Тэмари с Цзиньхуа украдкой обменялись опечаленными взглядами. Сделав вид, что ничего не заметил, Идрис кивнул им обеим и, шагнув прямо сквозь дверь, исчез. — Он выдержит? — неуверенно спросила Цзиньхуа. — Должен. Это же Идрис. Он… — Тэмари запнулась, уставилась в пол едва ли не с ожесточением — так сильно ей хотелось верить в собственные слова. — Он всегда справлялся. Два отведенных Цзиньхуа дня минуло незаметно. Этот воистину бесконечный сентябрь подошел к концу. Вместе с ним стихло и эхо минувших сражений. В наступившей тишине зарождалась мелодия новых дней. Кэйа по-прежнему не приходил в себя: слишком серьезной оказалась полученная в Долине Ветров рана, слишком много испытаний в последнее время выпало на его долю. Цзиньхуа сумела вырвать Кэйю из объятий смерти, но помочь ему пройти непростой путь восстановления не могла. Она беспрестанно говорила с ним. Рассказывала об оскверненных. О собственной жизни — о том немногом, что еще сохранились в поношенной памяти. О настоящем. О том, как восстанавливается город и как все ждут Кэйю домой. Увы, истории обладают целительной силой лишь тогда, когда их слышишь. Кэйа же слишком глубоко увяз во мраке беспамятства. Цзиньхуа не могла достучаться до него даже по мысленной связи. На протяжении этих долгих дней дверь комнаты открывалась бессчетное количество раз. Приходила Кли. Навещала Люмин. На исходе дня заглядывал Август. Как когда-то Кэйа ждал его пробуждения, так и Август неизменно садился на стул у кровати — и сидел, пока веки не наливались свинцом, а утомленное сознание не проваливалось в сон. Тогда Цзиньхуа мягко касалась его плеч. Теперь, когда аномалии в артериях земли ослабли, Август больше не мог видеть ее, но чувствовал присутствие, прохладу ладоней, порожденные голосом вибрации. Всякий раз, когда Цзиньхуа будила его, он говорил: — Спасибо, Цзиньхуа. Я зайду завтра. А потом, когда за ним закрывалась дверь, Цзиньхуа еще долго сидела на краю кровати и думала. Она думала о многих вещах сразу, но в основном все они тускнели, стоило вспомнить Териона. Его жизнь, обернувшуюся осколками. Его смерть, полную незаслуженной боли. Его жертву, которую он приносил с легким сердцем. Идрис был прав. Знай она, что та долгожданная встреча с Терионом в Долине Ветров станет последней, она бы попрощалась как следует. Сказала бы все, о чем при жизни не успевала подумать. Поблагодарила бы за заботу и поддержку, которыми Терион одаривал ее на протяжении семи лет. Он был для нее другом. Больше, чем другом. А она так и не успела об этом сказать. Поэтому ей так хотелось дождаться пробуждения Кэйи. Судьба отняла у нее слишком много прощаний. Цзиньхуа не хотелось упускать последнее. Она пропадала в таких мыслях до самого утра — а потом, когда дверь с тихим щелчком отворялась, возвращалась в реальность. На пороге комнаты неизменно появлялся усталый Дилюк. Всякий раз в его глазах светилась надежда. Всякий раз, стоило ему увидеть брата без сознания, эта надежда гасла. Он опускался на стул, упирался локтями в колени, нервно подергивая то одной ногой, то другой. Сцеплял пальцы в замок. Вздыхал. Ронял голову на руки — и сидел так до тех пор, пока не затекала спина. Дилюк тоже чувствовал присутствие Цзиньхуа. Когда он поделился этим с Тевкром, тот полночи провозился с Клавдией, подслушивающим устройством Фатуи. Под утро механическая птичка обросла новыми деталями и стала напоминать скорее крокодила, зато научилась улавливать «призрачные помехи» — так Тевкр назвал сигналы с того слоя реальности, на котором находились все застрявшие в артериях земли души. Конечно, Клавдия не могла транслировать в реальный мир голоса оскверненных, поэтому Цзиньхуа с Дилюком использовали для общения простой звуковой шифр, старый, как сам Тейват. Клавдия воспроизводила сигналы — длинные и короткие. Дилюк считывал их и мысленно преобразовывал в слова. И так они с Цзиньхуа общались на десятки разных тем, каждая из которых неизменно приводила к Кэйе. — Это глупо, наверное, — признался Дилюк в утро последнего дня, отведенного Цзиньхуа Идрисом. — Сестры Барбатоса, целители Фатуи… Все они в один голос твердят, что жизнь Кэйи вне опасности, но я не могу перестать думать о худшем. — Он потер переносицу, устало закрыл глаза. — Почему он не приходит в себя, Цзиньхуа? Цзиньхуа вздохнула, заложила руки за спину. Если бы Дилюк знал, сколько раз она задавалась тем же вопросом, сколько раз закусывала губы в страхе, что упустила момент и все же позволила Кэйе уйти… Но ведь она, в конце концов, когда-то была наследницей императора. Ей полагалось оценивать ситуацию здраво. — Он не отдыхал как следует с Пепельного Бедствия. Даже если тело получало шанс на восстановление, душа все это время не переставала кровоточить. Он давно нуждался в покое и теперь наконец получил его, только и всего. Считав череду сигналов Клавдии, Дилюк закрыл лицо рукой, качнул головой. В этом жесте таилось столько бессилия, что сжималось сердце. — Ты права. Мне не следует торопить события. Просто… — Он взглянул на Кэйю, но сразу же отвел взгляд. — Я уже сбился со счета, сколько раз почти терял его. После смерти отца. В Инадзуме. В Бездне. Шесть лет порознь, шесть лет надежды, которая порой мне самому казалась невозможной… — По губам Дилюка скользнула печальная усмешка. — И вот, когда мы вроде бы воссоединились, он снова чуть не погиб. Это будто… затяжной кошмар. А я никак не могу проснуться. Цзиньхуа кивнула — даже несмотря на то, что Дилюк не мог ее видеть. Эти чувства были знакомы ей не понаслышке. Цзиньхуа невольно вспомнила, сколько раз упрашивала небеса уйти из жизни первой — просто потому, что не представляла, в какие глубины отчаяния ее может увлечь потеря близких. Небеса отказались слушать. Семья Цзиньхуа не дожила даже до падения Шиу. День их смерти стал днем, когда расшатанное борьбой сознание Цзиньхуа раскололось на две половины. — Он нужен мне, — прошептал Дилюк. — Просто нужен. Вот и все. Цзиньхуа не хотелось, чтобы кто-то повторял ее судьбу. Дилюк, Кэйа — оба они заслуживали спокойной жизни, бок о бок с семьей, с теми, кого ценили больше всего. Поэтому, шагнув к кровати, она громко позвала: — Кэйа! Он, конечно, не отозвался. Тогда Цзиньхуа протянула руку, закрыла глаза, пытаясь нащупать нить протянутой между ними связи. Во время битвы в Долине Ветров она потратила немало сил, и ее дух был слишком слаб для подобных манипуляций, но горе Дилюка придало сил, подстегнуло попробовать в самый последний раз. — Все позади, Кэйа. Глаза заволокло пеленой слез — холодных и слегка мерцающих серебром, как у всякого призрака. — Я знаю, как тебя разрушила необходимость убить Альбедо. — Голос зазвучал сипло, но Цзиньхуа не обратила внимания. — Знаю, каким виноватым ты чувствуешь себя перед Кли. Но если бы ты только был здесь, ты бы знал, как сильно она ждет твоего возвращения. Как все мы… ждем твоего возвращения. Незримая нить задрожала. Цзиньхуа надеялась, Кэйа потянется навстречу ее чувствам, откроет глаза… Но он по-прежнему лежал неподвижно, и Цзиньхуа, окончательно потеряв надежду, опустила руку. Пальцы подрагивали. Всхлип, который вопреки усилиям так и не удалось подавить, вырвался из Клавдии сигналом, не похожим ни на какой другой. Дилюк невольно заскользил взглядом по комнате, будто надеялся хотя бы уголком глаза уловить призрачный силуэт. — Цзиньхуа… Она отвернулась от кровати, крепко зажмурилась, надеясь сдержать слезы. Даже если она не может попрощаться с Кэйей как следует, она может хотя бы уйти с улыбкой. Как всегда делала Софи. Может ведь? — О, Дилюк. Ты… покрасился? Выглядишь как-то непривычно… Цзиньхуа потрясенно выдохнула — и обернулась.Этот фрагмент можно читать под музыку: Sumi Shimamoto — Ano Natsu E. Ставьте на повтор
Глаза Кэйи были открыты совсем чуть-чуть. Задержавшись на Дилюке, замутненный взгляд скользнул к Цзиньхуа. В уголке губ Кэйи обозначилась улыбка. Зажав рот ладонью, Цзиньхуа в несколько шагов вернулась к кровати, но ее опередил Дилюк: издав неопределенный звук, что-то среднее между возгласом радости и горестным воем, он заключил Кэйю в крепкие объятия. — А… Ох. Я тоже рад тебя видеть. Только можешь… Дилюк, не так сильно… Дилюк торопливо отстранился, стер набежавшие слезы, облегченно засмеялся. — Прости, прости. Я не ожидал, что ты… — Он спохватился. — Как ты? Мне позвать сестру Грейс? Скажи, если тебе что-нибудь нужно. И ни о чем не волнуйся, ладно? Я обо всем позабочусь. Наблюдая за его суетой, Кэйа не сдержал улыбки. Нечасто можно было увидеть Дилюка… таким. Кэйа сам не подозревал, как сильно соскучился. Он несколько дней утопал в темноте, наслаждаясь покоем и вместе с тем презирая себя за страх перед возвращением. Там, посреди тихого и одинокого нигде, он совсем забыл, что дома ждут не только воспоминания о смерти Альбедо. Дома ждут друзья. Семья. Кэйа перевел взгляд на Цзиньхуа, кивнул, не зная какими словами может выразить благодарность. Хорошо, когда рядом находятся люди, готовые напомнить о простых, но оттого не менее важных вещах. — Все в порядке, Дилюк, — сказал Кэйа. — Как ты? Чем все закончилось? Орден Бездны… Раскол вероятностей… Мысли все еще путались. Большую часть битвы Кэйа сражался за право удержаться в мире живых, а потому почти ничего не запомнил. В памяти вспыхивали редкие, бессвязные картины. Смерть Альбедо. Голос Отто — спасительная нить между забвением и реальностью. Камень Связывания в ослабевшей руке. Провал… Темнота. Вспышка. Пламя волос, широко распахнутые глаза… — Венни! — Кэйа схватился за руку Дилюка, сел, завалился назад, подкошенный вспыхнувшей в боку болью. — Что с ней? Она в порядке? Они с Ликсом появились из ниоткуда, Дилюк, я даже не мог подумать… — Все хорошо, — поспешно заверил Дилюк. — Они оба в порядке. Впрочем, его глаза хранили мрачное выражение. Дилюк сжал ладонь брата, приоткрыл губы, но так и не решился сказать то, что крутилось на языке. Вместо этого он мотнул головой. Усмехнулся — печальнее, чем хотелось бы. Наблюдая за тем, как на дне его глаз проступает горечь, Кэйа наконец понял, почему Дилюк кажется таким непривычным. Он выглядел гораздо старше своих лет. Между бровей появилась морщинка — неглубокая, но заметная, придающая и без того хмурому лицу строгое выражение. В волосах затерялось несколько седых прядей. Дилюк не пытался прятать их. Седина не была символом выпавших на его долю испытаний — она была символом того, что Дилюк сумел их пережить. Кэйа невольно вздохнул. В который раз жизнь отматывала годы за считаные дни. — Я тоже не мог подумать, — тихо сказал Дилюк. — Мы с Джинн надеялись удержать Венни подальше от поля боя. Мы и представить не могли, что она сбежит. Почему она ведет себя так неосторожно? Из-за Глаза Бога? Или по другой причине, которую мы с Джинн умудрились проглядеть? Он еще раз покачал головой, провел по лицу рукой. Кэйа прищурился. По тону брата он понял, сколько еще непростых тем предстоит обсудить. Но сейчас ни Дилюк, ни сам Кэйа были к этому не готовы, поэтому Кэйа сказал: — Ладно. Главное, что с Венни все хорошо. — Боюсь представить, как все могло закончиться, если бы не этот Ликс, — хмыкнул, скрестив руки на груди, Дилюк. — Он, конечно, надоумил мою дочь лазать по мельницам, но… Стоит признать, друг он хороший. Все убеждал меня не наказывать ее, даже пытался взять на себя вину. И успокоился только тогда, когда я объяснил, что наказываю Венни не из злости, а потому что ей нужно усвоить важный урок. Ох уж эти дети… За его ворчанием крылся едва уловимый теплый тон, и Кэйе вдруг подумалось, что через пару лет Дилюк с Джинн захотят второго ребенка. Справиться бы только с первым. — Значит, ты наказал ее? — уточнил Кэйа. — Пока еще нет. — Дилюк вздохнул. — Пускай… отойдет от битвы. Все-таки она шокирована. Сражением. И не только. Морщинка между его бровей стала четче. Он обхватил пальцами подбородок, задумался, и Кэйа мягко коснулся его локтя. — А что насчет остального? Принц Бездны… — Мертв. Кевин убил засранца. По словам Сяо, в последние минуты своей жизни Принц Бездны стал вменяемым, даже пытался сопротивляться скверне. — В глазах Дилюка полыхнул гнев. — Да только это ничего не меняет. Сделанного не воротишь, как сильно об этом не сожалей. Его взгляд красноречиво скользнул к шраму на лице Кэйи. — Не думаю, что он сожалел, — заметил Кэйа. — Он был готов на все ради своей сестры. Остальной мир был для него просто жертвой, которую он со временем перестал замечать. Они ненадолго замолчали. Кэйа прокручивал в голове слова Дилюка. Принц Бездны мертв. Мертв. — Все закончилось, — сказала, опустившись на край кровати, Цзиньхуа. — По-настоящему закончилось. Кэйа с выдохом прикрыл глаза. Выбравшись из Бездны, он старался наслаждаться прежней жизнью, но каждый миг был отравлен ужасным осознанием: если он не вступит в борьбу, если не найдет в себе силы защитить самое дорогое, никакой «прежней жизни» уже не будет. Тени Принца Бездны мерещились на каждом углу. Страх не отпускал. «Что, если я окажусь невнимателен, отвернусь в неподходящий момент, и Принц Бездны навредит кому-нибудь из них? Дилюку с Джинн? Кли? Венни?» И вот теперь, спустя столько времени, оковы страха наконец разбились. Впервые за шесть лет Кэйа ощутил, что может дышать полной грудью. Впервые он ощутил себя по-настоящему свободным. По-настоящему вернувшимся домой. По щекам побежали слезы. Кэйа закрыл лицо руками, и Дилюк с тихим выдохом подался вперед, заключил брата в бережные объятия. Кэйа не сопротивлялся. Он устал стыдиться слабости. Устал делать вид, что его сердце — неприступная крепость с железными стенами. Позже он непременно снова станет сильным. А сейчас… Сейчас ему хочется немного побыть собой. Без фальшивых улыбок. Без масок, безукоризненных снаружи и столь несовершенных внутри. Когда слезы кончились, Дилюк отстранился. Вид у него по-прежнему был хмурый, и Кэйа ощутил: он наконец готов сказать то, чего избегал на протяжении всего разговора. — Я не хотел сообщать эти новости прямо сейчас, — начал он. — Но ты должен знать. На случай, если Венни захочет тебя проведать. — Говори уже, — взмолился Кэйа. — Ты меня пугаешь. Дилюк потер переносицу. — Кевин, он… Его больше нет. — Глаза Кэйи расширились, и Дилюк торопливо отвел взгляд, будто опасаясь того, что может в них увидеть. — Он выбрал уничтожить Пламенное Правосудие, но из-за этого заражение скверной вернулось. Кевин не смог его пережить. Кэйа прижал дрожащую ладонь к разгоряченному лбу. «Цзиньхуа, почему… Зачем он это сделал?» Она опустила глаза. — Еще в наши дни Могущество Шиу таило в себе опасность. Мы всегда чувствовали ее, но Арей нуждался в этом оружии, как мир нуждался в Арее. У нас просто не было сил разбираться еще и с этим. — Цзиньхуа покачала головой. — Если бы мы только знали… Терион всегда верил, что там, в Пепельном море, Арей действовал не по своей воле. И он оказался прав. В момент разрушения Пламенного Правосудия мы все увидели, как на самом деле ушел Арей. Он сражался с Могуществом Шиу. Он надеялся, Небесный шип расколет клинок, но этого так и не случилось. «Кевин решил завершить начатое Ареем, — догадался Кэйа. — Чтобы не подвергать мир опасности. Чтобы Пламенное Правосудие не пробудило новых Судей. Чтобы самому не стать Судьей». Цзиньхуа одарила его сочувственным взглядом. — Он мог бы вести бесконечную борьбу с постоянным риском проиграть и уничтожить весь Тейват. Он сделал свой выбор, только и всего. Кэйа вздохнул. — Я понял, — сказал он и Дилюку, и Цзиньхуа сразу. — Жаль. Он был хорошим человеком. Не знаю, где бы мы были без него. Дилюк порылся в карманах и передал Кэйе запечатанный конверт. — Он оставил нам послания. Что-то вроде прощальных писем. Мое было довольно… м-хм… прямолинейным. — Дилюк потер плечо. — Думаю, будет лучше, если ты прочтешь его наедине. Кэйа в нерешительности погладил восковую печать. Неловко кашлянув, Дилюк поднялся, набросил на плечи плащ, на вороте которого пылал Глаз Бога. Обежал взглядом комнату, будто надеялся разглядеть Цзиньхуа. Та же смотрела прямо на Дилюка — и печально улыбалась. — Я загляну попозже, — пообещал Дилюк. — О, и скажу остальным, что ты очнулся. Мы все скучали по тебе, Кэйа. Кэйа накрыл письмо ладонью. — Я тоже очень по вам скучал. Дилюк улыбнулся, кивнул и, попрощавшись с Цзиньхуа, исчез за дверью. Кэйа откинулся на подушку, поднял руку с зажатым в пальцах письмом. «Кэйа», — значилось на конверте. Сердце обмирало. Кэйа боялся вскрывать письмо. Попросту не хотел ставить точку в истории Кевина. Они ведь были связаны особенной нитью. Такая же сплетала души оскверненных даже спустя тысячи лет — не так-то просто смириться с тем, что эта нить оборвалась навсегда. — Не оборвалась, — прошептала Цзиньхуа. Она придвинулась, коснулась прохладными пальцами руки Кэйи. — Послушай… Перед тем, как ты приступишь к чтению, я бы хотела кое о чем поговорить. У меня осталось мало времени, так что, прошу, просто выслушай, ладно? Кэйа отложил письмо на прикроватный столик. О том, что Цзиньхуа не терпится обсудить нечто важное, он догадался еще в момент пробуждения. Никогда прежде он не видел ее такой обеспокоенной. Цзиньхуа напоминала человека, который понимает, что безнадежно опаздывает, терзается муками совести, но не может обернуть ход времени вспять. — В момент раскола вероятностей Архив Бодхи был поврежден, — осторожно начала Цзиньхуа. — Мы лишь бесплотные духи, и наше состояние напрямую зависит от целостности Небесных ключей. — Идрис исчезает, — понял Кэйа. Цзиньхуа кивнула. — С каждым днем ему становится только хуже. Починить Архив Бодхи без технологий Небесного порядка невозможно, поэтому… — Она возвела глаза к потолку, часто заморгала. — Поэтому совсем скоро душа Идриса разлетится на осколки, как души Арея и Териона. Избежать этого можно лишь одним способом — уйти раньше, чем это случится. Кэйа тоже посмотрел на потолок. Потолок был самым обыкновенным, стабильно нависал над головой. Кэйа зацепился за эту мысль, отчаянно пытаясь сопротивляться безжалостному течению перемен. — Но без Идриса мы не сумеем освободиться от наложенных им оков, — продолжила Цзиньхуа. — А значит, останемся навсегда привязанными к Воображаемому Древу. — Иными словами, не сможете обрести покой. — Да. Стабильность потолка больше не помогала. Тогда Кэйа закрыл глаза, попытался сдержать горький вздох, чтобы не расстраивать Цзиньхуа. — Мы решили уйти вместе с Идрисом. Я, Екатерина и Тэмари. — А София? Цзиньхуа выглядела виноватой, и Кэйа, не желая, чтобы она испытывала подобные чувства, сжал обе ее руки. Цзиньхуа взглянула в ответ с благодарностью. — София остается. Говорит, хочет и дальше приглядывать за Тейватом. — Вот как. Что ж… Ожидаемо от нее. — Вид у Цзиньхуа стал еще более подавленным, и Кэйа крепче стиснул ее пальцы. — Эй. Эй, Хуа, послушай. Не нужно испытывать чувство вины. Вы заслужили свой покой, как никто другой. Мне будет невероятно не хватать тебя, но… — Он улыбнулся. — Я рад, что ты наконец выбираешь себя. Слезы, которые прежде кололи глаза Цзиньхуа, побежали по лицу. Кэйа ненадолго опешил — не так уж часто его спутница позволяла себе подобные приливы чувств. Эти слезы тронули до глубины души. Хорошо, он успел выплакать все в объятиях Дилюка. Поразмыслив, Кэйа привлек Цзиньхуа к себе — осторожно, потому что рана все еще болела, но без колебаний. — Отправляйся навстречу свободе. Отправляйся в ту прекрасную светлую даль, где нет ни тревог, ни страхов, и будь счастлива по ту сторону. — Цзиньхуа всхлипнула, и Кэйа отстранился, чтобы стереть ее слезы. — Хорошо? Обещаешь? — Обещаю, — прошептала она. Кэйа кивнул. Разжимать руки было страшно. Цзиньхуа разделяла его бремя с тех пор, как к Кэйе попал Камень Связывания — он привык к ее уютному присутствию, мудрым советам, рассказам о прошлом. Он привык к ней. И вот теперь… Цзиньхуа уходила за грань. Туда, где ей полагалось быть уже тысячи лет. И Кэйе нужно было найти в себе силы отпустить ее. — Ты не представляешь, как я рада, что выбрала истинным владельцем тебя, — стерев слезы, кое-как проговорила Цзиньхуа. — Я думала, что смогу, как мы с остальными оскверненными задумывали, служить для тебя лучом света. Но ты… Ты тоже не переставал для меня светить. Твои поступки и решения всякий раз напоминали мне, что история — это не петля, не бесконечный цикл, над которым люди не имеют власти. Даже если каждый из нас заперт в своей Сансаре… По ее губам скользнула задумчивая улыбка, взгляд обратился за окно. Обернувшись, Кэйа так и не обнаружил там ничего особенного — разум Цзиньхуа блуждал где-то далеко, среди давно минувших дней. — Мы — свои лучшие друзья. Именно поэтому только мы знаем, как расколоть колесо Сансары и вырваться из цикла навстречу новым пределам. — Ох, Цзиньхуа… — Спасибо, что был со мной все это время. У меня осталось не так уж много воспоминаний о жизни. — Она перевела взгляд на Кэйю. — Но я рада, что смогла обрести новые после смерти. Благодаря тебе у меня будет что взять с собой в ту прекрасную светлую даль, в которую нам обоим хочется верить. Кэйе не хотелось выпускать ее из рук. Не хотелось, чтобы этот голос навсегда остался частью недостижимого прошлого. Не хотелось, чтобы ее исполненное мягкости лицо стало картинкой, фрагментом воспоминаний. Но помимо этих желаний в сердце жило еще одно. Он мечтал, чтобы Цзиньхуа наконец получила свою свободу — так, как он получил свою. Поэтому он медленно разжал руки. Цзиньхуа соскользнула с края кровати. Сделала несколько шагов назад. Ее силуэт дрожал, выдавая истинные чувства. Не сводя с Кэйи взгляда, Цзиньхуа добралась до двери, замерла на пороге комнаты, не решаясь переступить финальную черту. — Прости, что не смогу проводить тебя как следует, — сказал Кэйа. — Передавай остальным оскверненным слова благодарности, ладно? Для меня было честью знать всех вас. — Для нас было честью сражаться рядом с вами, — отозвалась Цзиньхуа. Они посмотрели друг на друга — в самый последний раз. Затем, понимая, что больше не может задерживаться, Цзиньхуа развернулась и шагнула навстречу двери. Взметнулись в воздух серые волосы, ткани цвета оникса и нефрита. Отозвались легким перезвоном золотые украшения — атрибуты наследницы императора Цзинь. Пару коротких мгновений по комнате еще разливалась селестиальная энергия — прощальный шлейф, принесший спокойствие и прохладу. А потом ощущения угасли, будто бумажные фонари на исходе праздника, и Кэйа остался один. Какое-то время он еще чувствовал нить, которая связывала его с Цзиньхуа. Ее эмоции. Ее мысли, опутавшие сердце противоречивой паутиной печали и надежды. Цзиньхуа было горько прощаться. Ей хотелось пройтись по улицам Ли Юэ. Проводить взглядом золотые огоньки чужих желаний и надежд во время Праздника Морских Фонарей. Отыскать среди горных просторов следы павшей империи Цзинь. Еще немного поговорить с Дилюком. Вместе с Кэйей поиграть с малышкой Венни. Но ее звала прекрасная светлая даль. Мир по ту сторону незримой границы, где Цзиньхуа надеялась встретить всех, по кому тосковала при жизни. Где, как надеялся Кэйа, она обретет заслуженное счастье. Когда нить, которая связывала их с Цзиньхуа сердца, порвалась, Кэйа низко опустил голову, закрыл глаза, прокручивая в памяти пережитые бок о бок события. От побега из Разлома и до пробуждения после финальной битвы — Цзиньхуа всегда была рядом, и Кэйа мысленно пообещал себе, что пронесет воспоминания о ней так далеко, как только сумеет. Обо всех, кто ушел. Об Арее и Терионе. Об Идрисе, Тэмари и Екатерине. Об Эльзере, Лизе и магистре Варке. О Барбаре. Об Отто, который подарил Кэйе жизнь. И… Кэйа взглянул на письмо Кевина. А после, отбросив сомнения, взял его в руки, сорвал восковую печать, достал сложенный пополам лист бумаги. Кажется, грань проглаживали не единожды — Кевин долго думал перед тем, как вложить письмо в конверт.Конец музыкального фрагмента
Этот фрагмент можно читать под музыку: Joshua Hyslop — Behind the Light. Ставьте на повтор
Привет, Кэйа. Я очень рад твоему возвращению. Всякий раз, когда дорога приводила нас с Кадзухой в Мондштадт, мы ночи напролет общались с Дилюком — о пережитом в Инадзуме, о вашем прошлом на винокурне, о будущем, в котором Дилюк непременно представлял тебя. Всякий раз, покидая Мондштадт, я надеялся, что при следующем возвращении мы сядем в «Доле ангелов» уже вчетвером. И вот наконец, спустя шесть лет, надежды оправдались. Ты вернулся домой, и мы подняли бокалы все вместе — пускай не в тех обстоятельствах, в каких рассчитывали. За это я прошу у тебя прощения. Я вовлек тебя в войну. Знал, что ты не хочешь, но все равно вовлек. Это не сможет загладить моей вины, но я все же хочу сказать, как сильно восхищаюсь стойкостью твоего сердца. Оно сохранило свою чистоту даже несмотря на проведенные в Бездне годы, несмотря на скверну, на Разлом, на все выпавшие на твою долю испытания. Твои доброта и храбрость помогли нам сберечь Августа. Всех, кого ты очищал Камнем Связывания. Не забывай: этот город продолжает стоять, распахнув крылья свободы, в том числе благодаря тебе. Еще… Мне хотелось бы попросить прощения за Венни. Я привнес в жизнь этой малышки хаос. Испортил своими матерными словами. Заразил своей бесшабашностью — никакие пятилетние девочки не должны выбегать на поле боя, пускай даже для спасения чужих жизней. А теперь я бросил ее. И ко всему прочему оставил вас с Дилюком и Джинн объяснять этой крошке суть смерти. Мне очень жаль. Последние слова были выведены с такой силой, что отпечатались на другой стороне письма. Если можешь, постарайся сохранить то немногое, что осталось от ее детства. Придумай для нее пару красивых сказок. Что-нибудь о мире по Другую Сторону. О том, что все ушедшие обретают там счастье и покой. Можешь сказать, что на Другой Стороне у меня появилась собака. Венни любит собак. Ей понравится. Только не надо ничего слезливого. Пускай это будет смешная сказка. Или по крайней мере веселая. Скажи, что так принято на Другой Стороне. Провожать ушедших с улыбкой. У тебя отлично получается придумывать волшебные сказки — пускай волшебство твоего сердца хранит ее свет. И сам не забывай греться ее огнем. Эта девочка обладает силой исцелять сердца. Ты нужен ей — но она нужна тебе не меньше. Крепко держитесь друг за друга и ни за что не отпускайте. С благодарностью за красоту твоей души, Кевин Дочитав письмо, Кэйа еще долгое время сидел, бездумно глядя на последние строки. Серьезно? Этот человек спас Тейват, но в своих письмах просил прощения за то, что… был человеком? Кэйа вернул бумагу в конверт, отложил письмо на прикроватный столик. «Ты нужен ей — но она нужна тебе не меньше». Откинувшись на подушку, Кэйа закрыл глаза. В голове вертелись сотни мыслей. Воспоминания. Фрагменты пережитых вместе битв и мирных дней. Просматривая их, будто страницы книги, Кэйа размышлял, как может превратить эти истории в сказки, которые сумеют стать для Венни убежищем от горя. Опорой в темные моменты. Дорогой в будущее без Кевина. Как ни странно, на помощь пришли воспоминания Цзиньхуа. Пускай она ушла, пускай протянутая между ними связь оборвалась, Кэйа сохранил в сердце истории, которыми она делилась — через слова и невысказанные эмоции. У Цзиньхуа была маленькая сестра. Война со скверной изменила мир, и детям пришлось быстро повзрослеть, но это не значило, что они утратили потребность в сказках. Просто сказки стали другими. Возвращаясь в родной дом, Цзиньхуа всякий раз навещала сестру. Они ложились под раскидистым деревом в саду императорского дворца, и под вечерними небесами Цзиньхуа рассказывала сестре истории о темном мире, который оберегали Семь Утренних Звезд. Отбросив одеяло, Кэйа подтянул к себе костыль, любезно оставленный кем-то рядом с кроватью, и с его помощью добрался до окна. Мондштадтские улицы были залиты солнечным светом. Он искрился на черепице, на обломках зданий, на осколках разбитых окон, отчего казалось, что среди руин бродят уставшие ангелы. Кэйа оперся локтями на подоконник. Затем, поразмыслив, открыл окно, впустил в комнату ветер. Лица коснулся прохладный порыв. Он принес с собой уютный гомон голосов, далекий смех, чью-то песню — захлестывающее ощущение жизни. Протянув руку, Кэйа поймал в ладонь солнечный зайчик. Если потребуется, он построит для Венни целый мир — и в фантазиях, и наяву. Пускай выдумка соприкасается с реальностью, пускай они укрепляют друг друга, пускай все подошедшее к концу становится прекрасной сказкой и живет в историях до самого конца времен. Кэйа улыбнулся. А затем, вернувшись в кровать, стал думать над миром, который они с Венни смогли бы разделить на двоих.Конец музыкального фрагмента
* * *
Спрятав руки в карманы, Дилюк шагал мимо разрушенных зданий, которые только предстояло отстроить, и размышлял о письме. Мягкий с Джинн, Кевин оказался воистину безжалостен к Дилюку. Он написал нечто вроде: Однажды я был в мире, где дети остаются детьми на протяжении десятилетий. Да только мы в Тейвате. Детство Венни не продлится долго. Работа работой — я понимаю, как много у тебя обязанностей, — но если ты упустишь момент сейчас, ты никогда его не вернешь. Будь рядом со своей дочерью, Дилюк. В день, когда она родилась, ты принял на себя обязанности родителя. И эти обязанности не менее важны, чем защита Мондштадта. И это если опускать большое количество матов, язвительных комментариев и, как ни странно, внезапных извинений. Вообще-то Дилюк был искренне благодарен. Он нуждался в этой встряске. Некоторые замечания заставили надолго погрузиться в глубокую задумчивость, другие задели или опечалили. Но Дилюк постарался усвоить урок и тем же вечером отправился поговорить с Венни. Он надеялся на откровенный разговор — вроде того, что случился у них на мельнице, — но для пятилетней девочки Венни замкнулась в себе с неожиданным упрямством. У Дилюка так и не получилось ее разговорить. Он упустил момент. Не был рядом, когда Венни в нем нуждалась, и теперь стоял по другую сторону разделившей их пропасти. Осознавать это было горько. Но все же в письме Кевина, помимо брани и сожалений, таилась еще и надежда. «Никогда не поздно починить сломанное. Не сдавайся. Ты взвалил на свои плечи непростую ношу — но я уверен, у такого человека, как ты, хватит сил пронести ее до конца». Дилюк вздохнул. Сдаваться он не собирался. Он совершил немало ошибок и теперь готов был приложить любые усилия для их исправления. — Дилюк! Он оторвал взгляд от мостовой, поднял голову и увидел на другой стороне улицы Джинн. Она поприветствовала улыбкой. В последнее время это был редкий гость на ее лице, и Дилюк, обрадованный непривычно теплым выражением, в несколько широких шагов пересек дорогу, заключил жену в объятия. Джинн в ответ прижалась к его плечу. — Кэйа очнулся, — отстранившись, сообщил Дилюк. — Ох! — воскликнула, прижав руки к груди, Джинн. — Дилюк, это чудесные новости! Ты уже говорил Кли? — Я только от Кэйи, — развел руками Дилюк. — Хотел наведаться в «Долю ангелов», мне нужно переговорить с Чарльзом, а потом поискать Венни. Она ушла куда-то с самого утра. — Она с Ликсом. — На мельнице? — На мельнице. Дилюк вздохнул. — Вообще-то я тоже хотела с ней поговорить, — добавила Джинн. — И тоже собиралась в «Долю ангелов». Пойдем вместе. Дилюку не пришлось повторять дважды. Взявшись за руки, они двинулись по улице — знакомой, но в то же время непривычной из-за количества разрушенных зданий, обожженных деревьев и разбитой плитки на мостовой. — А что ты хотела в «Доле ангелов»? — поинтересовался Дилюк. Джинн коснулась кармана плаща — именно там она хранила письмо Кевина. Кто бы мог подумать, что это воплощение хаоса в человеческом облике обладает даром наводить в чужих умах порядок. — Поговорить с Августом. Кстати, скажи ему про Кэйю уже после нашего разговора, ладно? А то он первым делом умчится к нему. Дилюк беззвучно засмеялся. Да уж. Два капитана друг друга стоили. — Как скажешь. На пороге «Доли ангелов» Джинн поколебалась. Когда же она потянулась к входной двери, Дилюк заметил на ее запястье браслет — самодельное украшение, подаренное Барбарой за год до исчезновения в Бездне. Обычно Джинн хранила его в ящике рабочего стола, но теперь надела, будто решила всегда носить воспоминания о сестре с собой. В «Доле ангелов» уже собралась небольшая компания. Завидев Дилюка, Розария торопливо потушила сигарету и спрятала пепельницу под столом. Август обернулся. Аято, который прежде задумчиво катал по стенкам бокала одуванчиковое вино, поднял голову, прислушиваясь. Дилюк скользнул взглядом по столу. Судя по бокалам напротив Августа и Розарии, дети Варки собрались здесь, пускай и без Рэйзора, выпить за своего отца. Как и обещали ему перед смертью. — Привет, ребята, — поздоровалась Джинн. — Пахнет проблемами, — заметила Розария. — Пахнет сигаретами, — парировал Дилюк. — А вообще-то не должно. Ты ведь в курсе, что в «Доле ангелов» нельзя курить? Розария с невозмутимым видом откинулась на спинку стула. — Запреты — это социальный конструкт, — пожала плечами она. — Я всего лишь разбиваю навешенные обществом оковы. Дилюк с Августом обменялись вопросительными взглядами. Джинн помассировала виски. Аято пожал плечами и вернулся к бокалу одуванчикового вина. — Посидите с нами? — предложил Август. — Мы зашли ненадолго, — ответила Джинн. — Август, я понимаю, сейчас не самые подходящие время и место, чтобы обсуждать подобные вещи… Но, если честно, свободного времени у нас почти нет, да и штаб Ордо Фавониус получится открыть нескоро. — Да все уже привыкли, что штаб ордена переехал в «Долю ангелов», — усмехнулся Август. — Что ты хотела обсудить? Джинн придвинула стул, села, сложив руки на коленях. — Должность магистра. Я хочу передать ее тебе. Не донеся до рта бокал, Август поставил его обратно. Посмотрел на Джинн с предельной серьезностью. Она выдохнула, набираясь решимости, после чего спросила: — Ты ведь помнишь наш разговор насчет независимой организации? Август кивнул. — Разумеется. И я целиком поддерживаю вашу с Дилюком идею, но ты должна понимать: мы не сможем создать ее в одночасье. Боюсь, с учетом масштаба разрушений и других проблем вы сможете начать работу не раньше, чем через полгода. Тебе необязательно покидать пост магистра сейчас. Дилюк оперся на барную стойку, взглянул на жену — та сидела с прямой спиной и плотно сжатыми губами. — Я понимаю это, Август. Но еще я хочу побыть с дочерью. — Джинн обменялась взглядом с Дилюком, покачала головой. — Сейчас она нуждается в матери, как никогда. Раздумывая над ее словами, Август опустил глаза. — И потом, я не знаю человека, который лучше бы подходил на роль магистра, — добавила Джинн. — Я… — Она пропустила сквозь пальцы тонкую нить подаренного Барбарой браслета. — Я слишком много думаю о прошлом. Мы все помним, что из этого выходит. Ты же обладаешь талантом ценить прошлое, но при этом смотреть в будущее. Именно такой лидер нужен Мондштадту. Август отвернул голову к окну. Судя по теням, которые блуждали по его лицу, он вспоминал отца. Аято внимательно прислушивался, ожидая продолжения. Розария же вдруг подалась вперед, облокотилась на стол, твердо сказала: — Ты не будешь действовать в одиночку, Август. — И не собирался, — ответил тот. — Хорошо, Джинн. Я приму должность магистра. Но мне понадобится надежный заместитель. Дилюк усмехнулся. — Можешь обсудить это с Кэйей. Он как раз пришел в себя. Как и предсказывала Джинн, Август мигом вскочил и, не утруждая себя объяснениями, направился к выходу. Даже боль в сломанных ребрах не умалила его желания повидаться с другом. В дверях Август замер, хлопнул себя по лбу, развернулся со словами: — Давайте встретимся здесь после того, как закончим с делами, часов в девять вечера. У меня есть пара предложений насчет вашей организации. И еще пара идей, как можно ускорить восстановление Мондштадта. Дилюк показал большой палец, и Август, не дожидаясь дальнейших реакций, умчался. — Это не магистр, это ураган какой-то, — ровным тоном заявила Розария. — И нам всем предстоит быть рядом с ним, — отозвалась Джинн. — Вы с Эолой верой и правдой служили магистру Варке. Будьте опорой и для его сына тоже. Августу предстоит нести непростое бремя. Давайте не бросать его одного — от этого зависит судьба нашего города. Розария ухмыльнулась, подняла бокал. — Пожалуй, после такой речи надо выпить. Что скажешь, Аято? Тот поднял бокал в ответ. — Скажу, что Мондштадт может рассчитывать на поддержку Инадзумы в целом и на помощь клана Камисато в частности. — За таких союзников я и сам не прочь выпить, — заметил Дилюк. — Но, пожалуй, отложу это до вечера. Что планируешь делать дальше, Аято? Задержишься в Мондштадте? Мы были бы рады твоей компании. Сделав глоток, Аято отставил бокал, закрыл слепые глаза. Судя по выражению лица, он общался о чем-то с Тэмари. — Ненадолго. Хочу восстановиться перед отплытием в Инадзуму. — Значит, возвращаешься на родину? — уточнила Джинн. По губам Аято скользнула теплая улыбка — он вспоминал сестру. — Я обещал Аяке с Томой навестить их, как только все закончится. На материке осталось еще множество дел, да только когда их будет мало? Нужно укреплять новый Альянс. Собирать все доступные сведения о Небесном порядке, о скверне, о Судьях — я уж молчу о неясной позиции Натлана и туманных планах Царицы. — Аято помотал головой. — Нет. Сначала проведу время с семьей, а потом уж приступлю ко всему остальному. Джинн с Дилюком переглянулись. — Мы очень хорошо понимаем твои чувства, — сказала Джинн. Они поговорили еще немного, после чего Джинн и Дилюк отправились искать Чарльза, а Аято взялся за трость. Разделить с Августом и Розарией бутылку вина оказалось удачным решением — совместные посиделки, пусть и недолгие, сумели облегчить боль от потери Варки и помогли примириться с утратой Рэйзора. Нет, конечно, Рэйзор остался жив. Порождения скверны потрепали его стаю, и некоторые волки так и не вернулись в Вольфендом, но сам Рэйзор, хоть и раненый, умудрился уцелеть. Август надеялся оказать ему помощь, да только Рэйзор отказался — он все еще сторонился людей. — Август, Аято… Лупикал, — сказал он на прощание. — Если беда — звать. Лупикал придет. Вольфендом… Прийти… Гость… Рэйзор поколебался, пытаясь сложить слова в осмысленное предложение, и Аято пришел на выручку: — Приглашаешь как-нибудь прийти в гости в Вольфендом? — Аято — умный, — радостно закивал Рэйзор. — Прийти в… гости. Да. Лупикал встретит. Рэйзор… Я? Я встретить… встречу… вас. После этого Рэйзор присоединился к остальной стае, которая уже поджидала его на тропе, и, махнув напоследок, бок о бок с остальными волками помчался навстречу родным лесам. В Мондштадт Август с Аято вернулись в подавленном настроении. Теперь же, после разговора с друзьями, Аято вновь почувствовал в себе силы двигаться дальше. Жаль, путь вперед подразумевал еще одно прощание — настолько горькое, что даже полусладкое вино казалось сухим.Этот фрагмент можно читать под музыку: UNSECRET, Aron Wright — Home Again. Ставьте на повтор
Договорившись встретиться с Розарией позже, Аято покинул таверну. Трость привычно застучала по мостовой. Прохладная рука Тэмари привычно смыкалась вокруг локтя. Долгое время она была его глазами, его опорой, его подругой, которой смело можно было доверить как клинок, так и чувства. От одной мысли, что вскоре Тэмари исчезнет навсегда, в душе распахивалась пропасть — Аято стоял на самом краю, но не мог даже посмотреть в ее недра, лишь догадывался о близости тьмы. — Не надо грустить, — попросила Тэмари. — В конце концов, я ведь давно уже не принадлежу этому миру. Наша с ребятами эра подошла к концу. «Ничего не могу с собой поделать. Ты стала дорога мне, Тэмари». — … Он не видел ее лица, а потому мог лишь догадываться о причинах молчания. Тэмари остановилась. Ведомый ей, Аято тоже замер — и невольно охнул, очутившись в крепких объятиях. Волосы Тэмари щекотали кожу. Пускай она была призраком, она ощущалась настоящей во всем — от внешнего облика, незримого, но осязаемого, до мыслей и чувств. — Господин Камисато, вы в порядке? — встревожился проходивший мимо рыцарь. Тэмари, кашлянув, торопливо отстранилась, и Аято одарил рыцаря невинной улыбкой. — Да-да, все хорошо, не беспокойтесь. Просто задумался. — А, хорошо, — отозвался рыцарь. — Берегите себя! Аято с Тэмари двинулись дальше, в сторону площади у монумента, где оскверненные договорились о встрече с Идрисом. Лишь отойдя на достаточное от рыцаря расстояние, оба невольно засмеялись. Они и забыли, что теперь оскверненных вновь видят лишь истинные владельцы. Мысли Аято опять обратились к грядущему расставанию, поэтому он торопливо спросил: «Скажи, Тэмари, почему Воля Грома никогда не меняла в руках Рэйзора свою форму? Причина в его слабой связи с клинком, или же у тебя в рукавах прячется больше козырей, чем кажется?» — Козырей? — с усмешкой в голосе переспросила Тэмари. — Нет, Аято, я никогда не была мастером козырей — в этом мы с тобой отличаемся, как рассвет от заката. За хитроумные планы в нашей компании всегда отвечали Терион и Идрис. Хм… — Он ощутил, как она подняла голову. Должно быть, рассматривала величественные силуэты мельниц. — Ты ведь помнишь легенды о Райдзин с моей родины? «Ее воля непоколебима, как законы самих небес». Много лет назад, еще до войны со скверной, один мой друг выразился об этом куда менее поэтично: «Тэмари упряма, как чертов кракен, который впервые за сотню лет увидел в своих водах корабль». «Кракен? Какое… любопытное сравнение. Твой друг был моряком?» — Капитаном. — В голосе Тэмари зазвучала нежность. — Мы вместе ходили в плавания. Он стоял у руля, а я пела и отстукивала ритм, чтобы остальные моряки работали в одном темпе. И так наш корабль пересекал бесчисленные моря. Аято покачал головой. Никогда прежде Тэмари не рассказывала о своей жизни до войны со скверной. Они столько времени провели вместе — и все же Аято почти ничего о ней не знал. — Возвращаясь к твоему вопросу, — сказала Тэмари, — пока я остаюсь привязанной к Воображаемому Древу, Воля Грома будет сохранять форму. Потому что именно я диктую ей свою волю. Но как только я исчезну, она сможет стать чем угодно. Катаной. Пистолетом. Украшением. «Что мне сделать с клинком? Хочешь, чтобы я вернул его обратно на берег Цуруми, или же…» — Оставь себе, — попросила Тэмари. — Он понадобится тебе. Не только в борьбе со скверной, но и кое для чего другого. Прежде, чем Аято успел задать очередной вопрос, Тэмари взяла его за обе руки, отвела в сторону, подальше от оживленной улицы. Аято не знал, где они находятся, но слышал над головой шорох листвы и чувствовал на коже теплые лучи солнца. Тэмари положила ладони ему на плечи, придвинулась ближе — ее дыхание ощущалось на щеке, как настоящее. — Долгое время оскверненные не могли видеть друг друга, но благодаря аномалиям в Долине Ветров это изменилось, и я наконец смогла обсудить с Идрисом свою идею. А он предложил, как воплотить ее в жизнь. — Я не понимаю, о чем ты, — позабыв об осторожности, вслух сказал Аято. Тэмари издала мягкий, полный теплоты смешок, обхватила обеими руками лицо Аято — он чувствовал, как подрагивают ее пальцы. По неясной причине сердце забилось чаще. Тэмари оказалась еще ближе, шепнула в ухо: — Открой глаза. Все еще растерянный, Аято исполнил ее просьбу — и тут же зажмурился, потрясенный резкой вспышкой света. Ресницы задрожали. На сей раз Аято приоткрыл глаза осторожно, совсем чуть-чуть. И обмер. Он видел. В последнее время Тэмари часто делилась с ним своими силами, своим зрением. В такие моменты они сливались воедино, и потому Аято никогда не удавалось увидеть ее — лишь фиолетовое сияние, которое периодически прокатывалось по одержимым частям его тела. Но в этот раз она наконец предстала его глазам. Аято выдохнул. В горле собрался тяжелый ком. Он протянул свободную от трости руку, коснулся щеки Тэмари, не сводя взгляда с помутневшей радужки ее глаз. Тэмари улыбалась. До глубины души потрясенный ее поступком, Аято не смог сдержаться, и по лицу сбежала слеза. — Тэмари, ты… Зачем ты… — Я подумала: а какой мне прок от зрения, если я все равно собираюсь исчезнуть? Тебе не впервой смотреть на мир моими глазами. — Она коснулась рукояти Воли Грома, закрепленной на поясе Аято. — Даже когда меня не станет, Воля Грома сохранит крошечную частичку моих сил. Пока ты владеешь клинком, ты сможешь видеть. Я не смогу починить твое тело — Кольцо Изнанки навредило ему слишком сильно, — но вернуть тебе возможность созерцать этот мир мне вполне по силам. Аято не переставал наблюдать, как в уголках ее рта дрожит улыбка. Он был поражен и тронут до такой степени, что не мог подобрать слов. — И не нужно. Мы ведь связаны. Я и так знаю, что ты чувствуешь. — Мне правда будет тебя не хватать. — Я знаю. Она протянула руку, и Аято, перехватив ее ладонь, подошел ближе. Тэмари взяла его под локоть — так, как обычно делала, чтобы вести своего подопечного. Теперь же это он стал для нее проводником. — Спасибо, Тэмари. Стерев слезы, Аято накрыл ладонью ее пальцы. Тэмари повернула голову. Аято вздохнул: от мысли, что он впервые увидел ее перед вечным прощанием, сжималось сердце. Но все же… Он был рад. Узнать, как она выглядит — не по чужим описаниям, а самому. Заглянуть в ее лицо, полное теплого чувства. Увидеть, как ветер перебирает пряди ее длинных фиолетовых волос, а на металлическом наплечнике, который она, оказывается, носила с левой стороны, искрятся золотые блики. Стороннему наблюдателю могло показаться, что господин Камисато после всего пережитого тронулся умом: он неподвижно стоял, прижав руку к боку, и смотрел в сторону так, будто воочию увидел прекрасное древнее божество. А потом вдруг улыбнулся без всякой на то причины — и двинулся вперед, к площади у фонтана. В его глазах, ставших ярко-фиолетовыми, таилась печаль, но еще они были полны нежности, с какой смотрят перед долгим прощанием на дорогих сердцу друзей.Конец музыкального фрагмента
* * *
На центральной площади царило оживление. На краю фонтана, наблюдая за городской суетой, сидел юноша, облаченный в короткую черную куртку. Компанию ему составлял стаканчик кофе. Изредка юноша поворачивал голову в сторону, будто надеялся уголком глаза выловить в толпе чей-то силуэт. На самом деле юношей он не был. И куртки обычно не носил. Да и пристрастием к напиткам смертных не славился — хотя, если уж говорить откровенно, в последнее время стал относиться к ним с интересом. И вообще, на площади у фонтана он сидел не один. — На твоем месте я бы никому об этом не рассказывал, — сказал Идрис. Сяо, все еще потрясенный неожиданным открытием, которое они с Идрисом обсуждали вот уже минут десять, вопросительно вздернул брови. «Почему?» Идрис устало провел рукой по волосам. В последние дни он выглядел почти прозрачным — даже зная о его присутствии, Сяо с трудом улавливал в солнечном свете его силуэт. Архив Бодхи разрушался. Идрис разрушался вместе с ним. Поддержка Сяо ненадолго облегчила его состояние, но удержать в мире смертных не могла. Идрис повернул голову, приоткрыл глаза. Жизни в них почти не чувствовалось, и они казались гораздо темнее, чем раньше. — Подобное знание может помешать некоторым людям двигаться дальше. Но в войне со скверной у вас не будет времени оборачиваться назад. Тех же, кто слишком зациклен на прошлом, ждет воистину ужасное поражение. — Его взгляд стал задумчивым, даже печальным. — Скверна… Она готова воспользоваться любой лазейкой, любой трещиной в твоем сердце. Думаю, ты успел и сам хорошо это понять. «Чем глубже трещины, тем серьезнее влияние скверны. И чем человек сильнее, тем больше скверна хочет его заполучить». Сяо махнул Тевкру, который как раз показался у «Кошкиного хвоста». — Да. Правда может стать утешением, но она же может углубить трещины — и подтолкнуть кого-то стать Судьей. Сяо вздохнул. — Остальные уже собираются, так что закончим этот разговор, — предложил Идрис. — Поступай так, как считаешь нужным. Я уверен, тысячелетний Якса в любом случае примет мудрое и взвешенное решение. «Не так уж и просто будет сделать это без тебя», — заметил Сяо. Идрис одарил его улыбкой. — Ты недооцениваешь свои таланты, Сяо. Сяо не успел ответить: Тевкр приблизился к фонтану и протянул в знак приветствия руку. Сяо пожал ее, кивком указал на второй стаканчик с кофе — угощать друг друга напитками уже стало их традицией. — Как поживает Екатерина? Тевкр опустился на парапет фонтана, обеспокоенно потер обломок рога, схватился за кофе, как за спасательный круг. — Предвкушает покой. — А ты? — спросил Сяо. Тевкр отвернул голову, взглянул на то, как общаются у алхимического верстака Сахароза и Ноэлль. Ноэлль, заулыбавшись, помахала. Тевкр махнул в ответ, а Сяо сдержанно кивнул. — Нормально. Почему-то нервничаю перед уходом оскверненных. Даже подумать не мог, что настолько привыкну к компании призраков. Сяо покосился на Идриса. После битвы в Долине Ветров оскверненные сохранили возможность видеть друг друга и теперь пользовались этим, чтобы наверстать упущенное за тысячи лет. Идрис явно общался с Екатериной, пускай Сяо мог видеть и слышать только одну сторону разговора. — Они ведь гораздо больше, чем призраки, — заметил Сяо. — Да. — Тевкр улыбнулся. — Это верно. Пока они общались, обмениваясь новостями за день и планами на будущее, на площади показался Аято. Завидев его, Сяо с Тевкром синхронно вздрогнули: глаза Аято были полны фиолетового света. Сначала Сяо решил, что Аято попросил Тэмари ненадолго одолжить зрение, но тут Идрис тихо сказал: — Тэмари… Ты все-таки сделала это. Одной этой фразы хватило, чтобы Сяо догадался о произошедшем. Оскверненные никогда не переставали удивлять. Аято приблизился, и друзья обменялись приветствиями — короткими, потому что все трое не могли справиться с волнением. Судя по словам Идриса, подошла Цзиньхуа. Это значило, что время, отведенное оскверненным и истинным владельцам, подошло к концу. Сяо с Тевкром поднялись с парапета, встали плечом к плечу с Аято. Казалось, три друга решили вместе провести погожий октябрьский день. Хотя объяснить, почему они просто стоят, неотрывно глядя перед собой, и делят на троих печальное молчание, никто не мог. Обращать внимание на их странное поведение прохожие не стали: в последнее время многие мондштадтцы предавались тяжелым размышлениям или воспоминаниям о потерях. Каждый видел лишь часть картины. Тевкр наблюдал, как Екатерина обращается к кому-то по левую руку. На ее губах играла непривычная улыбка. Аято смотрел, как Тэмари берется за чью-то ладонь, как она посмеивается, прислушиваясь к разговорам друзей. А Сяо провожал взглядом Идриса, в глазах которого плескалась любовь. Спустя столько времени оскверненные наконец воссоединились — и теперь с нетерпением ожидали конца своей истории.Этот фрагмент можно читать под музыку: Shiroku — Avid (From "86 Eighty-Six"). Ставьте на повтор
Идрис изучал каждую из них. Своих давних подруг, с которыми он разделил долгий путь. Горьких дней на этом пути было немало, но хватало и счастливых. Чего стоили хотя бы воспоминания о вечерах на берегу империи Цзинь, о песнях Арея, о том, как однажды Тэмари убедила всех выйти на лодках в открытое море, чтобы издали посмотреть на горы, озаренные закатным светом. Идрис помнил, как Екатерина, еще совсем юная, еще не получившая титул Смерти в короне из ледяных цветов, растерянно стояла на пороге бального зала. Как потом из толпы ей навстречу вынырнула жизнерадостная девушка с рыжими косами. Как они шутливо кружили по залу, больше заливаясь смехом, нежели действительно танцуя, и как потом плечом к плечу стояли на балконе, рассматривая звезды и мечтая о будущем, которому не суждено было случиться. Идрис помнил, как однажды они с Тэмари сидели на берегу Сэйрая, а далеко на горизонте об морскую гладь разбивались молнии. В тот день Идрис впервые услышал, как она поет. В тот день впервые увидел, какой она может быть за пределами поля боя. Стоя по колено в воде, Тэмари обращала свой голос к грозовым небесам, и гром гремел в такт ее песне.Когда я дойду до края земли, Когда будет окончен мой путь, Я найду остров, куда корабли Приплывают навеки уснуть.
Идрис помнил, как Цзиньхуа впервые показала ему древо, в честь которого получила свое имя. — Говорят, оно цветет всего раз в столетие, — сказала, подставив ладонь падающему листку, Цзиньхуа. — Мы живем в уникальное время, Идрис. Не только потому, что нашему миру не повезло потонуть во тьме, но и потому что даже во мраке скверны в нем остается что-то хорошее. — Ветер подхватил листок и понес его в небеса, навстречу позолоченным крышам императорского дворца. — Следующее цветение произойдет через пять лет. — В таком случае… — Идрис поднял голову, взглянул на то, как колышется древняя крона. — Ты непременно должна увидеть его своими глазами. Цзиньхуа, слабо улыбнувшись, кивнула. — Да. Я обещала своему другу, что мы обязательно посмотрим на цветение Цзиньхуа вместе. И поэтому… Что бы ни случилось, я должна дожить до этого момента. Идрис помнил: Цзиньхуа сдержала свое обещание. Пускай тот день стал последним в ее жизни. Его память хранила столько фрагментов их совместного прошлого… Их историю. Короткую, как жизнь бабочки. Столь же хрупкую, но столь же прекрасную. Теперь наступило время передать свои крылья другим. — Я думал, ты не придешь, — не оборачиваясь, сказал Идрис. — За кого ты меня принимаешь? София поравнялась с Идрисом. Обменявшись приветственными кивками, они вернулись к созерцанию старых друзей. — Не знаю. За человека, который целиком сосредоточен на настоящем. — Настоящее произрастает из прошлого, Идрис, — убежденно ответила София. — И потом, неужели ты правда думаешь, что я не проводила бы своих самых дорогих друзей? Идрис повернулся к ней. — Ты уверена? Насчет того, что остаешься. Как только я уйду, я уже не смогу освободить тебя от Воображаемых оков. Ты навсегда останешься призраком в артериях земли, будешь и дальше зависеть от Клятвы Ветра и сможешь соприкасаться с миром живых только через избранных тобой владельцев. Это непростой способ провести вечность. София с улыбкой опустила голову, принялась пропускать сквозь пальцы пряди и без того запутанных волос. Завидев это движение, столь привычное и уже отчасти позабытое, Идрис не сдержал тихого выдоха. — Уверена. Мы всегда принимали решения вместе, но в этот раз, как тогда в Валентии, я хочу сделать выбор сама. — Она подняла голову, обернулась, обежав взглядом троицу у фонтана. — Вероятности расколоты. Повторить слияние без Пламенного Правосудия невозможно. Можно сказать, мы выполнили свой долг, но ведь для этой эры война со скверной только начинается. Я хочу и дальше поддерживать человечество. Я думаю… если бы Арей мог, он бы тоже принял такое решение. А раз его больше нет, его наследие понесу я. Идрис вздохнул и, приобняв Софию за плечи, привлек ее к себе. — Не волнуйся, — попросила она. — Не такая уж и одинокая это будет вечность. В конце концов, меня ждет неплохая компания. Екатерина, Цзиньхуа и Тэмари обернулись. Сквозь слезы, шутки и радостные возгласы оскверненные обменялись прощальными объятиями. Затем, заложив руки за спину, София отошла на несколько шагов, незримой тенью замерла рядом с Тевкром. Идрис протянул обе ладони. С одной стороны его обхватила Екатерина. С другой, бережно поддерживая под локоть Тэмари, взялась Цзиньхуа. — Я люблю вас, ребята, — сказала София. Все четверо улыбнулись. Идрис закрыл глаза, и силуэты оскверненных задрожали. Их контуры подернулись золотым сиянием. Аято, Тевкр и Сяо синхронно прищурились, а София, напротив, только шире распахнула глаза, пообещав себе ни в коем случае не упустить момента их перехода. — Будьте счастливы, — шепотом пожелала она. В воздух взметнулись четыре шлейфа золотых частиц. Глаза Софии наполнились слезами. Она поспешно утерла лицо рукой, но слезы набежали снова, и София позволила себе просто с ними примириться. Вихри золотых частиц закружились в воздухе, напоследок обняли истинных владельцев, поднырнули под руки Софии, будто ласковые кошки, а потом устремились вверх. Четверо оставшихся у фонтана вскинули головы. Никто из окружающих не видел ничего особенного, а между тем золотые частицы поднимались все выше и выше, навстречу солнечному свету и свободным небесам. Будь они видимыми, люди бы наверняка рассмотрели четверых друзей, которые рука в руке шагали навстречу заслуженному покою. Они бы наверняка рассмотрели и теплые искры их глаз, и слезы на их щеках, и их улыбки. Они бы услышали их голоса — юные, громкие, как будто не случилось ни войны со скверной, ни последующих тысяч лет. Они бы запомнили их образы. Узнали бы их не только как сильнейших воинов, но и как людей со своими историями, горестями и мечтами. Оскверненные ушли. А мир, который они столько лет помогали сохранить, остался. Рассмеялась Ноэлль. Охнула, едва успев спрятать свои записи от порыва ветра, Сахароза. На порог «Кошкиного хвоста», напевая под нос, вышла Диона. Ее поприветствовала Эола, читавшая за столиком письмо Эмбер. Высоко на мельнице, болтая ногами, общались Венни с Ликсом. Сяо взглянул на поврежденный Архив Бодхи — тот угас, обратившись обычной безделушкой. Вздохнув, Сяо сжал его в руке. Покачал головой. Повернулся к Тевкру, спросил насчет тренировки. Аято же ненадолго спрятал руку в карман, а после, поразмыслив, достал оттуда запечатанный конверт. София улыбнулась. И, поклонившись оставшейся после ухода друзей пустоте, зашагала прочь.Конец музыкального фрагмента
Этот фрагмент можно читать под музыку: Manga Star — Ichiban No Takaramono (From "Angel Beats!"). Ставьте на повтор
Аято долгое время не мог прочесть письмо Кевина. Проблема заключалась не в зрении — в Мондштадте нашлось бы немало желающих ему помочь. Просто глубоко в душе сидел страх. Аято не забыл, как умирал Варка, как горько было отрывать его от сердца, как тяжело давались первые шаги без его поддержки, без его зычного голоса и крепкой руки. Кевин был Аято хорошим другом. На протяжении шести лет, прошедших с инцидента в Инадзуме, они неоднократно пересекались на просторах Тейвата, разделили много приятных вечеров, достаточно бокалов вина и интересных историй. Прощаться с ним было непросто. Но все же… Аято взглянул на письмо — теперь уже своими глазами. Увидел выведенные неаккуратным почерком буквы. «Аято». Кевин написал эти письма, потому что хотел попрощаться должным образом. Оставляя письмо непрочитанным, Аято отвергал его прощание, пренебрегал словами, в которые Кевин вложил всю искренность своего доброго сердца. Аято хотелось уважать его последнюю волю. Так же, как он не стал отвергать дар Тэмари. Это было их предсмертное решение. Решение, которое оставалось только принять. Опустившись на край фонтана, Аято сорвал печать. Разговор Тевкра и Сяо, гомон толпы, остальные звуки — все растаяло. Теперь значение имел лишь голос, который доносился до Аято сквозь строки. Привет, Аято. Поскольку у меня нет уверенности, кто будет зачитывать тебе письмо, я постараюсь обойтись без компромата. Я, наверное, никогда не забуду, как ты добровольно взял на себя уничтожение Кольца Изнанки. Когда Яэ описала примерный опыт, который тебе довелось пережить, я сказал: «Господи, да этот парень просто сумасшедший!» Яэ кивнула с таким видом, будто это само собой разумеющийся факт. И знаешь, лисица, как всегда, оказалась права. Ты правда сумасшедший. Я сказал об этом Кадзухе, когда через несколько месяцев после событий в Инадзуме мы встретились в Фонтейне. Только сумасшедшие отправляются в кругосветное путешествие с тростью и слепым глазом. Я не переставал думать об этом, когда ты без колебаний вступился за Мондштадт, когда отказался бросить магистра Варку в огне. Когда Принц Бездны лишил тебя возможности видеть, и уже через пару часов после этого события ты невозмутимо сел за стол и продолжил строить свои гениальные планы. Когда ты сражался в Алькасар-сарае, полагаясь на голос клинка и выработанные рефлексы. Когда ты завладел Волей Грома и подчинил себе грозовое небо. Когда поднимался вне зависимости от того, насколько больно тебе было. Когда ты снова и снова выкладывал на стол козыри, о которых никто из нас не мог даже помыслить. Ты сумасшедший хотя бы потому, что каждый из твоих сумасшедших планов сработал — и привел нас сюда. В точку, где победа перестала быть мечтой, а превратилась в осязаемый, очень серьезный шанс. Я восхищаюсь такими психами, Аято. Очень надеюсь, что после того, как все закончится, ты вернешься домой, повидать семью и как следует отдохнуть. Я попросил Тому с Аякой не поддаваться ни на какие провокации и не разрешать тебе работать, так что все бранные слова можешь адресовать мне — а им оставь только самые теплые объятия и совместные посиделки за кружкой чая. Или из чего там пьют чай в этой вашей Инадзуме. Я очень сомневаюсь, что ты бросишь свою дипломатическую миссию, так что желаю удачи. Перед лицом скверны миру просто необходимо объединиться. И такие люди, как ты, знают, как его объединить. Благодаря таким, как ты, все навек уснувшие могут спать спокойно. Главное, не забывай отдыхать и не бери на свои плечи слишком много — рядом хватает людей, готовых помочь. В защите Тейвата и не только. Прощай, мой друг. Спасибо, что поделился со мной своим сумасшествием. Кевин Аято поднял голову, взглянул на монумент. Несмотря на то, что большая часть исчезнувших благополучно вернулась в Мондштадт, его решили сохранить в качестве памятника Пепельному Бедствию. За последнее время монумент покрылся многочисленными сколами и царапинами — следами минувших битв. Взявшись за трость, Аято поднялся, все еще сжимая в свободной руке письмо. Приблизился, не сводя взгляда с темного гранита. Все говорили, что Пепельное Бедствие закончилось шесть лет назад, но Аято никогда так не считал. Пепельное Бедствие не прекращалось все эти годы. Оно оставалось кровоточащими трещинами в сердцах множества людей. Оно было подобно печальной мелодии, не переставало звучать, даже когда никто не мог увидеть музыканта, и рвало своими горькими нотами души. И вот теперь, спустя шесть лет, реквием Пепельного Бедствия наконец подошел к концу. Это стало возможно благодаря вкладу множества людей, но без одного человека не случилось бы никогда. Обогнув монумент, Аято опустился на одно колено, нашел среди цветов и свечей подходящее место. — Спасибо и тебе, мой друг. Письмо, спрятанное обратно в карман, превосходно смотрелось между букетом сесилий и связкой травы-светяшки. Аято улыбнулся. Вскинул голову. С непривычки солнце, по-осеннему приглушенное, казалось ослепительным, но Аято не отвел глаз. Над городом, рассекая небеса могучим размахом крыльев, проносилась птица. А сам город отражался в витражных окнах Собора Барбатоса и от причудливого преломления света на разноцветных гранях казался в этом отражении ожившей сказкой. Оперевшись на трость, Аято поднялся. Перед тем, как уйти с площади, он в последний раз взглянул на письмо у монумента и тихо сказал: — Спи спокойно, хранитель человечества.Конец музыкального фрагмента
* * *
О том, что Кэйа очнулся, Кли узнала от Софии. Побросав прежние дела, Кли подхватила рюкзак, наспех натянула плащ, нахлобучила на голову шляпу и бросилась к выходу так быстро, что едва не влетела в Клода. Клод увернулся с мастерством пятисотлетнего воина. Прокричав извинения, Кли столь же громко пообещала, что объяснит все позже, и закончила свою речь оглушительным хлопком двери. — О, — только и сказал Клод. Лишь по пути Кли вспомнила, что пробуждение Кэйи значит и прощание с оскверненными. София решила остаться, но Кли хотелось сходить на площадь, поддержать ее: говорить близким вечное «прощай» ни капельки не просто. Теперь Кли знала об этом не понаслышке. — Меня поддерживает природный оптимизм, — со смехом заявила София. — Не волнуйся. Лучше побудь с Кэйей. Его обрадует твоя компания. Пускай и с неохотой, Кли все же согласилась. У Кэйи гостил Август. Оказалось, Джинн решила передать ему обязанности магистра. Август, в свою очередь, решил назначить Кэйю своим заместителем. Кэйа пожаловался, что Август пользуется его добросердечностью. Кли на это ответила, что если бы Кэйю не устраивал такой расклад, он бы не стал соглашаться. Кэйа признал поражение. Август и Кли отметили победу довольными усмешками. Потом Август ушел, а Кэйа с Кли остались — обниматься и много-много разговаривать. Кэйа стребовал подробный отчет о тех днях, которые провел без сознания. Затем разговор случайно зашел об Альбедо. — Как ты? — решившись, спросил Кэйа. Кли принялась задумчиво накручивать на палец прядь волос. Наблюдая за этими судорожными движениями, Кэйа не сдержал вздоха, положил ладонь ей на колено. Кли ответила слабой улыбкой. — Нормально. То есть… Не совсем. Кэйа сочувственно приподнял брови. — Прости. — Кэйа, милый, я ведь уже говорила: тебе не за что извиняться. Мы сделали все, что могли. По крайней мере попытались. — Кли опустила глаза, постучала носками ботинок друг о друга. — Знаешь… Какая-то часть меня смирилась с таким исходом заранее. Еще когда мы вытаскивали Аякса. Или даже раньше. В какую-нибудь из наших многочисленных стычек. А может, я знала об этом с самого начала. С того самого момента, как Альбедо ударил меня в руинах штаба. Кли коснулась шрама на виске. — На самом деле я похоронила его еще шесть лет назад. Просто долгое время не могла себе в этом признаться. Вместо ответа Кэйа отвернул голову, взглянул за окно. Из-за солнечного света его глаза казались двумя бесцветными кристаллами. Лицо приобрело потерянное выражение. Кли придвинулась ближе, взяла Кэйю за ладонь, вынудив перевести взгляд. — Мы сделали все, что могли, — повторила она. Кэйа вздохнул. Они с Кли прижались друг другу лбами и сидели так еще долго, рисуя в голове образы минувших дней. Кэйа вспоминал, как впервые встретился с Альбедо. Как они порой вместе работали над разными случаями, и Альбедо всегда оставался человеком, на которого можно было положиться. Как нередко они возвращались из штаба одной дорогой, и навстречу из-за угла выбегала Кли — тогда еще маленькая девчушка в смешной шапке. Мир никогда не был простым местом, но в те дни казался светлее, чем прежде, когда после ссоры с Дилюком Кэйа тонул во тьме одиночества. Альбедо и Кли стали нитью, которая помогала ему идти на свет. Кли тоже вспоминала первую встречу с Альбедо. Воспроизвести его спокойный голос, оживить в памяти его улыбку, его теплый взгляд — чтобы сделать это, Кли достаточно было закрыть глаза. Там, внутри Архива Бодхи, Кли пообещала, что сохранит об Альбедо самые лучшие воспоминания. И что они непременно окажутся сильнее тьмы. — Он был бы рад, что ты стал заместителем, — прошептала Кли. — Я постараюсь его не подвести. — Кэйа, я очень счастлива, что ты здесь. Он разомкнул объятия, посмотрел на нее с предельной серьезностью. — Я тоже счастлив, искорка. И еще я очень рад иметь такую сестру. Спасибо за твой свет. Спасибо… за все.Этот фрагмент можно читать под музыку: Barcelona — Come Back When You Can. Ставьте на повтор
Покинув комнату, Кли направилась домой. В этот раз она никуда не спешила. Напротив, часто останавливалась, чтобы поприветствовать знакомых или просто посмотреть по сторонам, понаблюдать за мондштадтской суетой, поймать в ладонь не по-октябрьски теплый ветер. Еще она много думала. О произошедшем. О смерти Альбедо. О словах Кэйи. О будущем, которое только предстояло определить. И о письме Кевина. Шесть лет назад, получив прощальное письмо Кэйи, Кли долгое время не могла решиться его прочесть. В этот раз она не стала колебаться. Устроившись на кровати в маминой комнате, подставила бумагу солнечным лучам и заскользила взглядом по строкам. Здравствуй, маленькая ведьма. Помнишь, как мы впервые встретились? Конечно, Кли помнила. Забыть такое было непросто: Кевин ворвался в библиотеку Ордо Фавониус, в буквальном смысле разбив собой окно. А потом, повернувшись к Кли, подмигнул ей так, словно пытался сказать: «Все обязательно закончится хорошо. Вот увидишь». — Это случилось во время битвы в Мондштадте, — шепнула Кли. Это случилось во время битвы в Мондштадте. Кли засмеялась, утерла набежавшие слезы и вернулась к чтению. Ты стояла передо мной, храбрая девчушка, и смотрела так, как не смотрит ни один взрослый. В твоих глазах метался неистовый огонь. Он не разрушал и не обжигал — он освещал путь. Откуда-то из-за этой стены пламени я безостановочно слышал твой голос: «Крепко держи клинок, Каслана. И сражайся, мать твою, до конца!» Хотя про «мать твою» я немного приукрасил. Потом, когда мы сбежали из Мондштадта, ваша с Тимми поддержка помогла нам выбраться из Воображаемого пространства. Тогда я подумал: «Анемо Архонт мне свидетель, эту девушку ждет большое будущее». Честное слово, в тот момент как раз подул ветер. Так что Анемо Архонт совершенно точно был мне свидетелем. И совершенно точно может подтвердить: что бы ни ждало тебя впереди, ты справишься. Ты станешь достойной ведьмой. Или не ведьмой. Кем захочешь. Мне жаль, что мы знали друг друга так недолго. Черт, как бы я хотел лучше узнать каждого из вас. Тебя. Тевкра с Тимми. Вне войны, вне всех этих сумасшедших событий. На протяжении наших совместныхКонец музыкального фрагмента
* * *
— Тимми, ты не забыл кексы? Тимми вздохнул. Ты можешь стать владельцем Глаза Бога, вознестись до Хранителя Четырех Ветров и даже сразиться бок о бок с Архонтом, но для мамы ты так и останешься ребенком, которому надо напоминать о кексах. С другой стороны, только мама догадается печь Хранителю Четырех Ветров кексы — между прочим, самые вкусные во всем Мондштадте. Бросив рюкзак у порога, Тимми заглянул в комнату, где восстанавливался от ран его дядя. Герберт оторвался от газеты, одарил племянника лучезарной улыбкой. — Что, наконец сбегаешь из дома? — Все детство об этом мечтал, — ухмыльнулся Тимми. Герберт постучал по одеялу, и Тимми с готовностью устроился на краю кровати. — Но, если серьезно, я буду скучать. И волноваться. Вы с мамой точно не подеретесь? — Ты нас недооцениваешь, дорогой, — сказала возникшая в дверях мама. — Мы ведь взрослые люди и способны себя контролировать. Герберт недоверчиво вскинул бровь. — А, то есть, когда ты вчера чуть не надела мне на голову кастрюлю, ты себя контролировала? Мама фыркнула, скрестила руки на груди, и Тимми, не выдержав, расхохотался. Честное слово, эти двое друг друга стоили. С тех пор, как мама предложила Герберту пожить до выздоровления в свободной комнате, они ругались безостановочно. Поначалу встревоженный, Тимми быстро заметил, что перепалки приносят обоим неподдельное удовольствие — на самом деле мама с Гербертом успели друг по другу соскучиться. Когда-то они были братом и сестрой, которые вместе, плечом к плечу, противостояли жестокости своего отца. Такое не забудешь, не сотрешь ни временем, ни обстоятельствами. Тимми знал: Герберт останется жить с мамой. Теперь брат с сестрой так просто не расстанутся. — Чем собираетесь заняться? — спросил он. Мама с Гербертом переглянулись. Герберт отложил газету, а мама прошла в комнату, придвинула к кровати стул, оперлась на спинку. Она заглянула домой ненадолго, только чтобы проводить сына, так что на ее поясе по-прежнему была закреплена рапира. Рапира, отмеченная символом семейства Мадригал. — Дилюк с Джинн планируют создать независимую организацию, — сказала мама. — Дилюк предложил нам присоединиться. — Наш отец был подонком, — заявил, несмотря на неодобрительный взгляд мамы, Герберт. — Но зато благодаря ублюдку мы умеем то, чему обычных рыцарей не учат. Наконец-то этим талантам найдется достойное применение. Мама развела руками. «Не поспоришь», — перевел Тимми ее безмолвный жест. — Вы станете отличными защитниками Мондштадта, — убежденно сказал Тимми. — Берегите себя. Герберт привлек Тимми к себе, похлопал его по плечу. Мама опять спросила про кексы. Тимми опять вздохнул. Герберт сказал, что Хранитель Четырех Ветров вполне может обойтись без кексов. Мама на это ответила, что кексы нужны всем, даже Хранителям Четырех Ветров. Им, возможно, в особенности, ведь на то, чтобы прятать рога и хвост, уходит много сил. Тимми вздохнул в третий раз. Тогда мама снова спросила про кексы. Не потому, что забыла, а потому что слишком волновалась перед грядущим расставанием. Затем мама с Тимми оставили Герберта отдыхать. Тимми попросил не провожать его до ворот, потому что рассчитывал на личный разговор с еще одним важным человеком. Мама не стала настаивать. Странно. Когда в Сумеру Тимми рассказывал Кли о своей идее отправиться в путешествие, он думал, что покинет Мондштадт не оборачиваясь. В те дни пропасть, которая отделяла их с матерью, казалась непреодолимой. Тимми был твердо убежден, что не станет скучать. Кто же в трезвом уме скучает по клетке? Но за короткий срок многое изменилось. Пропасть не исчезла — Тимми с мамой до сих пор ощущали неловкость, — но все же над ней впервые за долгое время появился хлипкий мост. Перед тем, как попрощаться, Тимми не стал обнимать маму, не стал говорить теплых слов. Теплым словам еще только предстояло накопиться. Тимми был не из тех, кто необдуманно разбрасывался благодарностями, поэтому он лишь кивнул и протянул маме руку. Она беззвучно вздохнула и крепко обхватила его ладонь. — Ты не спрашиваешь, вернусь ли я, — с усмешкой отметил Тимми. — А ты ответишь? — В уголках маминых губ обозначилась улыбка. — Не хочу, чтобы у тебя складывалось впечатление, будто я опять к чему-то тебя принуждаю. Тебя ведет вперед свободный ветер. Так лети. Будь свободен. Может, однажды Анемо Архонт благословит нас на новую встречу. Если это произойдет, я буду рада. А если же нет… В ее глазах сверкнула грусть, и Тимми крепче сжал ее пальцы. Мама с тихим смешком опустила взгляд. — Произойдет, — сказал Тимми. — Мадригалы всегда находят друг друга. — Но мы-то с Гербертом не Мадригалы. Тимми выпустил ее руку и, толкнув дверь, спустился на одну ступеньку. Задумчиво замер. Обернулся. Он не улыбался, но его лицо хранило теплое выражение, и мама взглянула в ответ с мягкостью. — Ты носишь рапиру с их гербом и стремишься защищать город. А еще ты моя мама. Этого вполне достаточно. Тимми шутливо отсалютовал и, больше не оборачиваясь, двинулся в сторону городских ворот. Хелма Мадригал сложила руки на груди, прислонилась к косяку и проводила сына взглядом. На его рюкзаке болтался Глаз Бога, теперь уже поддельный, а волосы трепал осенний ветер. Некоторое время Хелма еще видела вдали его озаренный солнцем силуэт. Прежде, чем свернуть за угол, Тимми помахал. И хотя он не смотрел назад, Хелма подняла руку и помахала в ответ. Перед тем, как отправиться к городским воротам, Тимми заглянул в «Кошкин хвост». Венти сидел на балконе — подальше от кошек. Завидев долгожданного гостя, он откинулся на спинку стула и поднял стакан с глинтвейном. Тимми запрыгнул на перила. Диона принесла кофе и пообещала к моменту возвращения Тимми домой разрушить винную индустрию Мондштадта. Тимми сказал, что с удовольствием на это посмотрит. — Безжалостный, — заявил Венти, когда Диона ушла. — А о своем Архонте ты подумал? Что же он будет делать без процветающей винной индустрии? Тимми закинул ногу на ногу, отхлебнул кофе. — Еще скажи, что позволишь Дионе разрушить свою драгоценную святыню. Да я скорее поверю в то, что на нашу землю сядет другая планета. — Говорю же. Безжалостный. — Что ты. Это я еще добрый. — И кого я только выбрал Хранителем! О, помоги мне, Барбатос! Хм… — Венти притворно задумался. — Погодите-ка… Тимми фыркнул, но быстро посерьезнел. Вообще-то он пришел к Анемо Архонту обсудить важную тему, и Венти прекрасно об этом знал. Теперь Тимми хорошо понимал значение таинственных искр, которые и раньше всегда плясали на дне глаз этого загадочного барда. — Венти, ты уверен, что мне следует покидать Мондштадт? Война со скверной только начинается, и… — И это та причина, по которой сейчас ты должен быть где угодно, но не здесь. — Венти подался вперед, облокотился на стол, взглянул на Тимми поверх сцепленных пальцев. — Тимми, ты обладаешь умом, с которым мало кто может потягаться. Дана не менее талантлива. Вы образуете прекрасный союз… Густо покраснев, Тимми чуть не поперхнулся кофе. — …борцов со скверной, — закончил Венти. — И не смотри на меня такими глазами. Я сказал именно то, что хотел сказать. — Ну да, ну да, — проворчал Тимми. Венти приложился к глинтвейну. — Недостаточно просто собрать сведения о скверне и древних цивилизациях. Нужно осознать их. Сделать правильные выводы. Выявить ошибки, допущенные нашими предшественниками, и разработать меры, чтобы не допустить их. Я не знаю человека, который лучше бы подходил на эту роль. Тимми никогда не считал констатацию фактов похвалой, поэтому не стал смущаться. — Допустим. Но я ведь теперь Хранитель. — Тимми, ветер невозможно удержать в пределах одного города. Я выбрал тебя именно потому, что ты обладаешь истинной свободой. Пускай так остается и впредь. Тимми кивнул. Он пришел к Венти не за самоуспокоением. Ему просто нужно было убедиться, что даже Хранители Четырех Ветров обладают свободой лететь в любом направлении. Выглянув с балкона, Тимми заметил, что у городских ворот уже собрались друзья. Он соскочил с перил и хотел было опустошить стакан с кофе, когда заметил на столе книжку с незнакомым названием. «Межгалактические легенды, — гласили буквы на обложке. — От А до Я, от Эонов до хелиоби». Тимми никогда не слышал таких слов. — Что это? — поинтересовался он. — А, — Венти бережно накрыл книгу ладонью. — Прощальный подарок Кевина. Даже перед смертью не упустил возможности подбросить идей. Никак не дают несчастному барду захлебнуться в творческом кризисе и вине! — Захлебнуться в вине ты можешь и без творческого кризиса, — заметил Тимми. — Еще скажи, что тебе нужен повод. — Хе-хе, — ожидаемо отозвался Венти. Допив кофе, Тимми попрощался и отправился вниз, а Венти остался сидеть, в задумчивости поглаживая пальцами обложку. Будь Небесный порядок в сознании, эта книга, повествующая о жизни за пределами Тейвата, была бы в одночасье уничтожена. Но Небесный порядок больше не принимал участия в дальнейшей судьбе человечества. Возможно, именно это пытался сказать своим подарком Кевин. «Расскажи людям истории о вселенной, Венти. Чтобы в будущем они сражались не только за Тейват, но и за прекрасные миры, которые ждут их за фальшивыми стенами». — Обещаю, друг. И знаешь, что? Я больше не позволю Шестипалому Хосе играть за меня. Каждую из этих историй я расскажу сам.Этот фрагмент можно читать под музыку: Tommee Profitt, Fleurie — Remembrance. Ставьте на повтор
Тимми подошел к городским воротам и тотчас оказался в объятиях друзей. Дана, усмехаясь краем губ, наблюдала за бурным прощанием издалека. Тогда Тевкр подтащил ее ближе, вовлек во всеобщую суету, и от неожиданно захлестнувшего ощущения единства на глаза Тимми навернулись слезы. Он крепко прижал к себе Кли. Обнял Тевкра. Тот хлопнул Тимми по спине, пожал руку Клоду и Дане. — Даже не верится, что мы расходимся, — вздохнула Кли. — Ну, это же не навсегда. Мы с Даной приедем на Праздник Зимы. Должен же я проверить, что вы не убили в мое отсутствие Фердинанда? — Да не тронет никто твоего голубя, — пробормотала Кли. — Я до сих пор понятия не имею, чем он отличается от других голубей, — чистосердечно сознался Тевкр. Тимми открыл рот, чтобы прочитать лекцию о голубях, но Дана вовремя утянула его в повозку. Клод усмехнулся. Тимми напомнил, что им с Клодом предстоит несколько дней дороги в маленьком замкнутом пространстве, и Клод тут же помрачнел. Кли сочувственно пожелала ему удачи. — С вами было весело, — улыбнулась Дана. — Буду с нетерпением ждать новой встречи. Клод тоже запрыгнул в повозку. На этом прощание подошло к концу. Повозка тронулась с места, и Кли с Тевкром побежали следом, крича: — Увидимся на Празднике Зимы! — Приезжайте поскорее! — Только не играйте свадьбу без нас! — И не мучайте Клода голубями! Тимми еще долго провожал друзей взглядом. Кли с Тевкром остановились у конца моста и, приобняв друг друга, махали вслед. Тимми усмехнулся, стер набежавшие слезы, пробормотав что-то насчет сентиментальных придурков. Они, конечно, обещали обмениваться письмами, да только в путешествиях не так уж просто получать почту. Но Тимми надеялся, ветра помогут им сохранить связь. В конце концов, Анемо Архонт приглядывал за своими детьми, как бы далеко от дома они ни оказались. — Я обязательно вернусь, — прошептал он. — Вот увидите. Мы встретимся снова. И ни за что не отдадим наш дом скверне. Когда силуэты Тевкра и Кли превратились в две неразличимых точки, Тимми устроился в дальнем углу повозки. Дана с Клодом, обменявшись взглядами, завели тихий разговор — оба почувствовали, что Тимми хочется побыть наедине. Ну а Тимми достал из кармана письмо, которое до этого момента все не успевал вдумчиво прочесть. Привет, чувак. Тимми усмехнулся. Я бы хотел написать что-нибудь про свободу, про силу воли, про мальчишку, который восхищает меня своей стойкостью не меньше, чем своим умом. Да только ты и так все знаешь. И наверняка еще возмутишься, если я буду почем зря тратить бумагу. Потому что бумагу делают из деревьев, а вырубка деревьев вредит природе, а голуби — неотъемлемая часть природы. А людей, которые не уважают голубей, стоит скидывать с моста. — Придурок, — покачал головой Тимми. Он сам не знал, почему на глазах вдруг выступили слезы. Тимми сумел их сдержать. — Говоришь, не хочешь тратить бумагу, и все равно переводишь ее на то, что я и так прекрасно знаю. Поэтому давай я лучше напишу непрошеный совет. Если захочешь, можешь скинуть с моста и его тоже. Я не обижусь. Непрошеные советы это заслужили. Ты чертовски умен, малец, и это одна из лучших твоих черт. Еще ты внимателен к людям, и это вторая из твоих лучших черт. Сохрани их обе. Пускай остаются неразрывно связаны друг с другом. Пускай твой ум служит тебе маяком, а не стеной между тобой и окружающими. К этим двум чертам добавь третью: будь внимателен и к своим чувствам тоже. Не пытайся играть в невозмутимого гения. Смейся, если хочется смеяться. Плачь, если хочется плакать. Если тебе больно, скажи об этом тому, кто рядом. Если тебе хорошо, тоже скажи. Мы всегда много говорим о плохом и незаслуженно мало — о хорошем. Говори. Чувствуй. Живи. Я хотел попросить назвать какого-нибудь голубя в мою честь, но знаешь… Пожалуй, лучше не надо. Будь счастлив, Тимми. Кевин Тимми закрыл лицо рукавом. Рукав тотчас пропитался слезами. Тимми пытался справиться с чувствами, но, наверное, после всего пережитого у него уже не осталось сил прятаться под маской. С одной стороны подсел Клод, с другой опустилась Дана. — Ты в порядке? — ласково спросила она. — Да так, — уклончиво ответил Тимми. — Соринка в глаз попала. Ему даже не пришлось смотреть, чтобы почувствовать, как опечаленно переглянулись Дана с Клодом. Тимми мысленно отругал себя. Опять! Опять он пытается показаться круче, чем он есть на самом деле. А ведь даже с рогами, хвостом и частичкой божественности Анемо Архонта он так и остался мальчишкой, которому тоже иногда хочется как следует поплакать. — Нет. Не так. Письмо Кевина в глаз попало. Почему этот дурак умер! Почему не дожил до момента, когда мог сказать обо всем лично! Дана обхватила его за плечи. Клод тихо вздохнул. — Я так не хотел, чтобы они с Отто умирали, — вытерев лицо, в сердцах сказал Тимми. — Так надеялся, что мы все вернемся из Долины Ветров живыми. «Мы все вернемся на остров яблонь, мы все вернемся к себе домой»… Черт. — Ох, Тимми, — прошептала Дана. Покачав головой, Тимми крепко прижал ее к себе, а второй рукой обхватил плечо Клода. Тот отозвался слабой улыбкой. В его глазах отражались схожие мысли. Всем хотелось избежать потерь. Вернуться в «Долю ангелов» тем же составом, каким они слушали песню Венти перед финальной битвой. Разделить друг с другом еще много светлых дней. Жаль, у судьбы были другие планы. — Он приглядывает за нами, — убежденно сказал Клод. — Ты не можешь этого знать. Клод достал зажигалку. Щелчок — и над ней заплясал язычок пламени. Казалось, еще немного, и воздух наполнится привычным терпким запахом, а к небесам заструится сигаретный дым. — Я точно это знаю. Он смотрит на мир нашими глазами, он хранит свое наследие в наших сердцах. И несет свой свет через все, что оставил после себя. Тимми усмехнулся. Сердце все еще покалывала боль, но слова Клода, пускай и звучали необходимой для самоуспокоения чушью, приободрили. — Да уж. Через письма, книги и зажигалки. — Через письма, книги и зажигалки, — согласился Клод. Поскрипывая колесами, повозка направлялась в земли Сумеру. А трое в повозке, не считая кошки, сидели, тесно прижавшись друг к другу. Делили на всех молчание, полное взаимопонимания, и смотрели, как тает вдалеке город мельниц. Город ветра, вина и свободы.Конец музыкального фрагмента
* * *
Это было уже второе письмо, которое Тевкр получил за последнее время. Первое, от Отто, он сразу же после прочтения спрятал в ящике стола — оно касалось механического глаза Аякса и должно было пригодиться позже. Второе, от Кевина, Тевкр решил вскрыть сейчас, пока Кли забирала в заброшенном алхимическом лагере жестяную коробку. Стылый ветер Драконьего Хребта пробирался под куртку. Тевкр не замечал: став марой, он потерял чувствительность к холоду. Как и ко множеству других вещей. Перед тем, как приступить к чтению, Тевкр в задумчивости прогладил сгиб письма. Здесь, посреди заснеженных просторов и сверкающих льдом вершин, ему снова вспомнилась Екатерина. Они попрощались еще до того, как прийти на площадь. Екатерина заплела косы. Поскольку в зеркалах она не отражалась, оценивать новый образ пришлось Тевкру. Тевкр счел, что косы замечательные, но все-таки не сдержал любопытства: — Чего это ты вдруг решила? — На память, — ответила Екатерина. После битвы в Долине Ветров их связь окрепла до такой степени, что Тевкр без труда уловил образ прошлого — худую рыжеволосую девушку в праздничном платье. Пробежав через распахнутую балконную дверь, она схватилась за перила, с восторгом взглянула на усыпанное звездами небо, а потом развернулась. Жестом подозвала к себе. Что-то сказала. Тевкр не услышал ни слова, но несмотря на то, что незнакомка улыбалась, сердце болезненно защемило. Ольга. Девушка, о которой Екатерина никогда не рассказывала, но о которой думала большую часть свободного времени. Тевкр решил, что время настало. — Кем она была? Видимо, Екатерина пришла к той же мысли, потому что впервые не стала прятать сердце за неприступной стеной льда. — Моей близкой подругой. Мы были вместе еще задолго до начала проекта «Оскверненные». Оля столько раз спасала меня… Губы Екатерины дрогнули. Пытаясь скрыть чувства, она принялась с нарочито деловым видом перебирать завязки плаща. Тевкр наблюдал за ее лихорадочными движениями, не скрывая сожаления. Он знал: то, кем была для Екатерины Ольга, невозможно уместить в слова. — Она никогда не просила ничего взамен. «Что ты, Катенька! Не волнуйся. Сегодня я помогу тебе, а завтра ты прикроешь мне спину. Мы дожили до этого дня именно потому, что безоговорочно доверяли друг другу». Руки Екатерины тряслись. Вздохнув, Тевкр шагнул вперед, высвободил завязки плаща из ее напряженных пальцев, принялся распутывать затейливые узлы. Екатерина вздохнула. Опустила голову. Она не плакала, но в глазах теснился колкий лед. — А я не смогла. Не прикрыла ей спину. Не была рядом, когда Оля во мне нуждалась. И в конце концов… — Не надо, — попросил Тевкр. Он чувствовал то же, что и Екатерина. Видел ее глазами. Вместе с ней сжимал рукоять клинка, вместе с ней наносил последний удар. Вместе с ней опускался на колени и плакал навзрыд над телом чудовища, в которое обратилась их общая подруга. А после, лишившись всякого желания выражать эмоции, вместе с ней впервые принимал титул Смерти в короне из ледяных цветов. Незримая холодная корона венчала и его голову тоже. Не было никакого смысла облачать боль в слова, которые им обоим не хотелось слышать. — То, что творит с людьми скверна, необратимо, — сказала вместо этого Екатерина. — Даже если человеку удается освободиться, она все равно оставляет след. — Ее ладонь легла на сердце Тевкра. — Эти раны не способно исцелить ни время, ни лекарства, ни даже магия других миров. С ними можно только примириться. Тевкр не ответил, сосредоточив все свое внимание на узелках. — Мы, чьи тела и сознания искажены скверной, обречены вести вечную борьбу. Но я устала, Тевкр. С меня хватит. Я хочу сложить оружие. — Скоро все закончится, — тихо пообещал Тевкр. — Да. — По губам Екатерины скользнула улыбка. Это редкое выражение окончательно убедило Тевкра, что они прощаются навсегда. — Я очень жду этого. Я не знаю, куда уходят мары после смерти, как не знаю и того, заслуживаю ли лучшего мира по ту сторону. Возможно, мне не суждено встретить Олю. Но если она все-таки где-то там, ждет меня… — Ты приложишь все усилия, чтобы ее найти. Тевкр наконец справился с завязками, отступил, чтобы оценить результат. На самом деле ему было все равно. Просто бытовые заботы помогали сосредоточиться на настоящем. Оставаться собой. Видеть перед глазами реальный мир, а не рыжеволосую девушку, танцующую посреди праздничного зала. Екатерина протянула руку, коснулась кончиками пальцев рваной бледной полосы, которая осталась на запястье Тевкра из-за борьбы со скверной. — Тевкр, я не стану врать: эта сила всегда будет твоим проклятием. Она будет терзать тебя, отделять от смертных, толкать за грань человечности, нашептывать кошмары, пытаться вырваться из-под твоего контроля. Это сложнейший из возможных путей, и никто из оскверненных не сможет посоветовать, как пройти его до конца. Мы все проиграли. Все в той или иной степени утратили часть себя, сошли из дистанции, так и не узнав, что лежит там, за краем войны. Тевкр слушал ее молча. Губы сжались в тонкую нить. Глаза оставались сухими, но сердце колотилось так, что отдавалось в висках. — Я могу сказать лишь одно. Помни, ради чего сражаешься. Береги друзей. Береги Кли. Может, вашей эре повезет больше, чем нашей. Дойди до конца, Тевкр. Проведи всех нас за край войны. Тевкр много думал о ее словах. О темной метке на своем сердце. О причинах сражаться. О том, что лежит за последним пределом. О том, что будет с ним, если скверна исчезнет из Тейвата. О том, возможно ли это в принципе. Думал он и об авторе письма. Они с Кевином оба были отмечены скверной, оба освободились от заражения. Так Тевкру казалось изначально. Но правда заключалась в том, что они так и остались ее узниками. Тевкр нес скверну в своем изменившемся теле. А Кевин лишь выиграл себе немного времени, чтобы довести начатое до конца. Они делили на двоих схожую судьбу. Только Тевкр выжил. А Кевин нет. Со всеми своими талантами, силой духа, регенерацией… Он все-таки не дошел до конца. Раньше это показалось бы Тевкру несправедливым. Теперь он понимал: судьбе неведомо понятие справедливости. Смерть Ольги, жертвы оскверненных, падение Шиу, болезнь матери, гибель Кевина — все это было неправильным, но все же случилось. Такая уж жизнь. Неправильная и несправедливая. Она порождает злобу и раздор. Дает силы таким, как Принц Бездны. Безжалостной рукой стирает людей из самого полотна реальности. Отнимает старших братьев. Отцов и матерей. Разлучает возлюбленных. Ломает клинки. Обрезает нити жизней. Заставляет приносить невозможные жертвы и раскалывает сердца. Но это не единственная ее сторона. Жизнь — это семья, друзья и возлюбленные. Это танцы в фонтанах и встречи в «Доле ангелов». Это чай и самые теплые на свете сказки. Это разговоры по душам, песни и путешествия. Это ехать в повозке с лучшим другом и приглушенно спорить о девушке, которая тебе нравится, но которую ты хочешь сберечь. А потом целовать ее посреди пустыни, мысленно ругая себя за глупость. Это сидеть на крыше, пить кофе с тысячелетним Яксой. Меняться. Менять. Смеяться. Верить. Посылать веру к черту — и строить будущее своими руками. Подниматься, когда упал. Хвататься за протянутые руки, протягивать руки. Выбирать милосердие. Побеждать тьму. Жизнь — это не скверна. Не свет и не тьма, не хорошее и не плохое. Это просто книга с пустыми страницами, и каждый сам решает, какую историю он туда впишет. Кевин, Арей, другие оскверненные — все они поставили для себя точку, чтобы остальные могли и дальше писать свои книги. По этой причине Тевкру хотелось приложить все усилия, чтобы подарить своей книге лучшую из возможных концовок. Чтобы в эпилоге он смог написать:А потом Тевкр дошел до края войны — и шагнул дальше. За ее пределы. Мир, который предстал его глазам, не был идеальным: многое предстояло починить, многое — создать заново, а многому уже не суждено было существовать вовсе. Но главное, что мир все-таки был. Никто не мог пообещать Тевкру «долго и счастливо». Никто не знал, что ждет впереди, и не мог гарантировать, что после эпилога не начнется новая история, полная новых испытаний. Но Тевкр знал: он дошел до финальной черты не ради того, чтобы предаваться сомнениям. Поэтому, оставив войну позади, он зашагал по полю бумажных цветов навстречу неизведанному миру. Строить «долго и счастливо» своими руками. «Ради нас. Вопреки всему».
Улыбнувшись этим нелепым мыслям, Тевкр наконец развернул письмо.Этот фрагмент можно читать под музыку: Ezra Furman — Forever In Sunset. Ставьте на повтор
Как и ожидалось, в жестяной коробке под алхимическим столом обнаружились кисти и краски. Драконий Хребет всегда был для Альбедо «местом силы». Так шутливо выражался Кэйа. Проще говоря, Альбедо чувствовал здесь прилив вдохновения. По этой причине он всегда использовал для изготовления красок морозостойкие материалы — никому не хочется испортить картину, над которой усердно трудился несколько дней. Кли поставила жестяную коробку на стол. Посреди лагеря по-прежнему стоял мольберт с неоконченной картиной — силуэтами юноши и маленькой девочки на фоне заснеженных гор. Альбедо и Кли. В прошлый раз Кли стояла перед картиной, с трудом сдерживая слезы, и прокручивала в голове бесконечные вопросы без ответа. О том, кем был Альбедо. О том, возможно ли его вернуть. О том, что будет, если Кли придется жить без него. В этот раз Кли не стала предаваться подобным размышлениям. Вместо этого она подтащила мольберт к алхимическому столу и взялась за кисть. Прежде вершиной ее художественного мастерства считался разве что Сайно, которого она от скуки нарисовала на библиотечной карточке в конце августа, десять тысяч вечностей назад. Кли не переживала о подобных глупостях. Кевин привел ее на Драконий Хребет не для того, чтобы демонстрировать свои таланты. Свидетелями ее неумелых движений здесь могли быть разве что хиличурлы да лисицы. Если уж у хиличурлов и лисиц есть что-то общее, так это полное равнодушие к изобразительному искусству. Кли бережно касалась холста кончиком кисти. Ее жесты были исполнены нежности — Кли казалось, она соприкасается одновременно и с прошлым, и с будущим. Холст стал ее перепутьем. Воплощением настоящего, в котором теперь предстояло жить дальше. По снегу заскрипели шаги. — Прочитал? — не оборачиваясь, спросила Кли. — Прочитал. — Тевкр устроился на краю стола, принялся наблюдать за работой Кли. Та не возражала. — Он напоминает, что Арей даже без падения Шиу не дожил бы до тридцати. Кли оторвалась от прежнего занятия, взглянула на Тевкра. — Скверна изнашивала его тело, — объяснил тот. — То, что на протяжении семи лет давало ему преимущество, в конце концов стало его главной слабостью. От этого в той или иной степени страдали все оскверненные, но Арей — больше других. Он был первым. Их лидером. И к тому же находился под влиянием Могущества Шиу. Закусив губу, Кли вновь коснулась кистью холста. Она и прежде не раз задумывалась, какую цену придется заплатить Тевкру за силы мары. Ответ напрашивался сам собой. — Не волнуйся, — попросил Тевкр. — Именно это и пытался сказать мне Кевин. Скверна дает могущество, но плата неизбежна. Если я хочу прожить как можно дольше, в моих интересах полагаться на скверну в самую последнюю очередь. Я должен найти способ сражаться без нее. Кли припомнила, с каким равнодушием Тевкр резал самого себя, когда нуждался в силах, и спешно кивнула. — Мы будем искать этот способ вместе, — пообещала она. Тевкр слабо улыбнулся в ответ. — Что еще он сказал? — Сказал помочь тебе с картиной. Я сначала решил, что это какое-то иносказание, но теперь, кажется, понял. — Соскочив со стола, Тевкр взял из коробки кисть. — Разреши? Не удержавшись от дурашливого поклона, Кли отстранилась. Тевкр замер у холста. К двум фигурам на фоне озаренной звездным светом белизны добавились новые. Они почти не отличались друг от друга, кроме цветов и размеров, но Тевкр отчего-то не сомневался, что сумеет найти среди них всех, кто был в «Доле ангелов», и всех, кто дотуда не добрался. Все они останутся на этой картине — жить до тех пор, пока Драконий Хребет окончательно не поглотят снега. — Неудивительно, что Кевин попросил помочь тебе. Тевкр порылся в коробке, отыскал красную краску. Из флакончика пахло пылью и цветами. Странное, невозможное сочетание. Прямо как помесь чувств, которая охватывала сейчас Тевкра и Кли. Веселье мешалось с печалью, счастье — с горечью. Кли улыбалась, но в ее глазах теснились слезы. Тевкр был уверен в своих действиях, но не мог сдержать дрожь рук. — Что ты имеешь в виду? — спросила Кли. Тевкр склонился над холстом и несколькими осторожными движениями подправил самую важную деталь на картине. Шляпу. Из той смешной круглой шапочки, в которой маленькая Кли носилась по Драконьему Хребту и окликала старшего брата, она превратилась в остроконечную шляпу, которую Кли носила сейчас. — Тевкр… — выдохнула Кли. Он отложил кисть, повернулся, разглядывая пляску искр в ее широко распахнутых глазах. — Все-таки это было иносказание. Кли широко улыбнулась. Солнечные лучи скользнули по ее лицу, подчеркнули румянец, ямочки на щеках, застывшие на ресницах слезы. Тевкр выдохнул — а затем, отбросив сомнения, сделал широкий шаг вперед, обхватил обеими ладонями ее лицо и поцеловал. Кли провела кончиками пальцев по его скулам, стерла с его лица неровные дорожки слез. Несколько секунд она смотрела, как искрится в его белых волосах солнечный свет. А затем, прикрыв глаза, целиком отдалась поцелую.Конец музыкального фрагмента
* * *
— Это нечестно. Ты жульничала. — Я? Жульничала? Ложь и провокация. Паймон, подтверди. — Да это то же самое, что спрашивать у своего отражения! Разумеется, Паймон будет на твоей стороне! — Честно говоря, Паймон была целиком сосредоточена на этих мягких плюшках и вообще не следила за вашей игрой. Но Паймон может подтвердить: Люмин не жульничает! Только прибегает к хитрым тактическим маневрам. — Ну то есть жульничает. — Взрослый мальчик, а признавать поражения до сих пор не научился. Тяжко вздохнув, Итэр накрылся оставшимися в руке картами и притворился мертвым. Люмин фыркнула. Не открывая глаз, Итэр потянулся за плюшкой, но вместо этого случайно схватил за ногу Паймон. Паймон от такого обращения едва не поперхнулась чаем. — Для трупа ты наводишь слишком много суеты, — оценила Люмин. Пришлось Итэру воскресать и стряхивать с себя карты. Партия в «Священный призыв семерых» затянулась, так что брат с сестрой изрядно проголодались и, к огорчению Паймон, проворно разобрали остатки сладостей. Запивая плюшки чаем, Люмин пропадала в мыслях. Итэр пришел в себя еще несколько дней назад, но за все это время она так и не решилась заговорить о главном. Все-таки Итэр едва не погиб. Да и смерть Кевина подкосила его сильнее, чем он пытался показать. Получив письмо, Итэр долгое время боялся его открывать, а когда все-таки прочел, не сумел сдержать ни ругани, ни слез. Люмин целиком разделяла его чувства. Не так уж просто отпустить человека, который из всех миров выбрал вывалиться именно в мире твоего настоящего брата. В общем, ей не хотелось тревожить Итэра, да вот только откладывать дальше было нельзя. Молчание множило недопонимание. Люмин не могла допустить, чтобы Итэр неверно истолковал ее решение. — Послушай, — осторожно начала она. — Насчет твоих дальнейших планов… Итэр отставил кружку, принялся собирать разбросанные по кровати карты, складывать их в нарочито ровные стопки. По интонациям сестры он догадался, что разговор предстоит непростой. — Я ведь уже говорил. Мы раскололи вероятности, но все, что оказалось в этом мире, само собой обратно не вернется. Как восстановлюсь, начну понемногу переводить людей домой. «Домой». Люмин крепче обхватила кружку, принялась бездумно перемешивать чай, хотя не добавляла ни крупицы сахара. — Итэр… Я не смогу вернуться с тобой. Он продолжал собирать карты. — Я знаю, мы семья. Знаю, что нас с другой Люмин поменяли местами. Но тот, другой Тейват… — Ощутив на себе взгляд брата, Люмин поспешно отвернула голову. — Как бы мне ни хотелось остаться рядом с тобой, я не могу называть его своим домом. Мое место здесь. В этом Тейвате. И если я уйду, то буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Она зажмурилась, не представляя, как Итэр может среагировать на подобное заявление. Они ведь только обрели друг друга. Только оставили позади Принца Бездны, другую Люмин, долгие годы разлуки. И вот теперь оказывается, что в будущее им суждено отправиться разными дорогами. В каком-то смысле Люмин ощущала себя предательницей. — Я знаю, — сказал наконец Итэр. Пораженная этой спокойной интонацией, Люмин повернулась, и Итэр, несмотря на грусть в глазах, одарил ее слабой улыбкой. — Архонты, Люмин, это было очевидно с самого начала. Кто я такой, чтобы требовать от тебя бросать друзей и Сяо? Тащить тебя в мир, где все, к чему ты привыкла, перевернуто вверх ногами? — Он покачал головой. — Конечно, я буду чертовски скучать. Но мы же с тобой умеем ходить по Воображаемому Древу. Нам не нужно сталкивать две вероятности, чтобы повидать друг друга. Отложив карты, он протянул руку, и Люмин мягко обхватила его ладонь. — Я буду навещать. И вы с Сяо тоже приходите. Конечно, в моем Тейвате хватает странностей… Но если уж на то пошло, ваш тоже какой-то неправильный. Как еще объяснить, почему генерал Аратаки здесь никакой не генерал? Люмин не сдержала усмешки. — Люми. Ты помнишь, о чем мы мечтали, когда странствовали между мирами? До того, как пришли в Тейват? Она напрягла память, но так и не сумела ничего вспомнить. Наверное, это был один из фрагментов, отнятых скверной. Значительная часть прошлого до Тейвата оказалась стерта из ее разума — вот почему этот мир имел для Люмин особенное значение. Тейват был единственным домом, о котором она помнила. — Нестрашно, — ощутив ее смятение, ласково сказал Итэр. — Я помню. Мы хотели найти мир, который сможет стать нам новым домом. И знаешь, что я думаю? Брат с сестрой синхронно взглянули на Паймон. Та пыталась тактично дать им возможность поговорить наедине, поэтому пряталась за книжкой, «Элегией восточных ветров» из библиотеки Отто. Итэр с Люмин обменялись улыбками. — Не наша вина, что мы обрели дом в разных местах, — продолжил Итэр. — Мы близнецы. Но это ведь не значит, что мы одно целое, так? Каждый из нас принимает свои решения. Живет свою жизнь. — Он сжал обе руки Люмин, взглянул на нее с мягкостью, на какую бывают способны только лучшие во вселенной братья. — Проживи свою. Построй счастье так, как сочтешь нужным. А если соскучишься по брату, ты знаешь, где меня искать. — Итэр… Сморгнув подступившие слезы, Люмин подалась вперед и заключила брата в крепкие объятия. А он, засмеявшись, обнял ее в ответ. Они еще долго сидели, рассказывая друг другу о разных Тейватах. Итэр пригласил Люмин и Сяо посмотреть вместе постановку Иден накануне Праздника Зимы. Люмин поразила Итэра рассказами о Бэй Доу и Ци Ци. Он вспомнил об удивительных различиях между двумя Яэ Мико — и тут же погрустнел, подумав о Кевине. Люмин толкнула его плечом. Спросила про кицунэ Сайгу, про Райдэн Макото, про всех, кто выжил в мире Итэра и построил новую, неведомую Люмин историю. Затем пришло время отправляться на площадь. Люмин обещала подбросить Мону в странствующий театр, а после вместе с Сяо сходить в Долину Ветров. — Паймон останется с Итэром, — решила Паймон. — Что-то она все еще чувствует себя уставшей. Ничего? — Ничего, — заверила Люмин. — Приходи вечером в «Хорошего охотника». Поужинаем цыпленком в медовом соусе. И всем, что захочешь. — Правда? — обрадовалась Паймон. Усмехнувшись, Люмин помахала им с Итэром и скрылась за дверью. Паймон проводила ее теплым взглядом. На самом деле она думала не о цыпленке в медовом соусе — она просто радовалась, что Люмин здесь. Что она выжила. Избавилась от скверны. Что она снова улыбается. Их приключения, безусловно, станут другими. В конце концов, изменилась и цель путешествия: теперь вместо брата Люмин предстояло отыскать на просторах мира ответы на вопросы о скверне. Паймон, как и прежде, собиралась быть рядом до конца. Она больше не Астарот. Она не обладает прежними силами и не может плести полотно судьбы по своему усмотрению. Но она все еще может быть лучшим на свете компаньоном. Паймон опустила книгу, взглянула на Итэра. Тот сидел на краю кровати, глядя, как медленно склоняется к горизонту осеннее солнце. Теперь, в начале октября, закаты приходили раньше. Зато ночи стали такими темными, что вдали от города легко можно было разглядеть звезды. И это тоже было очень красиво. — О чем задумался? — поинтересовалась Паймон. Итэр взглянул на конверт, который вот уже несколько дней лежал вскрытым на прикроватном столике. — О человеке, который по нелепой случайности перевернул мой мир. Паймон подлетела ближе. Итэр не возражал, так что Паймон опустилась на кровать, села рядом, положила ладошку Итэру на колено. — Он был мастером нелепых случайностей. Хотя на самом деле Паймон не верит в такие совпадения. Может, где-то на просторах твоего мира есть богиня счастливого случая. И на самом деле это она притянула Кевина в нужный мир. Создала счастливый случай, который и привел тебя к сестре. — Богиня счастливого случая? — переспросил Итэр. — Хах, ну… Может быть. Хотя я такой никогда не встречал. «Это ты так думаешь», — усмехнулась Паймон. Говорить этого вслух она, разумеется, не стала. У каждого компаньона есть свои тайны. Лучшие компаньоны потому и лучшие, что надежно хранят их, а сами незаметно подталкивают своих подопечных навстречу счастливым случайностям. Верят в них подопечные или нет. Так они сидели бок о бок, болтая ногами, пили чай и провожали закат.* * *
Проводив Мону со Скарамуччей в Фонтейн, Люмин вернулась на площадь. Сяо уже ждал ее. Убрав одну руку в карман, он стоял перед монументом, скользил взглядом по золотым именам. Выглядел он непривычно, даже по мондштадтским меркам: черные штаны, заправленные в высокие сапоги на шнуровке, такого же цвета футболка и короткая куртка. Волосы, обрезанные после битвы в Долине Ветров, трепал ветер. Над бровью темнел глубокий шрам. Он был оставлен одним из ледяных осколков Кевина, а потому никак не мог зажить. — Готова? Люмин кивнула. Поразмыслив, Сяо стянул куртку, накинул Люмин на плечи. Она хотела воспротивиться, но передумала. Куртка оказалась теплой, уютной, да и Сяо в одной футболке смотрелся хорошо. Люмин кашлянула, смущенная собственными мыслями. — Все в порядке? — спросил Сяо. — Ты как-то покраснела. Обхватив горящие щеки, Люмин одарила его непринужденной улыбкой. Сяо ухмыльнулся. Люмин замерла, потрясенная догадкой: да Сяо ведь подшучивает над ней! Догадался, о чем она думает, и теперь издевается! Бесстыжий. Восхитительно бесстыжий. Люмин догнала его, полная намерения продолжить словесную дуэль, но тут заметила, как оцепенело он смотрит перед собой. — Ну а ты? Все хорошо? — Хм… — Сяо поднял глаза к небу, проводил взглядом облако, позолоченное заходящим солнцем. — Да. Просто задумался. — О прощании с Идрисом? — предположила Люмин. Сяо протянул руку, и Люмин с готовностью переплела его пальцы со своими. Никуда не торопясь, они шагали по тропе в сторону исполинского дерева Веннессы. Над головой проносились птицы. В траве суетились перед сном зверьки. Долина казалась умиротворенной. Люмин и самой не верилось, что всего несколько дней назад здесь гремела ожесточенная битва. Впрочем, долина тоже хранила свои шрамы. Участки травы, выжженные Пламенным Правосудием. Черные пятна там, где в землю въелась скверна. Ветви, опаленные силами Ордена Бездны. И, конечно, ледяную стену. — Не только, — сдержанно ответил Сяо. — Расскажешь? — склонила голову набок Люмин. Сяо вздохнул, поднял свободную руку, потер переносицу. Прежде он бы непременно замолчал свои переживания, притворился бы стойким Яксой, которому нет дела до чувств смертных. Но за месяц Сяо изменился до неузнаваемости. Когда они пришли в себя после битвы в долине, Сяо первым делом предложил Люмин впредь всегда говорить друг с другом честно. Люмин приняла сделку без колебаний. Поэтому Сяо все же сказал: — О нашем будущем. Люмин вопросительно вздернула брови. — Раньше мы с тобой любили во время войны. Что в Инадзуме, что сейчас — вокруг происходило столько всего, что у нас просто не оставалось времени на… нас. Наверное, это глупо, но я боюсь… — Сяо потер шею, опустил глаза. — Боюсь, что не умею любить в мирное время. Просто не знаю, как. Что нужно делать? Ходить на свидания? Сидеть в тавернах? Писать друг другу стихи? Я часто повторяю, что люблю тебя, но разве этого достаточно? Люмин оказалась так поражена его словами, что невольно остановилась, выпустила его руку из пальцев. Сяо прошел еще несколько шагов. Замер. Обернулся. В его желтых глазах танцевал свет заката, а лицо хранило едва ли не напуганное выражение. — Сяо, — мягко сказала Люмин. — Нет никакой универсальной формулы любви. Все любят по-своему. Ты говоришь, что не умеешь любить в мирное время, но разве это правда? Она подошла, обхватила его щеки ладонями, заглянула в глаза. — Помнишь наш танец на берегу Ясиори? Жареную рыбу-тигра и травяной чай на пристани в Ли Юэ? Как мы лежали в комнате в Алькасар-сарае? Как ходили на Утес Звездолова? Это тоже любовь. И мне этого достаточно. — Люмин улыбнулась, заметив, как слегка приподнялись брови Сяо: древний Якса был тронут. — Я знаю, что ты рядом. Что ты всегда будешь рядом, даже если мы окажемся разлучены. Если я буду нуждаться в поддержке, ты подставишь мне плечо. Если я ошибусь, ты мягко укажешь мне на это. Разве это не любовь? По-моему, ты знаешь о ней даже больше, чем я. И можешь многому меня научить. Сяо приоткрыл рот, но так и не сумел подобрать слов. Тогда Люмин подалась вперед, обхватила его обеими руками, нежно коснулась его губ. — Но если все еще не знаешь, с чего начать, начни с обещания. — С обещания? — удивленно переспросил Сяо. Люмин кивнула. — Ты обещал сходить со мной на Праздник Морских Фонарей. — И я обязательно схожу. — Глаза Сяо были предельно серьезны. — Но ведь он только через несколько месяцев. Не могу же я откладывать свою любовь до февраля? Люмин рассмеялась. — Не волнуйся. Я обо всем позаботилась. Пойдем. Она взяла его за руку, поманила за собой, под сень дерева Веннессы. Сяо покорно следовал за ней. Ветер разносил по долине семена одуванчиков, резвился в высокой траве, перебирал золотистые пряди волос Люмин. Она казалась воплощением солнца, лучом, сошедшим в Тейват согреть мир, остывающий накануне грядущей зимы. Зачарованный зрелищем, Сяо не сразу заметил человека, который сидел перед деревом. Люмин остановилась первой. Сяо поравнялся с ней. Соприкасаясь плечами, они молча наблюдали, как Кадзуха, низко опустив голову, читает последнее письмо своего лучшего друга. — Он тоже его получил, — прошептала Люмин. — Разумеется, получил, — шепнул в ответ Сяо. — Венни с Кадзухой были самыми дорогими для Кевина людьми. — Наверное, нам следует подойти? Люмин сделала неуверенный шаг, но Сяо перехватил ее за запястье, покачал головой. Такие вещи не делят с остальными. Прощание принадлежало Кадзухе и никому другому. — Я так и не спросила, что он написал тебе. — Люмин повернула голову, посмотрела на Сяо. — Если, конечно, хочешь об этом говорить. Сяо спрятал руки в карманы. Принялся бездумно ковырять носком ботинка землю. Он давно привык к смерти друзей и умел двигаться дальше в одиночку, но отрывать от сердца человека, который бросился ради тебя в Бездну, оказалось нелегко. Конечно, благодаря Идрису Сяо знал один секрет. Вот только секрет этот не приносил ни облегчения, ни примирения. — Просил прощения. — За что? — удивилась Люмин. — За то, что прощался с Отто дольше, чем следовало. Сяо предпочел вскрыть письмо наедине. Припомнив об особо удобной крыше, о которой рассказывал ему Тевкр, Сяо устроился там. Стояла глубокая ночь. Лунный свет разливался над пустующими улицами. Компанию Сяо составляла только белая кошка — кажется, очередная беглянка из «Кошкиного хвоста». Бездумно почесывая ее за ухом, Сяо приступил к чтению. Привет, Сяо. Мне нравится начинать письма с шуток, потому что от мыслей о ваших грустных лицах самому становится грустно. И еще стыдно. Вы остались строить новую жизнь, двигаетесь вперед, насколько хватает сил, а тут я со своими письмами. Будто тяну вас обратно. Я не хочу отпускать вас — и думаю, в глубине души не хочу, чтобы вы отпускали меня. Это эгоистичное желание, и я позволил себе раствориться в иллюзии, что смогу загладить вину за него несерьезным тоном. Честное слово, последние минут пятнадцать я смотрел в потолок и крутил в пальцах ручку — до тех пор, пока ручка случайно не улетела в дальний конец комнаты. Тогда я понял: шутки не могут заглаживать вину. Я виноват перед тобой, Сяо. Шесть лет назад я сделал ужасный выбор. Я сделал его не потому, что устал от сражений — Кадзуха свидетель, драк в наших путешествиях было с избытком. И не потому, что мечтал о покое. Нет, мне слишком скучно сидеть на одном месте дольше пары дней. Я просто убедил себя, что Пепельное Бедствие — не мое дело. Но я лгал самому себе. Я должен был вмешаться. Я всегда верил: самые страшные преступления совершаются там, где люди выбирают закрыть на них глаза. Но поступился своими принципами. Убедил себя, что у меня есть право отвернуться.Этот фрагмент можно читать под музыку: Gavin Mikhail — The Night We Met. Ставьте на повтор
Кадзухе приснился Кевин. Это было ожидаемо, так что Кадзуха не удивился. Они оба сидели в Долине Ветров. Кадзуха с одной стороны ледяной стены. Кевин — с другой. Эту преграду невозможно было преодолеть. Кадзуха пытался по-всякому. Он надеялся обогнуть стену. Перепрыгнуть ее. Обойти по Воображаемому Древу. Потом, когда захлестнуло бессилие, даже разбить. Он снова и снова стучал по стене кулаком — до тех пор, пока на костяшках не выступила кровь. Тогда Кевин, который прежде с сожалением наблюдал за его тщетными потугами, коснулся ледяной стены с другой стороны и тихо, но твердо сказал: — Хватит. — Я не могу тебя отпустить, — в отчаянии прошептал Кадзуха. Силы окончательно оставили его, и он, не отнимая руки от ледяной стены, тяжело осел на землю. Кевин по другую сторону опустился на корточки. Его ладонь тоже по-прежнему покоилась на стене. — Можешь. Должен. Кадзуха не ответил. Его била дрожь, а по лицу безудержно скатывались слезы. С тех пор, как Кадзуха проводил Кевина в последний путь, он ни разу больше не плакал. Слишком сильным было опустошение, слишком глубоким оказался шок. Так бывает, когда тебя лишают второго сердца. Лишь тогда, во сне, это невыносимое оцепенение наконец спало. Будто лед, который прежде сковывал каждую клеточку тела, наконец треснул. Осколки царапали сердце. Чувства переполняли до такой степени, что казалось, душа вот-вот разорвется, но именно в тот момент Кадзуха ощутил, как впервые за долгое время сделал вдох. — Малой, — окликнул Кевин. Он прижимался лбом к стене, смотрел глазами, полными печали и вины. Кадзуха ненавидел стену. Он мечтал, чтобы она разрушилась. Он хотел хотя бы еще раз обнять ушедшего друга. Попрощаться как следует. — Малой, — снова позвал Кевин. — У нас мало времени. Я знаю, как тебе тяжело говорить, поэтому… просто послушай, ладно? Кадзуха тоже прижался лбом к стене. К этой проклятой стене, разлучившей их навсегда. Из-за нее силуэт Кевина казался призрачным, зыбким… Неживым. Будто отражение на потрескавшейся ледяной корке. — Ты помнишь свое обещание? Ты сказал, что дашь вселенной шанс. Не останавливайся здесь. Не привязывай себя ко мне. — Я не смогу… идти дальше без тебя. Кевин судорожно выдохнул. Когда Кадзуха поднял глаза, он обнаружил, что Кевин тоже плачет. Срываясь с подбородка, слезы падали в траву и обращались ледяными осколками. — Прости. Тебе придется. — Как? Как ты предлагаешь мне двигаться дальше? — Странно, но впервые за долгое время в душе Кадзухи зародился гнев. Он сжал руки в кулаки, в отчаянии ударил по стене, из-за чего Кевин зажмурился, отвернул голову. — Просто забыть тебя? — Нет. Наоборот. Если честно… Я буду очень рад, если ты будешь помнить обо мне. От такого прямолинейного ответа гнев Кадзухи в одночасье улетучился. Он разжал кулак. Медленно опустил руку. Окончательно утратив силы, просто привалился плечом к стене, упер оцепенелый взгляд в пространство. — Ты должен сделать первый шаг. Исцеление не придет само собой, Кадзуха. Особенно если ты будешь приходить сюда каждый день. Совсем скоро… — Кевин тоже прислонился к стене, поднял голову. Пошел снег. Кевин подставил руку, поймал в ладонь несколько снежинок. — Я покину это место. Давай уйдем вместе. Будем считать это нашим последним путешествием. — Какое же оно «наше», если мы расходимся разными дорогами? — горько отозвался Кадзуха. Кевин ответил не сразу. — Малой, ты веришь мне? — Больше всех на свете. Но это нечестно, Кевин. Нечестно взывать к моей вере, когда тебя больше нет. — Я знаю. Но я ведь никогда не играл честно. Кадзуха закрыл глаза. — Я прошу тебя поверить мне в самый последний раз. Найди того, кто даровал тебе благословение ходить между мирами. Взглянув на Кевина, Кадзуха увидел на его губах мягкую улыбку. — Ты знаешь, — догадался он. — Знаешь, кто благословил меня. — Знаю, — не стал спорить Кевин. — Но не скажу. Удовлетвори свое любопытство сам. Это будет долгая дорога — тайны того, кого тебе предстоит найти, были похоронены многие Янтарные Эры назад. Позволь себе насладиться путешествием. Думай об этом, как об исполнении моей последней воли, если хочешь. Только не оставайся здесь. Настало время покинуть долину, Кадзуха. На этих словах Кадзуха проснулся. По ту сторону ледяной стены никого не было. На память об удивительном сне остались лишь слезы и щемящее чувство в груди. На следующий день Кадзуха твердо решил, что обязан сдержать обещание. Пускай призрачный Кевин был лишь частью сна, Кадзуха чувствовал себя так, будто поговорил с настоящим. Он бы, наверное, сказал то же самое. «Отправляйся дальше. Найди межзвездный поезд. Найди ответы на свои вопросы. Найди желание задавать новые вопросы». «Живи». Кадзуха попрощался с друзьями. Собрал в дорогу небольшую походную сумку. Выковал себе новый клинок и купил одежду, которая подходила для межгалактических странствий больше поношенного кимоно. В последний раз выпил одуванчикового вина в «Доле ангелов» и навестил с помощью Воображаемого Древа могилу Томо. Попросил Аято раздать оставшееся имущество клана Каэдэхара пострадавшим от слияния вероятностей. На этом приготовления были окончены. А потом Кадзуху нашла Кирара. Он решил прочесть письмо Кевина здесь, в Тейвате. У ледяной стены, где видел дорогого друга в последний раз. Конечно, Кевин просил больше не приходить в долину, но за шесть лет Кадзуха многому у него научился. В том числе нечестной игре. Вскрыв конверт, Кадзуха первым делом обратил внимание на странное пятно в углу. На ощупь оно слегка отличалось от остальной части письма. Так отпечатываются на бумаге слезы. Его друг всегда был более уязвимым, чем пытался показать. Потерев покрасневшие глаза, Кадзуха выдохнул, на пару мгновений прижал письмо к сердцу — а затем, наконец решившись, приступил к чтению. Привет, малой. Скажу честно: я попросту не знаю, как мне следует начать это письмо. Ты часто повторял, как ценишь мою прямоту. Поэтому я постараюсь говорить прямо. Насколько смогу. Прости за все неприятности, в которые я тебя втянул. За то, что из-за меня ты начал иногда ругаться матом (я все слышал). За то, что своим присутствием превратил тебя в пассивного курильщика. За ту девушку, которая тебе понравилась. Я правда не хотел ее пугать. За то, что посмеивался над тобой, когда ты напивался (не злоупотребляй). За то, что дважды взял деньги из твоего кошелька, не сказав тебе. За то, что нарочно продолжал петь, когда ты уже больше не мог слышать эту жуткую фальшь. За то, что был таким придурком и всегда, всегда нарушал обещания. Прости, что умер. Прости, что заставил тебя снова проходить через все пережитое из-за потери Томо. Прости, что никогда не находил в себе смелости сказать все, о чем собираюсь здесь написать, лично. Мне всегда было тяжело решиться на откровенные разговоры. За это тоже прости. Кадзуха, я никогда не смогу как следует выразить, насколько ты мне дорог. Из всех друзей, с которыми меня свела жизнь, ты лучший. Ты всегда был ко мне добр и внимателен. Терпел мои выходки и находил нужные слова для бесед с тараканами в моей голове. Они очень любят тебя, эти тараканы. Всегда охотно собирались послушать твои стихи. И я тоже очень люблю тебя, малой. Ты — причина, по которой я решил дать жизни второй шанс. И черт возьми, я об этом не сожалею. Эти шесть лет путешествий с тобой были прекрасными. Нет. Они были лучшими. Мы были лучшими. Я знаю, как неправильно, как несправедливо говорить такое, но я прошу тебя двигаться дальше без меня. Пожалуйста, Кадзуха. Это худшая из всех когда-либо озвученных мной просьб тебе. Я понимаю. Но по-другому никак. Ты сам видел, что бывает, когда человек гоняется за призраками. Мы с Принцем Бездны наглядный тому пример. Иди дальше. Не оборачивайся и ни о чем не волнуйся. Я всегда буду рядом с тобой. Пускай и не в том виде, в каком бы нам обоим хотелось. И еще кое-что. Если соберешься покинуть Тейват, не забудь тот обсидиановый оберег, который я подарил тебе в Натлане. Вселенная полна аномалий. Обсидиан защитит тебя от некоторых из них — он обладает свойством противостоять некоторым квантовым воздействиям. Сейчас может звучать сложно, но ты разберешься. Счастливого пути, мой дорогой друг. Пускай ветер оберегает тебя, куда бы ты ни направился. С вечной любовью и благодарностью, Кевин Кадзуха положил письмо на колени, накрыл его ладонью. Поднял глаза. С той стороны ледяной стены снова никого не было. Кадзуха так и не смог преодолеть ее. Так и не смог напоследок обнять друга как следует. Но попрощаться они все же сумели. — Я не знаю, куда ты отправишься дальше, — шепнул Кадзуха. — Но пускай ветер оберегает и тебя тоже. К горлу подкатил тяжелый комок. Кадзуха не стал сопротивляться, позволил слезам сбежать по щекам, отпечататься крупными каплями на бумаге. Он не знал, сумеет ли когда-нибудь вспоминать о смерти Кевина с принятием. Но он точно знал одно: ему нужно двигаться дальше. Во всех смыслах. Это было обещание, которое он дал перед ледяной стеной. Последнее желание Кевина. Кадзухе следовало отнестись к нему с уважением. Он поднял голову, выдохнул, не сдерживая рвущийся наружу плач, и вдруг ощутил на плечах чужие ладони. Сяо и Люмин. Они появились словно из ниоткуда, сели рядом, прижались к Кадзухе с обеих сторон. Они могли бы что-нибудь сказать, но слова казались излишними. Или, может, слишком горькими, чтобы озвучивать их вслух. Поэтому все трое просто сидели, наблюдая, как ледяную стену понемногу окружают опавшие листья. Ветер доносил до Кадзухи отголоски далекой мелодии. Это Венти, перебирая струны, сидел на городской стене, провожал закат и облачал свою печаль в музыку. — Что он написал? — наконец осторожно спросила Люмин. Кадзуха сложил письмо пополам. Потом еще раз. Убрал в конверт. Спрятал конверт в карман. Накрыл карман ладонью. — Просил прощения. — … Сяо с Люмин обменялись взглядами. Люмин торопливо сморгнула слезы, обняла Кадзуху за плечи. Он подтянул колени к груди. Ткнулся в них лбом. Сяо беззвучно вздохнул. — Мне его не хватает, — тихо сказал Кадзуха. — Он бы хотел, чтобы мы жили дальше. Люмин повернула голову, испугавшись, что твердый тон Сяо только усилит боль Кадзухи, но тот неожиданно кивнул. — Наверное, это единственное, чем мы можем его отблагодарить. Выдохнув, Кадзуха поднялся. Люмин с Сяо тоже встали. Оба уже знали, что прощаются с Кадзухой надолго. Может, даже навсегда. Никто не мог предсказать, когда случится их следующая встреча. Вселенная была слишком огромной, чтобы полагаться на привычные представления о ее крошечной части. — С чего ты начнешь? — поинтересовалась Люмин. Кадзуха подхватил походную сумку, закинул ее за плечо, проверил закрепленный на поясе клинок. — Найду поезд, путешествующий среди звезд. Мне понадобятся люди, которые смогут рассказать о галактике. Я должен найти того, кто даровал мне благословение ходить между мирами. Но еще… — Он прикрыл глаза, прислушиваясь к отдаленной мелодии Венти. — Кевин хотел выйти за пределы Тейвата. Найти способ сражаться со скверной на просторах вселенной. Я намерен продолжить этот путь. — Значит, ты покидаешь Тейват не навсегда? — уточнила Люмин. Кадзуха повернулся к друзьям, одарил их слабой улыбкой. — «Подхваченный ветром, омытый грозой, с мечом, хоть босой, но вернусь я домой». Конечно, мы еще увидимся. Хоть я и не думаю, что скоро. Сяо кивнул. Люмин сцепила руки в замок, вздохнула. Расставание давалось нелегко, но ведь Кадзуха всегда был вольным ветром. А ветра непременно возвращаются. Пускай теперь вместо одного мира ветру предстояло облететь всю вселенную, Люмин знала: он обязательно отыщет дорогу домой. — Ну а вы? — спросил Кадзуха. — Чем собираетесь заняться? Не похоже, что вы осядете в Мондштадте. Сяо и Люмин переглянулись. Сяо скрестил руки на груди. — Мы тоже будем искать способы бороться со скверной. Постараемся найти все, что осталось от разрушенных цивилизаций, и подготовить Тейват к новой войне. Люмин отличается от остальных жителей Тейвата — мы попробуем разобраться в природе этих отличий. Может, в них кроется ключ к победе над скверной. Люмин бросила задумчивый взгляд на дерево Веннессы. К этой мысли они с Сяо пришли накануне, когда обсуждали День Пепла. Люмин припомнила, как в самом начале путешествия по Тейвату очистила оскверненную слезу Двалина. Как до Бездны обладала повышенной устойчивостью к скверне. Как очистилась лишь благодаря воздействию на сознание. Как почти убила Дайнслейфа, несмотря на его бессмертие. Она была непредсказуемой переменной в уравнении этого мира. Силы Кевина тоже выходили за все мыслимые для обитателей Тейвата пределы, но отличалась Люмин и от Кевина. Могла ли она использовать свои силы, чтобы помочь этому миру преодолеть неизбежное? Люмин не знала. Не хотела загадывать, навешивать на себя очередные ожидания. Но была полна решимости разобраться. Сорвать последние печати Небесного порядка, вернуть утраченную частицу себя. — И еще… — Она посмотрела на Сяо, и тот, безошибочно уловив ее мысли, кивнул. — Мы попытаемся пробудить Дайна. — Возможно, Нахида сможет помочь, — предположил Кадзуха. — С нее мы и начнем. А если ничего не получится, изучим записи и артефакты, оставленные Свидетелем Зари. Люди, погрузившиеся в целительный сон, не умирают. Значит, их можно вернуть. Мы просто пока не знаем, как. Кадзуха мягко улыбнулся. — Дайнслейф обязательно очнется, Люмин. — Ты так уверен, — опечаленно рассмеялась она. — Мне нашептал ветер. А ветер никогда не ошибается. С этими словами Кадзуха, бросив последний взгляд на ледяную стену, развернулся, рассек пространство ребром ладони. В воздухе распахнулся портал к Воображаемому Древу. Сяо с Люмин затаили дыхание. На протяжении шести лет Кадзуха оставался неизменным. Но теперь, на фоне мерцающего портала в далекие миры, казался повзрослевшим. Так бывает, когда люди лишаются второго сердца. Они не становятся лучше или хуже. Они просто меняются. И живут дальше — с фрагментами себя прежнего, но уже немного другими. — «Мы все вернемся на остров яблонь, мы все вернемся к себе домой», — сказал Кадзуха. — Мы встретимся снова. — Сколько бы времени это ни заняло, — подхватила Люмин. Кадзуха еще раз улыбнулся, кивнул на прощание, а затем, сделав глубокий вдох, пересек черту, отделявшую его от Воображаемого Древа. Портал закрылся. Сяо с Люмин остались в долине одни.Конец музыкального фрагмента
Пока Люмин стояла, погруженная в мысли о дальнейшей судьбе Кадзухи, Сяо приблизился к ледяной стене. В который раз он задумался о прощальном разговоре с Идрисом. Они сидели у фонтана, ждали остальных оскверненных. Сяо понимал, что конец необратим, а потому решился спросить: «Можешь ответить на один вопрос?» Идрис повернул голову, приоткрыл лиловые глаза. — Спрашивай. «Мне не дают покоя странные ощущения, — Сяо коснулся груди в области сердца. — Там, в Долине Ветров, когда Кевин умирал… Я почувствовал между вами какой-то импульс. Не просто вашу обычную связь. Нечто большее. Как будто ты подался навстречу и протянул руку». Идрис продолжал наблюдать за Сяо сквозь полуопущенные веки. — Я пока не услышал вопроса. «Что произошло?» — А ты как думаешь? — улыбнулся Идрис. Сяо вздохнул. Что ж… Ожидаемо. За несколько дней, проведенных бок о бок с Идрисом, он успел неплохо его понять. Мудрецу древности всегда казалось, что по-настоящему пытливым ум становится тогда, когда приходит к ответу самостоятельно. «Ты совершил какую-то манипуляцию с Воображаемым Древом, — начал рассуждать Сяо. — Я ощутил всплеск силы в Архиве Бодхи. Такой же, как в момент, когда Кевин взял его в руки, только сильнее». Идрис молча слушал, не подтверждая и не опровергая. «И есть еще одна вещь, которую я не могу объяснить. Связь с Кевином. Он умер, но я до сих пор чувствую ее, хотя по всем правилам она должна была оборваться. А это значит…» Глаза Сяо расширились. Он повернулся к Идрису, и тот ответил слабой улыбкой. «Когда… Когда он принял такое решение?» — Незадолго до смерти. Он прекрасно понимал, на что именно себя обрекает, поэтому я не стал его переубеждать. Он никогда не хотел покоя. Он хотел быть рядом с вами. Я мог лишь отнестись к его последнему желанию с уважением. — Идрис положил руку на плечо Сяо. — Кевин любил вас, Сяо. И всегда будет любить.Этот фрагмент можно читать под музыку: Ed Sheeran — Photograph. Ставьте на повтор
Сяо коснулся ледяной стены. — Я знаю, ты слышишь. Ты же не думал, что попрощаешься ты один? Люмин удивленно оглянулась, но вмешиваться не стала. Сяо опустил голову. От стены исходила мягкая прохлада. Кевин унаследовал от Арея связь с остальными истинными владельцами, он чувствовал их эмоции, как свои — все это Сяо понял лишь во время последней битвы, когда Идрис признал его владельцем Архива. Но связь никогда не была односторонней. Может, если бы Сяо успел об этом сказать, все могло бы сложиться иначе. Хотя Сяо очень в этом сомневался. «Судьба Кевина неизменна, — сказал Идрис после битвы. — По причинам, которые я не имею права объяснять, он связан своим путем. Обречен стоять на страже человечества. А у такого пути… в большинстве случаев предсказуемый конец». Сяо протяжно выдохнул. — Я не сержусь. И не считаю тебя виноватым. Но если тебе будет так проще, можешь считать, что я простил тебя. — Он бросил взгляд на кинжал. — Еще… Я долго думал над именем. Мы с Люмин придумали не меньше десятка, да только все они казались какими-то неправильными. Но теперь, после разговора с Идрисом, я задумался над еще одним вариантом. Сяо обнажил лезвие. Со стороны могло показаться, что он собирается принести торжественную клятву. — «Дозорный». Что скажешь? Он неподвижно стоял с протянутым к ледяной стене кинжалом. Любой назвал бы Сяо безумцем, но он чувствовал едва уловимую дрожь нити, протянутой между двух душ. А потом увидел, как на пару коротких мгновений лезвие кинжала покрылось морозной коркой. Будто узором, начертанным на стекле холодной рукой декабря. — Не волнуйся. Мы никогда не перестанем сражаться за наш дом. Обещаю это тебе, как Якса… и как друг. Сяо спрятал кинжал в ножны. Ненадолго закрыл глаза, отдавшись смутным ощущениям в недрах сердца. Затем, улыбнувшись, развернулся, подошел к Люмин, ласково обхватил ее за плечи. — Ты в порядке? — уточнила Люмин. — Думаю, да. — Сяо коснулся ее щеки. — До того, как мы встретили Кадзуху, ты что-то говорила про обещание. Насчет Праздника Морских Фонарей. Что ты хотела мне показать? — О, точно. Люмин хлопнула в ладоши, и в россыпи золотых искр прямо в воздухе появился небесный фонарь. Сяо затаил дыхание. Заметив потрясенное выражение его лица, Люмин невольно засмеялась. — Я каждый год делала больше фонарей, чем нужно. На случай, если присоединятся друзья… или ты. Она повела рукой, и небесный фонарь подплыл ближе. Сяо провел пальцами по шершавой бумаге. Солнце уже почти спряталось за горизонтом, и долина погрузилась в уютные сумерки — неплохой момент, чтобы отправить к небу золотой огонек. Воплощение прощаний и надежд. — Шесть лет назад я выпустила фонарь на постоялом дворе «Ваншу», больше всего мечтая, чтобы ты был рядом, — призналась Люмин. — Тогда, — Сяо взял ее за руку, — давай исполним твое желание. Они обменялись улыбками. Люмин подожгла фитиль, и они с Сяо одновременно подтолкнули фонарь навстречу небесам. А после, прижавшись друг к другу, вскинули головы, наблюдая, как его золотой свет понемногу тает в темнеющих небесах. — Сяо. — Я здесь. — Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, Люмин. — Мы обещали Дилюку заглянуть в «Долю ангелов»… — Обещали. — Хочешь побыть здесь еще немного? — Очень хочу. — Тогда… — Люмин положила голову ему на плечо. — Давай не будем никуда спешить. Этот момент стоит того, чтобы им наслаждаться. Обняв друг друга, они еще долго смотрели в небеса — до тех пор, пока в темной вышине не начали загораться первые звезды. Огонек фонаря давно растаял, но оба сохранили в сердцах его теплый свет. И намеревались пронести его дальше, сквозь любую поджидающую впереди тьму.Конец музыкального фрагмента
* * *
Этот фрагмент можно читать под музыку: Birdy — Wings (acoustic). Ставьте на повтор
— Нет! Скажи, что это неправда. — Венни… Она закрыла лицо руками, замотала головой, хотя прекрасно знала, что это не поможет спрятаться от происходящего. В последнее время ей пришлось усвоить немало горьких уроков. Например, что когда люди умирают, то это навсегда. И что ты становишься другим, когда тебе больно, и можешь причинять боль другим. И что порой у тебя могут отнять то, что ты ценишь больше всего на свете. И что иногда, когда твоя жизнь рушится, ты можешь лишь бессильно наблюдать со стороны. Будто рыбешка, выброшенная из аквариума на дно океана. Там, на дне, не видно звезд. Есть только тьма и нестерпимое давление, которому ты не в силах противостоять. — Венни, — повторил Ликс. Он положил руки ей на плечи, и Венни с неохотой подняла глаза, огромные от количества незнакомых чувств, переполнявших сердце. — Ликс, я не хочу, чтобы ты уезжал. Он вздохнул, закрыл глаза, и между его бровей задрожала складка. — Я тоже этого не хочу. Я пытался сказать маме, что мы можем обратиться за помощью к Собору Барбатоса или к Ордо Фавониус, но она слишком гордая. А может, ей все еще больно из-за отца. Больнее, чем она пытается показать, понимаешь? Взгляд Венни метнулся к запястью Ликса. Оно было опоясано глубокими шрамами. О том, что эти шрамы оставил отец Ликса, Венни узнала случайно. И так началась их дружба. А вот теперь она разваливалась, и все потому, что мама Ликса решила перевезти семью в Фонтейн, где у нее оставался маленький домик родителей. — Это нечестно, — буркнула Венни. — Да мир вообще нечестный. Ликсу было семь, но о мире он знал побольше, чем некоторые взрослые. Венни точно знала. Она хотела спросить, зачем вообще нужен такой мир, переломанный и неправильный. Кто его таким придумал. А самое главное, почему. Неужели люди сделали кому-то что-то настолько плохое? Или это тот, кто придумал мир, был плохим? Вдруг Ликс добавил: — Но знаешь, хорошего в нем тоже хватает. — И что же хорошего в том, что ты уезжаешь? Ликс направил взгляд вниз, на город, который простирался у них с Венни под ногами. Когда он впервые показал ей этот вид, у Венни так захватило дух, что она запуталась в буквах и назвала мельницу мыльницей. Ликс тогда долго смеялся. Венни не могла представить, как будет дальше без его смеха. Без совместных посиделок на мельнице. Без Ликса. Он всегда был нужен ей, но сейчас особенно. Среди всех мальчишек и девчонок Мондштадта Ликс был единственным, кто разделил с Венни страшный миг смерти Кевина. — Мм… — Ликс задумался. Ветер трепал его белые волосы, в которых в очередной раз застрял опавший лист. — Твой папа не убьет меня за мельницы. Я больше не буду по два часа пересказывать тебе книги, которые прочитал. И перестану подбивать тебя на рыбалку. — Дурак! — только и смогла сказать Венни. Ликс ухмыльнулся. — Вы разбиваете мне сердце, миледи. — Нет. Это твоя мама разбивает сердце нам обоим. И вообще, прекрати шутить. Мне сейчас ни капельки не смешно. Ликс взглянул на нее, не скрывая лукавых искр в глазах. — Тогда почему ты улыбаешься? — Дурак! — повторила Венни. Он засмеялся. Она заплакала. Она не хотела, просто не хотела его отпускать. Тогда Ликс, перестав улыбаться, заключил Венни в объятия, настолько крепкие, что ей пришлось просить пощады. — Мне нужно быть рядом с семьей, — объяснил Ликс, отстранившись и принявшись терпеливо стирать с лица Венни слезы. — Честное слово, я бы сбежал. И остался здесь. Но это было бы безответственно. А мне хочется быть ответственным. — Мне не хочется, — честно призналась Венни. — Ну, тебе же пять лет, — рассудил Ликс. — Дорастешь до моих лет, поймешь. — Какой ты все-таки чудик. — И я этим горжусь. Венни отстранилась. Все это время Ликс внимательно стирал каждую ее слезу — Венни же не стала мелочиться, утерла все лицо рукавом, отчего тот сразу стал мокрым и противным. Венни злилась на рукав. И на то, что опять плачет. Вот Кевин бы не заплакал. Он всегда был сильным. — Венни, насчет того, что случилось в долине… — начал Ликс. — Я не хочу об этом говорить, — резко оборвала она. Ликс вздохнул. — Ну, я завтра уеду. Если не поговорим об этом сейчас, не поговорим вообще. Уверена, что хочешь этого? Конечно, я буду писать, но… — Значит, не поговорим вообще, — твердо заявила Венни. Она не представляла, кому в трезвом уме вообще захочется обсуждать такие вещи. Это же слишком страшно. И больно. Зачем люди делают себе больно? Зачем Кевин сделал себе больно, когда разрушил тот страшный меч? Зачем он умер? Неужели нельзя было как-нибудь… не умирать? Венни часто заморгала, прогоняя эти мысли. Ликс же потер плечо: под курткой скрывался шрам, оставшийся после битвы в долине. — Ладно. Но если передумаешь, я всегда буду рядом. Сначала в письмах. А потом, когда стану взрослым, обязательно вернусь. И буду рядом уже по-настоящему. Обещаю. Нет. Клянусь. «Не давай мне таких обещаний», — хотела сказать Венни. «Нет никакого «всегда». Взрослые придумали его, чтобы обманывать детей», — хотела сказать Венни. «Взрослые никогда не сдерживают обещаний», — хотела сказать Венни. Но она промолчала. Больно уж искренний вид был у Ликса, больно уж много грусти таилось в его ясно-голубых глазах. Венни решила его пожалеть. Когда-нибудь Ликс вырастет и сам все поймет. Обменявшись напоследок объятиями, они попрощались. Венни сказала, что придет завтра к воротам, проводить Ликса в Фонтейн. Перед уходом Ликс повязал на запястье Венни голубую ленту. Такие же, только более короткие, он обычно вкладывал в книги вместо закладок. Чудик. Венни не приготовила ему никакого подарка, поэтому отдала свой брелок — вырезанную из дерева сову. Когда Ликс ушел, Венни еще долго сидела, провожая взглядом его худощавую фигуру. В кармане покоилось письмо. Венни поерзала. Достала его на свет, но побоялась открывать. Она знала, что письмо заставит ее плакать. Венни не хотелось плакать. Венни не хотелось вспоминать, что Кевина больше нет. Ей хотелось кричать, топать ногами и злиться. На дядю Кевина, который зачем-то взял и умер. На дурацкий нечестный мир, который зачем-то взял и убил дядю Кевина. На всех вокруг. За то, что из-за зла, которое люди друг другу причиняют, зла становится все больше и больше. На зло Венни тоже злилась. За то, что оно существует. За то, что так охотно поселяется в человеческих сердцах. Может, если крепко зажмуриться… Если притвориться, что все это неправда… Если попросить Анемо Архонта, чтобы отмотал время назад…Конец музыкального фрагмента
Порыв ветра вырвал письмо из руки Венни. Она вскрикнула, бросилась следом, успела перехватить конверт прежде, чем ветер унес его за пределы мельницы. Перепуганная, Венни села, вжалась в перила, стиснула письмо с такой силой, что оно смялось. Изо рта вырывалось сбивчивое дыхание. Сердце грохотало, казалось, по всему телу. Нет. Она не позволит никому, даже Анемо Архонту, отобрать у нее последние слова дяди Кевина. — В таком случае тебе лучше их прочитать. Венни покрутила головой, но так и не поняла, кому принадлежали эти слова. Наверное, ей просто показалось. Или, может, Анемо Архонт все-таки услышал ее мольбы. Ведь Анемо Архонт не умел управлять временем. Зато он был мудрым. И всегда помогал людям. Так говорила мама. В это верил папа. Даже Кевин, и тот не раз повторял эти слова.Этот фрагмент можно читать под музыку: Evan Call — Across the Violet Sky. Ставьте на повтор
Венни осторожно вскрыла конверт, дрожащими руками развернула письмо. Она знала: у Кевина ужасный почерк. Но ради нее он все-таки постарался. Он всегда старался ради нее. Венни читала очень долго. Не потому, что не понимала смысла написанного. Совсем наоборот. Она хотела понять все. Каждую букву. Каждое слово, которое написал дядя Кевин. И каждое слово, которое он не написал, но оставил где-то между строк. А когда письмо подошло к концу, Венни вскочила на ноги. Протянула руку. Письмо трепыхалось на ветру, словно птица, которая мечтала расправить крылья, и Венни не стала его останавливать. Вместо этого она разжала пальцы. Ветер легко подхватил бумагу. Не теряя времени, Венни торопливо спустилась с мельницы и побежала следом. Письмо весело неслось над мондштадтскими улицами куда-то в сторону «Доли ангелов». Венни не сводила с него взгляда. По щекам катились слезы, но она не замечала, только изредка утирала их — и бежала дальше. Ей казалось, вместе с письмом и ветром по городу кружат последние слова Кевина. Привет, крошка. Если честно, я исписал уже страниц пять. Все время начинал заново, но так и не придумал, как записать все то, что я хочу тебе сказать. Я успел неплохо узнать тебя, и думаю, что сейчас ты злишься на меня. За то, что не сдержал обещание. За то, что бросил тебя. За то, что причинил тебе столько боли. Прости. Я этого не хотел. Если честно, больше всего на свете я хотел остаться с тобой. Я буду прикладывать для этого все возможные усилия, но может, их окажется недостаточно. Я надеюсь, ты сумеешь простить меня. Еще я думаю, ты злишься на целый свет. Когда тебе больно, так бывает. Не всегда по нашей воле. Не всегда потому, что мы этого хотим. Но потому, что мы это выбираем. Я знаю: у тебя большое и очень доброе сердце. И я надеюсь, ты сумеешь простить и этот мир тоже. В последнее время он причинил тебе немало зла. Ты видела много боли и ужасов. Но мир в этом не виноват. Честное слово, на самом деле хорошего в нем гораздо больше, чем плохого. Просто плохое глубже врезается в память, а хорошее незаслуженно остается без внимания. Но ты не забывай его. Иначе хорошему будет очень обидно. Давай договоримся: с этого момента я назначаю тебя Хранителем Счастливых Мгновений. Это важная должность, Венни, и я прошу тебя отнестись к ней ответственно. Помни светлые моменты. Как мы собирались в Аару. В «Доле ангелов». Как ты танцевала у фонтанов в Фонтейне. Как примеряла шляпы в странствующем театре. Как зажигала своей улыбкой чужие сердца, а люди тянулись на этот свет и делились им с тобой в ответ. Не ограничивайся тем, что уже случилось. Ты Хранитель Счастливых Мгновений. Создавай новые. Записывай их в своей памяти и бережно храни там. Сражайся со всем темным и плохим. Защищай свет. Защищай счастье. Я бы хотел много чего тебе сказать, но боюсь, не умею как следует складывать мысли, поэтому скажу просто: спасибо. За этот месяц ты стала очень мне дорога. Ты была моей спасительницей. Моей подругой. Моим огоньком. Ты напомнила мне, кто я такой. По-настоящему. И я знаю, что если в будущем столкнусь с непроглядной тьмой, я буду помнить твои слова. Глаза, которыми ты на меня смотрела. Твою веру. Твою храбрость. Твою любовь. И эти воспоминания всегда выведут меня обратно — к тому, кем я являюсь на самом деле. Если ты можешь, улыбнись. Прямо сейчас. А если нет… Протяни руку. Остановись. Почувствуй момент. Почувствуй свое дыхание. Ощути мир, который тебя окружает. А потом, когда будешь готова, разожми руку. И позволь этому письму уйти. Позволь ветру подхватить его. Пускай Анемо Архонт несет его далеко-далеко вперед. А ты можешь побежать за ним. Последовать в ту прекрасную даль, куда зовет тебя ветер. Посмотреть, куда это приведет тебя. Посмотреть на мир, который откроется перед твоими глазами. Увидеть его. Запомнить таким, какой он есть. Несовершенным. Но все же достаточно прекрасным, чтобы любить его и защищать. Если ты сможешь запомнить его и совсем немного меня, я буду очень этому рад. До свидания, крошка. Может, когда-нибудь, где-нибудь в другом мире, мы встретимся снова. Не спеши. Живи. Это то, что полагается делать любому уважающему себя Хранителю Счастливых Мгновений. Искренне твой, Кевин — Я буду, — сквозь слезы пообещала Венни. Она надеялась, куда бы ни ушел Кевин, ветер донесет до него ее слова. — Дядя Кевин, я буду Хранителем Счастливых Мгновений! Я буду защищать свет! Я буду любить этот мир и всегда, всегда буду помнить тебя! А потом, когда мы встретимся снова, я расскажу тебе обо всех мгновениях, которые мне удалось сохранить, и ты не отвертишься, обязательно дослушаешь все мои истории до конца! У крыши «Доли ангелов» письмо взмыло вверх, к небесам, и вскоре растаяло в дали, озаренной закатным светом. Венни проводила его взглядом. В который раз утерла слезы. Вздохнула. Вскинула сжатую в кулак руку и мысленно принесла слова клятвы, достойной Хранителя Счастливых Мгновений. А потом, опустив глаза, вдруг заметила на крыльце маму с папой. Были здесь и другие ребята. Они выглядывали из окон, махали, улыбались с теплотой, которую непременно стоило внести в копилку Светлых Моментов. Венни помахала в ответ. Сначала робко. Потом уверенно. Она обещала защищать свет. А для этого непременно нужно быть храбрым. — Милая, — окликнула мама. Переглянувшись, они с папой одновременно опустились на корточки, протянули руки. Венни шмыгнула носом. А затем, рассудив, что Хранителям Счастливых Мгновений не возбраняется плакать, вбежала в объятия родителей — и прижала их к себе так крепко, как умеют только защитники света и любви. — Ну вот и подошла к концу эта история. Обернувшись, Венни увидела Венти. Из его кармана выглядывал краешек письма. Заметив, куда направлен взгляд Венни, Венти затолкнул письмо поглубже в карман и подмигнул. — Не переживай, — сказал он. — Знаешь, в чем прелесть историй? Заканчиваясь, они не умирают. Они продолжают жить в сердцах всех, кто с ними соприкоснулся. Мы будем помнить о них. И непременно напишем новые. О друзьях. О любви. О храбрых рыцарях и храбрейших Хранителях Счастливых Мгновений. Обо всем, о чем захочешь. Венти подошел, взлохматил Венни волосы, обернулся через плечо — с таким видом, будто там кто-то стоял. — Обо всем красивом, что есть в этом мире. Он улыбнулся. Венни улыбнулась тоже. Взяв за руки маму и папу, она потянула их в «Долю ангелов», и все четверо перешагнули порог. Будто отправились навстречу новым историям. Дверь в таверну закрылась. Но путь в будущее только начинался.Вместо титров: Sunrise Avenue — Stormy End (Live At Berlin Wuhlheide / 2015)