Пепельный реквием

Из искры разгорится пламя, Всё увлекая за собой, Насквозь пройдёт, напоминая, Кто ты такой. Рок-Опера Орфей — Кто ты

Танатос упустил кольцо. Опять. Но куда больше его беспокоила та, кого он встретил в комнате с диковинками. Женщина, которая охотилась за божественными атрибутами, которая по неведомой причине оказалась во внешней вселенной и завладела Плащом Смерти… Асмодей. Хранительница Небесного порядка. Старшая из трёх «Лун», созданных Айоном для защиты Тейвата. Танатосу никогда не нравилась Асмодей. Хотя при создании Лун Айон пользовался силой, дарованной Хонкаем, сёстры не были им отмечены — и всё же Асмодей, казалось, всегда носила в сердце крошечный осколок тьмы. Она была высокомерной. Своенравной. Холодной, как далёкое сияние зимней луны. И ещё она всегда занимала сторону Афины. Да, Танатос не любил Асмодей. Но это не значило, что он хотел видеть её… такой. Пёстрый букет её отрицательных качеств не отменял самого важного факта: Асмодей тоже пыталась защищать Тейват. Сначала Танатос не признал её. Дело было не только в чужом облике, который она надела на себя вместе с Плащом Смерти. Когда Асмодей и Танатос видели друг друга в последний раз, она казалась какой угодно, но уж точно не безумной. Теперь же сумасшествие пронизывало её разум чёрными нитями — нитями скверны. Асмодей была заражена. Как бы Танатос ни пытался, он не мог собрать цельную картину произошедшего. Что случилось пятьсот лет назад, после того как Гипнос похитил божественные атрибуты и толкнул брата в ловушку сна? Мелкая сказала, Небесный порядок погрузился в сон. Гипнос исполнил свой план, но почему-то сбежал во внешнюю вселенную. А теперь здесь обнаружилась и Асмодей. Закрыв глаза, Танатос прислушался к мелодии души Асмодей. Она была отмечена не Хонкаем, а его ослабленной версией, скверной. Выходит, заразиться она могла лишь в Тейвате. Примерно в то же время, когда Гипнос осуществлял свой план — не раньше, потому что в противном случае Танатос узнал бы об этом от Кайрос. Заразилась ли Асмодей на Селестии? Но тогда она должна была уснуть вместе с остальным Небесным порядком. Так что же она забыла во внешней вселенной? И зачем, чёрт побери, ей понадобились божественные атрибуты? Как она нашла плащ? Прячась за большой витриной, где им с Венни удалось затаиться, пока Асмодей атаковала Змея, Танатос беспрестанно крутил в голове вопросы без ответа. Чем дальше, тем больше пугала эта неизвестность. Под ногами будто распахнулся портал в Бездну. Давно лишённый своих крыльев, Танатос мог лишь падать спиной в пустоту, не отрывая отчаянного взгляда от фальшивых звёзд, которые неизбежно становились всё более далёкими и тусклыми. Это было хуже дезинтеграции. Хуже зёрнышек риса, рассыпанных по маковому полю. Это была неопределённая тьма, в которой Танатос невольно подвергал сомнениям всё, что прежде считал истиной. Он был оглушён этой внезапной встречей. До такой степени, что прежняя рассудительность, за которую он старался держаться даже вопреки бесчисленным неудачам, дала сбой. Завидев, как Асмодей безжалостно обращается со Змеем, обычным мальчишкой, который просто искал исцеление, Танатос хотел вмешаться. Знал, что не должен был. Но всё равно хотел. Внутри клокотал вулкан — тот самый, что при виде всякой жестокости обжигал душу лавой. Сердце звало рвануться вперёд. Выбежать из-за витрины. Одним прыжком добраться до Асмодей. Сорвать плащ. Спасти Змея. Это был тот же зов, который тысячи лет назад раз за разом приводил Танатоса на поля сражений, воевать со скверной плечом к плечу с людьми. И Танатос был готов последовать за ним, но… В тот момент, когда он уже шагнул к краю витрины, дорогу ему преградило маленькое существо. Необычный звёздный дух, воплощённый в этом мире его спутницей. Венни. Венни до сих пор не научилась мысленной связи и потому ничего не сказала, но её круглое нелепое тельце оказалось на удивление настойчивым. Действуя быстро и резко, она затолкала Танатоса обратно за витрину — буквально за долю секунды до того, как их заметила Асмодей. Танатос шлёпнулся на пол. Венни подлетела ближе, закружилась перед ним с таким неистовством, словно пыталась накричать без единого звука. «Что ты делаешь?! Ты же в теле Адлера! Как же ответственность за других людей? Как же зёрнышки риса? Посмотри на неё! Посмотри, как она управляет скверной! Сейчас ты ей не ровня. Ты ничего не сможешь сделать. Только подвергнешь опасности и Адлера…» Она остановилась, заглянула Танатосу в глаза. «…и самого себя». Он беззвучно выдохнул. Только сейчас он осознал, что тело бьёт неконтролируемая дрожь. Хотел ли он броситься на Асмодей ради спасения Змея — или ради того, чтобы силой выбить из неё желанные ответы? Как бы то ни было, мелкая была права. Он потерял контроль. Допустил ту же ошибку, что и сама Венни. Только призраком, за которым гналась Венни, был Кевин. А для Танатоса таким призраком был его брат. То ли в попытке утешить, то ли желая убедиться, что Танатос не натворит глупостей, Венни поднырнула ему под руку. Так они, прижимаясь друг к другу, сидели за витриной и в ужасе слушали, как Асмодей подвергает мучениям Змея. Нет. Юношу по имени Джерард. Закрыв глаза, Танатос слышал мелодию его судьбы. Страх и решимость, отчаяние и надежда, жизнь и смерть — противоположные начала переплетались в ней, образуя удивительную симфонию. Танатос понимал, что мечта Джерарда с самого начала была обречена. Его болезнь проистекала из остаточной энергии Хонкая — наверное, он родился в одном из заражённых миров, в эпицентре катастрофы. Лишь Хонкай мог принести Джерарду желанное исцеление. Может, сложись обстоятельства иначе, Джерард мог бы спастись. Так, как сделала это его копия из Тейвата. Заразить себя Хонкаем или его аналогами, чтобы остановить болезнь, получить энергию, без которой тело покрывалось чешуйками омертвелой кожи и в конце концов распадалось. Обуздать проклятую силу. Обрести над ней власть, как осквернённые. Но из всех возможных вариантов «спасения» судьба подкинула Джерарду именно Асмодей. Ту, что намеревалась превратить храброго юношу по имени Джерард в раба скверны. Змея. В тот момент, когда Джерард глотнул несколько капель скверны, когда он испытал долгожданное облегчение, когда боль, безжалостно пожиравшая его тело, наконец отступила, мелодия его жизни наполнилась мажорными нотами. «Я смогу жить». «Я наконец выздоровею». «Я поднимусь ввысь и буду лететь до тех пор, пока не коснусь звёздного неба». «Я осуществлю свои мечты». «Я получу своё спасение». Танатосу было горько рушить песочные замки его надежд. Но он должен был. Не как Смерть. Как человек, хорошо знавший цену «спасения», о которой так удобно умалчивала Асмодей. — Это фальшивые крылья, Джерард. Их перья скреплены воском. И когда ты, следуя за своими мечтами, взлетишь к Солнцу, тебя будет ждать лишь неминуемое падение. Вжавшись спиной в витрину, Танатос продолжал сидеть с закрытыми глазами. Его до сих пор била дрожь. Он ненавидел это бессилие. Это понимание того, что человек обречён, а ты ничего не можешь с этим поделать. Танатос не любил провожать души до положенного срока. И всегда старался сделать так, чтобы этого избежать. Но порой случались моменты, когда даже вулкану оставалось покориться беспощадным волнам судьбы. «Может, вернуть нас в мир сна? Какой смысл прятаться за этой чёртовой витриной? Я не хочу слушать всё это. Не хочу знать, как Асмодей… убьёт его». Впервые за несколько минут Танатос открыл глаза, взглянул на Венни. Она посмотрела на него в ответ. Выражение мордочки вуббабу оставалось неизменным, но Танатос отчётливо различал её страх. Венни не знала Асмодей и не могла сполна ощутить масштаб происходящего ужаса, но всё равно боялась. За Джерарда капельку больше, чем за себя. Даже будучи неопытной сорвиголовой, она хорошо понимала, какая участь ждёт Джерарда в том случае, если он откажется содействовать Асмодей. А Танатос знал: Джерард откажется. Он чувствовал, что кольцо за витриной ненастоящее. «Ты поможешь ему?» — вопрошали глаза звёздного духа в руках Танатоса. Венни помнила его рассказы: скверна мешала душам уйти на Воображаемое Древо мирно. В этом когда-то заключалась обязанность Смерти. Приносить свободу. Спасение. Пускай это было не то спасение, которого жаждал Джерард, это было единственное, что Танатос мог предложить ему перед смертью. И в тот момент, когда Асмодей против воли заразила Джерарда скверной, когда зараза поползла по его телу, надеясь добраться до души, Танатос сделал то, ради чего Айон когда-то доверил ему Ядро Смерти. Пришёл к финалу истории, чтобы закрыть книгу. Как однажды он оборвал жизнь Олдрика, чтобы уберечь того от мук медленной гибели, так и сейчас он сердцем потянулся к Джерарду. А когда их души соприкоснулись, Танатос сплёл для него последний образ, полный солнечного света — сияния самой надежды. Чтобы перед уходом Джерард обрёл свои крылья. Чтобы он оторвался от скверны, от Асмодей, от самого земного мира. Навстречу небу, которого хотел коснуться. Навстречу палящему жару своей мечты. Закончив плести последний образ, Танатос опустил руки. Его постепенно охватывала лихорадка: он действовал на пределе возможностей, и даже энергия Венни не помогала компенсировать постоянную трату сил. Он не должен был спешить. Но поспешил — и теперь закономерно расплачивался за свои ошибки. Теперь, после того как душа Джерарда благополучно вернулась на Воображаемое Древо, ничего не мешало Танатосу оборвать связь с этим миром. Попытать удачу в следующем. Покинуть поле заведомо проигранной битвы. Но он хотел знать, что случилось пятьсот лет назад. Ослабить наконец это невыносимое давление, которое на протяжении столетий заточения сопровождало его мрачной тенью. — Выходи. Иначе — клянусь тебе — я уничтожу всю эту станцию. Танатос вздохнул. Венни попыталась ему помешать, но прятаться от Асмодей было негде. «Ничего не бойся», — одними губами сказал ей Танатос. Венни не поверила. Она попыталась вылететь из-за витрины вместе с ним, но Танатос успел незаметно толкнуть её обратно. Его жажда узнать правду не имела к Венни никакого отношения. Танатос знал: в текущем состоянии Асмодей могла воспользоваться девочкой как оружием. Он бы никогда этого не позволил. Он не забыл, что случается с клинками Небесного порядка. — Доверься мне, — попросил Танатос. — Это шанс, который я не имею права упускать. Я должен знать… Я должен понять, что случилось с моим братом. Он чувствовал на себе её взгляд, но оборачиваться не рискнул: не хотел, чтобы Асмодей заподозрила о стороннем присутствии. Вместо этого он постарался придать голосу, которым мысленно обращался к Венни, как можно больше уверенности: — Я смогу оборвать связь с этим миром в любой момент. Мы всегда можем вернуться. Она хочет поговорить со мной, поэтому не станет вредить Адлеру. А значит, не о чём и переживать, верно? Едва завидев Танатоса, Асмодей одним мановением руки выдернула его душу из тела Адлера. Это оказалось на редкость болезненно — словно по оголённой коже ударили хлыстом. Реагируя на повреждения, нанесённые грубой хваткой Асмодей, душа частично рассыпалась. Танатос был пока далёк от состояния дезинтеграции, но вокруг его эфемерного тела уже парили золотые частицы — фрагменты данных. Любая душа была набором данных. Потеряв даже малую часть из них, человек рисковал потерять самого себя. Поэтому состояние дезинтеграции было таким опасным. Но Танатос уже не впервые переживал подобное и потому не боялся. — Ах, мой дорогой, — притворно выдохнула Асмодей. — До чего же приятная встреча! Знал бы ты, как я грезила об этом, милый. Как мечтала о том дне, когда смогу наконец увидеть тебя… Она хотела подойти ближе, но в последний момент передумала, и Танатос едва сдержал смех. Даже после всего, что случилось перед падением Каэнри’ах, остальной Небесный порядок до сих пор боялся его — из-за того, что Танатос был другим. Сделав вид, что ничего не произошло, Асмодей одарила его улыбкой, очарование которой мешалось с сумасшествием. — …когда наконец смогу убить тебя. Танатос вскинул брови. — Скверна тебе, похоже, совсем мозги расплавила. Мне казалось, мы всё решили ещё пятьсот лет назад. Афина, знаешь ли, недвусмысленно высказала свою позицию. — Афина, Афина… — эхом отозвалась Асмодей. Её тело вдруг закачалось из стороны в сторону, словно пугало на штормовом ветру, а глаза наполнились тёмной яростью, от которой содрогнулся воздух. — Не смей упоминать при мне это имя. Ты не имеешь права произносить его вслух. Танатос окончательно растерялся. — Что я сделал? От этого простого вопроса облако губительной энергии вокруг Асмодей разорвалось, и душу Танатоса отшвырнуло прочь. По коже расползлись красные прожилки. Ещё несколько фрагментов откололись от духовной оболочки и остались парить в воздухе золотыми искрами. Не успел Танатос прийти в себя, как Асмодей подступила ближе, взметнула обе руки, сжала их в кулаки. Тело будто сдавили раскалённые цепи. Танатос вскрикнул, но всё же сумел не рассыпаться. — Ты прекрасно знаешь, что ты сделал. Ты, Смерть, забравшая даже того, кто тебя короновал… Танатос вздрогнул. — Ты воистину не знаешь жалости. Уж не обессудь, что и я буду отныне платить тебе той же монетой. — Асмодей расхохоталась, но уже через пару мгновений посерьёзнела, и от этой резкой смены настроений обмерла душа. — Я прощала тебе много вольностей, Танатос. Но я никогда — слышишь? — никогда не прощу тебе убийство Афины.              

Этот фрагмент можно читать под музыку: FormantX — Lost Memories. Ставьте на повтор

Венни всерьёз переживала за Танатоса. Оказавшись в теле молчаливого звёздного духа, она не имела возможности поговорить с ним. Оставалось лишь заниматься любимым делом госпожи Чихары — слушать и наблюдать. До Идзанами Венни всегда предпочитала быть активным участником событий, а не отсиживаться на задних рядах, глядя на самое интересное со стороны. Поэтому она даже не догадывалась, сколь многое упускает из виду. Утратив возможность задавать вопросы, Венни пыталась отыскать ответы сама. Прочитать их в выражении лица Танатоса. На дне его глаз. В мимолётных, иногда бездумных движениях. В ненароком обронённых словах — и в том, что крылось за ними. Благодаря усвоенным у госпожи Чихары урокам у Венни немного это получалось. Большую часть времени Танатос прятался за масками. «Я в порядке», «Мне не страшно», «Я уверен в своём брате» — масок хватало с избытком. Танатос так привык к ним, что натягивал машинально. Порой не потому, что хотел соврать, а потому что каждая маленькая ложь была подобна кирпичику. С момента их встречи на маковом поле Танатос строил незримую стену. А может, он начал делать это ещё раньше. С тех пор, как стал «богом». С тех пор, как впервые вступил в противостояние с Хонкаем. Эта стена защищала его. Она же отрезала его от остального мира. Заключала в плен одиночества, мешала выйти за пределы комнаты, где жили только призраки прошлого да мрачные тени собственных мыслей. Венни знала, как это бывает. Она и сама строила похожую стену. Вот уже десять лет. В последние годы эта стена стала настолько высокой, что мама с папой больше не могли за неё заглянуть. Даже настырный Феликс, и тот не знал, как правильно по ней вскарабкаться. Как оказаться на другой стороне, снова коснуться души сестры — уязвимой, но зато искренней. Если всего за десять лет стена Венни успела стать такой огромной, какой же была стена Танатоса? Чтобы преодолеть такую, нужно было нечто большее, чем банальное упрямство. Например, крылья. Если бы только Венни знала, где их найти. Она волновалась, пока Танатос будто одержимый рылся в компьютере Адлера в надежде выйти на след атрибутов. Она волновалась, когда застала его спящим головой на столе — после всего, что случилось на Идзанами, он явно нуждался в отдыхе. Она волновалась, потому что Танатос упрямо отказывался говорить о Гипносе или обсуждать неудачи, которые не давали ему покоя. Но всё это меркло по сравнению с тем, как сильно Венни испугалась, когда Танатос принял решение выйти навстречу жуткой женщине, убившей Змея. Венни не знала, кем она была, но чувствовала: Танатос её узнал. — Доверься мне. Венни ему доверяла. Конечно, доверяла. Проблема была в другом: чтобы уберечь человека, одного доверия было недостаточно. Десять лет назад Венни безоговорочно верила Кевину. Когда он отдал ей фотографию из Долины Ветров и сказал, что вернётся за ней после битвы, Венни ни на миг не усомнилась в его словах. Но он так и не вернулся. Чужая вера не уберегла Кевина от смерти. Так неужели Танатос думает, что если он спрячется за очередной маской, если придаст голосу уверенное звучание и скажет парочку дежурных фраз, Венни сможет так просто его отпустить? Неужели он готов был зайти так далеко — и всё ради призрачного шанса узнать что-нибудь о Гипносе? Теперь, глядя на это, Венни понимала, почему Танатоса так пугала её одержимость Кевином. Почему всякий раз он просил её не лезть на рожон, вдумчиво оценивать каждый шаг, не пускаться в погоню за призраками. Это правда было страшно. Смотреть, как человек бросается в пекло ради того, кто давно исчез из его жизни. «Подожди!» — хотела вскричать она, но мысленная связь до сих пор не покорялась. Оставалось лишь бессильно наблюдать, как Танатос выходит прямо под прицел безумного взгляда неизвестной женщины. Венни не знала, чем может помочь, но на всякий случай придвинулась ближе к краю витрины — так, чтобы время от времени украдкой выглядывать из-за угла. — Танатос. Венни обмерла: незнакомка одним лишь щелчком пальцев вытянула чужую душу из тела Адлера и теперь мучила Танатоса так, словно была обезумевшей швеёй, вздумавшей прошить тело беспомощной куклы сотней раскалённых нитей. Он терпел. Он отчаянно нуждался в правде, но был ли он готов к ней? — Ты не помнишь меня? — выдохнула незнакомка. Голос Танатоса прозвучал тихо, но твёрдо: — Я очень хорошо помню тебя… Асмодей. — Он специально сделал акцент на этом имени — так, будто хотел, чтобы Венни услышала его и запомнила. — Хранительница Небесного порядка. Венни вздрогнула. Не будь она в теле вуббабу, она сейчас наверняка бы выпрыгнула из-за витрины с криком: «Что-о-о-о?!» Хранительница Небесного порядка! Это же та самая женщина, которая пятьсот лет назад разлучила Итэра с сестрой, а после привязала его к Ирминсулю. Та, что переломила его пополам и из опустевшей оболочки сотворила чудовище, известное как Принц Бездны. Венни ненавидела Хранительницу Небесного порядка. Может, если бы пятьсот лет назад та приняла другое решение, если бы не обошлась так жестоко с Принцем Бездны, Сентября Катастроф и вовсе не случилось бы. Кевин был бы жив. А вместе с ним уцелели бы Лиза, магистр Варка, Эльзер, Барбара… Все, кто погиб ради одержимости Принца Бездны. И вот теперь эта женщина, Асмодей, терзала душу Танатоса. А Венни пряталась в облике бесполезного звёздного духа за витриной и не могла ничего ей противопоставить. — Я прощала тебе много вольностей, Танатос. Но я никогда — слышишь? — никогда… Ярость Асмодей была подобна ледяному лезвию, которое снова и снова вонзалось меж рёбер. Несколько фрагментов души Танатоса распались золотыми частицами. Он стиснул зубы, зажмурил один глаз, но вторым продолжал впиваться в лицо Асмодей с прежней свирепостью. — …не прощу тебе убийство Афины. «Что?» — мысленно выдохнула Венни. — Что? — вслух выдохнул Танатос. Они оба были шокированы, и это значило лишь одно. Произошло ужасное недопонимание. Догадаться о причинах было несложно. Танатос уже понял — и это мигом отразилось в его глазах, которые напоминали теперь две расколотых звезды. — Не делай вид, что ты не в курсе! — взревела Асмодей. Её гнев обернулся хлыстом, наотмашь ударил по душе Танатоса — с такой силой, что золотые частицы разлетелись по всей комнате. Венни жалела, что у вуббабу нет ни рук, ни ног. Если бы она могла, она бы сейчас зажала уши и спрятала лицо в коленях. Лишь бы не видеть и не слышать происходящего. — Геката… — сипло проговорил Танатос. Наверное, он обратился к Асмодей настоящим именем. Из трёх поэм о ветрах Венни помнила, что у каждого бога было два имени — обычное и демоническое. Например, Гермеса называли в Тейвате Валефором, а Афина была известна под именем Элигос. Рука Асмодей на мгновение замерла. Затем, отстранившись, она схватилась за голову, подняла на Танатоса блуждающий взгляд. От ярости её зрачки сузились. Каждая черточка лица дрожала. — Не смей обращаться ко мне этим именем. Не смей делать вид, что ничего не знаешь. Да, в момент смерти Афины тебя не было рядом. Но я не дура, Танатос. Гипнос разорвал небесный купол с помощью твоей косы. Он воспользовался твоим кольцом, чтобы вплести скверну в сознание каждого из нас. И когда он стоял среди заражённых руин небесной цитадели над телом Афины… он носил твой плащ. — Как… — Голос Танатоса прервался. — Как она умерла? Лицо Асмодей исказилось в жёсткой усмешке. — Ты ещё имеешь наглость спрашивать? Твой брат убил её. Я видела это собственными глазами. Венни слушала, боясь даже шевельнуться. Значит, это правда. Гипнос убил Афину. Он погрузил всех богов в сон — но Афину убил, а брата оставил в плену фальшивого рая. Что произошло? Похоже, тот же самый вопрос крутился и в голове Танатоса. Увы, нестабильное состояние Асмодей не помогало сложить пазл воедино. — Я не имею к этому никакого отношения. — Лжец, — прорычала, зажав душу Танатоса в багряных цепях, Асмодей. — Ты хотел отомстить ей, верно? Потеряв терпение, Танатос повысил голос: — Я ничего не делал! Что сказал Гипнос? Как он её убил? Что случилось на Селестии пятьсот лет назад? Асмодей тоже перешла на крик: — Хватит! Прекрати издеваться! Неужели ты правда думаешь, что я поверю, будто вы, неразлучные братья, могли действовать независимо друг от друга? Танатос стиснул зубы. Его колотила дрожь — такая сильная, что казалось, он только выбрался из ледяной проруби прямо в эпицентр метели. Венни обмерла. Маски были сброшены. Боль, гнев, непонимание, страх — глубокие, тёмные чувства переплетались друг с другом, искажали каждую чёрточку лица Танатоса, рисовали на нём воистину пугающее выражение. Казалось, Танатосу вырвали крылья и сбросили в жерло вулкана, навстречу ревущему пламени. — Мы все знали: Гипнос никогда бы не пошёл против тебя. Так что? Хочешь сказать, твой ненаглядный братик украл твои артефакты? И что же, ты не смог его остановить? — О. — Из груди Танатоса вырвался смех, такой горький, что будь Венни в человеческом облике, она бы не сдержала слёз. — Представь себе, не смог. Представь себе: я никак не мог подумать, что Гипнос меня обманет. Что он предаст, что бросит, перед этим убив ту, что была одним из немногих уцелевших огоньков моей разрушенной родины! Представь себе: я думал, что знаю его, но ошибался. Чёрт… Сомнения, которые прежде теснились в уголках его сердца зыбкими тенями, обрели форму и теперь вырывались наружу колкими словами. Голос Танатоса дрожал, и даже Асмодей на мгновение поколебалась. Но лишь на мгновение. — Прекрати эту игру, — велела она. — Я не верю. Да вы с Гипносом всегда были воплощением понятия «братство». Если всё это ложь… — Это ложь, — шепнул Танатос. — Всё это — ложь. Наше «братство» — ложь. Чёрт побери, мой брат убил Афину. Я думал, он на это не способен. Но он убил. Так почему он… Вопрос так и не сорвался с его губ, но Венни знала, что хотел сказать Танатос. «Так почему он не вернулся за мной на самом деле?» — Прекрати! — окончательно разъярилась Асмодей. Тёмное облако поглотило Танатоса, скрыло его с глаз Венни, но связь, протянутая между двумя душами, никуда не исчезла. Венни ощущала его боль. Энергия Асмодей раскалывала Танатоса. Теперь Венни понимала, что он имел в виду под зёрнышками риса. Ей стало так жутко, что сжалось сердце. Желание оборвать этот ужас стало нитью, которая протянулась сквозь тёмное облако, коснулась сознания Танатоса отчаянной мыслью: — Пожалуйста, давай уйдём!!! — А, мелкая. — Танатос отозвался так спокойно, будто они с Венни сидели на маковом поле, далеко от мёртвого Змея, от Асмодей, похожей на оживший кошмар. — Гляди-ка. У тебя наконец получилось. Венни было не до шуток. — Давай уйдём, — повторила она. — Прерви связь с этим миром. Мы попробуем в следующем. Асмодей слишком опасна, она… Со стороны Танатоса донёсся тихий безрадостный смешок. — Я до сих пор не сдвинулся с мёртвой точки. — Что? — не веря своим ушам, переспросила Венни. — Я до сих пор ничего не узнал о своём брате. Тёмное облако опало, и Венни увидела душу Танатоса, истерзанную до такой степени, что в ней уже стали появляться прорехи. Не желая смотреть, как он убивает себя, Венни спряталась обратно за витрину. Значит, вот как она выглядела, когда в теле Бай Чи пыталась спасти Кевина даже вопреки здравому смыслу. Зрелище было… жалким. Венни никогда не задумывалась об этом с такой точки зрения. — Танатос, — сказала она — с той же твёрдостью, с какой в моменты заблуждений он всегда осаждал её саму. — Какие ответы ты пытаешься получить? Неужели ты думаешь, что Асмодей скажет, любил ли тебя Гипнос? Или объяснит, почему он за тобой не вернулся? — … Венни вздохнула. Ей было горько говорить такие вещи, но Танатосу нужно было прийти в себя. Прежде он всегда был рядом и вытаскивал её из ада собственного сердца. Даже когда она творила глупости или говорила Танатосу гадости, которых он не заслуживал. Теперь настал черёд Венни вернуть долг. — Асмодей заражена скверной. А ты сам всегда говорил: в скверне нет правды. Мы найдём твоего брата. И ответы на твои вопросы тоже. Обязательно. Я тебе обещаю. Но сейчас, пожалуйста… отпусти этот мир. Я не хочу, чтобы ты умирал. — Понимая, что эта причина едва ли покажется ему веской, Венни добавила: — Как я вернусь домой, если ты превратишься в рис, а? Танатос судорожно выдохнул. — В рис, ха… — Судя по голосу, он слабо улыбнулся. — Ну почему из всего, что я тебе рассказывал, ты запомнила именно про рис? — Потому что глупость это, Танатос. А я как раз люблю глупости. Он не засмеялся, как Венни надеялась, но неистовые огни, которые прежде бесновались в его взгляде, постепенно опали. Танатос закрыл глаза. В этот момент он показался Венни особенно уставшим. И очень древним. — Хорошо. Его рука дёрнулась, и Венни приготовилась к перемещению. Ничего не произошло. Глаза Танатоса скользнули к Асмодей. Та стояла, скрестив руки на груди, и наблюдала за его движениями с помесью насмешки и опасения. Убедившись, что побег Танатоса не удался, она залилась смехом. — Что, неужели надеялся ускользнуть? Даже не думай, дорогой. Пока твоя душа скована, так просто ты не сбежишь. Ну? Где ты прячешь своё физическое тело? Где твой брат? Куда ты дел косу? — С каждым новым вопросом она говорила всё быстрее, а в её глазах начали разгораться алые искры — признаки осквернения. — Отвечай! По губам Танатоса скользнула ухмылка. Венни даже восхитилась его неприкрытой наглостью. — А то что? Убьёшь? Ну, нашла чем Смерть пугать. Руки Асмодей сжались в кулаки, и длинная багровая цепь в несколько оборотов охватила шею Танатоса, сдавила, заставив захрипеть. Венни боялась даже представить, какой силой обладает Асмодей, если может вот так запросто мучить чужую душу. — О, нет. Я не убью тебя, Танатос. Как там сказал этот упрямый мальчишка? «Смерть милосердна. Смерть может нести спасение». Но ты не заслуживаешь ни милосердия, ни спасения. Губы Танатоса сжались в тонкую нить. — Нет, нет, нет. Ты проведёшь в муках столетия. — Ха, — усмешка прорезала лицо Танатоса, словно кривой нож. — Расскажи что-нибудь новенькое. Думаешь, я последние века в отпуске прохлаждался? Почему, по-твоему, я ни разу не пытался тебе помешать? Очнись, Геката! Ты ведь можешь сопротивляться заражению, можешь, иначе тебе было бы всё равно на Афину, на всё, кроме разрушения. За спиной Асмодей начали формироваться тёмные шипы. — О, мой слабый, смешной, наивный «бог». Гекаты больше нет. Вы с Гипносом убили её собственными руками. Венни не знала, что делать. Она могла бы вылететь из-за витрины и попытаться оттолкнуть Асмодей, но вряд ли нечаянно сотканное тельце звёздного духа могло остановить такую силу. Минутку! Озарение пришло с внезапностью упавшего на голову яблока. В этом мире Венни не занимала чужое тело — она соткала своё. Да, маленькое. Да, глупое. Но главным был сам факт его существования. Он означал, что Венни оказывала на прыжки по мирам то же влияние, что и Танатос. Раз она сумела создать тело для своей души… То и разорвать связь с этим миром наверняка сумеет. Асмодей ограничила душу Танатоса, но на Венни, которая по-прежнему пряталась за витриной, правила игры не распространялись. Прежде, чем Асмодей отправила шипы в смертоносный полёт, Венни метнулась к Танатосу. Лицо Асмодей вытянулось от изумления. Глаза Танатоса расширились, а жёсткие тени под ними обозначились чётче. — Мелкая, ты… — Доверься мне! Венни боялась ошибиться. Она не знала, как правильно разрывать связь с мирами, и не хотела нечаянно оставить Танатоса на станции Герты, наедине с обезумевшей Асмодей. Будь она человеком, она бы ухватила Танатоса за запястье. Но Венни была вуббабу. Поэтому она сделала то единственное, что было в её силах — врезалась в Танатоса всем своим нелепым круглым телом. Он дёрнулся, с яростным упрямством высвободил одну руку из-под контроля Асмодей, прижал Венни к себе, повернулся плечом так, чтобы в случае неудачи принять удар шипов на себя. В этот момент Венни разрывалась между желанием ударить его и обнять. Ну что за глупый бог?! Рот Асмодей распахнулся в крике. Шипы рассекли воздух. Венни крепче вжалась в Танатоса и представила связь с физическим телом в виде тонкой золотистой нити, сплетённой из тех же частиц, что и рассыпанные повсюду фрагменты души. Их, кстати, тоже следовало взять с собой. Венни сделала глубокий вдох. А затем мысленно перерезала их с Танатосом нити.

Конец музыкального фрагмента

              В вопросе прерывания духовных связей Венни была полным профаном, так что их с Танатосом выкинуло в мир сна грубо — и в прямом смысле слова «выкинуло». Танатос упал среди маков первым. Венни повалилась сверху. Танатос отозвался слабым стоном, и Венни, ойкнув, торопливо откатилась в сторону, приподнялась на локтях. — Живой? — Нет. Убит упавшей с неба девчонкой. До завтра не воскрешать. Он шутил, а значит, точно не умирал. Венни не сдержала облегчённого вздоха. Впрочем, изучив лицо Танатоса, бледное, с золотыми прорехами в виде повреждённых частей души и ввалившимися глазами, которые он до сих пор не мог найти в себе силы открыть, Венни передумала чувствовать облегчение. Его грудь тяжело вздымалась. По лбу скатывались капли холодного пота. На оголённой части рук виднелись глубокие тёмные шрамы, оставшиеся от нитей и цепей Асмодей. Вспомнив, что в мире сна находится лишь духовное тело Танатоса, Венни невольно содрогнулась. Физические раны могут затянуться. А как быть с повреждениями души? К слову, о душе. Она покрутила головой и обнаружила, что над их с Танатосом головами парят золотые искры — те самые фрагменты, которые она забрала со станции Герты. — Части твоей души… Танатос неопределённо повел рукой. — Пускай пока побудут там, — ответил он, едва ворочая языком. — Я попозже ими займусь. Сейчас я хотел бы немного… Его рука упала обратно в маковое море. Похоже, он провалился в беспамятство. Венни потрясла его за плечо: в одиночку она ни за что бы не смогла дотащить Танатоса до дома. — Пойдём. Тебе надо отдохнуть. — Мм. — Пойдём! — уже более настойчиво повторила Венни. Ей было ужасно жаль, но Танатоса снова пришлось тормошить. — Ты ведь сам мне двадцать раз говорил, что не бог. А твёрдая земля смертному выздороветь не поможет. Танатос вздохнул. Ему явно не хотелось шевелиться, но он всё же нашел в себе силы перехватить протянутую Венни ладонь. Она кое-как подняла его на ноги, подставила плечо. — Давай, — подбодрила она. — До дома всего ничего. — Хм… — Ты только не теряй сознание, ладно? Иначе мне придётся пинать тебя. До самого крыльца. — Пытаясь сосредоточиться на её словах, Танатос часто заморгал, и Венни спешно продолжила: — Не думай, что я этого не сделаю. Я божественной кары не боюсь, понял? Да хоть… Рука Танатоса крепче обхватила её плечо, и Венни смолкла. — Спасибо. — А? — За то, что вытащила. Я не ожидал, что Асмодей сможет так сильно повлиять на мою душу. И… — Танатос на долю секунды обратил к ней затянутый пеленой взгляд, но быстро отвёл, будто боялся того, что Венни может там разглядеть. — За то, что не дала натворить глупостей. Венни не нашлась с ответом. Танатос не так часто хвалил её, и Венни, наверное, следовало испытать гордость, но сейчас она могла только волноваться. Танатос с каждой минутой выглядел всё хуже. — Я испугалась, — призналась Венни. — Ты будто стал одержимым Гипносом до такой степени, что потерял голову. — Знаю. Прости. Больше не повторится. — Я не злюсь, — вздохнула Венни. — Но правда надеюсь, что ты больше не будешь так делать. Помнишь, ты говорил, что не хочешь провожать мою душу на Воображаемое Древо? А я не хочу, чтобы ты рассыпался. Я понимаю, как тебе важен Гипнос. Правда. Но… Венни повернула голову, взглянула на строгий профиль Танатоса, очерченный заходящим солнцем. Тени под его глазами казались сейчас особенно мрачными. Почти чёрными. Одно лишь упоминание имени брата выворачивало его сердце наизнанку. — Твоя жизнь — это гораздо больше, чем Гипнос. Танатос судорожно выдохнул. Его губы дрогнули, а затем плотно сжались — до такой степени, что стали казаться белыми. Венни ждала ответа, но Танатос так ничего и не сказал. — Думаешь, Асмодей не солгала? — осторожно спросила Венни. — Насчёт того, что случилось пятьсот лет назад. — Не знаю. — У Гипноса были причины убивать Афину? — Я не знаю. Голос Танатоса становился всё более тихим, неуверенным, но Венни, поглощённая размышлениями, не заметила. — А как Асмодей оказалась во внешней вселенной? — Она припомнила всё, что знала от родителей и от Кли, всегда щедрой на истории. — Весь Небесный порядок спит — но не Асмодей. В слияние вероятностей она не вмешалась. Да и вообще, за минувшие пятьсот лет случалось немало прорывов скверны — должна же она была как-то среагировать? Лицо Танатоса продолжало мрачнеть. — Получается, все эти пятьсот лет её не было в Тейвате? Неужели она ушла во внешнюю вселенную сразу после катастрофы в Каэнри’ах? Ведь в момент катастрофы она точно была, спускалась в смертный мир, наказала там Принца Бездны. Но почему она ушла? Связано ли это с Гипносом? Голос Танатоса сорвался до хриплого шёпота: — Я не знаю, Венни. Пожалуйста, давай… Давай отложим этот разговор. Я не могу… Я не знаю, как ответить на твои вопросы. Он замолчал. Венни закусила губу. Она хотела сказать, что Танатос и не обязан отвечать, но слова вдруг застряли в горле. Он опять прятался за стеной. И с момента встречи с Асмодей эта стена успела незаметно вырасти ещё на несколько метров. Остаток пути до дома они проделали в тишине. Только вечерний ветер колыхал макушки маков, да шумела вдали беспокойная река. Венни уже бывала в доме раньше, а потому без труда отыскала спальню — комнату, в которой даже щели между половицами были идеально одинаковыми. До скрежета в зубах. До щемящей тоски в сердце. Стараясь не задумываться о том, каково будет созерцать их ближайшую вечность, Венни подвела Танатоса к кровати. — Отдохни, — попросила она. Танатос не ответил. Венни помогла ему лечь. Едва закрыв глаза, Танатос провалился в небытие, и Венни оставалось лишь принести из шкафа одеяло. — Твой брат тебя не заслужил, — тихо сказала она. Накрыв Танатоса, она села рядом и некоторое время просто болтала ногами, обдумывая путешествие на станцию Герты. Встреча с Асмодей потрясла её до глубины души. «Геката». Когда Танатос произносил это имя, в его голосе звучала неподдельная боль — Асмодей не всегда была выжившим из ума монстром. Некогда она вместе с Танатосом вела войну со скверной. И дорожила Афиной, хоть Венни и не могла понять, что такого Асмодей в ней разглядела. Баллады древности изображали Афину своенравной, несносной и очень жестокой. С другой стороны, таким её образ сохранили поэты. А что насчёт очевидца? Что мог рассказать об Афине Танатос? Венни не думала, что в ближайшее время рискнёт спрашивать. Если она просто сильно испугалась, то Танатос едва не превратился в горстку осколков — в прямом и переносном смысле. Пять веков. Танатос держался за хрупкую веру в брата пять веков. Всё это время он упрямо игнорировал семена сомнений, которые неизбежно прорастали под покровом темноты. То, что рассказала Асмодей, стало лишь спусковым крючком. Холодным лунным светом, который развеял мрак и наконец открыл Танатосу глаза на то, что сомнения уже давно превратились в чёрные розы, расколовшие его сердце ядовитыми шипами. Но что всё-таки случилось пятьсот лет назад? Почему и Гипнос, и Асмодей оказались во внешней вселенной? И почему Асмодей хотела заполучить божественные атрибуты, ради которых ей приходилось вести постоянное противостояние с Кевином? А Кевин ведь всё это время защищал атрибуты. Сто лет назад он помешал Асмодей завладеть кольцом. И потом на протяжении целого века прятал его в разных мирах. Зря Венни в нём сомневалась. Она надеялась, рано или поздно Танатос сможет ощутить такое же облегчение. Узнать наконец правду о том, что случилось с Гипносом, и больше не колебаться. Уничтожить сад этих проклятых чёрных роз. Венни ласковым движением убрала волосы, налипшие ему на лоб, поправила одеяло и на цыпочках вышла из комнаты. Так потянулись долгие часы её одиночества.

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: aeseaes — Six Feet Under. Ставьте на повтор

Впервые за бесчисленные годы, проведённые в ловушке, Танатос увидел другой сон. Вместо брата, с которым они обсуждали будущее Тейвата, ему привиделся Арей. Первый осквернённый. — Я хотел бы идти с вами вровень. Заслышав это, Арей опустил сигарету, взглянул на Танатоса с привычной помесью насмешки и усталости. Этот разговор случился в последний год существования проекта «Осквернённые». В то время организм Арея уже разрушался, и потому его голос всегда звучал тихо, с сиплостью, от которой невозможно было исцелиться. Несмотря на это, Танатос не сомневался, что различил бы его даже в шумной толпе. — Не надо. Мы не равны. Танатос вздрогнул, но спорить не стал. Истина, которую он отвергал на протяжении семи лет, теперь казалась очевидной. Он обладал свободой, которой у осквернённых не было. В отличие от них, он приходил на поля сражений по доброй воле и в любой момент мог вернуться на Селестию. Осквернённые же были огнями, озарявшими для человечества путь к надежде. Им полагалось всегда быть там, где их свет был бы хорошо виден. — Послушай, — смягчился Арей. — Мы все ценим твои усилия. — Да сдалось мне ваше одобрение, — отмахнулся Танатос. — Толку от этих усилий, если нет закономерного результата? Недостаточно просто махать косой на поле боя, Арей. Афина ведёт нас в тупик. Но всякий раз, когда я пытаюсь ей об этом сказать, она отказывается слушать. Арей опустил взгляд. Сердито зачесав назад волосы, Танатос сел рядом, и Арей протянул ему пачку сигарет. Танатос вытряхнул одну на ладонь, но закуривать не стал, лишь растерянно покрутил её в пальцах. — Её отношение к тебе не поменяется, — заметил Арей. — И чем больше ты будешь сопротивляться, тем агрессивнее она будет реагировать. Афине важно держать всё под контролем. Она пытается превратить весь мир в идеально выверенное уравнение, и если ты в нём — своенравная переменная, будь готов к последствиям. — Я готов, — убеждённо сказал Танатос. По губам Арея скользнула печальная усмешка. — Я так не думаю. — Почему? — Потому что ты всё ещё полагаешься на удачу, на красноречие брата, на то, что Афина окажется лучше, чем на самом деле. Танатос скрестил руки на груди, хотел возразить, но Арей не закончил. — Хочешь шагать с нами вровень? Ну, а я этого не хочу. Ты хороший человек, Танатос. Лучше, чем многие твои «коллеги». Я бы не хотел, чтобы ты лишался своей свободы. И чтобы Афина разрушила твою жизнь. — Тебе не кажется, что это не твоё решение? Арей вздохнул, поднял ладонь, признавая поражение. — Не моё. Переубедить я тебя не могу, поэтому позволь дать совет. — Он повернулся и свободной от сигареты рукой указал на сердце Танатоса. — Сломай его. Ядро. Разбей на несколько частей и спрячь, а внутрь помести фальшивку. Ты же можешь использовать скверну, создать псевдо-Ядро. Потрясённый его словами, Танатос положил руку на грудь. — Да, могу, но… Зачем? — Затем, чтобы обмануть Афину, конечно. Мы семь лет пересекались на полях сражений. Я знаю тебя, Танатос. Ты прямолинейный и упрямый. Сейчас тебя защищают лишь память Афины об Айоне да твой брат. Но память со временем тускнеет, а Гипноса однажды может не оказаться рядом. Терпение Афины лопнет — и кто спасёт тебя тогда? Обдумывая сказанное Ареем, Танатос порылся в кармане, извлёк на свет старую зажигалку — единственную памятную вещь, которая осталась у него с Атласа. — Ты думаешь, она попытается вытащить Ядро. — Разумеется, — повёл плечом Арей. — Ей не нужна мятежная Смерть. Если ты взбунтуешься, она просто избавится от тебя и заменит кем-нибудь другим. Танатос опять принялся нервно трепать волосы. — Но… Разве это не верно и для вас тоже? В последнее время вы всё чаще сопротивляетесь её решениям. Ты не боишься последствий? Выпустив в воздух облако дыма, Арей прикрыл глаза. Вдали, над горами, небеса золотил солнечный диск. Он медленно катился к горизонту — будто колесо времени совершало ещё один оборот, готовилось разменять день на ночь, в непроглядном мраке которой оживал худший кошмар Тейвата. Скверна. — Боюсь, конечно. Не волнуйся. Мы не сдадимся так просто. — Я тоже, — поднявшись со ступеней, пообещал Танатос. — Даже если для этого придётся сразиться с Афиной, я не позволю ей… — Танатос, — прервал Арей. — Не надо нас оберегать. Ты ведь клялся Айону защищать Тейват. Так защищай. Выбирай то, что лучше для человечества, а не для маленькой группы людей, чьи жизни и так уже обречены. Ты ничего не изменишь, если подставишься под удар Афины. Останься на Селестии. Воспользуйся своим положением, а не слепо лезь на рожон. Он тоже поднялся, постучал по сигарете, проводил опавший пепел задумчивым взглядом — словно увидел в этих тлеющих серых хлопьях особый смысл. — Нам пора, — сказал он, указав на солнце. — Рея гордилась бы тобой. Изумлённый этими словами, Арей, который собирался уже зайти на базу, остановился. Когда он обернулся, в его глазах танцевали печальные искры. Танатос редко упоминал Рею, бабушку Арея, но всякий раз отзывался о ней с большим уважением и теплотой. Когда-то эта смертная женщина его спасла. Спустя недолгое время Танатос самолично проводил её душу на Воображаемое Древо. — Она была великим человеком. И ты тоже. — Я просто делаю, что должен, — коротко ответил Арей. Танатос, усмехнувшись, похлопал его по плечу. — Ну да, конечно. «Просто» делаешь, что должен. И в кого ты такой скромняга, Арей? Ни за что не поверю, что ты научился этому у бабули. — Это всё Терион, — буркнул Арей. Танатос расхохотался, и Арей, поразмыслив, тоже улыбнулся. Его улыбка была совсем слабой, тусклой, будто умирающий огонёк свечи, но всё же хранила неподдельное тепло. В тот день они оба верили в лучший финал. Танатос надеялся, что благоразумие Афины возьмёт верх. Арей не верил в это, но надеялся, что успеет сберечь друзей. Этот момент стал щелчком зажигалки. Много веков спустя, когда на память о войне со скверной остались лишь полузабытые имена да записанные в стихах мифы, её свет продолжал озарять Танатосу путь сквозь тьму отчаяния. Мы не сдадимся так просто. — Арей, — позвал Танатос перед тем, как сон растаял. — Насчёт раскола Ядра… Ты прав. Я должен это сделать. Но Айона больше нет. Мне понадобится помощь того, кто может управлять скверной. — Хм, — отозвался Арей. — Бог Селестии просит об услуге? — Очень смешно. Арей беззлобно ухмыльнулся и бросил быстрый взгляд на солнце, которое теперь выглядывало из-за гор лишь самым краем. Прощальные лучи отразились в его алых глазах янтарными всполохами. — Ладно. Я поговорю с Идрисом. Но для того, чтобы провернуть подобное, нам наверняка понадобится твой брат. Ты веришь ему? — Больше, чем самому себе, — твёрдо ответил Танатос. Арей кивнул. — Твои плащ, коса и кольцо. Мне кажется, хорошие вещи, чтобы сохранить осколки Ядра. Они ведь всегда при тебе, верно? Если кто-то спросит, скажешь, что это твои… хм… «божественные атрибуты». — Божественные? — изогнул бровь Танатос. — Ну, ты же бог. — Сам знаешь, что это полная херня. — Смотря с какой стороны посмотреть. — Что это, чёрт побери, значит? — удивился Танатос, но вместо того, чтобы ответить по-человечески, Арей лишь махнул и скрылся за дверью. Когда Танатос прошёл в зал, откуда осквернённые расходились через порталы Гермеса по разным уголкам Тейвата, там уже собрались остальные «боги». Бросив быстрый взгляд на Афину, Танатос встал у стола, посмотрел на карту, усыпанную красными точками — отметками мест, где прорвалась скверна. С каждым днём этих точек становилось всё больше. Тейват повторял судьбу Атласа. Мы не сдадимся так просто. Пока Афина рассказывала план, Танатос и Арей украдкой обменялись взглядами. Словно заключив безмолвную сделку, они кивнули друг другу — а после разошлись и не видели друг друга ещё очень, очень долго. Почти до самого конца.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: IBI — Some Sand. Ставьте на повтор

Прежде всегда занятая переживаниями или прыжками по внешней вселенной, Венни впервые присмотрелась к миру сна как следует. Довольно скоро она обнаружила, что сон и впрямь движется по бесконечной спирали. Хотя здесь невозможно было отследить ход времени, Венни могла безошибочно сказать, когда начнётся дождь, когда от ветра в доме хлопнут ставни, а когда на берег реки выйдет неизвестная девушка. Пару раз Венни попыталась с ней заговорить — она хотела воплотить для Танатоса что-нибудь хорошее, но не умела и решила попросить помощи. Увы, девушка на просьбы не реагировала. Венни постаралась выяснить, как её зовут, но и это не принесло результатов. Девушка просто стояла на берегу реки, улыбалась и изредка повторяла фразы, предписанные сценарием сна. Даже когда Венни, не выдержав, обозвала её парочкой нелестных эпитетов, девушка сохранила умиротворённый вид. Будто Венни была просто бабочкой, на которую невозможно было сердиться. — Ну и стой тут! — выпалила Венни, когда её терпение лопнуло. — Больно ты мне сдалась, сама как-нибудь справлюсь! Тем не менее, личность девушки вызывала жгучее любопытство. «Кто же ты такая?» — размышляла Венни, издали наблюдая за тем, как девушка шагает вдоль противоположного берега, а её белые волосы мягкими волнами спадают по плечам. Как и всегда в это время дня, девушка пела. Ветер доносил до Венни её слова:

Всё, что уносят воды Леты, Мы забываем навсегда. Но, может быть, однажды где-то Я тебя встречу, и тогда Надежды, смытые теченьем, Взойдут, как маки по весне, И драгоценные мгновенья Увижу в предрассветном сне.

Сначала Венни подумала, что это настоящий облик Гекаты, но быстро отказалась от этой мысли. Судя по реакции на станции Герты, Танатос был не рад встрече. Их с Гекатой связывали непростые отношения, и Гипнос, который вроде как желал брату блага, вряд ли стал бы добавлять её в сон. Но кем, в таком случае, могла быть эта девушка? Венни ужасно хотелось завалить Танатоса вопросами, но он до сих пор не пришёл в себя. А ведь с момента их возвращения со станции Герты Венни встретила уже третий рассвет. Она вздохнула, взглянула на свои ладони. Вот уже битый час она сидела на крыльце и пыталась воссоздать лимонад, которым угощал её Танатос. Конечно, это было лишь воспоминание о лимонаде. И вкус его сейчас интересовал Венни в последнюю очередь. Она пыталась воплотить что-нибудь знакомое, чтобы потом перейти к более трудным вещам. Изменить этот однообразный мир. Загвоздка была в том, что у Венни никак не получалось сосредоточиться: стоило хоть на секунду потерять над собой контроль, как мысли тут же возвращались ко встрече с Асмодей. Венни до сих пор не могла понять, что случилось пятьсот лет назад. Итак, из Каэнри’ах прорываются чудовища Рэйндоттир. Жуткие твари всех форм и размеров расползаются по Тейвату. Начинается затяжная война. Рыцари Каэнри’ах сражаются с жителями остальных наций плечом к плечу — а вместе с ними и будущий Принц Бездны, который задерживается в Сумеру, помогая аранарам. Между тем, боги пытаются решить судьбу Каэнри’ах. Согласия между ними нет. Одни говорят: «Да сбросьте вы этот чёртов шип, и дело с концом!» А другие им отвечают: «Не, ребят, мы уже несколько веков этим занимаемся, а результаты как-то не радуют. Может, придумаем что-нибудь новое?» Гипнос теряет терпение. Решив, что богов пора сдавать в утиль, он отправляется в Каэнри’ах, где заключает сделку с королём Ирмином. Они договариваются: «Давай зарядим скверной по Селестии, да так, чтобы все охуели». Ой, вернее, «ослабели». «Да, ослабели — а мы их потом усыпим. Но чтобы боги не превратились в монстров, засунем скверну в шип, который придаст ей более безопасную форму». Гипнос предоставляет Ирмину нужные технологии. Пока Ирмин хлопочет над шипом, Гипнос обманом заманивает Танатоса в руины древней Валентии, где пытается подбить его на сотрудничество. Но Танатос в крысу играть не хочет, поэтому отказывается. Готовый к этому, Гипнос временно заключает брата в ловушку сна, а сам похищает атрибуты. Он использует косу, чтобы разорвать небесный купол и предоставить Ирмину возможность зарядить шипом по Селестии. После этого он отправляется наверх, где использует кольцо, чтобы, по словам Асмодей, вплести скверну в сознания богов. А дальше что? В каком порядке происходили остальные известные истории события? Венни задумчиво поскребла подбородок. Как там говорилось в учебниках? «Обратив вспять изначальное уничтожение, небесный остров испепелил земли». Пятьсот лет назад Селестия точно сделала три вещи. Во-первых, боги призвали в Каэнри’ах богиню времени Астарот, которая отдала свои силы, чтобы откатить назад во времени состояние заражённых скверной артерий земли. В процессе она утратила прежний облик и воспоминания, превратилась в существо по имени Паймон — теперь она сопровождала госпожу Люмин. Во-вторых, Небесный порядок проклял жителей Каэнри’ах. Чистокровные, как Клод Энгервадель и Рэйндоттир, стали бессмертными. Все остальные превратились в монстров. И в-третьих…

Самоуправству человечества пришёл конец!

…Уже после того, как Астарот восстановила артерии земли, Асмодей спустилась в руины Каэнри’ах, где подвергла наказанию Принца Бездны, запоздало вернувшегося из Сумеру. Принц Бездны должен был помочь в атаке на Селестию, но вместо этого занимался спасением аранар. Значит, Гипнос и Ирмин запустили свой шип-сюрприз ещё до разрушения Каэнри’ах. Выходит, Асмодей спустилась с заражённого острова. Очевидно, именно тогда она подцепила скверну. А что насчёт остального? Когда Гипнос убил Афину? Почему? И ещё… Венни понимала, что это вряд ли связано с событиями пятисотлетней давности, но обращённые к Танатосу слова Асмодей накрепко засели в памяти. «Ты, Смерть, забравшая даже того, кто тебя короновал…» Венни долго над этим размышляла. Истории Небесного порядка, которые рассказывал Танатос, на удивление хорошо откладывались у неё в памяти. Поэтому в конце концов Венни удалось установить личность того, о ком шла речь. Танатос говорил, что давным-давно, ещё до прибытия в Тейват, боги установили связь с Ядрами Судей, побеждённых на Атласе. Связь эта была искусственной. Человека, который создал её, звали Айон. Именно он был тем, кто, связав душу Танатоса с Ядром Смерти, «короновал» его. Венни помнила слова Танатоса: Айон был человеком, который не дал бы ему захлебнуться в штормовых водах. Как Кевин для Венни. Тогда почему Танатос его убил? — Прохлаждаешься? Венни так испугалась, что от неожиданности взвилась на ноги. Обернувшись, она обнаружила Танатоса: тот стоял, привалившись спиной к входной двери, и слегка ухмылялся. Вид у него до сих пор был потрёпанный: шрамы зажили лишь на самую малость, под глазами темнели нездоровые круги, а по всему телу зияли золотые прорехи. Но зато он хотя бы стоял на своих двоих и даже предпринимал неуверенные попытки натянуть на лицо невозмутимую маску. — Ты очнулся! Я уже начала переживать. — Сколько я продрых? Венни развела руками. — Да почём я знаю? Мне показалось, целую вечность. Но на самом деле прошло дня три. Заслышав это, Танатос округлил глаза, зарылся рукой в волосы, из-за чего они стали ещё более встрёпанными. Венни приблизилась, потянула его за рукав прежде, чем на голове Танатоса окончательно воцарился хаос. — Всё нормально. Тебе надо было отдохнуть. — Да, но три дня? Чёрт… Прости, мелкая. Тебя же там, наверное, родители ищут, с ума сходят. А мы до сих пор торчим здесь, и… — Всё нормально, — с нажимом повторила Венни. — Мы с мамой однажды расставались прямо в разгар войны. Вот это было страшно. А сейчас у неё рядом есть папа и Феликс, а у меня есть ты. Справимся. Мои родители слишком крутые, чтобы пугать их разлукой. Кажется, Танатоса это не переубедило. Вздохнув, он высвободил рукав из хватки Венни и сел на верхнюю ступеньку крыльца. Стена. Снова эта проклятая стена. — Как ты себя чувствуешь? — спросила, опустившись рядом, Венни. Танатос мельком оглядел израненные руки. — Как человек, которого пришибло упавшей с неба Луной. Ничего. Когда соберу фрагменты души, станет получше. — Он повёл ладонью, с завидной лёгкостью воплотив пачку сигарет. — А ты чем тут занималась? С маками ещё не начала разговаривать? — Нет, — ухмыльнулась Венни. — Только с мухами. — В этом мире нет мух. — Ну, а я о чём. Танатос засмеялся. Венни украдкой выдохнула с облегчением: она боялась, что встреча с Асмодей надломила Танатоса до такой степени, что она больше никогда не увидит его улыбку. — Я пыталась тайком от тебя попробовать сидр, — заявила она. — Но у меня пока не получается ничего воплощать. — С ума сойти. Молодёжь нынче не упускает шанса поучиться? — Танатос усмехнулся, щёлкнул фальшивой зажигалкой, закуривая даже не фальшивую сигарету — одну лишь память о ней. — А, не переживай. Я раз сто пробовал, прежде чем хоть что-то начало получаться. Ты представляешь предмет, который пытаешься воссоздать? Венни с трудом сдерживала порыв бегать перед крыльцом кругами. Она скучала по Танатосу, но только сейчас осознала, насколько. В одиноком мире сна они могли держаться только друг за друга. — Разумеется! — пылко отозвалась она. — А намерение формируешь? Энтузиазм Венни поутих. Она понятия не имела, что это означает. За три дня она успела позабыть, каким требовательным и пытливым бывает Танатос. Из него и правда получился бы неплохой учитель. — Воплощение предметов похоже на придание формы стихиям, — объяснил он. — У тебя же есть Глаз Бога. Вспомни, как это бывает. Ты формируешь намерение, решаешь, хочешь ли защититься, атаковать или, скажем, просто разжечь костёр. Руководствуясь этим намерением, Глаз Бога преобразует элементальную энергию, придаёт ей осязаемую форму. Венни растерянно моргнула. — Погоди, значит, Глаз Бога — это просто преобразователь? Танатос пожал плечами. — Люди Тейвата были созданы искусственно, с использованием элементальной энергии, которой владели Лорды Драконов. Поэтому все они являются носителями элементальной энергии. Те, в ком этой энергии много, могут ей управлять. Мы выдавали Глаза Бога в качестве поддержки: люди с такой силой могли здорово помочь в борьбе со скверной. Глаз Бога помогал им овладеть стихией в кратчайшие сроки — если они, конечно, умели формировать чёткие намерения. «Это ещё одно открытие, достойное нового учебника! — изумилась Венни. — Надо будет при случае помучить его как следует». — Выходит, при желании я смогу управлять огнём без Глаза Бога? — Гипотетически, — выпустив в воздух кольцо дыма, отозвался Танатос. — Лет через двадцать. А с твоим суетливым подходом через все тридцать. Элементальная энергия содержится в теле. Намерение формирует душа. Всё остальное — просто частности. Венни в задумчивости постучала носками ботинок друг о друга. — «Намерение формирует душа». Вот почему Глаза Бога отказываются работать, когда человек не в ладах сам с собой. И вот почему мои способности в последнее время частенько выходят из-под контроля. — И вот почему, при чистом и сильном намерении, ты можешь овладеть стихией в совершенстве, — подхватил Танатос. «Как Кевин», — подумала Венни. Теперь она понимала, как он ухитрился создать в Долине Ветров такую впечатляющую ледяную стену, которая не разрушилась даже спустя годы после его смерти. Он ведь и правда был человеком сильных намерений. «Может, и я однажды смогу такой стать». — На, — неожиданно сказал Танатос, протянув ей зажигалку. — Не подумай, сигареты не предлагаю. Узнаю, что ты их воплощаешь, надаю подзатыльников и заставлю маки на поле весь день пересчитывать, поняла? — Ладно, босс, — вздохнула Венни — не без сожаления. — А зачем мне тогда зажигалка? — Будет твоим «преобразователем». До тех пор, пока не научишься воплощать вещи без посторонней помощи. Зажигалка в руках Танатоса щёлкнула, но огонька над ней так и не появилось. Вместо этого на ступеньке рядом с Венни воплотился лимонад. — Только не щёлкай почем зря, делай это вдумчиво, оценивай силу, направленность, сконцентрированность намерения. Такие вещи познаются на практике. Не веря своим ушам, Венни приняла зажигалку, с трудом удержавшись от порыва немедля воплотить кучу глупостей, от любимого вишнёвого сидра Танатоса до дубины переговоров. — Значит, свою душу ты тоже будешь собирать намерением? Танатос вскинул голову, посмотрел на золотые искры, которые вот уже три дня парили перед домом. Ночью они напоминали светлячков. — Вроде того. Души — это набор данных. Разрозненные кусочки историй, соединённые Воображаемыми связями, будто нитями. Асмодей повредила их, поэтому данные и рассыпались. Чтобы скрепить душу обратно, мне придётся воплотить эти нити заново. — Вау, — оценила Венни. — Откуда ты всё это знаешь? — Я же бог. — А если честно? Он тихо рассмеялся. — В свои прошлые двенадцать попыток я случайно умер. Не повезло с владельцем тела — тот ещё оказался сорвиголова. — И ты рассыпался по миру сна? Как рис? — Ага. — Танатос взглянул на огонёк сигареты. — Думал, обратно не соберусь. От меня тогда почти ничего не осталось. — Подняв голову, он посмотрел на Венни, пристально и очень серьёзно. — Так что смотри, в пекло не бросайся. Я ценю, что ты сделала на станции Герты, но больше никакой самодеятельности. Меня-то ещё худо-бедно Хонкай удержит. А у тебя такой защиты нет. Венни подняла обе руки. — Помню я, помню. Я буду осторожна. Честное слово. Танатос отозвался лишь тихим вздохом. Поёрзав, Венни всё-таки решилась сказать то, что крутилось на языке с начала разговора: — Послушай. Насчёт Гипноса… — Не надо, — прервал Танатос. — Я не хочу об этом говорить. То, что случилось в прошлом, не имеет значения. Причины, по которым он оставил меня, не имеют значения. Надо найти атрибуты. Точка. Венни качнула головой. Она вдруг ощутила себя на мамином месте: когда та пыталась завести разговор на важную тему, Венни тоже отнекивалась, пряталась в комнате или просто отвечала нарочито грубо, чтобы никто даже не подумал лезть к ней в душу. Она не хотела обидеть. Просто боялась того, что можно найти там, в этой уязвимой, чувствительной, бестолковой душе. Поскольку Венни с Танатосом были одинаково упрямы, Венни понимала: Танатос будет молчать до победного. До момента, пока боль не изрежет сердце до такой степени, что терпеть станет уже невозможно. Проблема заключалась в том, что Танатос обладал железным терпением. Поразмыслив, Венни сделала то, что обычно делала в такие моменты мама. Когда разговор не клеился, она со вздохом оставляла Венни в покое, но перед этим непременно приходила в комнату с тарелкой нарезанных яблок. Как будто яблочные дольки могли сложиться в мост, способный соединить два сердца, потерявших друг к другу дорогу. Венни щёлкнула зажигалкой, и в её руках появилась яблоко. — Если вдруг передумаешь… — Она протянула яблоку Танатосу. — Я всегда готова выслушать. Его глаза изумлённо расширились. Затем взгляд смягчился. Чуть улыбнувшись, Танатос принял яблоко, но вместо того, чтобы надкусить, подбросил в ладони. — Спасибо, мелкая. — Что будем делать дальше? — Венни посмотрела на золотую дверь — четвертый портал, который открылся после разрушения третьего. — Прыгнем в очередной мир, как в омут с головой, будем надеяться, что чётко сформированное намерение приведёт к атрибутам? Пальцы Танатоса погладили гладкую поверхность яблока. — Нет. В этот раз у нас есть пункт назначения. Перед тем, как я забрал жизнь Джерарда… — Его глаза тоже обратились к порталу. — Он успел рассказать, куда они с Кевином отправили кольцо. — О, — отозвалась Венни. — Я его недооценила. Думала, он будет таким же, как Змей из Тейвата. Гадкой марионеткой скверны. Танатос передёрнул плечами. — Поскольку Асмодей не остановить обычными способами, Кевин с Джерардом приняли решение спрятать кольцо в мире под названием Эвноя. Хотя правильнее будет сказать, что это лишь воспоминание о мире. Самой планеты больше не существует — только сгустки мемории. — Мемории? — переспросила Венни. — Это материя, которая хранит в себе память, — объяснил Танатос. — Мемория встречается по всей вселенной, но в некоторых местах её концентрация выше, поэтому она становится зримой и осязаемой. На Эвное мемория принимает форму зеркал, в которых отражаются воспоминания. Поэтому и планета для каждого выглядит по-своему. Венни растерянно поскребла затылок. Она и не думала, что в галактике встречаются такие странные места. — Иными словами, это зеркальный лабиринт, построенный из воспоминаний? — уточнила она. Танатос кивнул. — Поэтому Кевин и выбрал Эвною. Если воля Асмодей окажется достаточно сильной, воспоминания, отраженные в мемории, помогут ей обрести над скверной контроль. Стать марой. Если же нет… — Он поджал губы. — Скверна играет с чувствами и воспоминаниями заражённого. Чем глубже заражение, тем сильнее человек оторван от реальности. — Асмодей будет блуждать в лабиринте, — подхватила Венни. — И за это время Кевин успеет опять перепрятать кольцо. Танатос потушил сигарету. — Перед прыжком мы оба должны направить своё намерение на Эвною. Кроме того, нам следует готовиться ко встрече с Асмодей. Хотя я оборвал жизнь Джерарда до того, как он стал её марионеткой, он всё равно был заражён. Все осквернённые существа связаны Волей Скверны. Асмодей наверняка воспользуется этим, чтобы прочесть остаточные воспоминания Джерарда и выяснить, куда он отправил кольцо. Пытаясь унять страх, Венни скрестила руки на груди. После «пиздоключения» на станции одно только имя Асмодей внушало ужас. — Она найдёт кольцо. И нас вместе с ним. — Не бойся. Помнишь? Эвноя — лабиринт. Кевин выиграл время не только для себя, но и для нас тоже. Мы вернём кольцо. А потом, вместе с его силой, дадим Асмодей отпор — и заберём плащ. Голос Танатоса звучал уверенно, но Венни понимала: прорехи в этом плане были даже больше, чем дырки в его душе. Тем не менее, это худо-бедно напоминало план действий. Следующие несколько дней Венни с Танатосом постарались потратить с пользой. Пока Танатос латал прорехи в своей душе, Венни изучала возможности зажигалки. В конце концов она смогла разобраться в принципе её действия: щелчок подсвечивал в памяти нужные участки, и Венни вытаскивала из освещённой зоны разные объекты. Иногда они получались цельными, реалистичными. Иногда — когда подводила память — объекты рассыпались прямо на глазах. Венни не унывала. Хотя щелчки зажигалки изматывали её, она пробовала снова и снова… До тех пор, пока не засыпала без сил прямо посреди макового поля. Потом она каждый раз обнаруживала себя в кровати. Наконец настал день, когда утром Танатос встретил Венни у крыльца. Золотые дыры на его теле исчезли без следа. О том, что случилось на станции, напоминали только поджившие, уже побелевшие шрамы. — В этот раз у нас всё получится, — пообещала Венни. Танатос промолчал. Он казался спокойным, но в глазах таился страх. Венни проиграла всего три раза. А Танатос — целых пятнадцать. Неудивительно, что он боялся очередного поражения. Каждая неудача вколачивала в его душу гвоздь отчаяния, подливала масла в выжигающий огонь сомнений. Венни не знала, как его поддержать. Она вдруг поймала себя на мысли, что всегда ждала понимания от других, но сама никогда не стремилась никого понять. Будто боль остальных людей не могла сравниться с её собственной. Перед тем, как зайти в портал, Венни достала из кармана зажигалку. В этот раз она твёрдо решила не переоценивать свои силы. Да, она много чего не умеет. Да, без помощи зажигалки она наверняка не сумеет придать намерению правильную форму. И что? Разве стыдно принять руку помощи, когда не можешь справиться сам? «Эвноя, — подумала Венни перед тем, как щёлкнуть зажигалкой. — Разрушенный мир, от которого осталась одна только память… Жди. Я не боюсь того, что увижу в твоих зеркалах».

Конец музыкального фрагмента

* * *

В баре было непривычно тихо. Танатос растерянно покрутил головой, оглядел стойку, на которой собирали пыль пустые стаканы. К стене была приставлена гитара — каждый вечер, когда посетители уставали от громкой музыки, они просили Танатоса что-нибудь сыграть. Танатос не исполнил ни одной своей мечты. Он не стал ни преподавателем, ни музыкантом. Оставалось лишь учить и развлекать песнями случайных выпивох. Такой была его жизнь в те месяцы, когда он всё-таки покидал поле боя и пытался стать обычным человеком. «Что я должен был сделать?» Танатос поднял руку, привычным движением растрепал на голове волосы. Как и всегда, он был в чёрной футболке, которая частично обнажала татуировку на плече — чернильные лозы и алый гранат. Несколько лет назад, когда он вернулся с первой войны, эта татуировка стала отчаянной попыткой снова ощутить себя живым. Ты ведь знаешь, что в мифологии Атласа гранат — символ смерти? Танатос потряс головой. Мысли рассыпались. Может, смена давно закончилась, а он с тоски перебрал сидра? Такое происходило уже не в первый раз. Надо взять себя в руки. В конце концов, дома ждёт Гипнос. Танатос вышел из-за стойки и осмотрелся в поисках куртки, которую вечно бросал в самых неподходящих местах. Именно в этот момент он заметил на противоположном конце пустующего бара знакомого человека. Человек пил виски. Его чуть длинноватые светлые волосы подчёркивали строгий контур лица, орлиный взгляд, цепкий и прохладный. Танатос невольно замедлил шаг. За столиком определённо сидел Гефест, но разве он не остался на передовой, помогать Айону своими гениальными разработками? Или, может, Айон отправил Гефеста за Танатосом? «Может, я нужен там?» — подумал Танатос, и от одной только мысли об этом душа обмерла и запела одновременно. Забыв про куртку, он приблизился к столику Гефеста. — Что ты здесь делаешь? — хотел спросить он, когда вдруг из колонок под потолком полилась тихая, напряжённая мелодия, а с губ ни с того ни с сего песней сорвались зарифмованные строки.

ТАНАТОС (Смерть) Провожающий через Стикс Что ты здесь делаешь, Гефест? Визит твой странен и спонтанен. Разве из всех возможных мест Не выбрал ты долину славы?

«Какого чёрта?» — поразился Танатос. Он ущипнул себя, но результата это не принесло: музыка продолжила звучать. Гефест песне не удивился. Поставив стакан на стол, он сцепил руки в замок, бросил поверх них пристальный, прожигающий взгляд.

ГЕФЕСТ (Пламя) Кующий небесные копья О, вестник смерти, я пришёл, Чтобы вернуть тебя к истокам. Работа в баре? Рок-н-ролл? Судьба воистину жестока, Раз выбрала такой исход Для юноши твоих талантов. Ты, покорявший небосвод, Не станешь мирным музыкантом. Айон зовёт тебя: приди. Твой путь ведёт на поле боя. Ну что? Ты с нами?

ТАНАТОС Подожди. Мой брат… ГЕФЕСТ …В тебе найдёт героя. Тебе нет места вне войны — Ты знаешь это лучше многих. Так не испытывай вины. Ступай проторенной дорогой. Всё верно: брату нужен брат. Но ведь и жизнь нужна не меньше. Когда пожаром дом объят, Спасенье не найти в надежде.

Поднявшись, Гефест через стол протянул Танатосу тонкий планшет — такими жители Атласа пользовались на передовой. Это было одно из творений самого Гефеста. Пальцы Танатоса дрогнули. Он до сих пор помнил числовые комбинации, которые использовались для быстрого обмена сведениями. Он потянулся к планшету, неуверенно взял его в руки. Музыка продолжала нарастать. Танатос не мог избавиться от ощущения, что незримая сила подталкивает его к заранее предопределённому ответу. Пытаясь не поддаваться давлению мелодии, он скользнул взглядом к циферблату на экране блокировки. Стрелки часов стояли на месте. В этот момент Танатос явственно осознал, что всё происходящее является лишь частью сценария, написанного на основе его собственной жизни — прошлого, которое уже случилось. Он выпустил планшет из рук, и тот, ударившись об пол углом, разлетелся чёрными осколками. Этот мир был очередной ложью. Танатос вспомнил: с разрушения Атласа прошли тысячи лет. Его родного мира больше не существовало. Как и Эвноя, планета мемории, Атлас превратился в смутную тень. Гефест был просто отражением в зеркале мемории.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Jafet Meza — The Last Agni Kai (Extended Violin Opening). Ставьте на повтор

Стоило это осознать, как в баре один за другим стали вспыхивать золотые силуэты. Танатос отступил к барной стойке. Силуэты принимали облик его бывших товарищей — тех, кто смог дожить до конца войны с Хонкаем и стал «богом» нового мира. Музыка наросла до такой степени, что превратилась в какофонию, в беспорядочный грохот ударных, дребезжание гитарных струн, в тоскливый визг скрипки. Эвноя пыталась его поглотить. Мемория оказалась неожиданно агрессивной и теперь надеялась затащить Танатоса в свои сети, заставить вечно плутать в лабиринте воспоминаний, по алым тропам, проложенным болью утрат, горечью поражений и непримиримым чувством вины. Прогоняя дурман, Танатос мотнул головой. «Я должен найти мелкую». Сосредоточиться в такой обстановке было трудно, но Танатос всё же смог уловить отголоски знакомой музыки — мелодию судьбы Венни. Он не знал, в какие дебри собственного разума закинула её Эвноя, и понимал, что рискует заблудиться, но сдаваться не собирался. Сберечь Венни жизнь было важнее, чем найти кольцо. Танатос бросился через бар, мимо Гефеста, мимо Артемиды, чей силуэт уже формировался прямо из обломков разбитого планшета. Не оборачиваясь, он всем телом навалился на дверь, вывалился в коридор, пол которого раскачивался, будто лодка в эпицентре бури. Музыка на мгновение затихла — а потом нахлынула холодной волной, от которой сознание выстывало, теряло связь с реальностью. Пол накренился, и с дальнего конца коридора на Танатоса покатился штормовой вал. За неимением другого выбора он бросился навстречу стихии, но волна оказалась сильнее, отнесла его обратно в бар, к самому началу, к злополучной двери, где собрались, наблюдая за его тщетными попытками, другие «боги». Танатос отбросил со лба мокрые волосы и снова кинулся по коридору, в ту сторону, откуда звала далёкая, едва различимая песня Венни. И снова на него накатилась волна. И снова он едва не разбился о порог первой двери. Любая попытка заканчивалась неудачей. Любой взлёт приводил к падению. Танатос пробовал снова и снова, он пытался обуздать волну разными способами, от хитрости до напряжения сил, но в конце концов неизбежно оказывался у дверей бара. Волна просто отказывалась пускать его на другую сторону коридора. «Боги», которые поначалу наблюдали за его попытками с равнодушием, постепенно начали терять терпение. Бар затопило. Вода бежала по стенам, ручьями рассекала пол, капала с потолка. Волны разбили несколько стульев в щепки. Обломанный гитарный гриф вонзился посреди стола, будто клинок, прорезавший плоть. Будто символ раздора, порождённого упрямым сопротивлением Танатоса. Вытерев выступившую под носом кровь, Танатос поднялся на ноги. Пошатнулся, но всё-таки смог устоять и, не оборачиваясь на остальных, нетвёрдой походкой побрёл к злополучному коридору. Воспоминания трансформировались, превращались в сюрреалистичные декорации, пытались затащить в свой тёмный водоворот. Танатос не поддавался. «Боги» раздражались всё сильнее, и их гнев обращался песней, которая давила на плечи непосильным грузом.

АРТЕМИДА (Гром) Охотница за порождениями скверны Да ладно, брось! Достаточно бороться. Твою борьбу познали мы сполна. Не может тьма коснуться света солнца, Не будет смерть для жизни рождена. Тебя всегда тянуло в сердце шторма. Покой придуман был не для тебя. Клинок одну имеет только форму И режет, мир терзая и губя. Так что же бьёшься ты? Кого с собой утянешь В плен ледяной воды? Чьё сердце изранишь?

Пытаясь сбросить незримые оковы мемории, Танатос рванулся вперёд. Перед тем, как очередная волна вынесла его обратно к началу пути, он сосредоточил в ладони силу намерения, соткал из чёрно-алой энергии копьё, которым когда-то сражался на Атласе. Его ответ Артемиде, который должен был стать просто вскользь обронённой фразой, принял форму песни. Мощь мемории на Эвное была так велика, что вытаскивала наружу всё, что Танатос долгие годы прятал в глубинах разума. Сомнения. Ярость. Нестерпимое давление бесконечных неудач — от падения Атласа до разрушения Каэнри’ах.

ТАНАТОС Я лишь хотел найти Спасение для всех. Мы сотни лет несём Ужасный общий грех. Нельзя сберечь людей Карающим шипом Расплаты! АРТЕМИДА Спасение для всех? Ну что за ерунда! Ты сам один из тех, На ком лежит вина. Не смей винить других За то, что принимал Когда-то. А всё могло иначе быть — Ты оборвал Айона жизни нить!

Прежде, чем нарастающая волна обрушилась на Танатоса карающим штормом, он успел вонзить копьё между половицами. Холодные воды ударили по телу. Сопротивляясь натиску, Танатос попытался сделать шаг вперёд — и обнаружил, что хотя копьё помогало устоять, он оказался от него зависим.

ТАНАТОС Быть может, так, но я его не убивал! АРТЕМИДА А кто ещё в Тейвате правит смерти бал? ТАНАТОС Я лишь желание Айона исполнял: Он от Хонкая неизбежно умирал. АРТЕМИДА Ты выбрал смерть вместо того, чтобы спасти? ТАНАТОС Порой лишь так можно спасение обрести. АРТЕМИДА Своим решением ты сбил всех нас с пути. Знай: никогда не сможем мы тебя простить!

Танатос попытался воплотить ещё одну опору, но волна переломила древко копья пополам, и он снова очутился в баре. По лицу и шее ручьями стекала вода. Дыхание трепеталось в горле умирающей птицей. Ещё одна попытка. Ещё одна… Сопротивление волне вдруг напомнило Танатосу всю его жизнь. С самого начала он бился против судьбы. Против Хонкая, в войне с которым каждая победа означала шаг к неизбежному поражению. Против гибели Айона, которую нельзя было предотвратить. Против неистовства Афины, не забывшей, как Танатос оборвал жизнь Айона — человека, которого она полюбила даже вопреки своему чёрствому сердцу. Когда Танатос исполнил волю Айона и преждевременно забрал его душу, чтобы не допустить в Тейвате катастрофы, Афина пришла в ярость. И хотя она долгие годы терпела Танатоса, с того дня она всегда смотрела на него тёмными от боли глазами. Это стало началом их раскола. Танатос предотвратил одну катастрофу, но породил тысячи других. Потеряв Айона, Афина ожесточилась. Она так и не смогла найти в себе силы простить людей, которые вытащили из Бездны запечатанную там скверну. И хотя она, исполняя волю Айона, продолжала сражаться за Тейват, она никогда по-настоящему за него не переживала. Просто не могла найти в себе силы переживать за людей, которые сами навлекли на свои головы ужасное бедствие. Поэтому она готова была жертвовать человечеством. Поэтому она отдала приказ о завершении проекта «Осквернённые». Поэтому после убийства осквернённых «боги» начали разработку Небесных ключей, которые забрали ещё больше человеческих жизней. А потом за Небесные ключи началась война, и «боги» окончательно закрылись от смертного мира, лишь время от времени сбрасывая на тех, кто смел касаться скверны, губительные шипы. И так зарождались цивилизации, подобные Каэнри’ах — мечтатели, которые надеялись снять оковы неясных им запретов. И так цивилизации умирали, порождая Принцев Бездны. И так Принцы Бездны тянули за собой в пекло остальной мир. Это было проклятое колесо Сансары. Цикл зла, который начинался с решения Танатоса. Он забрал душу Айона. Фанета. Изначального. Того, кто победил драконов, запечатал призванную ими скверну, возродил человечество Атласа и защищал Тейват до самого конца. Танатос подорвал сами устои, на которых держался этот мир. Дальнейшие несчастья были закономерным исходом. Будто эхо пронзительного звука, с каким обрывается гитарная струна.

АФИНА (Истина) Коронованная поневоле Ты честно заслужил Свержение с небес — Сомненья породил, Коим не место здесь. Иль это была месть За принятые мной Решенья?

«Вставай». Казалось, в душе уже не осталось места, куда можно было заталкивать сомнения и страхи. Образы, которые являлись Танатосу в холодных волнах, напоминали не только о допущенных ошибках — о тщетной борьбе. О том, как Танатос обещал Айону оберегать Тейват, как он давал Арею клятву изменить Небесный порядок, как уверял Гипноса, что рано или поздно они сумеют разомкнуть кошмарный цикл рождения и гибели цивилизаций… И как каждое из этих обещаний в конце концов было нарушено. «Вставай!» Он поднялся — и обнаружил, что копьё Афины упирается наконечником прямо ему в грудь. Танатос отступил на шаг. Лишённый сил, он уже не мог воплотить никакого оружия, поэтому ему оставалось лишь встретить обвинения с высоко поднятой головой — так, как и сотни лет назад, незадолго до гибели Каэнри’ах.

ТАНАТОС Я никогда не мстил. Я лишь хотел сберечь То, что Айон хранил, Его огонь зажечь. Он был бы не согласен Обращаться К разрушениям! ГЕФЕСТ За твой порыв сжечь фальшь небес Погиб тебе поверивший Гермес!

«Да замолчите вы уже. Это Афина. Афина убила его, я не имею к его смерти никакого отношения!»

АРТЕМИДА Про разрушения мораль читает он, Хотя давно уже как хаос воплощён — С тех самых пор, как пал Фанета светлый трон, Ты вечно погружал весь мир в кошмарный сон. АФИНА Ты бог, чей символ — это проклятый гранат. Не делай вид, что ты ни в чём не виноват. Ведь если б это в самом деле было так… ХОР Давно вернулся б за тобой любимый брат!

Впервые с момента прибытия на Эвною слова Танатоса не стали вплетаться в ритм музыки: — Что?

Конец музыкального фрагмента

Этот фрагмент можно читать под музыку: White Stork, Hans Zimmer — Final Ascent from No Time to Die (Official White Stork Version). Ставьте на повтор

В этот момент копьё Афины с силой ударило Танатоса в грудь. Вскрикнув, он повалился назад, но вместо того, чтобы упасть на пол, рухнул в темноту. Бар рушился. Его обломки ещё некоторое время парили в воздухе вместе с Танатосом — а затем их обуяло пламя. Танатос инстинктивно потянулся к огням рукой. Будто пытался таким образом удержаться за зыбкий островок реальности. За то немногое, что у него ещё оставалось. Но сгорающие обломки были недостижимы, и падающему Танатосу оставалось лишь смотреть, как они умирают в языках пламени — и в конце концов обращаются пеплом. Когда-то он видел, как похожим образом погибают осквернённые. В темноте из серебристого света соткался образ Астреи — «богини», которая окружила Тейват фальшивым небом и выткала на нём узоры звёзд. Нежная и ранимая, она не выдержала груза коллективной вины, который нёс на своих плечах весь Небесный порядок, и сошла с ума. Глядя на неё, Танатос всегда думал, что он мог сделать иначе. Если бы он только хоть раз сделал всё правильно… Но он правда не исполнил ни одной своей мечты. Дело было не в том, что он не стал преподавателем или музыкантом — он потерпел неудачи там, где ценой его ошибок стали жизни других людей. И он никогда не переставал ненавидеть себя за это.

АСТРЕЯ (Звёзды) Плетущая фальшивые судьбы О, Танатос, игрушка богов, Пешка автора в пьесе судьбы, Ты всё рвёшься из плена оков, Всё стремишься сбежать из игры. Но закрыты к побегу пути. Исключений из правила нет: Мы с рожденья живём взаперти. Мы лишь звёзды, предписан наш свет. И когда я гляжу в небеса, Вижу твой незавидный финал: Как Икар, что летел до конца, Но сгорел и без крыльев упал.

Танатос тихо выдохнул. «Может, я правда всё это заслужил. Может, Гипнос и правда не вернулся просто потому, что устал от хаоса, который я создаю в жизнях других людей. Может, «смерть» — это роль, предписанная мне автором самой судьбы, и что бы я ни делал, как бы ни боролся…» Обломки догорели, и Танатос остался один на один с темнотой. «…она навсегда останется моей константой». Танатос разбился о дно тьмы и остался лежать среди пепла, ощущая себя изломанной куклой в чужой власти. Он устал терпеть неудачи. Устал бороться, делая вид, что обладает железным сердцем. Устал жить с чувством вины за то, что в конце концов так и не сделал достаточно. Ни для мира. Ни для Айона. Ни для Гипноса. У него больше не осталось сил сопротивляться шторму собственной жизни. Когда люди устают, они возвращаются домой. Но куда возвращаться тем, у кого нет дома? Единственная опора разрушилась. Встреча с Асмодей окончательно пошатнула хрупкую веру, разорвала единственную нить, которая удерживала Танатоса на поверхности ледяного океана. В глубине души он всегда сомневался. В конце концов, до того, как они с Гипносом встретились в последний раз… Ты невозможен, Танатос! Почему, чёрт возьми, ты всегда такой? Хватит! Прямая конфронтация с Афиной ничего не даст. Да она просто уничтожит тебя. Почему ты не можешь этого понять? Почему не можешь хоть раз не идти напролом? Афина права. Ты — воплощение хаоса. И никогда не изменишься. …Гипнос сказал слова, которые отпечатались в душе клеймом — и с тех пор понемногу рушили изнутри. Когда Танатоса низвергли с Селестии, когда он, сброшенный с небесного острова, разбился о землю и лежал в собственной крови, не зная, как подняться снова, Гипнос не пришёл. Когда всё, за что они боролись, оказалось напрасно, и Небесный порядок принял решение уничтожить Каэнри’ах, Гипнос не пришёл. Он появился лишь для того, чтобы забрать божественные атрибуты и оставить Танатоса в ловушке сна. Может, он планировал это давным-давно. С тех пор, как хаос, который неизменно создавал вокруг себя Танатос, начал отравлять Гипносу жизнь. Может, Танатос, по обыкновению поглощённый происходящим где-то на передовой, просто упустил момент, когда разрушилось их братство. Как смешно. Он думал, что Эвноя поможет задержать Асмодей, но в конце концов тем, кто заблудился в её лабиринтах, стал он сам. В темноте, куда он упал, не проложили дороги, по которой можно было бы идти, как не придумали и выхода, к которому можно было бы стремиться. Танатос хотел закрыть глаза. Какая-то часть его древней, давно уставшей души призывала сдаться.

Конец музыкального фрагмента

Но вдруг… Вдруг в темноте щёлкнула зажигалка.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Dazbee — Sore Ga Anata No Shiawase To Shite Mo. Ставьте на повтор

Её тёплый огонёк, подобный путеводному свету маяка, отразился в глазах Танатоса. Из груди вырвался выдох: хотя свет зажигалки горел где-то далеко и казался почти недостижимым, он удивительным образом озарял то, что прежде скрывалось под покровом темноты. На бесконечном поле, усыпанном пеплом, сидели бабочки. Танатос протянул руку, и одна из бабочек, с ярко-синими крыльями, опустилась ему на палец. Он хотел рассмотреть её поближе, но бабочка вспорхнула ввысь и устремилась навстречу свету зажигалки. За ней потянулись остальные. Мотыльки, привлечённые пламенем… Обречённые сгореть в его всполохах, но в последний миг ярко вспыхнуть, озарив мир своей красотой. Танатос подумал об осквернённых. О том, как быстро они обратились в пепел. Пускай им не суждено было стать фениксами, их прощальный свет озарил будущее целого мира — и проложил дорогу тем, кто осмелился подняться в небеса после них. Много лет назад их смерть стала для Танатоса причиной освободиться от плена иллюзий. Стоя посреди выжженной долины, где погиб Арей, он понимал, что с этого момента вступит с Афиной в противостояние. И что рано или поздно это противостояние приведёт его к падению. Но если бы страх упасть был стоящей причиной сдаться, люди никогда бы не дерзнули подняться к небесам. Танатос попытался встать. Сил почти не осталось, и он рухнул обратно в пепел, но далёкий огонек звал попробовать снова. Танатос знал, кто держит этот огонёк. Девочка, которую он должен был вернуть домой. С такого расстояния он видел лишь размытый силуэт в красном дождевике, но мелодия судьбы Венни разбивала тишину, доносила её чувства, её зов:

ВЕННЕССА Неугасающее пламя Всё, что уносят воды Стикса, Становится клеймом души. Нет больше Эльзера, нет Ликса, А Кевин путь свой завершил. Признать падение уж впору, Открыть глаза, себе не врать: Я так хочу иметь опору, Я так боюсь её сломать. Нет, мне не нужно, чтоб спасали. Самой пора учиться плыть. Но если можешь, побудь рядом, Чтоб вместе море осветить.

Танатос не знал, как подняться. Но знал, ради чего. Мы не сдадимся так просто. Даже если впереди ждёт очередная неудача, он должен идти до конца. Пробовать. Бросать вызов судьбе. Подниматься после падения. Потому что… Я не в отчаянии, и это ещё не конец. …у него до сих пор остаются причины не сдаваться. Наша история завершится тогда, когда мы сами так решим. Собрав всё, что осталось от израненной души, Танатос поднялся. Первые несколько шагов дались с трудом. Но свет зажигалки звал вперёд, а по обе стороны вместе с Танатосом летели бабочки, и лёгкий ветер, поднятый хлопаньем сотни разноцветных крыльев, не давал упасть. И так Танатос брёл сквозь темноту — до тех пор, пока красный дождевик не стал ближе, а навстречу не протянулась тёплая рука. Поколебавшись, Танатос потянулся ей навстречу. В конце концов… Разве стыдно принять руку помощи, когда не можешь справиться сам? — Ты пришёл, — улыбнулась Венни, крепко сжав его ладонь. Танатос не знал, в какие воспоминания погрузила её мемория Эвнои, но глаза Венни были полны слёз — путь из оков прошлого дался ей непросто. К счастью, у неё была зажигалка. С помощью её света Венни смогла проложить дорогу им обоим. Танатос крепко сжал её ладонь в ответ. — Прости, что задержался. Пойдём. Пора оставить это позади. — Он обернулся, и на несколько мгновений посреди пепельного моря возникли силуэты остальных «богов». — Всё это. Не отпуская его руки, Венни ещё раз щёлкнула зажигалкой. Мир погрузился в темноту, а затем, когда в наступившей тишине раздался ещё один щелчок, Эвноя предстала глазам своих незваных гостей такой, какой она была на самом деле. Пустующей долиной, огороженной стенами в виде чёрных зеркал — сгустков мемории, в которых отражались тени прошлого. В центре этой долины в алом облаке парило знакомое кольцо. Перед тем, как, позабыв про всё остальное, очертя голову бросаться за ним, Танатос повернулся к Венни. — Даже если мы проиграем и на этот раз, это не конец. Я буду сражаться до конца. До последней, двенадцатой попытки. И после неё тоже. К чёрту колебания. К чёрту Асмодей. Просто буду делать то, что должен, и пускай будет то, что будет. Венни стёрла слёзы, усмехнулась. В её глазах плескалось тепло. Взглянув на кольцо, она сказала: — Разумеется, ты будешь сражаться до конца. Ты же Смерть. А Смерть всегда добивается своего. Просто иногда для этого требуется время. — Она окинула Танатоса оценочным взглядом: наверное, вспомнила, сколько он уже живёт. — Очень много времени. Танатос расхохотался. — Это уж точно. Не отпуская друг друга, они плечом к плечу двинулись туда, где поджидало кольцо. Один из «божественных атрибутов», которые на излёте своих жизней помогли создать осквернённые. — Ты потом расскажешь мне, что видел? — спросила Венни. — Расскажу, — пообещал Танатос. — Правда, придётся прочитать не меньше десятка подготовительных лекций. Про Афину, про войну со скверной… И про Айона. Хотя все их в основном можно уложить в одно простое: «Танатос пытался, пытался, но не смог». — Знаешь, как говорила госпожа Чихара? «Дьявол кроется в мелочах». Не так важно, что ты не смог. Важно, что именно ты сделал, пока пытался. — Ха, — отозвался Танатос. И когда это она успела стать таким философом? — А ты? Расскажешь? — Расскажу, — поразмыслив, ответила Венни. — Хотя не так уж и сложно догадаться, о чём были мои видения. Тан, неужели вся моя жизнь и правда крутится вокруг одного только Кевина? Это был первый раз, когда она назвала Танатоса кратким именем. — Ну… Ты думаешь о нём достаточно часто. Венни вздохнула. — Я хочу это изменить. Нет, конечно, Кевин навсегда останется для меня героем, и я ни за что не откажусь от тех немногих воспоминаний, что у меня остались. Но… — Её пальцы дрогнули, и Танатос крепко их сжал. Венни с благодарностью улыбнулась. — Я хотела бы, чтобы моя жизнь стала чем-то большим, чем вечная погоня за призраками. Танатос бросил быстрый взгляд на руку, иссеченную шрамами от цепей Асмодей. Они появились лишь потому, что Танатос хотел любой ценой узнать правду о брате. — Что ж, нам обоим не помешало бы избавиться от наших зависимостей. — Он качнул головой. — И почему только мы не могли понять этого без прыжка в ебанутый мир? — В ебанутости открывается истина, — глубокомысленно изрекла Венни. — Не выражайся. — А сам-то! — Я бог. Мне можно. — А вот и неправда. Танатос усмехнулся. Наконец они прошли через зеркальную долину и добрались до конца. Опасаясь, как может повести себя осколок Ядра Смерти, Танатос выпустил руку Венни. Цель была близка, как никогда прежде. Танатос потянулся к кольцу.

Конец музыкального фрагмента

И именно в этот момент душу охватило уже знакомое ощущение. Багряные железные цепи сдавили её, мешая сделать последний шаг. Вокруг кольца непреодолимой стеной сомкнулось облако тьмы. Асмодей. — А ну оставь его в покое! — вскричала Венни. Действуя для такой неопытной девчонки с поразительной скоростью, она вскинула зажигалку, щёлкнула, пытаясь изменить правила игры. Эвноя состояла из мемории, материи воспоминаний. С помощью зажигалки Венни обращалась к разным участкам своей памяти и обретала способности, которые в обычном мире были бы ей недоступны. Сейчас она, похоже, воплотила воспоминание о силах Путешественницы, которая умела сопротивляться энергии скверны. Танатос чувствовал: Венни направляет своё намерение, чтобы разомкнуть звенья цепи. — Асмодей! — крикнул он, пытаясь привлечь внимание. Цепи Асмодей были созданы скверной. Выдохнув, Танатос решился поглотить небольшую часть их энергии. Душу тотчас окутало тьмой. Черты его лица ожесточились, зрачки сузились, а белки затопило тьмой. На руках проступили вороньи перья. Скверна привычно трансформировала его, придавала силы бороться с хваткой цепей, но даже так Танатос не мог преодолеть мощь Асмодей. Неужели всё дело в Ядре Пустоты, которое она пятьсот лет назад забрала у погибшего Гермеса? Или… Танатос не успел закончить мысль. В воздухе распахнулся алый портал. Асмодей вышла из него, раскинув руки, словно собиралась увлечь Танатоса в смертельный танец. Впрочем, едва скользнув по нему взглядом, она посмотрела на Венни, которая отчаянно направляла на цепи поток золотой энергии. — Ах, моя дорогая, — холодно улыбнулась Асмодей. — Наконец-то я смогла тебя увидеть. Девочка и Смерть. Ну до чего занимательный дуэт. Здесь, на Эвное, мы сможем поставить воистину изумительный номер. А главной звездой… Она подступила к Венни, и в её руках начала концентрироваться алая тьма. Танатос дёрнулся, но Асмодей небрежным движением заставила цепи обернуться вокруг его шеи, отчего он едва не задохнулся. — …станет скверна. Алые вспышки сорвались с ладоней Асмодей, скрыв Венни с глаз. — Добро пожаловать на бал в честь грядущего завершения этой паршивой истории!

Вместо титров: Рок-Опера Орфей — Будь что будет